***
Тьме было мало. Уже будучи в душевой, Гермиона согнулась пополам от адской боли, которая распространялась приступообразными волнами. Чувство было такое, будто каждый сантиметр её тела проткнули ржавыми шурупами, а после вкручивали их глубже и глубже, миллиметр за миллиметром, в самую глубь, в мясо, в кости. Опомнившись на одно мгновение, она невербально наколдовала заглушающее и закричала так, что на белом кафеле проступили трещины. Она распласталась на холодном полу. Вода хлестала её по щекам, затекая в рот, в нос, в глаза. Но Гермиона всё кричала и содрогалась, корчилась от мучительных конвульсий. А смола внутри нашёптывала зловещим голосом: «Выпусти. Выпусти. Выпусти.» Но Грейнджер не могла этого допустить. Она прикусила язык с такой силой, что из него тут же хлынула кровь. Она стекала по подбородку прямо на белый кафель, расплываясь огромным красным пятном. Собравшись с силами, Гермиона приподнялась на локтях. Голое тело было всё в крови. Она развернулась лицом к стене, уткнувшись в неё лбом. Блядство. Какое же блядство. Ледяная вода уже не помогала. Похоже, соприкасаясь с её телом, она тут же закипала, шипя и бурля на коже. В голове вместо привычной пустоты разгуливало мерзкое лицо Хопкинса, которое так и хотелось втоптать в землю, разорвать пасть голыми руками, выдавить глаза и заставить самому себе откусить язык. Ненависть поднималась всё выше, сдавливая глотку. А воображение подкидывало всё новые и новые варианты, как бы прикончить ублюдка. Гермиона снова заорала и со всей силы, на которую была способна, впечатала кулак в кафельную стену. Звон внутри прекратился. Кровь застыла. Сердце остановилось. Острые куски плитки посыпались на пол так же, как сыпались картинки в её голове. Тьма отступила, засасывая чёрную жижу обратно. Чувство всепоглощающей ненависти затерялось в чертогах разума, а кровь всё так же капала с подбородка. Вдох. Выдох. Блядство. Вернувшись домой, она обнаружила сову, которая один Мерлин знает, сколько просидела на её окне. Забрав из её клюва письмо в чёрном конверте, Гермиона направилась к барной стойке. Письмо было без подписи, но точно предназначалось ей. Распечатав его, она увидела адрес и маленькую подпись внизу: «На случай, если неделя это слишком большой срок.» Чёртов Малфой. Чёртово зелье. Теперь она точно наркоманка, а он — грёбаный дилер.***
Рабочая неделя прошла почти без происшествий. На рейде в среду Хопкинс снова попытался раскрыть свой поганый рот. Но… не вышло. Гермиона быстро его заткнула, смачно врезав в переносицу. Поттер молчал. Она была довольна. Хотя и не до конца понимала его поведения. Пока на следующий день он не вызвал её к себе в кабинет. Идя по коридорам Министерства, она неосознанно стала вспоминать пятый курс и их приключения здесь. Как всё тогда было просто и сложно одновременно. Вспоминала, как тогда была влюблена в Рона, а тот не отвечал взаимностью, пока, наконец, не раскрыл глаза. Ей было хорошо с ним. Спокойно, уютно. Так, как должно быть у двух любящих, близких, родных людей. Она вспоминала, как они мечтали о будущем, строили планы, выбирали дом и имена для общих детей. Как он нежно целовал её, крепко обнимал и прижимал к себе в минуты, когда было паршиво. Она помнила, с какой вселенской грустью в глазах он смотрел на неё, когда целители в Мунго сообщили, что её родителям не удастся вернуть память. Как успокаивал её, качая из стороны в сторону, прижатую к его груди и заливающуюся слезами. Она помнила всё. И любила. Сильно так, аж до боли в сердце. Пока однажды, проснувшись ночью от кошмара, она не поняла, что пришёл час расплаты. Расплаты за выживание в ситуации, когда это было априори невозможно. Рон тогда не до конца осознавал всё, что происходит. В основном решением вопроса занимался Гарри. Но, в конце концов, в их недолгой, но прекрасной истории они оба поставили точку. Почему? Потому что Рон однажды, напившись в слюни, сказал Гермионе, что она никогда не сможет побороть зло внутри себя, и что Тьма не просто так её выбрала. — Пойми, Гермиона, ты не стала бы такой, не лиши ты своих родителей памяти, — его язык заплетался, но он продолжал. — Тьма выбирает людей, у которых тёмное сердце. Как у тебя. Я бы никогда не смог сделать такое. И ей этого было достаточно, чтобы разбиться на мелкие осколки и впервые выпустить Тьму добровольно. В ту ночь она от дома не оставила камня на камне, вымещая всю ненависть на всём вокруг, но так и не навредив Рону. На следующее утро он ни черта не помнил, а она — с ножом в сердце. В раздумьях Грейнджер не заметила, как подошла к кабинету Поттера. Его помощница подорвалась со стула, лепеча что-то о том, что мистер Поттер сейчас занят и не сможет её принять. Дверь открылась, и из кабинета вышел Уизли. Он посмотрел на неё сверху вниз, еле заметно кивнул, развернулся на каблуках и ушёл прочь по коридору, не сказав и слова. — Привет, Гермиона, проходи, — послышался голос Гарри, будто из-под толщи воды. Ей не было больно. Уже нет. Но чернь внутри встрепенулась. Рон до сих пор был частью её самой. Пятнадцать лет общего прошлого не могли просто стереться. В глубине души она всё ещё надеялась, что однажды он перестанет её бояться и даст ей шанс, который Гарри давал каждый день. Нескольких вдохов и выдохов хватило, чтобы вернуться в настоящее, к кабинету Поттера. Гермиона тряхнула головой, поворачиваясь к другу. Её внешний вид очень контрастировал на фоне Гарри. Она улыбнулась. На ней были кожаные штаны, которые сидели слишком плотно, высокие сапоги, чёрная водолазка и чёрное полупальто. А Гарри сейчас ей напоминал аристократа в его новом синем костюме из шерсти викуньи и в коричневых брогах в тон галстуку. — Отлично выглядишь, Гарри. Она обняла друга за плечи и прошла в кабинет, сразу садясь в кресло для посетителей. Поттер последовал за ней, усаживаясь за стол напротив. Его взгляд метался по её лицу, и Гермиона поняла, что он переживает. Догадка появилась в голове сама по себе, ведь это было единственной темой, которую Поттер боялся обсуждать, наверное, чтобы не усугубить ситуацию ещё больше. — Гарри, нет. Я уже говорила тебе и повторю снова. Я в порядке. — Я видел стену, Гермиона, ты не в порядке. Позволь тебе помочь, — он звучал уверенно, и только глаза выдавали его глубокое волнение. — Ты рехнулся? — она поднялась с кресла, не в силах больше держать свой тон под контролем. — Ты хоть понимаешь, что просишь? Ты, блять... Ты хочешь, чтобы я добровольно запихнула тебе в душу это дерьмо, которое прямо сочится из меня? Ты совсем сбрендил? — Не преувеличивай, — он говорил слишком спокойно. — Речь идёт лишь о части. Она не нанесёт мне вреда, но это сможет помочь тебе. Он выдохнул. Она молчала. Ей нечего было сказать. Гермиона устала повторять, что это паршивая идея с любой стороны, на какую ни посмотреть. — Ты знаешь, что есть более опасные вещи, которые могут с тобой произойти, узнай кто-то об этом. — Никто не узнает. Если, конечно, ты уже кому-то не проболтался, — она с издёвкой улыбнулась, уставившись ему в глаза. — Помимо меня об этом знают ещё два человека, Гермиона. — Джинни ты не дашь этого сделать. А Рон… Что ж, думаю, у него нет причин об этом говорить. Он просто боится, Гарри, но всё ещё, — она замолчала, голосовые связки подводили её, — всё ещё, надеюсь… — шёпотом, — дорожит мной, — почти одними губами. Поттер ничего не сказал. Он молча поднялся, дёрнул головой, немо прося Гермиону сделать то же самое, и заключил её в свои крепкие объятья. Вот. Он снова давал ей шанс. Шанс быть любимой и нужной. Но Гермиону всё же не покидало ощущение, что этих людей больше, чем двое.***
Суббота настала быстрее, чем ожидалось. Грейнджер так и не воспользовалась адресом Малфоя, хотя несколько раз прокручивала его в голове, прикидывая, в какой части Лондона находятся его апартаменты. После приступа в душевой Тьма будто задремала. Изредка напоминая о своём присутствии, щекоча рёбра изнутри. Сегодня, как и все дни до этого, Гермиона проснулась рано. Так рано, что времени хватило на то, чтобы пробежать несколько кварталов, вернуться домой, принять душ, одеться и аппарировать через камин в холл Святого Мунго. Для сегодняшнего визита она выбрала чёрный брючный костюм, чёрную водолазку с высоким воротником и ботильоны на высокой шпильке. Слишком много чёрного. Но в этом цвете ей было комфортно. Таким образом она будто балансировала с внешним миром, в который несла свою чернь в душе. На лице всё та же красная помада, а волосы в высоком тугом хвосте. Робость, неуверенность, застенчивость — всё это исчезло, выветрилось из её характера в тот самый момент, когда родилось болезненное осознание. Теперь на смену им пришла ледяная уверенность, твёрдый шаг и прямой взгляд. Она коротко поздоровалась с Греттой, не давая ей шанса завести разговор, и сразу направилась в сторону малфоевского кабинета. Она зашла без стука, застав Драко в самой непредвиденной обстановке. Он был в одних брюках с расстёгнутым ремнём и взъерошенными волосами. Он даже не обернулся, видимо, знал, почуял, кто этот бестактный посетитель. — Я помешала? — Гермиона демонстративно осмотрела его кабинет, заглядывая за ширму. Наверняка надеялась увидеть какую-нибудь полуголую девицу. Но, к её удивлению, кабинет оказался свободен от других лиц женского пола. — Нет, не помешала, — он развернулся к ней корпусом, показывая свой идеальный торс, широкие плечи и руки, в которых он держал чёрную рубашку. — Ты не придерживаешься дресс-кода, — она медленным шагом направилась к дивану, осматривая всё вокруг, — немного фривольно с твоей стороны, не находишь? — У главного целителя есть свои преимущества, Грейнджер. — Как, например, приглашение пациентов к себе домой? Он стрельнул глазами и слегка приоткрыл рот. Гермиона точно была уверена, он хотел сказать что-то другое, но вместо этого: — Я ожидал, ты воспользуешься предложением. — Ты меня недооцениваешь, Малфой. Она облизала взглядом его полуголое тело. Малфой был хорош. Он перестал быть надменным придурком уже давно, но сейчас он ей открывался совершенно с другой стороны. Со стороны привлекательного объекта мужского пола, на которого с охотой отзывалась темнота в её душе. Его выходка в прошлый раз поставила в её голове огромный жирный вопрос. Ни на кого у Гермионы не было такой реакции с тех пор, как она узнала о своём секрете. Каждый раз она не находила эмоций. Всё было чисто механически, с её полным доминированием. Ни один из мужчин, конечно, не оставался доволен. Не потому, что не получал оргазма, а потому, что не удавалось укротить. Но с Драко Тьма просыпалась и становилась послушной. Будучи в своих размышлениях, она не заметила, как он подошёл к ней с флаконом в руке. — Сама? Или тебе помочь? — он смотрел на неё с полуопущенных век, смакуя каждое изменение на её лице. Она поднялась с кресла, с силой вырвав пузырёк из его рук, и отвернулась, рыкнув в ответ: — Справлюсь без тебя, а ты пока можешь одеться. Она откупорила зелье и поднесла его к губам, как вдруг спиной почувствовала тепло чужого тела. Он подошёл так близко, что смог с лёгкостью вдохнуть её аромат. Табачный с древесными нотами. Она пахла тяжело, но чертовски вкусно. Малфой перекинул её хвост на одну сторону, наклоняясь ближе к уху, чтобы прошептать, касаясь губами кожи, опаляя своим дыханием: — Ты уверена? И это, блядство, тотальный разрыв. Коллапс в лёгких, инфаркт в сердце. Смола ожила, задрожала от предвкушения. Растеклась горячей жижей и капала прямо на пол, лужей расплываясь у его ног. А он знал. Он чуял, как действует на неё, потому что ощущал то же самое. Их черни тянулись друг к другу, как магниты, не давая надежды и шанса на выживание. Грейнджер падала. Задыхалась. Умирала. — Чувствуешь это? Ей нравится. Я ощущаю, как она трепещет, когда я делаю так… — он протягивает руку, проводит пальцем по скуле. — И так, — по нижней губе, — и даже так, Грейнджер, — проникает большим пальцем ей в рот, приказывая: — соси. И она подчиняется. Смыкает пухлые рванные губы вокруг его пальца. Касается языком солёной подушечки, облизывая, пробуя на вкус. Внутри зарождается знакомый ураган. Чертовски сильный. Чертовски нужный сейчас. Вихрем проносится по каждой клетке, сдирая, срывая, царапая. До крови. До мяса. До костей. И ей нравится, чертовски нравится. Осознание прострелило голову, неся за собой оглушительный взрыв. Он знает. Сука, он знает. Она резко открыла глаза, выплёвывая его палец и поворачиваясь лицом к нему. — Как ты узнал? — голос почти не дрожал. — У нас больше общего, чем ты думаешь, Гермиона. И эта охренительно опасная улыбка.