Слишком серьёзный бизнес

??.??.???? — Проснись… Я услышал голос. — Проснись, Нико-кун… Нико-кун… Заботливый голос проносится почти у уха. Но я не могу встать. Мне словно пригвоздило к полу. Я не чувствую ни рук, ни ног. Я не могу даже пошевелить головой. — Нико-кун, пожалуйста… ты в школу опоздаешь! Затем – удивлённый вскрик. Две маленьких ручки берутся за мою голову, и пытаются поставить её лицом вверх. Я еле чувствую прикосновение. Лишь рот мой ощущаю свободным. — Что… что… — Открыть тебе глаза, Нико-кун? — Да… открой их. Мертвенно холодные пальцы прикоснулись к моим векам и раскрыли их. Первым делом я увидел всепоглощающую пустоту белого цвета за пределами своего дома. Стоп… дома? Я же живу в пентхаусе. Я уже пять… шесть… сколько лет я тут уже не был! Передо мной стояла постоянная спутница моих снов, Химицу. Я начал возвращать сознание и вспомнил наши предыдущие встречи. — Что на этот раз случилось?... — Очень много чего, Нико-кун. Очень много чего. Тебе комфортно? — Да. А в школу мы не пойдём? Она прыснула и сказала: — Да, ты всё такой же, каким и был… Но затем посерьёзнела и добавила: — Ладно, к делу. Ты осознаёшь, что происходит? — Да… Я, наверное, сплю. — Долго же ты спишь, однако… — Всмысле? — Я потратила год на то, чтобы призвать тебя из глубин твоего разума. Год! За что они тебя так, Коля? Я не верил своим ушам. Я сплю уже… год?! — Погоди, какой год? В смысле: год? Как такое могло получиться? — Ты пошёл разговаривать с ЦРУ и они тебя отравили. Все они там такие, – надулась и вздохнула она, — как та шлюха Кэтрин. — Не стану с тобой спорить… и что, я надолго здесь? — Думаю, да. Яд, который они применяют, вообще обычно убивает за две недели. А ты выжил, только в глубокой коме. — Жесть… Ну, хоть выжил, уже хорошо. Она хоть рядом? — Кагомэ? Конечно. Я не ожидала от неё такого. Ходит к тебе каждый день, лучших врачей приводит. Кажется, это одному из них и удалось привести тебя в чувство. Она рядом… это самое главное, что я хочу знать. Если она рядом, то плевать, кто против: США, КГБ, японские спецслужбы, корпораты, да хоть сам Антихрист – я справлюсь. — Моё солнышко… она не бросила меня… Я невольно улыбнулся. — Да… Ты прости меня за то, что я тебя пыталась... усомнить в ней. По-дурному сделала. Не знала, что она тебя так… — Теперь знаешь. Ладно… Я так понимаю, мы здесь надолго. — Да. И ты можешь задать мне любой вопрос. Я на него отвечу в лучшем виде. — Хорошо. Давай тогда первый вопрос. Почему ты… приходишь ко мне во сны? — Так и знала, что ты это спросишь. Дело в том, что я делаю это совсем не просто так. Она отошла и начала ходить по комнате, что совсем на неё похоже. Оно и понятно – я ведь в бреду. — Просто мне… не осталось места в реальном мире. Некуда и не к кому больше. — В каком смысле? — В каком смысле? А ты не знаешь, что со мной случилось? Ах да, не знаешь. Она тебе не рассказала. Наверное, именно поэтому я и пыталась её отвадить от тебя. Химицу села на стул и, пошевелив прядью, продолжила: — Я умерла в прошлом году, как раз незадолго до того, как ты освободился из тюрьмы. — Умерла?! Ч… что? В смысле? — А ты не помнишь, почему я перестала тебя навещать? Я ведь отправляла тебе письмо через Кёске… — Я не получал никакого письма! — Блин. Вот долбень! Забыл, наверное… Короче. Ты когда в тюрьму попал, мы с отцом начали переезжать постоянно. Кажется, это потому, что он и его отряд начали обнаруживать кое-какие странные действия со стороны ЦРУшников в Японии. Я мало спрашивала. — И что случилось? — Я предусмотрела, что статус силовика папе может не помочь, и после нашей последней встречи стала подумывать о том, что придётся попрощаться навсегда в том или ином виде. Написала письмо. А потом мою жизнь забрали американцы. — Американцы? За что? — Им не нужны ни свидетели, ни слишком много знающие. Отравили дом газом, подставили, якобы случилась утечка и мы задохнулись. Ещё пару месяцев, и я бы поехала в Россию… — Хм… А почему Кагомэ скрыла это от меня? — А вот здесь она ничего не скрывала. Она просто не знала. Об этом нигде не напишут, а мы с ней один раз пересеклись. Так она узнала, что я собираюсь в России работать. — Ммм… Но ты ведь явно не дипломатом работала бы, учитывая твои переезды… — Связи в России у меня есть, так что это не помешало бы. Сейчас липовый диплом изготовить проблем не составляет, да даже купить такой у государства. Просто знать контакты. — Хм… Ну, теперь понятно, почему разведке дано право нарушать законы стран. Международное право с кадрами без реального образования легко развалить. — Ну, не знаю. Кстати, об этом. Ты ведь в курсе, что в мире благодаря твоим действиям творится полный ад? — В каком смысле? — Самом прямом. Владимир сделал всё, что он обещал. Хотя это отнюдь не его инициатива. — Ну, это я и так понимал. Но разве он не ГРУшник? — Нет. Это фарс для наивных дурачков вроде тебя. — Я не дурачок! — Образно говорю, Нико-кун. Ни одному разведчику таких вольностей в работе НИКОГДА не дадут – уж мне поверь, мой старик всегда следовал действиям командования. А Владимир Лемехов по кличке "Лем" – известная фигура в мировой торговле оружием. Таких, как ты, у него может быть добрый десяток. Просто он с тобой сотрудничал, потому что ты русский. А… есть, между прочим, ещё одна причина. — Какая? — Отец Владимира, Станислав, уже был вполне реальным агентом ГРУ. Он пытался спасти твоих родителей от корпоратов... вернуть их в Россию... но не срослось. И когда ушёл в отставку, просил Владимира, оставшегося в Японии, приглядывать за тобой. Изначально он был ещё мал и зелен, чтобы это исполнить, но когда получил в свои руки управление над силовиками… сам знаешь, как развернулся. — Но если он непричастен к путчу, то что я тогда изменил? — Заговорщикам он давал оружие за бесценок. Параллельно занимаясь привлечением союзников на Востоке. И в США, в какой-то степени. Ты здесь потому, что он уехал в Нью-Йорк на пару дней. Так бы он этого не допустил. — Понятно… но он за меня отомстил? — Отчасти. Пару голов отрубили; но это так, куда смогли дотянуться. Идти дальше ради одного человечка сочли рискованным, поэтому большую часть твоих соперников оставили в мире живых. На Кагомэ. Ей, в отличии от Владимира, уже всё равно. Компания ей не принадлежит. Она свободный человек. — Как это? — Забрала миллиард долларов в качестве личных активов. Сейчас переводит их в йены и это окажет влияние на экономический кризис в Америке. И подумывает, как бы часть потратить на то, чтобы тебя больше никто не трогал. — Понятно… опять спасает… — Тебя не спасать не получается, Нико-кун. Вот не выходит, как ни крути. Даже если ты спасаешь, то рано или поздно окружающим придётся спасти и тебя. — Но почему? — Будто я знаю. Это вопрос к тебе. — Хорошо. И насколько всё в мире плохо? — Коммунисты бесчинствуют в Восточной Европе, идёт война за Сибирь, в Югославии намечается обострение, за месяц случилось двадцать два госпереворота по всему миру… мне продолжать? — Я понял, не стоит. И что, они все мои клиенты? — Большинство. Но ты своего добился. Штатам реально скоро придёт конец. — Хех… Кэтрин там нелегко придётся. Кстати, она как? — Ну и вопрос ты конченный задал… Но я отвечу. Кэтрин развелась с мужем. Кстати, именно этот муж по чьему-то указанию сообщил тебе, что нужно мириться с американцами. — Майкл? — Именно. — Вот же сука… Иуда… — А он тоже не знал. Впрочем, сейчас он вряд ли жалеет. В следующие полгода его оружейный бизнес может разрушиться на части. — Они все не знают, а потом в итоге я оказываюсь крайним. Понимаешь? — Иногда жизнь просто несправедлива, Нико-кун. — Ладно. А теперь последний вопрос. Откуда ты всё это знаешь? — В отличии от тебя, я мертва, но только телом. Скажем так… мой… кхм, дух отслеживает всё, что происходит. Замечает больше деталей и всё такое… — Но почему ты хочешь об этом оповещать именно меня? Разве я больше всего важен для тебя? — Ты дурак, Нико-кун. Если бы я тебя не любила, я бы сказала иначе. — То есть… ты меня… — Да! Боже, я теперь понимаю, почему всё было так. Ты всё это время не знал! Ахаха… какой же я была… дурой… Часть разума пыталась обрабатывать всё это, другая же говорила, что всё это – бред, делирий, видение, что не совпадает с реальностью. Поэтому в голове творилась полная каша, пока моя собеседница смеялась. — Ладно. Прости меня, Нико-кун. Я всё поняла. Я была такой сукой… я думала, что ты – моя собственность… а оказалось, что ты даже не знал. Как я могла тебя не осведомить? Господи… дочь разведчика, мать его ети… — Не ругайся. Кому-кому, а тебе точно не к лицу. — Как скажешь… — И да. Если тебе это важно, я тебя прощаю. — Русское великодушие? Понимаю. — Без твоих борщей и "Столичной" после отсидки я бы и забыл, что являюсь русским… в этой жопе. — Я рада это слышать. Кстати, это всё, что ты хотел знать? — Раз ты всё знаешь, то и про Эли расскажи. Кагомэ я вряд ли спрошу сейчас, а интересно, как у неё житуха. — Житуха? Ну… Токио Райдера знаешь? — Слышал про такого. — Так вот… Он её в рехаб отвёз недавно. Так что, возможно, с ней всё будет хорошо. У неё есть тот, кто о ней позаботится. — Ну и слава Богу. Ладно, наверное, это пока всё. — Всё? — Ну, я тебя не прогоняю навсегда. Я так подозреваю, ты решила остаться здесь. — Типа того. В голову, всё ещё заполненную кашей, пришла мысль. — Слушай… а сделай кое-что для меня. — Что же? — Ты умеешь проникать в чужие сны? — Могу. — Тогда можно ты каждую ночь будешь приходить к ней, и передавать что-то от меня? — Она мало спит в последнее время, но я попробую. — Спасибо, Химицу. Я знал, что ты очень-очень хороший человек. — Да не за что. Я так понимаю, сейчас ты хочешь побыть один? — Был бы не против. А что? — Тогда я пойду. Ещё вернусь. Пока, Нико-кууун! Она ушла в пустоту, закрыв дверь за собой. Вдруг я ощутил небольшой прилив сил, и заставил себя подняться на кровати. Затем я смог встать на ноги и решил немного поиграть. Пока не понял, что я у себя самого во сне и мне решать, что тут будет… Думай… И я думал. Не чувствуя времени, я рисовал баталии прошлого и рыцарские турниры. Мне показывались бравые герои древности: царь Леонид, Спартак, величественные Дарий, Ксеркс, Юлий Цезарь, Октавиан Август, Хлодвиг, Жанна д'Арк, Ричард Львиное Сердце… Я поклянусь, что видел своими глазами Фридриха Великого, командовавшего своим бойцам идти в атаку, разузнав о выводе войск России и их желании заключить мир. Мне виделся Павел Ι в наряде гроссмейстера далёких мальтийских земель, Суворов в Альпах; мне виделся Николай ΙΙ в могилёвской ставке, молившийся Господу за Россию… Вся история, от древних кроманьонцев до Ельцина пролетала перед моими глазами. Я видовал чудеса. Золотые поля, усеяные благодатными и приятно пахнущими розами, что не кололись. Я видел романовские дворцы и кварталы шейхов, мироточившие роскошью, золотом и платиной со всех щелей; я видел оазисы далёких земель, приятно встречавшие гостя… Я видел виллы и слышал морские бризы где-то поблизости. Но всё, всё это неизбежно стиралось в песок и пепел, перемешиваясь в моей гиблой голове. Я не мог сложить никакой картинки. Даже рефлексия по прошлому, попытка осмыслить настоящее или, скажем, подумать о будущем, разбивались о скалы хрупких вопросов, домыслов, и далёких шумов. Эти далёкие шумы… Иногда монотонные, иногда громкие. Это разные голоса, что я не могу услышать. Я не знаю их языка. Они что-то внемлят мне, себе, друг другу и кому-то другому, но я не могу различить ни слова. Чаще всего это просто стук, от которого иногда весь мир, построенный мною, разбивается и крошится, как яичная скорлупа или окно. И всегда рядом была она. Стояла будто рядом, выдыхая в плечо, и улыбаясь самой светлой улыбкой на свете. И тихо шептала: — Это всё ложь. А нет. Это, кажется, я шептал. Неспособный убрать грустную ухмылку со своего лица. А может, и она… я уже не знаю. В симулякрах собственного сознания я проведу, возможно, не один десяток лет, и не одно приключение переживу здесь, в мире своих грёз, пока меня не настигнет темнота или долгожданное возвращение назад… но будет ли оно? Не заберёт ли меня Анубис в цепкие руки, направив в мир мёртвых? Не окажусь ли я с апостолом Петром в одной комнате? Не перерожусь ли в другом теле через, скажем, пару лет? Или десять. Или двести. Хотя, что такое года… вот когда я Берлин брал, это, кажется было… когда? Двести лет назад? Тридцать? А что есть уже эти года? Я помню, что ко мне приходила Химицу... кажется, её нет. Но она вела себя иначе тогда... может, это тоже часть моего сознания? Я сам её придумал? Но я ведь не знал, что она умерла? А может... может, она и не умерла, а я таким образом оправдал её пропажу... может она просто бросила меня одного... А может, я уже умер? Что, если эта разруха внутри – это смерть мозга, что уже не способен ничего представить? Что, если я снова окунусь в бездну? Ладно, ответ на этот вопрос я знал всегда. — Если я умру, то я не успею об этом пожалеть… — Господи… Кагомэ, помоги мне, пожалуйста. Я так больше не могу. Я не чувствую ничего, и самые мои сокровенные желания обманывают меня самого. Я верю только в тебя и люблю только тебя… Я не сдерживал поток слов. Как наивно: верить в себя ведь уже не получается… *** ??.02.1994 Око всматривается в оптический прицел. На улице утро, восемь часов.  Во всём Токио нет места лучше, откуда видно это здание. Именно здесь находится посольство США в Японии. Расстояние – 900 метров. Но с оптическим прицелом и в почти безветреной среде каждый этаж, как на ладони. У одного человека здесь должны были быть дела. Джон Элайджа Винсон приезжал сюда с сотрудниками для получения некоторых бумаг. Затвор был взведён. — Княгиня, приём. Я на позиции. Ветер – 1 метр в секунду. Готов к атаке. — Так точно, Коршун. Выполняйте. Крепкий коренастый мужчина снова рассмотрел одно из окон, за которым виднелся стол. Вот он, идеальный момент. Они разговаривают… один из главных сотрудников посольства и этот ЦРУшник.  Одно нажатие на спусковой крючок – и его мозги выпотрошатся наружу, начинив кабинет всем содержимым черепной коробки. Прежде, чем сделать это, Коршун, выполнявший волю своего погибшего друга Анатолия, что однажды спасший Николая Анохина из пожара, вспомнил слова его клиентки: — Винсон думал, что мы играем в шахматы, и он сможет сыграть хотя бы ничью. Может, он играл с Николаем, но не со мной. А у меня с игроками разговор короткий. Выстрел. Тихий и лёгкий, затмеваемый лишь шумом пули. Громкость, сравнимая с чихом. Это не мудрено: к операции готовились месяц, выжидая лучшее время и возможности, совсем незадолго до того, как американцы официально попали бы в опалу. Ситуация в Японии дала карт-бланш на любые, даже самые безумные действия. Теперь всё безумие этой девушки наконец выйдет наружу, и слава Богу, существуют люди, достойные от него пострадать. Падение. Пробитое окно всё в брызгах крови. — Княгиня, приём. Цель выполнена. Выдвигаюсь. Конец связи. Он не плакал с восьми лет. Даже тогда, когда в Афганистане из всего взвода остался он один, с тремя пулевыми ранениями, бежавший тридцать километров по горам к штабу из плена после нападения на перевозивший его и трупы товарищей конвой моджахедов. Тогда он и решил перевестись в снайперы. Война уже заканчивалась, а навыки остались. Пригодились. Работать в спецслужбах ему разрешили не сразу, несмотря на репутацию. Внук кавалера ордена Ленина и почётного ветерана войны, бравшего больше десяти городов и принимавшего участия в ряде битв. Кандидат в мастера спорта в области самбо. Ветеран Афганской войны, переживший многих своих сослуживцев и бывший в горячих точках. Регалий было ещё немало… но его не брали. Возраст был не тот, а Союз валился на части уже тогда. Так он и повидался с Владимиром и оказался в этой чужой стране. Александр Каплан мало знал Николая и единожды работал снайпером в одной команде с ним, тогда, когда штурмовали офис корпорации; но сделав этот выстрел, он проронил слезу. Он помнил, что сестра его деда однажды отомстила немцам за мужа, когда они взяли Ростов, в котором она жила, совершив нападение с дробовиком на местную комендатуру. Её расстреляли, а об этом случае до сих пор никто не знает. А ведь она убила пятерых… Ему были отдалённо знакомы эти чувства, просто по-человечески. На войне он потерял всех боевых товарищей. Поэтому с радостью выполнил заказ; к тому же, Кагомэ сама вручила ему винтовку. Это была британская L96, под патрон 338-го калибра, которую он уже видел в Японии несколько раз. Глушитель сработал так же хорошо, как и винтовка. Никто так и не узнает о том, что это был он.