***
Это был самый обычный день, коих, впрочем, на самом деле не счесть. Монах, по своему обыкновению, не был приверженцем ранних подъемов, но на этот раз его вынудил проснуться внезапный приступ тошноты. Однако, добежав до туалета, он почувствовал себя чуть лучше и решил для начала принять душ. Там-то отходняк и добил его. Монах ожидаемо проблевался, хоть и выходить из пищевода было особенно и нечему. Да, всего лишь самое обыкновенное утро после приёма винта. Иначе быть не могло. Оклемавшись он осел на ледяной пол и еще с час лежал под холодными струями, пытаясь прийти в себя. Вода умело приводила Монаха в чувство, спешно стекая с нагого тела, резво ударяясь о потертый кафель. Но своими действиями он мог потопить этаж, а ведь в таком случае проблем не оберешься, поэтому пришлось незамедлительно оставить водные процедуры. Монах измученно встал перед мутным зеркалом и уставился на себя любимого. Как же жалко он выглядел... Спутавшиеся немытые, кажется, с месяц волосы, бледное осунувшееся лицо, трясущиеся от ломки руки. Намотав на шею махровое полотенце, он отправился в оживленный коридор. Смотря себе под ноги и пытаясь освежить события вчерашней ночи, он чуть не столкнулся с обеспокоенным Лëвой. — Ты где был, мать твою?! – парень был в ярости. – Я тебя обыскался, идиот хренов! Монах лишь шëл вперед, не обращая внимания на громкие возгласы взбешенного друга. Он неспешно достал смятую пачку дешевых сигарет, поджег так же непринуждённо и затянулся. — Ты меня слушаешь вообще? – настойчиво допытывался Лëвчик. Эти вопли начинали раздражать Монаха. – Ты хоть понимаешь, что я хочу тебе помочь избавиться от этой дряни? Взгляни на себя! В кого-то ты превращаешься. – он склонил голову на плечо и чуть тише добавил. – Я не хочу тебя терять... Я же вижу, вижу как тебе плохо. Почему ты даже не пытаешься принять мою помощь? Сделай одолжение – не грузи меня! Еще немного и мой мозг взорвётся по твоей милости. – он совсем разборчиво пробормотал какую-то следующую фразу, зажмурился и прислонился к расписанной стене. – И спасать меня ни к чему. У меня все под контролем! – усмехнулся Монах, сам не понимая что несёт. Под контролем, а как же. Задал бы кто ему этот вопрос час назад, может и призадумался бы парень о своей судьбе. Но не сейчас. И не из уст столь нравоучительного вида Лëвы. Нашел себе курицу - наседку на голову блять. Молодец, теперь пожинай плоды, Монах. – Чем еще я тебе не угодил? – тяжело вздохнул парень. — Ах, вот оно что! – угрожающе рассмеялся Лëва. – Решил сыграть в крутого парня! А знаешь что? Я заебался тебя прикрывать! Лишь благодаря мне и моему вранью в твою защиту ваше высочество сейчас спит здесь, а не в смирительной рубашке среди психов! – Лëвчик элегантно поджег помятую сигарету, предварительно выхватив пачку из загребущих рук Монаха. – Одно мое слово... – он ловко щелкнул металлической зажигалкой. Губы растянулись в наигранной улыбке. – И тебе конец. — Да ты блефуешь! – рассмеялся Монах. – Не-е-ет, ты этого не сделаешь. – Сейчас он думал чем угодно, но только не головой. – Ты лишь очередной мальчик на побегушках. Я смотрю ты действительно хочешь, чтобы меня увезли в дурдом, обколололи всякой дрянью, ничем не отличающейся от моей, примотали к кровати и оставили меня там гнить! – Он повысил голос и резко припечатал Лëву к стене. – Если я хочу себя прикончить – никто мне не помешает. Ни шайки санитаров, ни директор... – Он взглянул в испуганные глаза друга. – И тем более ни ты. – последнюю фразу он произнёс одними губами. — Заткни пасть! – Лëва лишь успел выкрикнуть это и тут же получил неожиданный удар в живот. Он непонимающе посмотрел на Монаха. Мгновенье, и парень начал оседать на пол, схватившись за ушибленную часть тела, глухо закашливаясь. – Какая же ты все-таки мразь. – тихо прошептал он глядя Монаху прямо в глаза. – Видеть тебя не хочу. – Он острожно перевернулся на другой бок. – Убирайся. Монах усмехнулся, стряхнул пепел и вальяжно отправился дальше, насколько это вообще было возможно после жёсткого трипа, словив пару обыденных шуток про ссору семейной парочки и всякую подобную дребедень. Только упав на пружинистую кровать, он понял что натворил. Но извиняться было поздно. Обиженный Лëва будет мстить. И вероятно очень скоро. А Монах его обидел серьёзно... Парень уткнулся головой в дырявую нестиранную наволочку подушки и застонал. Как же все невовремя навалилось на него. Благо, состайники удрали на обед, и свидетелей его тихой истерики быть не могло. Хоть одна хорошая новость на сегодня. А через пару часов нагрянул озлобленный директор с хмурыми Ящиками. Он велел им обшмонать парня и его скромные пожитки. Ожидаемо свита Воеводы нашла заначку, директор был в ярости. А дальше, всë как в тумане. Из всей начавшейся вакханалии он помнил лишь пронзительный взгляд голубых глаз, меланхолично глядящих ему вслед.***
Очухался он в уже упомянутой раннее психиатричке. Первые дни было невыносимо больно. И всë ведь было точно как он представлял! И постоянные уколы, и санитары, которым только дай лишний повод примотать тебя к железной кровати. Забавно вышло. В больнице он нередко вспоминал их любимые песни. Ну и новый альбом Depeche mode разумеется. "Girl of sixteen Whole life ahead of her Slashed her wrists Bored with life Didn't succeed Thank the Lord For small mercies" Он целыми днями прокручивал эти строки в больной голове, шептал в унисон своим немногочисленным мыслям. Этот ублюдок писал ему. Невероятно, но он унижался, просил прощения. И даже обещал вызволить Монаха из этой западни. Однако, ему уже было плевать на свою жизнь. Итог лишь один. И оба это понимали. "Что-ж... Я осознаю, что поступил как последняя тварь. Хотя, на что тебе мои извинения? Это лишь серый пепел в нашей нелёгкой истории. Я не знаю что там с тобой делают и сможешь ли ты меня простить... Но я не нашел другого выхода. Для тебя это очевидно выглядит как предательство или ещё того хуже – убийство... Я лишь хочу, чтобы тебя вернули к нормальной жизни. Насколько это вообще возможно... Любой ценой. А ты знаешь, я сейчас переслушиваю новую пластинку твоих любимых депешей. Я сохраню весь твой винил, только выздоравливай скорее. Теперь я кажется начинаю понимать, за что они тебе так нравятся..." "Fighting back the tears Mother reads the note again Sixteen candles burn in her mind She takes the blame It's always the same She goes down on her knees And prays " Лëва был прав насчет извинений. Но любезнее с его стороны было бы не объявляться в жизни наркомана вообще. Дышать с каждым днем становилось все труднее. Мертвые стены сдавливали его нутро, а транквилизаторы лишь усиливали это единственное оставшееся в нем чувство. Пустота ломала его. Жестоко, беспощадно и неминуемо. Однажды ночью он наконец решился покончить с этим. Решетки на окнах вестимо усложняли задачу, но, как оказалось, это не было проблемой. Нужно было лишь выбраться в отделение приемного покоя. Ах, непредусмотрительно было обустраивать подобное заведение на 7 этаже, но Монаху это лишь на руку. Пока беспечные санитары отлучились на перекур, он прошмыгнул в коридор. Дверь открыть также не составило труда с помощью призывно блестящих в свете луны ключей на дряблом столе. Наружность встретила его прохладным ветерком, щедро обдувающим прелое от больничной духоты лицо. Природа как будто чувствовала, что это последние мгновения жизни заблудшего в своих страданиях парня. Ночное небо одобрительно прояснилось, усеянное миллионами беспечных звезд. Он жадно вглядывался в небо, свесив обмякшие в больничной пижаме ноги с высокого окна. Монах еле заметно улыбнулся, прошептал неслышное "прости", известно кому адресованное и через мгновение шагнул в пустоту. "Summer's day As she passed away Birds were singing In the summer's sky Then came the rain And once again A tear fell From her mother's eye"***
В это время Лëва писал другу очередное письмо. Он проклинал тот день, когда ведомый местью отправился в чертов кабинет директора. Он ненавидел себя за то, что повелся на провокации наркомана. Между тем, в письме Лëва на слух пытался записать строчки из полюбившейся ими "Blasphemous rumors". Ему казалось, что это сделает пребывание Монаха в наркологичке хоть чуточку приятнее, насколько вообще уместно так выражаться в данном контексте. И что-то неистовой болью ныло в его груди. "I don't want to start Any blasphemous rumors But I think that God's Got a sick sense of humor And when I die I expect to find Him laughing"