Генри Миллс и все-все-все

      На улице совсем стемнело, приглашенные стали расходиться. Настало время и Генри идти домой. По устоявшейся традиции они с Эммой пошли кружным путем, через прогулочную тропинку и Старый мост, хотя дом Регины находился совсем не далеко от дома Мэри Маргарет.       После того, как они прошли порядочный кусок, Эмма спросила:       – Генри, что ты любишь делать больше всего на свете?       – Ну, – ответил Генри, – я больше всего люблю…       И тут ему пришлось остановиться и подумать, потому что хотя читать книги – очень приятное занятие, но самый приятный миг – это когда ты, допустим, еще не начал читать книгу, а только собираешься и фантазируешь о том, что тебя ждет, когда ты проведешь пальцами по обложке, и откроешь ее, и перевернешь первую страницу, но только Генри не знал, как это объяснить. И еще он подумал, что организовывать с Эммой «операцию: Кобра» тоже очень здорово, или с Августом, или самому что-нибудь делать для операции. И когда он все это обдумал, то сказал:       – Что я люблю больше всего на свете – это когда мы встречаемся перед школой, и ты говоришь: «Пойдем к Бабушке, выпьем горячего шоколада?», а я говорю: «Я бы не возражал», и мы идем туда, и солнечное утро, и все птицы поют. А ты что больше всего любишь делать?       Эмма улыбнулась.       – Это все я тоже люблю, – сказала она, – но больше всего я люблю делать…       – Ну?       – Ничего.       – Это как? – нахмурился Генри.       – Вот, например, сейчас мы тоже делаем такое «ничего». Например, когда просто гуляешь, слушаешь то, чего никто не слышит, и ни о чем не заботишься.       – А-а! – понимающе протянул Генри.       Они шли, думая о своем, и постепенно добрались до Старого моста, перекинувшегося через такой тихий теперь и совсем не страшный ручей. Вокруг отчаянно стрекотали сверчки, и светляки усыпали прибрежные кусты праздничными фонариками. Они остановились посредине моста и облокотились на перила, глядя в темную воду.       Здесь было особенное место, где можно было спокойно постоять, и не надо было почти сразу же вскакивать и бежать по своим, таким неотложным, делам.       И вдруг Генри начал рассказывать Эмме все свои соображения про сказочных персонажей, и про то, что на самом деле все было совсем не так, как написано в сказках, и только в его книге самая настоящая правда, и им на самом деле приходилось нелегко, и не все они и не сразу находили свое Долго и Счастливо. А Эмма смотрела, как вода скачет по гладким спинам камней, и говорила: «А, понятно» и «Не может быть», и думала о том, что, наверное, фантазии Генри – это не так уж плохо, и уж всяко лучше для десятилетнего мальчика, чем радоваться дорогой ручке или сидеть, уткнувшись в компьютер. И мало-помалу Генри умолк и стоял, глядя на проступившие на небосклоне яркие весенние звезды и желая, чтобы так было всегда.       А потом он начал думать о том, что скоро этот волшебный вечер кончится, и ему придется вернуться домой, и все пойдет по-старому.       «И тогда, наверное, – грустно подумал он, – Эмма скоро устанет, и может, даже захочет уехать. Она попробует договориться с мамой, чтобы видеться со мной. А та решит сделать что-нибудь ужасное, и придется спасать Эмму и делать что-нибудь геройское. Интересно, хотя бы тогда Эмма поверит мне и снимет проклятье?»       Тут Эмма, которая все еще смотрела на ручей, вдруг окликнула его:       – Генри!       – Что? – отозвался Генри.       – Когда ты будешь… Когда… Генри!       – Что, Эмма?       – Генри, обещай, что, когда вырастешь, ты не потеряешь…       Генри ждал продолжения, но Эмма опять замолчала.       – Что же, Эмма? – спросил Генри, желая ей помочь.       Все еще глядя на реку, Эмма протянула руку и пожала ладонь Генри.       – Генри, – серьезно сказала она, – пообещай, что останешься таким же. Не будешь бояться мечтать и верить. Что бы ни случилось. Понимаешь?       – Да.       – Хорошо. – Эмма улыбнулась ему и потянула за собой, обратно на тропинку. – Пошли.       И они пошли. И что бы ни случилось дальше, какие бы испытания им ни пришлось пережить завтра или потом, – какая-то маленькая их частичка навсегда осталась здесь и сейчас, в этом вечере, на Старом мосту, где можно было говорить обо всем на свете и понимать друг друга без слов.