***
Он толкнулся в последний раз, вынул член и помог себе закончить рукой. Отдышался, наслаждаясь негой, разливающейся по телу после оргазма, выпрямился, вытер подолом женского платья семя. Ровно в этот момент двери кабинета распахнулись, и вошла Камеристка. Элиот застегнул штаны, завязал все веревочки, с легкой усмешкой глядя на нее. Хлопнул леди по притягательной попке, за которую, собственно, и взял ее в свои игрушки, и велел той убираться. — Слушаюсь, Ваше Величество, — блондинка поправляла платье, на ходу пытаясь сделать книксен. — Позвольте? — Камеристка улыбнулась леди Дороте и протянула руки к платью. Дорота окинула ее недоверчивым взглядом, но все-таки спиной повернулась и позволила поправить корсет. Дурная дворцовая мода! Пока доберешься до женского тела, кончить успеешь трижды! Но все его любовницы кружили вокруг только в этих платьях. Даже ночные сорочки — и те у них были с парой юбок и панталонами! Элиота раздирал смех. Плевать ему было на эти тряпки. Он хотел их тела. Без одежды. Но леди полагали иначе. Считали, что наряды хоть сколько-то его трогают. Идиотки. Но он ведь и не за мозги держал их рядом. Ругать тут стоило разве что себя. — Цвет платья прекрасно сочетается с румянцем на ваших щеках, — отвесила заученный комплимент Камеристка. Она так каждой его девке говорила. А те прикусывали губы, чувствуя себя польщенными до самых недр души. Похвалили их тряпье перед королём! Элиот едва удержался от язвительной усмешки. — Благодарю, — еще больше зарделась леди. Она была новенькой при дворе, еще не успела понять, что к чему, оттого краснела от любого лестного замечания, вообще не соображая, насколько двойной, если уж не тройной, иногда в них таился смысл. Дорота снова сделала книксен и упорхнула, шурша юбками своего нежно-голубого платья. Элиот ненавидел это шуршание. И цвет этот — нежный, демоны его раздери — ненавидел. — Ты всегда так вовремя, — наполнил кубок вином и сделал несколько больших глотков. — Я ждала за дверью две с половиной минуты. Пришла раньше. Не вовремя, — бесстрастно отозвалась Камеристка. Он знал, она всего лишь сухо констатирует факты. Ни укора, ни досады, она даже не пыталась его поправить… Скучная серая мышь эта Камеристка. Но полезная. — Подглядывала? — усмехнулся, пытался поддеть ее только им двоим понятной шуткой. — Лишь чтобы убедиться, что вы закончили аудиенцию с леди Доротой, — она чинно держала руки сложенными на животе. Ох, не зря он приставил к ней лучших учителей. Из грязной оборванки она превратилась в женщину, что способна была своим воспитанием утереть нос любой придворной даме. Элиот испытывал удовольствие, глядя, как накрахмаленные леди беснуются от зависти. — К тому же после любовных утех у Вашего Величества всегда приподнятое настроение, что несомненно играет мне на руку, — Камеристка одарила его своей очередной сухой заученной улыбкой. Всего единожды он слышал ее искренний смех. Всего один раз за семь лет их знакомства Камеристка смеялась от души. По спине пробегал холод при мысли об этом. Но какой бы невзрачной ни была, ему она нравилась. Не в любовном смысле, конечно. Привлекательного в ней не было ничего. Тощая, мрачная, бледная, как и все его надежды на счастливую семейную жизнь. Не вставал на нее. Даже скорее Элиот предпочитал вспомнить Камеристку, когда нужно было оттянуть момент оргазма. Главное было не переусердствовать, чтобы совсем уж всякое плотское желание не пропало, вместе с жаждой к жизни. Настолько она была плоха. И не сказать, что не удалась мордашкой. Лицо как лицо. Но было что-то такое в ней… О, Элиот прекрасно знал что. За это и ценил. А вот его близкие сторонники тех же чувств не разделяли. Камеристка заставляла их неприятно вздрагивать и ежиться. От одного только ее присутствия у графов, маркизов, министров и прочих доверенных лиц бежал мороз по коже. На такую встанет только у развратника, испытывающего слабость к соитию на кладбище. В любом случае Элиот притащил ее не для того, чтобы поиметь и вышвырнуть, как надоест. Не для этого два года с утра до поздней ночи обучали ее лучшие учителя королевства. Она стала одним из его полезнейших орудий. Да и в преданности Камеристки сомневаться не приходилось. Впрочем, и простой камеристкой-то она не была. Безродная девка в конце концов оказалась очень способной. Обучалась быстро. Священники, сколько ни копали под нее, а найти, за что бы сжечь, не смогли. Все их святейшие проверки она проходила на раз. Раскусывала придворных интриганов, прислугу, вверенную в помощь, держала в узде, иностранные делегации не могли скрыть от нее своих истинных мотивов. Весь дворец был для нее как на ладони. Камеристка могла уследить за каждой щелью. Полностью оправдала его ожидания. Однако, сколь бы вездесущей она ни была, кое-чего избежать им не удалось. Дрянная Церковь Благого Демиурга! Возомнили, что власть служителей может быть равной его. Конечно, они заподозрили Камеристку в какой-то чепухе. Однако доказательств не было. Элиот с удовольствием отклонял любые их прошения о священной казни. Он раз за разом не позволял сжечь мрачную оборванку. Но церковь давила. На него, на знать… У них была военная мощь. И выставить их из своего дворца он не мог. Церковники, владеющие святой силой, защищали границы королевств по всей южной части материка от северян, у которых были шаманы, колдуны… Демоновы отродья! И воины. Некоторые из которых могли разломать любого его стражника пополам, покрывшись одной только испариной. Чудовища! А у королевств не было ни-че-го. Ни одной ведьмы, способной дать отпор. Ни одного колдуна. Женщин, имевших дары и не присягнувших церкви, сжигали на кострах как еретичек, мужчин забирали в башни Благого Демиурга, где их натаскивали для ловли тех самых еретичек… Женщин, которых не сожгли служители башен, на костер отправляли сами горожане. Всё из-за учения церкви… Королевства стали зависимы от священников. Церковь все больше и больше проникала в государственное устройство, оплетала двор, вливалась в светское общество… Когда Элиот занял место своего погибшего старшего брата на троне, Благой Демиург уже нависал над ним тенью и диктовал свою волю через главных священников. И Камеристка стала им поперек горла. Они знали, что благодаря ей Элиот избавился от первой жены, бывшей на коротком поводке у Центральной Башни Благого. Бесновались они совсем как простой люд. Дворяне и министры стали задавать ему слишком много вопросов. Камеристка, по их мнению, пользовалась каким-то подозрительным покровительством короля. И Элиот решил показательно наказать ее за какую-то глупость. Она рассмеялась. Он велел выпороть. Главный священник дворцового храма пришел на казнь его неверной жены, но и позлорадствовать успел, с упоением наблюдая, как порют безродную девку, мозолящую глаза. Элиот смотрел на это мракобесие из окна покоев. Спускаться не стал. Камеристка не кричала как убиенная курица. Но по окончании наказания ухватилась за Риха Байхарта, своего несменного личного охранника, как за спасительную соломинку. Прошла через толпу с гордо поднятой головой и свалилась в обморок в дворцовых коридорах, сразу, как только Рих помог ей одеться. Некоторым министрам стоило бы взять с нее пример. Такую стойкость редко встретишь. — Северянка въехала на территорию дворца в сопровождении воинов, — Элиот подошел к окну, слушая очередной утренний отчет. — Ее Величество готовится к казни в своих покоях. Королева-мать снова требует, чтобы вы передали в ее руки управление прислугой. Что касается министра военных дел, сегодня ночью он покинул дворец. Вернулся с рассветом. Возница рассказывал своей супруге, что возил его в развлекательный квартал. Однако сам министр никакими подробностями того вечера ни с кем не делился. Более того, он заперся в своих покоях и вскрыл письмо. Печать была без герба. Письмо сжег. Содержимое я не смогла разглядеть. Стоит ли подготовить место казни к вашему присутствию? Также осмелюсь напомнить, что Его Величество мог бы поприветствовать невесту. Это положило бы начало хорошим взаимоотношениям. Элиот устало растрепал волосы. От хорошего настроения не осталось и следа. Еще заговора с участием министра военных дел ему не хватало. — Передай, что я пообедаю сегодня с матерью. Встречать северянку не буду. Разберись с этим. Проводи в покои. Ты знаешь, что делать. До королевы мне дела нет. Если закончила — проваливай. Твой вид портит мне настроение. — Как прикажете, Ваше Величество. Камеристка присела в книксене. Ее юбки не шуршали. Она знала, что его раздражает шорох, поэтому ткань для своих одинаковых скучных нарядов подбирала такую, чтобы ни звука, чтобы он ничего не слышал. Дверь бесшумно затворилась, и Элиот снова повернулся к окну. Ему все-таки было интересно поглядеть на эту северянку. Настолько, что он отложил изучение скопившихся бумаг и прошений. Расправа с заговорщиками отняла у него несколько месяцев, за которые неотложных дел скопилось столько, что даже леди Дороту пришлось трахать, не выходя из кабинета. Никакого экипажа не было. Во двор въехали примерно тридцать всадников. Среди них только три мелкие, судя по всему, женские, фигуры. Все в мехах, с оружием, на головы накинуты капюшоны. За ними въехала телега, груженная сундуками и мешками. Северяне. Элиот брезгливо поморщился. Третий брак и очередная отвратная девка, подложенная в его постель с какой-то целью. Камеристка расколет ее в два счета, но все равно… Эти свадьбы и брачные ночи порядком утомили. Неумелые девственницы еще лет шесть назад перестали хоть сколько-то его возбуждать.***
— Нер-Рорг, — обращение по титулу заставляло ее болезненно кривиться. Никакая она больше не дочь правителя, не дочь одного из северных вождей. Тут она будет Ее Величеством королевой. Чопорная мерзость. — Тебе стоит поздороваться. Кажется, это мать короля. Колдун качнул головой в сторону важной женщины, увешенной бесполезными побрякушками. За ее спиной стояли еще трое чуть менее важных молодых девушек. Фрейлины, вроде. Она читала о дворцовом этикете, чинах и прочем, но в голове мало что отложилось. Времени на подготовку у нее было от силы два дня. За фрейлинами притаилась еще одна девушка. От прочих дам отличалась разительно, но пока было не ясно чем. Вроде такое же важное лицо, как и у всех, но что-то в ней было… К демонам! Колдун разберется. По обе стороны от каменной дорожки в ряд выстроились слуги. Много человек. Едва не сотня. И все ее ждут. А короля вот не было среди них. Ни одного мужчины тошнотворно знатного вида и подходящего возраста она среди встречающих не нашла. Ее воины спешились. Выстроились, как и учил колдун, за спиной. Все разом скинули капюшоны. Раздались ахи и вздохи. Слуги то ли испугались, то ли возбудились. — Добро пожаловать, Леди Тувэ, — матушка расщедрилась на одну короткую и неискреннюю улыбку. — Мы с нетерпением ждали вас. Лицемерка. Северяне почестнее будут. — Нер-Рорг Тувэ, — поправила ее с легким акцентом. На наречии королевств болтать умела, но практики явно не хватало. Улыбка на мгновение погасла, матушка растерялась, но снова взяла себя в руки. — Я не леди королевства. Как и ты не один из Роргов Севера. — Что ж, — натянутость в голосе женщины насторожила Тувэ. Глаз у матушки дернулся. Неужели она ее взбесила? Чем только? — представлю Камеристку, приставленную к вам Его Величеством королем. Девушка, самая приятная из всех, сделала шаг вбок и присела, опустив голову. Какой-то мерзкий уничижительный жест. Тувэ нахмурилась и постаралась повторить. Присела, подогнув колени, и посмотрела на нее. По толпе встречающих пронеслись шепотки и смешки. Тувэ спиной ощутила, как напряглись воины. Никто не смел насмехаться над Нер-Рорг. Неуважение строго каралось. — Это честь для меня — прислуживать Нер-Рорг Тувэ, — девушка подала голос. Очень вовремя. Иначе пришлось бы оттирать дорожку от крови, которую с удовольствием пролили бы ее люди. — Я провожу вас в ваши покои, чтобы вы могли отдохнуть после долгого пути. — Оставлю вас в надежных руках Камеристки, — матушка слегка кивнула, сохраняя на губах притворную улыбку, развернулась и удалилась со всеми своими леди. Прислуга так и осталась стоять на месте. — Можете идти, — громко и четко произнесла Камеристка. Прислуга быстро разбежалась, не забыв облизать северных воинов самыми разнообразными взглядами. Кто испуганно, кто с интересом. Особенно всех взволновали две воительницы в самом конце колонны. — Ка-ме-ри-стка, — протянула Тувэ, пробуя новое слово на язык. — Это твое имя? — Нет, — она не улыбнулась. Тувэ одобрительно хмыкнула. Ценила честность и прямоту. — Это должность, которую я занимаю при дворе. Есть еще четыре камеристки в замке. Но мои обязанности немного шире, чем у прочих. — Интересно, — Тувэ окинула взглядом строение за спиной Ка-ме-ри-стки. Острые штыки, башни, косые крыши, цветные стекла с какими-то причудливыми изображениями, серый камень. Она никогда прежде не видела замков королевств. Любопытно. — Как тебя зовут? — Имя не имеет значения. Во дворце меня зовут Камеристка. — Ты что, рабыня? — Тувэ брезгливо поморщилась, отступая на шаг. — Только у рабов нет имен. — Я не рабыня. В Лейхгаре рабовладение запрещено законом и карается смертной казнью. Мое имя вам сообщит Его Величество, если сочтет нужным, — Ка-ме-ри-стка говорила ровным монотонным голосом и, казалось, совсем не оскорбилась нелестным предположением. Для севера это было неслыханно. Тувэ могли призвать к ответу за такое высказывание о свободном человеке. А тут… — Прошу вас, пройдемте внутрь. Я покажу вам покои. Ваши воины могут отправиться в казармы. Для них мы также подготовили место для отдыха. Тувэ окинула взглядом свой отряд. Тридцать четыре человека. Тридцать два мужчины, две женщины. Можно ли их так просто отпустить? Чего стоит королю прирезать всех ее людей? Она посмотрела на колдуна. Тот уверенно кивнул. На губах играла легкая усмешка. Он был обманчиво расслаблен. Скорее всего, опасности не учуял. Хотя, возможно, полагал, что сопротивляйся не сопротивляйся — им всем все равно конец. — Мэрик, Йорун, за мной, колдун, ты тоже, остальные могут располагаться, отдыхать, — раздавала команды на северном наречии. От колонны отделились мужчина и женщина. — Пусть ваша вторая спутница тоже идет с нами. Женщины не могут обустраиваться в казармах, — добавила камеристка, когда ее люди вознамерились уходить. — Но она воин. Воины живут в казармах, — Тувэ нахмурилась. Она вообще не понимала это место. Столько бесполезных правил. — В Лейхгаре женщины не служат в войсках. Для них нет казарм. Мы расположим воительниц в смежных с вашими покоями комнатах. — Вы ее слышали! — гаркнула Тувэ в лучших традициях северян. Все в ее сопровождении говорили на языке королевств. Кто лучше, кто хуже. Но понимать могли. — Изель! Камеристка отдала указание слуге «проводить господ в казармы и позаботиться о лошадях» и повела ее во дворец. Тувэ неприкрыто ухохатывалась с перепуганного щупленького юноши, которому поручили показать казармы. На фоне ее людей он выглядел сущим ребенком. В замке за ними по пятам шагал один незнакомый мужчина. Камеристка сразу объяснила, что это ее охранник. Рих Байхарт. Хоть один приличный воин, которого собственное оружие к земле не тянуло. — Слушай, а что это за приседание ты сделала? — опомнилась Тувэ. Посмеивались с нее явно из-за этого. Не то чтобы ей было так уж неприятно. Просто интересно. Она любила все делать как можно лучше, а с этой присядкой вышло как-то скомкано. Тувэ просто не понимала, что не так, и хотела разобраться. — Книксен. Знак приветствия или благодарности. Вы ответили мне неверно. Из-за вашей одежды всем было видно, в чем именно заключалась ошибка. — А что с моей одеждой? — Тувэ поджала губы и посмотрела на себя. Штаны, рубаха, меховой длинный жилет, плащ. Обычная одежда северян. — Женщины в Лейхгаре носят исключительно юбки и платья. В книксене важную роль играет положение ног. Вы носите мужские брюки, так что королеве-матери, фрейлинам и придворным дамам была отчетливо видна ваша необученность манерам. — На севере никто не делает эти, как ты сказала… кинкесы. — Книксены, — поправила Ка-ме-ри-стка. — Да-да, они самые, — Тувэ уже вовсю рассматривала красоты замка. Ковры, толстенные шторы, какие-то витиеватые позолоченные подставки под свечи, ни одного держателя для факела, двери резные, полы с узорами-разводами, будто в молоко масло капнуло. Только молоко вот белое, а это все мрачное, серое. На севере, впрочем, дома внутри тоже не пестрили красками. Зато шкур — полно. А на улице… На улице все белым-бело. Красота. В Лейхгаре ничего подобного не было. Все какое-то строгое и совсем без души. И ни из одного угла не доносилось уютного громкого смеха или веселых разговоров. Только топот ног. Камеристка водила ее по замку и показывала комнату за комнатой. Гостиные, залы, столовую, тронный зал. Ей хотелось все рассмотреть, но они быстро пересекали помещения, надолго нигде не задерживаясь. Камеристка чуть поправила речь Тувэ, научила ее говорить более вежливо. Тувэ одобрительно хмыкнула, когда поняла, что Камеристка неплохо говорила на их наречии. Она бегло рассказала о правилах, слугах и придворных. Последние заставляли Нер-Рорг кривиться. Все такие важные, как петухи, а волосы… Их точно стадо яков по утрам зализывало. Если король будет таким же, Тувэ будет тошнить от его прикосновений. А касаться его придется, как бы мерзко он ни выглядел. Впрочем, были же в этом замке нормальные люди. Вот хотя б эта Камеристка. Выглядела она, конечно, как будто не доедает, но зато разговаривала нормально и не важничала, чего не сказать о местных леди. Тьфу ты! Дурные бабы! Хихикали за своими платочками или странными… Как их там… Веерами, вот! Как будто в детстве каждую из них со смотровой башни вниз головой по раз пять сбросили! Тувэ все они не нравились. Замок вот был ничего. Есть где побродить, чем себя повеселить, а его жители… — Слуги подготовят для вас ванну. Вы можете обращаться к ним, если вам что-то понадобится. Тувэ слушала вполуха. И это тут она будет жить? Мэрик и колдун остались за дверью. Йорун и Изель рассматривали свои комнаты. А она осталась с Камеристкой в покоях. Кровать огромная, чудаковатые подставки под свечи, которыми весь дворец был утыкан. Нет, на севере тоже были, но не такие… Вазы, картины, всюду ковры, подушки, камин грел так, что ей даже жарко стало. Книжные полки, забитые доверху, шкафы, зеркало и стол, один, другой. Низкий, высокий, с приставленным к нему креслом… На кой дьявол столько столов в спальне?! Едят-то эти люди из королевств в столовых! Тувэ присела на край кровати и погладила белые простыни. Гладкие и прохладные, как камушки, торчащие из-под снега… И мягко так… Да-а-а, дворец определенно ей нравился. А вот леди — мерзость. — С вами прибыл колдун, — начала вдруг Камеристка. Все то время, что Тувэ сновала по комнате туда-сюда, она стояла молча у двери. А тут внезапно заговорила. — Обращайтесь к нему по имени. Боюсь, церковь может предъявить права на его дар. — Церковь? — Тувэ поморщилась, задумавшись. — А! Вспомнила. Ряженные в платья идиоты? Те, которые всё пытаются на севере посеять свое учение! — Да. Здесь Церковь имеет некую власть. Королю будет весьма затруднительно защитить колдуна. — Он сам себя сможет защитить, — ощетинилась. На Севере Рорги не долго разговаривали с этими ни на что не способными трусами. На совете правителей севера было решено избавляться от проповедников. Их даже в рабство не брали — сразу убивали. — Я дала вам совет. Вы вправе его не послушать. — Что-то мне подсказывает, что твое положение в этом замке не позволяет тебе давать советы дочери правителя севера, — Тувэ прищурилась. Она читала немного. Про этот их этикет. И колдун рассказывал. Идиоткой не была. Быстро сообразила, что к чему. У Камеристки даже не было права назвать ей имя. Не раба ли это участь? Хоть запрещено рабовладение, хоть нет. — Тогда спросите своего колдуна, — Камеристка не переменилась в лице. Будто Тувэ не задела ее. О, они могли бы поладить, раз она не такая, как эти ле-еди. Раздался странный звон. Тувэ читала про это. Так в королевствах обозначали полдень. — Обратитесь к слугам за помощью, если вам что-то будет нужно. У меня есть еще дела. Я вынуждена вас оставить на какое-то время. — Казнь? — Тувэ даже оживилась. — Мы слышали про нее в городе. Королева-предательница. — Желаете взглянуть? — Хочу с ней познакомиться. Камеристка не спешила с ответом. Явно раздумывала. — Я не раздаю разрешений или запретов. Его Величество ничего не говорил о том, что вам нельзя встречаться. Думаю, вы можете коротко переговорить. Сейчас ее уже ведут коридорами к задней части дворца, чтобы кратчайшим путем вывести к плахе. Тувэ в сопровождении своих людей шла за Камеристкой. Они спустились на самый первый этаж и остановились. На лестнице замерла та самая королева. Конвой из десяти стражников еле слышно поторопил ее. Синее пышное платье, прическа причудливая, как у прочих леди, украшения. Будто и не на казнь идет. Глаза только были красные. Ревела, видимо. — Камеристка, — в голосе ее было столько презрения и яда, что Тувэ даже опешила. Ничего себе. Кто-то может ненавидеть эту милую малышку? Снова приседание. — Я сопровожу вас, Ваше величество, — Камеристка шагнула к королеве. — Северяне, — Ее Величество снова скривилась. — Ты его следующая жена? Тувэ растерялась. Эта леди разительно отличалась от матушки. Близость смерти украшает местных прямолинейностью? — Да, — пожала плечами. Она, конечно, волновалась по поводу предстоящей свадьбы, но никому свою слабость показывать не собиралась, поэтому делала вид, что ее эта тема едва ли волнует. Королева рассмеялась. — Надо же… И кто подослал тебя? Кто за тобой стоит, северянка? — по ее щекам покатились слезы. Королева была даром что обвешена и украшена, все равно безобразна. Лицом и сердцем. Тувэ сразу это увидела. Такую змеюку она бы рядом с собой держать не стала. Неудивительно, что король велел ее казнить. — Никто, — полуправда. Свои цели она все же преследовала. Королева усмехнулась. Слезы оставляли полупрозрачные мутные дорожки на щеках. Тувэ разглядела, что глаза ее были чем-то едва заметно подкрашены. Ерунда. Если красить, то как полагается, как воину, чтобы устрашать врага, а это… Ле-е-ди. Она подступила к Тувэ. Близко. Подалась вперед и тихо произнесла почти сквозь зубы, шипела точно змея: — Берегись твари, что стоит позади меня. Иначе эта дрянная подстилка короля и тебя проводит на эшафот. Королева отступила и снова рассмеялась. Но слезы все еще текли по ее щекам. Тувэ сглотнула. Какого демона творится в этом дворце? Ее Величество обошла Тувэ и поплыла по коридору, гордо задрав голову. — Прошу меня простить. — Камеристка сделала книксен. — Стражник покажет вам, куда идти. Она отдала приказ щупленькому юноше в доспехах. Тот кивнул и обратил все свое внимание на северян. Камеристка направилась по коридору за королевой. Девять стражников и охранник пошли следом. — Нер-Рорг, — колдун склонился к ее уху. Хоть и говорил на языке северян, а все равно старался понизить голос. Кто знает, сколько людей могут их тут понимать? — заметила, что Камеристка бессердечна? Его шепот так и сочился весельем. Тувэ склонила голову, наблюдая за удаляющейся фигурой. — Да, не слишком-то эмоциональна. — Нет, Тувэ. У нее в прямом смысле нет сердца. В груди ничего не бьется. — Чего? — не постеснялась показать все свое удивление громким возгласом. Колдун тут же шикнул на нее. — Говорю, что не ощущаю в ее теле сердца. Ничего. Пустота в груди. Интересно, да, Нер-Рорг? — Отодвинься, колдун! — скривилась Тувэ. — Меня тошнит от твоего сального восторга. Не будь они давно знакомы, Мэрик бы за такую дерзость — бесцеремонное шиканье — вспорол бы ему брюхо. По лицу воина было видно, что у него и так руки чесались прибить колдуна. А тому хоть бы что. Но он был ценным членом отряда. Потому-то его терпели. Тувэ посмотрела в конец коридора. Нет сердца, значит. И почему ее до сих пор не сожгли? За такое тут ведь отправляют на костер.***
Глория рыдала. Выла, совсем позабыв о манерах и задвинув подальше свою гордость. Она каялась и умоляла Элиота миловать ее. Все ему выдала, все имена назвала, что знала. Ведь он так на нее посмотрел… Был так ласков. Как никогда не был прежде. И она доверилась, подумала, что он простит ее, что его сердце дрогнет. А он… Бессердечный скользкий ублюдок! Элиот выслушал ее исповедь, похолодел лицом и безжалостно бросил: — Казнить за измену и предательство короны. Вот и всё. Глория шла по темному коридору. На эшафот. Бывшая королева три года назад шла этим же путем. Интересно, как быстро Камеристка сведет в могилу северянку? Глория вот продержалась почти год. — Эй, — она посмотрела на свою свиту через плечо. — Ты хоть на миг была мне предана? — Я служу Его Величеству королю, — бросила, ни секунды не раздумывая. Манеры у Камеристки были такие, что даже Глории оставалось только завидовать. Вся приличная, безукоризненная. Это с такими-то король любил спать? Он не делил с ней постель из-за того, что его королева не дотягивала до этой Камеристки? — И вы всегда знали об этом, Ваше Величество. Глория снова рассмеялась. Реветь хотела, метаться в истерике, биться, но слезы сопровождались смехом. Злобным и таким… Так леди и королевы не смеются. Но ей-то уже было плевать. Она сдохнет через минут пятнадцать. Камеристка не скрывала, что была верна королю, но и прислуживала Глории так, как ни одна фрейлина не могла. Она как будто угадывала желания. И Глорию это вполне устраивало. Ее секреты, доверенные Камеристке, по двору не бродили. Она всегда знала, что нужно королеве, какое платье выбрать, какие украшения, что подать на десерт, чтобы поднять ей настроение. Сама никогда не была вычурной и не раздражала. Глорию все устраивало. Она не задавалась вопросами. Тем более планы ее отца шли как по маслу. Камеристка, естественно, должна была быть о них ни сном ни духом. И ведь Глория держала язык за зубами! Церковь отца поддерживала. Нужно было свергнуть короля и усадить на трон того, кто полностью устроил бы священников и знать. Все почти получилось. Отец занял бы престол, как единственный, кто остался хоть каплей крови связан с троном, ее выдали бы замуж за кого-то подходящего, она бы родила наследника… Отец в подробности не вдавался. Леди в подобных делах ничего не смыслят. Он лишь давал ей указания — Глория выполняла. Делала все точно по его наставлениям, и все равно! Мерзавец Элиот! Он не любил ее! Да что там, даже не уважал! Захаживал в ее покои раз в месяц, если надавят на него, и на том все! Она ненавидела его! Просто ненавидела! А теперь еще и желала ему сдохнуть в муках! Дьявольское отродье! Она поверила ему! Выдала всю свою семью, всех союзников! Все, что знала, и вот как он с ней обошелся! Как? Как они могли попасться? Камеристка? Она единственная из ее слуг осталась в живых, стояла подле короля, когда ее часть дворца обыскивали и уничтожали всех неугодных. Нет, Камеристка ничего не могла знать. В эти дела Глория ее не посвящала. Никогда. Так как же? Как? Кто их предал? Глория думала об этом на протяжении нескольких недель. Она плохо спала, не ела, ждала дня своей смерти и все гадала, кто мог их предать? Кто-то из церкви? Высшие служители, конечно, не пострадали. Никого не убили. Священников, связанных с герцогской семьей Глории, выслали в другие королевства, направили в самые отдаленные башни. Они не могли быть предателями. Ведь Король Элиот и им стоял поперек горла. У них было какое-то свое противостояние. Хотя, конечно, вид все участники конфликта делали, словно вообще ничего подобного между ними никогда не было. И все-таки… Кто? Как? Тяжелая дверь со скрипом отворилась, и в глаза ударил белый свет. Глория моргнула несколько раз, привыкая к яркому солнцу. День, как назло, был ясный. Толпа расступилась. Стражники теснили горожан и прислугу, знать стояла в отдалении или смотрела из окон. Глории не обязательно было их всех видеть, чтобы знать, что они там. Она сама не раз смотрела на преступников из замка. А теперь смотрели на нее. Пока шла по коридору — держалась, когда открывали дверь — держалась, но стоило увидеть помост, палача с черным мешком на голове, из прорезей которого виднелись мелкие глаза, как сердце пустилось в бешеный галоп, в горле пересохло, в животе потяжелело… Она замерла. Хотела в истерике броситься прочь. Пусть ее ловят, пусть держат, а она будет кричать, бороться! Не может! Просто не может! — Ваше Величество, — тихий голос Камеристки заставил ее вздрогнуть. По спине прошелся холодок. — Это королевская казнь, а не забитие визжащего скота. Глория сжала зубы. По щекам все еще катились слезы. Она сделала один шаг. Второй. Ненавистная Камеристка была права. Нельзя умирать как свинья! Надо держаться. Пусть ее помнят гордой королевой! Но как же ей было страшно! Как же не хотелось умирать! Люди смотрели на нее с ненавистью. Да какое им дело было до смены власти? Как смели они судить ее, ничего не зная? Не зная, каков их король, как он обращался с ней! В руках стоящих ближе всего простолюдин Глория увидела овощи, склизкий картофель. Они собирались забросать ее, пока она шагала бы к эшафоту. В основном это была прислуга из дворца. Если бы не Камеристка, которую уважали все от горничных до конюхов, наверное, все же в нее полетели бы испорченные продукты. Глория отвернулась. Посмотрела прямо перед собой и выпрямилась. Каждый шаг давался ей с трудом. В тишине, повисшей над задним двором замка, она слышала цокот каблуков своих туфель, слышала, как звенят доспехи стражи за ее спиной. Помост становился все ближе. Ноги всё больше наливались свинцом. Она еще может убежать! Ее могут спасти! Глория окинула взглядом округу. Стража на каждом шагу. Люди, которые готовы были разорвать ее, дай им только волю. И северяне… Они выделялись ростом и одеждой. Она поднялась на одну ступеньку. Руки дрожали. Встала на второю ступеньку. Спина взмокла от пота. Камеристка поднималась за ней. Третья ступенька. Все перед глазами расплывалось. Изо рта рвались всхлипы, но Глория сильнее сжимала челюсти. В голове звенели слова Камеристки. Она не будет верещать как свинья! Глория, дочь покойного графа Герлота, леди Глория Герлот, королева Лейхгара, не закатит истерику! Она шла по эшафоту к плахе. Глория видела, как отрубают головы преступникам. Видела, как рубят руки. Знала, что ее ждет. Обернулась. Камеристка остановилась у ступеней. Махнула рукой страже, чтобы они остались на месте. Она смотрела на королеву с бесстрастным выражением лица. Не жалела, не сочувствовала, не ненавидела. Ничего. И Глория странным образом была ей благодарна за это. Бесчувственность Камеристки ее успокаивала. Она едва ли не единственная, кто до самого последнего момента относился к ней как к королеве. Глория ненавидела ее. Она знала, что оказалась на эшафоте из-за нее. Не знала только, что именно произошло, не знала как, но была уверена — если бы не Камеристка… Она чувствовала. Камеристка присела в глубоком реверансе. Глория повернулась к палачу, сжимающему огромный топор с длинной рукоятью в руках. Опустила взгляд на плаху. Темное дерево. Отполированное. Она медленно встала на колени. Камеристка выпрямилась, кивнула, будто одобрила ее покорность. В ушах звенело. Кажется, люди в толпе начинали что-то выкрикивать, говорить, но Глория слышала только протяжный звон, как от одного тяжелого удара колокола. Она сглотнула, зажмурилась. В душе все еще надеялась, что кто-то из союзников ее отца придет на помощь. Все еще надеялась. Хотела потянуть время. Может быть, вот сейчас… Но ничего не случалось. Глория надеялась, но, по правде говоря, знала, что сама выдала едва ли не половину, а найти остальных Элиоту не составило бы труда. Никто не придет. Ее казнят. Глория опустила голову в выемку, стиснула зубы и решила не открывать глаза. Его Величество не пришел. Но, может быть, он явится, может быть, смилостивится. Она сжала кулаки. Ничего не происходило. Он придет. Придет и дарует прощение. Точно. Так и будет. Вот сейчас. Сейчас Элиот… Секундная боль пронзила шею, раздался противный чавкающий звук у самого уха. Элиот все-таки не пришел.