Шкатулка с драгоценностями

      По традиции им нельзя видеться, но когда это Вэй Ин был тем, кто ревностно соблюдает традиции?       Он приходит каждую вторую ночь, и только талисманы, во множестве увешивающие стены и двери покоев Хуайсана, не позволяют всем живущим в крепости узнать, что с ним творит жених. А фантазия у Вэй Ина богатая, да и у самого Хуайсана — ничуть не беднее.       А еще Вэй Ин в эти дни настолько безжалостно-бережен с ним, что на белой коже Хуайсана не остается ни малейших следов, но каждый цунь его тела после так сладко ноет, так сыто млеет, что поднимается он лишь силой воли и только затем, чтобы дагэ не догадался ни о чем.       Глупый, глупый Хуайсан! Дагэ, конечно же, обо всем знает. Это его приказом стражи нет на пути от ворот до покоев Хуайсана. Это он разрешил впускать полуночного гостя каждую вторую ночь и выпускать его перед рассветом, когда измученный, истомленный ласками жених демона засыпает глубоким сном.              Днем Хуайсан потихоньку знакомится со своей саоцзы и ее сыном, которого дагэ почти сразу же вводит в клан и дает ему право носить клановое имя Не. Но выбор, как называться, он оставляет за малышом Юанем — пусть тот решит сам, когда повзрослеет, понесет ли он фамилию родного отца или возьмет своей — приемного. Хуайсан чувствует неясный трепет в груди, отчаянно гордясь тем, что дагэ смог переломить едва ли не с молоком впитанную ненависть к Вэнь. Тем, что дагэ отыскал в себе какие-то невообразимые бездны тепла и терпения и сумел расположить Вэй Цзяньчжи, смог заслужить ее доверие и принятие. Для многих их брак кажется сугубо политическим, но Хуайсан знает, видит: дагэ готов пылинки сдувать с А-Чжи, а с ее сыном он возится, как с собственным.       Вэй Цзяньчжи, молодая госпожа Не, неробкого десятка дева. Она почти всю первую половину войны провела в полевых лазаретах, лишь когда до рождения сына оставалось три луны, согласилась вернуться в Пристань Лотоса, но и после наравне со всеми работала, готовя лекарства для бойцов, а через полгода вернулась к полевому целительству, оставив сына на попечении старших родичей. Хуайсан рад, что война закончилась так скоро, рад, что А-Чжи не была ранена в ней — вэньским псам хватало наглости нападать на лазареты, Вэй Ин рассказывал. Но все закончилось хорошо.       Так вот, молодая госпожа Не — дева неробкого десятка. И дагэ, его громогласный, жесткий, как скала, дагэ тает в ее маленьких, но очень сильных и умелых ручках, словно кусок воска над огнем. А вместе с ним тает и все население Буцзинши. Месяц спустя Хуайсан не узнает свой родной дом: вместе с женской рукой в крепость приходит уют и тепло, словно молодая хозяйка явилась аватарой весны, богиней радости и света.       Свадьба дагэ происходит через месяц после Чуньцзе, еще месяц спустя играется свадьба главы Цзян. Благоприятным днем для свадебных торжеств Хуайсана и Аньхэ называют день, лишь на три дня отстающий от нее. Хуайсан даже не знает, обидно ему не побывать на свадьбе Цзян-сюна или нет. Но он решает не обижаться, ведь даже если бы он и попал в Пристань Лотоса, в эти дни возлюбленный демон будет занят настолько, что ему и демоническое совершенствование не поможет отыскать довольно сил, чтобы уделить внимание жениху. Поэтому, Хуайсан знает, в последние две недели перед свадьбой они не увидятся — он сам настоял на этом, он ведь хочет, чтобы в Храм предков с ним вошел не измученный до состояния рыбьего скелетика, заморенный гуль, а его прекрасный — да, в любом облике прекрасный! — демон.              Эта ночь перед предсвадебной разлукой — последняя, и Хуайсан ждет ее, намеренный потребовать от возлюбленного не щадить его и вымолить себе хотя бы парочку укусов, царапин, каких угодно следов — они должны, просто должны быть на его теле! Он устал смотреть на себя в зеркало и видеть в равнодушной бронзе нетронутую кожу. Он знает, что хотеть такого — неправильно... Наверное, неправильно, ведь даже среди мужчин-заклинателей ценится отсутствие шрамов и чистая светлая кожа. Но когда на нем отметины их с Вэй Ином страсти, это словно помогает ему верить — все правда, это не сны, что он сам себе придумал, умирая от одиночества в холодной постели. Отчасти именно затем он и носит подарки Вэй Ина, не снимая ни браслета, ни ожерелья, только серьги бережет и надевает нечасто — боится, что перышки испортятся. Хотя уверен, что они зачарованы, но все равно боится.       Полуобнаженный, он сидит в своих покоях перед зеркалом, распустив волосы, вычесывает их гребнем. Гребень — это тоже подарок Вэй Ина. Костяные зубчики неострые и так приятно проходят по коже головы, а еще на них можно капнуть любимого масла с запахом кедровых орехов и дикой мяты, и тогда волосы укладываются в мягкие волны, послушно и легко...       Гребень перехватывает холодная рука. Хуайсан смотрит в зеркало, встречаясь взглядом с алыми глазами в отражении, опускает руки на колени, позволяя долгожданному гостю закончить с волосами. Прикрывает глаза, тихо постанывая от того, насколько же приятнее чувствовать чужие прикосновения, чем свои. Вэй Ин, кажется, вознамерился не просто расчесать его волосы — Хуайсан чувствует, как тот отделяет пряди гребнем и переплетает их, изредка потягивая — это не больно, тоже приятно. Он наслаждается, пока не чувствует, что руки возлюбленного замерли, удерживая собранные волосы. Открывает глаза и смотрит на себя в зеркало.       Вэй Ин заплел ему несколько кос, подобрал их вверх и обвил ими остальные волосы, собранные в аккуратный пучок, полностью открывая шею, обвитую черным жемчугом. Они снова встречаются взглядами в отражении, демон поднимает свободную руку и вытягивает из своего пучка, который он лишь недавно начал завязывать, длинную, остро отточенную шпильку. Она золотая, и в последней трети ее украшает словно обвивающаяся вокруг нее искусно вырезанная из черного нефрита змея. Глаза украшения поблескивают рубинами, а в пасти матово сияет белая жемчужина. Шпилька легко проскальзывает между прядками кос, надежно удерживая все плетение. Вэй Ин опускает руки на плечи, поглаживает кончиками пальцев, скользя к шее. Расстегивает замысловатую застежку ожерелья, позволяя жемчугу соскользнуть по груди прочь. Наклоняется, касаясь нетронутой кожи холодными губами.       — М-м-м... — Хуайсан словно не может выдавить из себя ни единого звука просьбы, но... разве ему нужно? Вэй Ин всегда знал, чего ему хочется больше всего.       Острые, как у хищной рыбы, зубы впиваются в кожу, прокусывая ее, язык слизывает кровь. Хуайсан дрожит и тихо стонет, без слов умоляя продолжать.       Они остаются перед зеркалом — оно достаточно велико, чтобы отразить обоих в полный рост, и ковер из шкур на полу достаточно мягок, чтобы не сожалеть о проигнорированной постели. Вэй Ин ничего не говорит, но Хуайсан и сам уже понял, что от него требуется, и смотрит в отражение, не отрываясь и не закрывая глаз, хотя с каждой мяо ему все труднее это делать. С каждой новой отметиной он отзывается все громче, с каждой расчерчивающей его кожу царапиной и каплей крови все сильнее дрожат колени, а тонкий полупрозрачный шелк ку ничего не скрывает, натягиваясь на подрагивающем нефритовом стебле, как палатка, и намокая.       Тьма приходит ему на помощь, когда сил уже не остается, чтоб держаться прямо. Упругие ленты обвивают его руки, поднимают выше, помогают встать. Вэй Ин остается на коленях у его ног, передвигается, чтобы сесть сбоку. Хуайсан смотрит, как тонкие когтистые пальцы сминают белый шелк, скользя вверх, как демон прижимается к его бедру виском и щекой, словно ластящийся кот, поворачивает голову и кусает, заставляя вскрикнуть. Ткань окрашивается кровью, словно расцветает на ней алый хайтан.       Лишь кэ спустя — и еще несколько укусов — демон проявляет толику жалости и развязывает шнурок ку, позволяя шелку соскользнуть вниз, помогает переступить и отбрасывает прочь. Поднимает под колено и мягко целует в оставленные следы, зализывает ранки. Хуайсан почти повисает на удерживающих его лентах тьмы, и новые путы охватывают его поднятую ногу, заставляя отвести еще дальше, открыться полностью. Вэй Ин проводит языком по внутренней стороне бедра, скользит у его ног, возмутительно одетый — и кажется Хуайсану большой черной змеей с рубиновыми глазами, как та, что украшает его шпильку. Дразнит то едва заметными прикосновениями, то снова кусает, вырывая хрипнущие крики вперемешку со стонами, пока не добирается до требующей внимания хризантемы и не принимается вылизывать не так уж и плотно сомкнутые лепестки. Ленты тьмы оплетают и вторую ногу, лишая и без того ненадежной опоры, Хуайсан беспомощно сжимает пальцы на тех, что держат его руки, выгибает спину и все-таки срывается на мольбы, но получает лишь новую сладкую пытку: тонкий усик тьмы обвивается вокруг его дракона, скользит, то сжимая витки, то расслабляя, дразнит черепаховую головку, поглаживая и проскальзывая внутрь и возвращаясь обратно. Хуайсан почти теряет способность видеть, слезы застилают ему глаза.       Вэй Ин поднимается на ноги за его спиной, бережно стирает с ресниц слезы, целует в шею, проводит ладонью по линиям защитного иероглифа на груди, напитывая их светом своей души, дразнит кончиками когтей соски и ведет ладонями ниже, останавливая их на подвздошье, не касаясь и без того получающего сейчас довольно ласки нефритового стебля. Снова целует и отступает на шаг. Хуайсан жадно следит за тем, как падают на пол черные одеяния, пока на демоне не остается ничего, даже ленты для волос. Следит, заходясь беспомощным скулежом, за тем, как тот снова опускается на колени, как жадный язык вылизывает и дразнит.       Вэй Ин точно знает, когда ласка перестает приносить удовольствие и превращается в пытку. Он не допускает этого, удерживая Хуайсана на тонкой грани, словно на остром клинке. Берет его, как музыкант любимый инструмент, настраивая, натягивая жилки-струны, пока не извлекает первый настоящий звук — первый крик истинного наслаждения, за которым следуют другие, сплетаясь в лучшую в подлунном мире мелодию. Пока Хуайсан не срывается в беспомощный хрип, забрызгивая бронзовое зеркало жемчужными каплями, закатывая глаза в изнеможении.              Утром он просыпается в своей постели, заботливо вымытый, с обработанными царапинами и следами укусов, укутанный в теплое одеяло. На столике у окна лежит змеиная шпилька, придавливая собой записку:       «Хочу видеть ее на тебе в день нашей свадьбы. Видеть — и вспоминать эту ночь».       О да. Хуайсан тоже будет вспоминать ее каждый раз, закалывая волосы. Вспоминать, как сладко жалит его черная змея с рубиновыми глазами.