Кости

С того памятного вечера прошёл не один день, но Артём и Михаил старались делать вид, словно ничего не произошло. Хватало других проблем. Например, зарплата, которую всё урезали и урезали. Пустые полки магазинов и огромные очереди туда, где хоть что-то осталось. Растущие цены, вездесущие воришки с голодным, бегающим взглядом. И как-то так вышло, что Михаил попросту вынужден оказался поселиться в квартире Артёма – счета за коммуналку тоже не радовали глаз, черные строчки на тонкой бумаге звучали смертным приговором. Холодильник, теперь общий на двоих, мог простаивать пустым несколько дней, мужчины питались кофе, дешевой китайской лапшой и консервами. Но даже этого не хватало – санитар с завхозом вечно ходили полуголодные, с тугой тянущей болью в животе. Сидя на холодном подоконнике и кутаясь в растянутый свитер, Артем болтал ногами. Рядом стоял стеклянный стакан, в котором томительно медленно растворялся пакетик. В наушниках, прикрепленных к простенькому кассетнику (но даже на это пришлось потратить целое состояние) играла Ария. Люди в полупустой столовой жужжали, словно поникшие мухи: нечесаные волосы, грязные шеи. Кое-кто уже смеялся – дико, пьяно – сказывались запои. Михаил равнодушно поглощал скудную еду, затем неторопливо подошел к худущему санитару. – Как жизнь? Артем только усмехнулся невесело, выдернув из ушей бусины наушников, неопределенно помотал головой. – Жрать хочется, только денег нет. А в целом неплохо, просто замечательно.. Неожиданно завхоз поставил свою полупустую тарелку на широкий подоконник. Там почти ничего не осталось, кроме пары ложек холодной вермишели и куска посеревшего хлеба. Михаил кивнул, показывая на еду. – Можешь есть – и добавил, чуть тише– Как работа движется? – Амулет из пальцев почти готов, над клеткой из рёбер ещё колдую. Но у меня кончаются краски и реактивы. И.. материал. Нужны новые.. мм.. клиенты – их головы непроизвольно сблизились, и тяжелое дыхание Квасцова упиралось в висок, щекотало щеку. Гул в столовой стал тише. Разумеется, в такое тяжелое время люди искали не только способ заработать на всём. Они хотели хотя бы развлечений и свежих сплетен. Некоторым это давало толчок жить дальше. Квасцов прикусил темную губу и закашлялся. Он много курил (и откуда деньги?), в последнее время по ночам его одолевали приступы долгого, мучительного кашля. После долгих разговоров и уговоров, угрюмый завхоз все же прошёл обследование. И волновался неожиданно много, дергая коленом и стуча пальцами по облупившейся краске на унылой больничной стене. Наконец, пришли результаты. Надо было видеть, как расслабилось жесткое лицо Михаила на словах пожилого врача "Хронический бронхит у вас, голубчик. Бросать вам надо курить, а то, знаете...". На самом деле, он боялся совсем другого диагноза. Но всё обошлось, а сигареты.. эта чертова привычка, которую ничем не вытравить. Так что вскоре Артём плюнул на попытки воззвать любимого человека к здоровому образу жизни. Он сам стал курить чаще. *** В лаборатории горела только настольная лампа, Долгих уже заканчивал работу: не самая удачная, просто браслет из тщательно обточенных косточек. Но, в последнее время, такая подработка стала чуть ли не единственным источником заработка. Трупохранилище медленно, но неуклонно вымирало, росло незримое ощущение безысходности. Оно впитывалось в стены, висело в темных углах и незаметно прорастало в сознании. Уже троих нашли в петле старого, провонявшего туалета. Ещё один застрелился, а двое вспороли себе вены. Их так и нашли, в пожелтевших от времени ваннах, с неизменными пустыми бутылками рядом и короткими предсмертными записками. После вскрытия тела отправляли в то самое трупохранилище, и те, кто ещё мог шутить, шутили про круговорот жизни, карму и судьбу. Только в собственной квартире словно оживали они оба, Артем и Михаил. Находили в себе силы целоваться, задернув шторы, валить друг друга на старую, скрипящую кровать – и пить друг друга досуха, забываться в этих пропитанных голодной истомой минутах. Чтобы потом, откатившись в разные стороны, едва касаться друг друга плечами, впитывать холод помещения и восстанавливать сбитое дыхание. Череп, гладкий и отполированный, улыбался им с книжной полки. Внутри его черных глазниц теплился бесноватый огонёк, он словно подмигивал, говоря: "Живём? Живе-ем, товарищи!" И они жили. А что остаётся?