Двадцать кусочков сахара

      Видеть человека, который всего месяц назад помог Змеиному Богу едва не разрушить мир, посреди торговой площади, подающим стайке галдящих детей зацепившегося за навес уличного киоска бумажного змея — зрелище иррациональное и завораживающее одновременно.       Как, наверное, должен вызывать ажиотаж вид посетившего скромный праздник самого Небесного Императора.       Но Тайшакутен именно для того, чтобы не привлекать внимание и никого не беспокоить, рассеивает свой облик иллюзией. Переодевшись, сняв все украшения и спрятав лотосы. Оставив свою свиту. Просто неизвестный гость среди толпы.       И Палач, определенно, проделывает тот же самый трюк. И узнает его безошибочно. Алые глаза мгновенно останавливаются на фигуре в белом и больше не отрываются.       — Бегите, — голос низкий, насыщенный и чуть хрипловатый, большая ладонь коротко опускается на макушку одного из детей, грубовато ерошит, а после подталкивает в спину. — Не потеряйте, во второй раз точно улетит.       Тайшакутен терпеливо ждет, пока дети убегут, теряясь среди праздничной шумной толпы, огней и громких звуков. Удивительно, о каких серьезных вещах способны говорить два человека в такой обстановке и оставаться никем не услышанными.       — Так вот чем занимается человек, который ненавидит мир, в свободное время.       — Я его не ненавижу, — на лице собеседника отражается даже некоторая обида, его волосы все так же (не)привычно светлые, вьются у лица, хотя излишне претенциозный наряд, в котором Палач появился во время масштабной битвы несколько месяцев назад, сменился на более темный и менее официальный. Взгляду даже вновь открыт рисунок в виде красного лотоса на груди. — Мы просто «торговые партнеры». Не более того. У меня есть своя цель.       Тайшакутен останавливается взглядом на этом узоре, и будто в голове звучит белый шум.       — Цель? Было бы интересно про нее послушать.       Образ этого цветка тревожит в памяти что-то, что вызывает боль. Или дело в еще незаживших ранах на духовной сущности Императора. Тайшакутен рассеянно трет центр груди и вздыхает.       — Болит? — вопрос, заданный серьезным тоном человеком, который так упорно все еще отказывается назвать Небесному Императору свое имя; зеленые глаза сужаются и встречаются с чужими, нечитаемыми, горящими, как огни на дне Бездны, когда смотришь на нее сверху вниз, стоя на краю одного из пограничных постов. — Это был невероятно идиотский поступок: принять на себя удар Амэ-но Хабакири.       Под конец голос человека, который грозился убить его, если Император продолжит искать его и встретится с ним вновь, становится резче и больше похожим на отповедь. Тайшакутен взъерошивается, будто его дернули за его лотосы.       Он Император, никто давно не смеет с ним так разговаривать. Он сам не позволяет себе в отношении этого человека неуважения, хотя ему точно есть, что с него спросить.       — Спасти солнце и мир? Это не глупость, — он складывает руки на груди и сводит брови к переносице.       Оглядывается вокруг, будто демонстрирует, что именно спас. Маленькая разросшаяся деревня на границе между Областью Демонов и Небесным Царством. Яркий праздник середины лета. Пахнет солнечным теплом, испаряемым от земли, сумеречной прохладой, едой, пряной и жирной, сладкой и легкой. Здесь можно найти вещи на любой вкус из обеих культур. Можно услышать слова из разных языков. В толпе то и дело у гуляющих — хвосты, рога и прочие демонические части.       Мир между демонами и селестиалами до сих пор подобен чудному хрупкому сну.       Если этот человек думал, что Тайшакутен так просто позволит его разрушить…       — А вообще, какое дело тому, кто выбрал сторону Злого Бога? Или ты беспокоишься за мою жизнь?       Вопрос в лоб, потому что не похоже, что более изящные методы когда-либо сработают с этим человеком. Упрямым и отстраненным. Во время сражения Тайшакутен пообещал Палачу, что обязательно найдет его, узнает имя и правду про эти красные лотосы, но к своему невыразимому раздражению так и не приблизился к ответу. Кроме одного, в чем был сейчас совершенно уверен.       Услышав «обвинение», лицо собеседника мгновенно замыкается, превращаясь в маску, выражение в этих глазах настолько сложное, что Тайшакутену на мгновение даже хочется забрать слова назад. Иррационально и глупо. Разве он задает не логичные вопросы?       — Тебе не стоит знать о моих причинах. Мои причины — лишь мои, — и сказав подобную нелепую пафосную чушь тот разворачивается, очевидно, намереваясь уйти.       Черта с два, если Тайшакутен просто стерпит подобное.       — Тогда, может, мне стоит спуститься в Бездну, как я и собирался, лорд Мара? Тогда ты поговоришь со мной?       Кажется, что все звуки смеха и гуляний затихают и отходят на второй план.       После «Грандиозного финала», который закончился тем, что двери в шесть миров, сдерживающих злых богов, открылись, все присутствующие остались в тревожном ожидании того, что будет дальше.       А Тайшакутен никак не мог выбросить из головы то, что явно ощутил лишь во время тех событий.       Пауза длится мгновение, второе, и это ровно на одно больше, чтобы Тайшакутен мог поверить следующим возражениям:       — Это обвинение от Небесного Императора? Разве лорд Мара не сидит глубоко в Бездне, побежденный Императором? Какое ему дело до гуляний на площади, — спокойно и небрежно.       Тайшакутен осознанно кладет ладонь на грудь, где на его теле под одеждой проходит шрам, и смотрит прямо и уверенно. Чужой осколок духовной сущности, который восстановился в полноценное сердце, отреагировал в тот момент, когда сошла иллюзия, которой Тайшакутен прикрыл солнце от удара Амэ-но Хабакири.       И Тайшакутен точно уловил, чья столь яркая испуганная реакция вызвала этот отклик.       — У этого Императора есть основания считать иначе.       — И какие же? — осторожно, при этом мужчина полностью остановился и забыл, что собирался уйти.       Тайшакутен задумчиво прикладывает палец к губам и нарочито осматривается по сторонам, выдерживая паузу, прежде чем ткнуть в сторону одного из киосков и произнести совершенно серьезно:       — Съешь двадцать кусочков сахара, тогда я скажу тебе.       Воспоминание тусклое, как дым от курильницы.       «Тайшакутен, если ты в следующий раз снова скормишь мне двадцать кусочков сахара, я запихну тебе в рот тридцать дьявольских перцев».       Скорее даже не воспоминание, а просто образ, спонтанно возникший в голове. Тайшакутен уверен, что Мара не любит сладкое.       У Тайшакутена таких «образов» много. Когда он ловит белое птичье перо. Когда спит и грезит наяву. Когда вспоминает маленький домик возле пруда с лотосами, который сторожил Мара в их «первую» встречу. Иногда у Императора от них болит голова и еще чаще болит в груди. И все эти образы связаны с человеком перед ним.       От перспективы съесть столько сладкого лицо хозяина Бездны перекашивает так, будто ему предлагают настоящую пытку. Тайшакутен искренне смеется.       И машет рукой, не желая мучить дальше и настаивать.       — Ладно-ладно, можешь не есть, — алые глаза смотрят на его улыбающееся лицо и вспыхивают, заставляя Тайшакутена осечься и ощутить себя взволнованным и даже смущенным.       Император откашливается, отряхивает полы неброского светлого наряда и перекидывает через плечо значительно отросшие волосы, никаких лотосов, но если наклониться к нему близко-близко, то можно безошибочно уловить слабый цветочный аромат.       Зеленые глаза смотрят из-под ресниц.       — Прогуляйся со мной тогда, если ты действительно не лорд Мара, который точно не стал бы проводить время среди шумной празднующей толпы. Сегодня чудесная ночь.       Тайшакутен улыбается и смело шагает в личное пространство другого.       Он не может слышать мысли мужчины, но чувствует отголоски эмоций: смятение, неуверенность, даже страх, жадность, желание. А под всем этим глубокая неизмеримая тоска.       А кроме того Тайшакутен чувствует радость в мыслях людей вокруг себя.       Тайшакутен чувствует веселье и беззаботность, которые делают его легким, веселым и слегка легкомысленным. Поэтому даже если сейчас он не может разобраться со всеми непонятными противоречиями в своей жизни, он может просто на время попробовать отринуть их прочь.       — Этот Император даже угостит своего спутника острым вином. И никакого сахара, так уж и быть.       Лорд Мара смотрит на него, недоверчиво приподняв бровь, а потом фыркает и показательно указывает рукой вдоль по шумной улице, приглашая.       — Прошу, Ваше Императорское Величество, — он издает короткий лающий смешок, низкий и снисходительный. — Упрямый, да?       Тайшакутен кивает.       — Очень.