Кофе с соком

Дождь лил всё сильнее и сильнее, всю ночь раздражая Бакуго звуком капель, разбивающихся о подоконник, но к утру погода улучшилась и из-за облаков появилось долгожданное солнце, разбудив жителей города своими слегка тёплыми лучами. Город постепенно просыпался, на улицах начиналась привычная суета спешащих на работу людей, недовольных детей и замученных жизнью студентов, и Катсуки катастрофически не хотелось становиться одним из них. Но учебный долг звал его, и единственной надеждой на спасение был дурацкий кофе в дурацком стаканчике. Часы ненавязчиво подсказывали, что он опаздывает, и Бакуго рывком поднялся с кровати, проклиная весь этот чёртов мир, который зачем-то придумал утро и скрягу-декана, который, в свою очередь, придумал идиотское наказание. До конца его мучений оставалось несколько дней, но и те казались пыткой. Катсуки мог успокаивать себя лишь тем, что уже скоро наконец-то нормально отоспится, что, впрочем, не значит, что ему не нужен будет кофеин. Проверив карманы на наличие телефона, наушников и кошелька скудной наполненности, Бакуго вышел из дома в не самом лучшем своём расположении духа. Впрочем, Серо да и кто-либо другой в лучшем настроении его и не видел. Ханта постукивал ногой по асфальту в ритм мелодии и, завидев однокурсника, убрал наушники в карман. Они пошли в пресловутое кафе, в котором не оказалось красноволосой проблемы Катсуки, но отдавать зонт персоналу он не стал, решив самостоятельно передать его днём, когда придёт другая смена. Милая девушка-бариста только пожала плечами: желание клиента — закон. А американо у неё всё ещё получался отвратительный. После пар, кинув на прощание Ханте только не особо дружелюбный, но и не злобный взгляд, Бакуго вновь направился в кафе, чтобы, наконец, отдать идиотскому баристе его идиотский зонт, что не давал ему покоя весь день. Катсуки и сам не мог сказать, какого чёрта не оставил его в гардеробе, но по итогу «главный метод заманивания посетителей» лежал рядом с ноутбуком или тетрадью на каждом занятии, только сильнее раздражая. Хотелось поскорее вернуть должок, вот Бакуго и помчался пулей к тому самому кафе, чьё название так и не удосужился запомнить. — Киришима заболел, — пожала плечами банка горчицы, и Катсуки чуть не зарычал от ярости. — Видимо, простудился вчера. — Простудился за две минуты под дождём?! — Ну-у, ему до дома минут пятнадцать, — чуть обиженно сказал Каминари, не особо радуясь тому, что посетитель злится на него, а не на настоящего виновника. — А ещё он любит с открытым окном спать. Говорит, это закаляет. — И-ди-от, — прорычал Бакуго, сжимая слегка трясущиеся от злости руки. Ему-то вчера наплели, что до дома Киришимы две минуты. — Я могу зайти к нему после смены и передать зонт, если хочешь, — предложил Денки. — Сам разберусь, — бросил ему Катсуки, направляясь к выходу. — Приходите к нам ещё! — с усмешкой бросил ему в догонку бариста — ну хоть бы кофе взял для приличия. Всё, что знал Бакуго о месте обитания баристы, это то, что это где-то возле музыкального магазина. То место Катсуки знал прекрасно: какое-то время назад он задумывался о возвращении к детскому хобби — игре на барабанах, а потому ходил и высматривал всевозможные барабанные установки. Вот только ни одна из них даже теоретически не могла поместиться в его комнате, да и жил он в многоквартирном доме, так что размышления так и остались размышлениями, а хобби заменилось просмотром видео в интернете и дополнительной учёбой. Почему вчера в голове не мелькнула мысль, что этот магазин находится совсем не в двух минутах от кафе, Бакуго и сам не знал. Быстро дойдя до музыкального магазина, Катсуки выбросил окурок второй за эту дорогу сигареты, свернул за угол и подошёл к первому же подъезду. У входной двери висел домофон, у каждой кнопки которого были написаны номер квартиры и фамилия владельца. Никакого «Киришимы» там не обнаружилось. Бакуго двинулся ко второму подъезду, но и там знакомого имени не оказалось. Только у третьей двери поверх старой надписи была неаккуратно наклеена новая, на которой небрежным почерком была выведена знакомая фамилия с множеством искорок, отлетающих от букв. Тут даже вчитываться не нужно было — и так понятно, кто живёт. Не долго думая, Бакуго излишне сильно нажал на звонок — чтобы точно сработал — и стал нетерпеливо постукивать по асфальту носком: житель квартиры явно не спешил ему навстречу. Катсуки уже собирался позвонить во второй раз, но, стоило пальцу оказаться напротив кнопки, из динамика донёсся едва разборчивый голос: «Да?» — Я зонт тебе принёс, открывай. Последовало непродолжительное молчание, что лишь сильнее злило Бакуго, а потом, после странного звука, отдалённо напоминавшего смешок, домофон противно запищал, оповещая, что дверь открыта. Поднимаясь по лестнице на четвёртый этаж (потому что лифты ходят слишком долго), Катсуки впервые подумал, что, возможно, это была не лучшая идея — вот так вот заявляться к малознакомому человеку в квартиру. Впрочем, отступать он в любом случае не собирался, да и дурацкий бариста не казался таким уж незнакомым, хотя разговоров у них едва ли на минуту набралось. Потом в голову полезла другая мысль: если Киришима и правда болен, то ему отдыхать надо, а не принимать гостей, но Бакуго бы такое не остановило. Он пришёл только зонт отдать, не собирается же он и правда сидеть и нянчиться с больным баристой. Как только Катсуки оказался на нужном этаже, одна из дверей приоткрылась, и из неё показалась смутно знакомая голова. Бакуго не сразу понял, в чём именно заключалось отличие «идиотского баристы в идиотском кафе» от представшего перед ним не менее идиотского человека, но в итоге всё оказалось очень просто: побледневшая кожа, слегка прищуренные из-за головной боли глаза и ярко-красные волосы, спадающие на лоб и плечи, вместо привычного подобия ирокеза. — Привет, — осипшим голосом поздоровался Эйджиро, приветливо улыбнувшись. — Тебе не стоило так запариваться… — Не твоё дело, — перебил его Бакуго, останавливаясь у порога. — Две минуты до дома, говоришь? — Ну-у, чуть дольше, — смутился Киришима. — Если бегом, то очень быстро получается. В прогнозе вообще говорилось, что к концу моей смены дождь закончится, но он как-то… не закончился. Катсуки только закатил глаза. Бариста и правда простудился, пока бежал до дома без зонта, и Бакуго всеми возможными способами гнал от себя мысль, что в этом есть и его вина. Он же не виноват, что придурок-бариста решил героем заделаться? Не виноват. Но чувство всё равно противное. Тогда навязчивый запах гари стал просачиваться через открытую дверь, и Бакуго нахмурился, принюхиваясь. — Что-то горит. — А, да… — неловко рассмеялся Киришима, отводя глаза в сторону. — Я попытался приготовить себе что-нибудь, но как-то не по плану пошло. Вздохнув, закатив глаза и бормоча себе под нос что-то о том, что ничего люди нормально делать не умеют, Катсуки относительно бережным для него движением отодвинул больного Киришиму в сторону и без приглашения вошёл в квартиру. На вешалке у входа оказался, возможно, не самый модный, но очень даже тёплый шарф, который Бакуго тут же кинул хозяину жилища в лицо с грубоватым приказом замотать горло и при этом не задохнуться, на что тот лишь крайне удивлённо шмыгнул носом. Оставив кроссовки на коврике, Катсуки прошёл в глубь небольшой однокомнатной квартиры, заставленной безобразно разноцветной мебелью и спортивным инвентарём, презрительно фыркнул на незаправленную кровать и висящие на спинке стула вещи, и направился прямиком на кухню, где несчастная вытяжка изо всех сил старалась поглотить запах пригоревшего риса. Киришима не совсем понимал, куда ему деваться в собственной квартире, поэтому он просто стоял возле стола, уткнувшись носом в пушистый шарф, и наблюдал за постоянным клиентом его кафе, что с крайне непробиваемым выражением лица выбрасывал испорченные продукты и приводил в порядок пострадавшую от кулинарных экспериментов Эйджиро кухню. — Когда болеешь, надо есть жидкое и острое — такому на курсах супергероев не учат? — кинул ему Катсуки, открывая холодильник. М-да. Пару секунд простояв перед печальным зрелищем и попытавшись вернуть логику, что явно сегодня утром вышла покурить и не вернулась, он захлопнул дверцу и пошёл обратно в коридор. — Эм, Бакуго? — совершенно потерялся Киришима. — В смысле, спасибо, правда, но тебе не… — Аллергии есть? — спросил Катсуки, зашнуровывая кроссовки. — Что? — приподнял брови Эйджиро с выражением абсолютного шока на лице. — Я спросил, у тебя аллергии есть, придурок? — Э-э-э, нет, — крайне неуверенно ответил он. — Это вопрос или утверждение? — оскалился порядком разозлившийся Бакуго. — Нет. В смысле, аллергий нет. — Скоро вернусь. Я возьму ключи. — Подожди, ты… Входная дверь захлопнулась, а Эйджиро так и остался запертым в собственной квартире с приоткрытым ртом. Поведение Бакуго не вписывалось ни в какие рамки, и как бы Киришима ни пытался, он не мог его понять. Впрочем, ситуация складывалась неожиданно забавной, так что парню было даже интересно, что же будет дальше. Словно очухавшись, он подбежал к окну и резко отодвинул занавеску, высматривая среди немногочисленных прохожих светлую макушку Катсуки. Тот направлялся к дому через дорогу — там на первом этаже расположился небольшой, но всё же приличный продуктовый магазин. Киришиме показалось, что даже походка Бакуго была агрессивной, что, с одной стороны, вызывало улыбку, а с другой, вызывало лишь больше вопросов к его действиям. Отвернувшись от окна, Эйджиро вдруг почувствовал небывалый стыд: он ведь и подумать не мог, что к нему сегодня кто-то придёт, вот квартира и выглядела как последствие апокалипсиса. К нему без приглашения мог бы зайти только Каминари, но тот видел эту комнату и не в таком хаосе, так что Киришима даже не запаривался. Но вот к нему пришёл ни кто иной как Бакуго, что, вообще-то, едва знакомый парень, но и ежу понятно, что очень придирчивый. Дав здравому смыслу выходной до конца дня, Эйджиро принялся наводить порядок, насколько это было возможно: запихивал вещи на случайные полки в шкафу, а потом пытался захлопнуть дверцы, что, как назло, отказывались удерживать внутри шкафа кучу неорганизованного барахла. Бакуго вернулся уже через пятнадцать минут, агрессивно стянул куртку и кроссовки, окинул изменившуюся комнату агрессивным взглядом, агрессивно кивнул, не посмотрев на Киришиму и краем глаза, и агрессивно пошёл на кухню. Эйджиро всё крутился рядом с ним, не зная, что сказать или как помочь, пока Катсуки не кинул короткое «не мешай». Впрочем, Киришима ни капли не расстроился, опустился на стул и стал молча наблюдать за процессом готовки, что в исполнении Бакуго становился похожим на магический трюк. Катсуки всегда любил готовить — даже дома регулярно воевал с мамой за место у плиты, — и всегда делал это в тишине. У него был свой особый ритм, он словно слышал музыку, когда шинковал овощи, кипятил бульон или подбрасывал гарнир на сковородке. И он всегда, всегда готовил в одиночестве, потому что люди слишком любят лезть не в своё дело, мешать, доставать тупыми вопросами или разговорами, а Бакуго это совершенно не нужно. К счастью, Киришима не мешался, сразу отстал от него и теперь спокойно сидел за… Посмотрев в сторону стола из-за плеча, Катсуки, к собственному удивлению, обнаружил, что Эйджиро там нет. Зато на самом столе появились подставки под горячее, пара тарелок, чашек и приборы, а рядом с раковиной стоял стакан воды для самого Бакуго, что вот уже второй раз вытирал кухонным полотенцем пот со лба — кажется, в квартире из-за его готовки стало слишком жарко. Оставив суп на плите, Катсуки одним махом осушил стакан с водой и открыл окно. Пока болеющего Киришимы нет на кухне, можно немного проветрить. Выйдя из кухни в комнату, Бакуго усмехнулся: Эйджиро сидел на кровати, сложив ноги по-турецки, пялился в телефон, а в одной руке непрерывно поднимал и опускал тяжёлую даже на вид гантелю. Пока Киришима его не заметил, Катсуки впервые удостоил его комнату чем-то большим, нежели секундным взглядом. На стенах и даже на шкафу висели плакаты с музыкальными группами и странными цитатами не то на английском, не то на марсианском, над дверью тикали крайне мускулистые часы, и по всем углам небольшими кучками валялись гантели, резинки и прочая спортивная ерунда. Но главным достоянием комнаты была, конечно, боксёрская груша, что стояла ровно по центру, словно вся эта комната — лишь спортивная площадка или ринг. Под потолком висел массивный проектор, направленный на стену за рабочим столом, над которым висел свёрнутый в трубочку экран. В общую атмосферу не вписывалась только гитара, одиноко лежащая на шкафу, но Бакуго не успел её разглядеть — его взгляд перехватил Киришима. — Нравится? — спросил тот, откладывая гантелю. — Предпочитаю фитнес-клубы, — фыркнул Катсуки. — Хорош качаться, пора обедать. — Конечно, мам, — не удержался от смешка Киришима, за что получил уничижительный взгляд, что, впрочем, не возымел на него никакого эффекта. Закрыв окно, Бакуго стал разливать по тарелкам густой суп красно-оранжевого цвета, в отдельные небольшие мисочки, что он нашёл в кухонном шкафу, положил свежесваренный рис и наполнил свой и Киришимин стаканы водой. Оставался только чай, но Катсуки предпочитал кофе, поэтому даже не стал волновать себя приготовлением горячего напитка. В ящиках наверняка найдутся пакетики, да и зря, что ли, тот баристой работает — что-нибудь уж придумает, куда денется. — М-м, как пахнет, — с видимым удовольствием протянул Киришима, принюхиваясь. — Что это? — Том ям, — удивительно спокойным голосом ответил Катсуки. — Жидкое и острое, да? — улыбнулся Эйджиро. — Спасибо за еду! — Не подавись, — закатил глаза Бакуго, сев за стол напротив него. Он сам, между прочим, тоже пообедать не успел из-за некоторых личностей, так что ничего странного в этом нет. Сам приготовил, сам ест, и нечего лишние вопросы задавать. Побледневший из-за простуды Киришима попробовал одну ложку супа, замер на секунду, покраснел, и чрезвычайно довольному собой Катсуки показалось, что у баристы вот-вот пар из ушей пойдёт. Проглотив невероятно вкусный и настолько же невероятно острый суп, Эйджиро попытался запить остроту холодной водой, но, сколько бы он ни пил, легче не становилось, и он посмотрел на Бакуго с мольбой о помощи во взгляде. — Я тебе рис для чего поставил? Нейтрализуй, — с ухмылкой на губах кивнул ему Катсуки. — Та-а-ак остро, — вздохнул Киришима, засунув в рот ложку риса. — Это очень вкусно, но я сейчас начну огнём дышать, честное слово. — Я бы добавил ещё паприки, — пожал плечами Бакуго, не без удовольствия наблюдая, как у Эйджиро расширяются глаза. Вздохнув, он переложил свою порцию риса в миску Киришимы и с видом абсолютного безразличия к окружающему миру вернулся к трапезе. Они ели в тишине, изредка обмениваясь короткими фразами. После хозяин квартиры взял на себя наведение порядка на кухне, но чуть не уронил кастрюлю, и Бакуго, пробормотав себе под нос что-то нецензурное, отодвинул его в сторону, ссылаясь на то, что больным надо отдыхать, и сам помыл всю оставшуюся посуду, заставив Киришиму почувствовать себя ещё более неловко. — Скажи мне, сколько ты потратил на продукты, я сейчас… — Забей, — отрезал Бакуго. — Выздоровеешь, приготовишь свой идиотский кофе. Будем квиты. — Мне кажется, это как-то нечестно, — смутился Эйджиро. — Значит, приготовишь два, — раздражённо ответил Катсуки, направляясь к выходу из квартиры. — Ну, Бакуго, — с лёгкой улыбкой вздохнул Киришима, вытирая нос. — Может… Не знаю. Мы сейчас так классно посидели благодаря тебе, вот я и хочу отплатить тебе чем-нибудь. О, может, посмотрим какое-нибудь кино? — Он указал на проектор, и Бакуго усмехнулся. — Посмотрим, когда перестанешь шмыгать носом. Быстро натянув кроссовки и успешно проигнорировав один развязавшийся шнурок, Катсуки бросил взгляд на больного, что крайне неловко улыбался, смотря на него взглядом рыбки, что ничегошеньки не понимает, но её всё в этой жизни устраивает. — За тобой должок, не забудь, — бросил Бакуго вместо прощания и влетел из квартиры, отчего-то чувствуя себя преступником, сбегающим с места преступления. Киришима же так и остался стоять в коридоре, пытаясь подавить улыбку, но та никак не хотела покидать его лицо. Что ж, остаётся надеяться, что к моменту его выздоровления вновь воцарится солнечная или хотя бы не дождливая погода. Зонт-то ему так и не вернули.