Предательство

Где-то в звенящей тишине пустых коридоров звездной кузницы медленно, с перерывами течет по капле вода. …Металлические стены в холодном свете. Тянущиеся безголовыми змеями многочисленные провода. Жужжащие два световых меча и фигура в маске, держащая их и возвышаясь над поверженным. Звук обрывается. У Малака текут слезы от боли (потому что отчекрыженная челюсть это пиздец больно), но это и слезы обиды. Все-таки в последний момент Реван отвел сайбер в сторону, отрезав не всю голову, а только челюсть. Раньше в ссорах они тоже могли всякого наговорить или сделать, но блять не это. Это уже слишком. Но и первым "слишком" начал именно Малак, все-таки он бросил вызов. Многие ссоры заканчивались не так. Ну вот вообще не так. У Ревана слегка дрожат руки, но из-за непроницаемой маски трудно сказать, отчего именно. Омерзение? Стыд? Возбуждение? Не схлынувший адреналин? Реван с минуту внимательно наблюдает и бездействует, будто не он сам является одним из участников всего происходящего, а лишь зритель, ожидающий... Вот-вот должно же что-то произойти, но ничего не происходит. Лишь у виска оглушает стук сердца. Он цепляет сайберы в крепления, откидывает Силой чужой далеко в сторону. По-хозяйски садится на бедра Малака и повелевает: - Убери руку. В глазах оппонента читается безумно ясно все то, что он на этот счет думает, вся та злоба, страх, горечь... но как проигравший, он не смеет перечить - убирает руку в сторону, открывая на обозрение провал жженой раны, где раньше был рот. Кровь не течет. Световой меч редко приводит к кровотечению, но он выжигает все - в том числе и нервные волокна. Отруби что угодно холодным оружием - с современной медициной пришьют обратно и даже следа не останется. Отрежь световым мечом - и будет инвалид на всю жизнь. Пальцы в черной перчатке нежно очертили щеку. Даже слишком нежно. Неожиданная близость для того, кто только что отразил первое предательство Малака. Рука сжимается в кулак. Вся его темная, пугающая безразличием, неизвестностью фигура мгновенно преобразилась - плечи устало опустились, а в причудливой игре света на черном визоре Малаку виделась горечь, но и принятие. "Ты идиот" - вот, что говорил этот взгляд. - Ты возбужден, - двинув бедрами, хмыкнул Реван. Малак физически не может говорить. Все, что он может это стонать, хрипеть и мычать. Вот его новый базис разговорной речи. Но он может оттолкнуть. Может сопротивляться. Выжигать пылающими глазами... Он опускает взгляд вниз и в сторону. Он не отталкивает, но и никак не отвечает. Ооо, сейчас события пытались повернуть в сторону знакомых обстоятельств. Того, чем множество раз заканчивались их ссоры раньше. Но как раньше уже быть не могло. Он ощущает быстрые движения рук, расстегивающие одежду, находящие по памяти потайные застежки. Такие знакомые по множеству лет совместной жизни, маленькие, значительно меньше его, руки, от чьих касаний хотелось отпрянуть, как от жгучей кислоты. Он знает, что под маской Реван наполовину обеспокоенно, наполовину раздраженно хмурится. Но ему не нужно больше его волнение. Не важны ласки и боль. Он просто хочет, чтобы все это уже закончилось. Ему хватило. И если "Мастер" считает, что это послужит ему уроком, отобьет "глупое" желание избавиться от него, и все вернется на круги своя... он ошибается. Малак всхлипывает, когда горячая плоть касается его, и рука в перчатке из жесткой черной ткани резко и чувствительно-остро начинает надрачивать их члены. Другой рукой Реван снимает маску и откидывает капюшон. - Посмотри мне в глаза, - ровный, приглушенный хриплый голос. Малак не хочет смотреть. Слезы продолжают стекать по щекам. От них кажется, что стены жутчайше зыбки, плавятся и сейчас упадут. Неровная тень падает на глаза и чуть сжимает виски. - Посмотри, - повторяет Реван. Малак смотрит. Холодный, сосредоточенный взгляд. Капелька пота стекающая по виску. Лицо друга, мастера, любовника, названного брата. Что он должен видеть и чувствовать? Почему так нестерпимо жжет в сердце? Ему должно было стать легче? Хуже? Или все вместе? От противоречий и количества ощущений, мыслей, чувств кружится голова и реальность перестает таковой казаться. Он сжимает руками чужие бедра, что воспринимается, как приглашение, хотя ему всего лишь нужно было ухватиться за что-то, за что-то реальное... Хотя, скорее всего, Ревану и плевать в данный момент на его чувства. Хотя в них обоих их слишком много. Боли, горечи предательства, страха, желания, злости. Тысячи раз Реван целовал его грудь. Но сейчас эти колючие уколы холодных, мокрых губ вызывали внутреннее непринятие. И тысячи раз после не будут ничем лучше. Малак двигает руками вверх по бедрам, сжимает чужие бока, стонет, царапая ногтями кожу. "У Ревана просто отвратительный вкус", - думает он, понимая, какое кошмарное зрелище сейчас представляет его лицо. И ладно его возбуждение, вполне понятное, нахлынувшее от адреналина и (скажем честно) чертовой близости названного брата, но то, что Реван был возбужден ничуть не меньше... Блять. От поцелуя у ключицы Малак вздрогнул всем телом. Так близко от раны. Так беззащитно у артерии. Чего же ты ее просто не перекусишь, заляпавшись полностью в крови, каков ты есть, а?.. - Жаль... - Реван дышит тяжело, черные волосы прилипают ко лбу, а щеки очаровательно краснеют, - что до этого дошло. "Ничего тебе не жаль". "Мне жаль, что я отрезал тебе челюсть. Мне жаль, что ты меня предал". Он наклоняется вперед, почти ложась на него и смотрит прямо в глаза, продолжая двигать теперь бедрами. Малак пытается уловить во взгляде что-то, сам не понимая до конца что. Пытается понять, осталось ли в них хоть что-то человеческое.