***
Волк, крепко закрепив новенькую деталь наручных часов, откинулся на спинку рабочего стула, обшитого пахнущей старостью бархатной тканью, и закинул руки за голову. Воздух в мастерской заполнился пылью и запахом тяжёлого металла, и даже ежевечернее проветривание не спасало. Неисчезающие запахи заставляли возвращаться в «свое укромное место». Терапия, как ветер в головном поле воспоминаний-одуванчиков, унесла многие «семена» этих самых одуванчиков вдаль, и многие из них забылись. Но с некоторых цветов они так и не слетели. Психолог сказал, что и не слетят. Они упадут рядом с увядающими желтыми солнышками, прорастут внутри головы, крепко вцепившись в мозги корнями. Прикрыв глаза, Борис глубоко вдохнул. Карие глаза сразу защипало. Уже начав ругать себя за безрассудство и дурной мазохизм, волчок потер мокрый нос, стараясь убрать «не опавшие семена» из мыслей. Но его запах никак не прогоняется. Каждый миллиметр этой мастерской, этого дома, пропитан их общим смехом, их первыми пробами в механике, их общими семейными блюдами, их секретами. Их запахами. Борис так скучает по нему. Иногда это становится настолько невыносимо больно, что хочется взвыть, разрушить все, когда-либо созданное им, разнести его комнату в щепки (к которой, к слову, Борис не притрагивался с момента возвращения домой), кричать проклятья миру и, самое главное, ему. За то, что бросил, за то, что так безответственно ушел. А после пасть на колени, обнять себя и долго плакать, вымаливая прощения у мертвого. Время от времени Борис не мог смотреть на самого себя, потому что многое в нем самом напоминало ему брата. Только вечно расчесанные в кровь собачьи уши возвращали его в реальность. — Я так скучаю, Бенди… Родное имя солью прокатилось по языку.***
Феликс выглянул в большое машинное окно. Темно-оранжевый закат расстилался по пшеничным полям и желтеющим лесам. Приближающаяся осень на инстинктивном уровне вызывала чувство тревоги. Неприятные картины всплывали в голове, стоило лишь вспомнить о «подопечном». Может, если бы он относился к этому серьезней; может, если бы он действовал быстрее; может, если бы он понимал, что это вообще такое, он бы… Феликс вздрогнул, ощутив тепло чужой руки на своей темной ладони. — Все нормально? — спросил божественный голос. — Не знаю, — с невеселой усмешкой ответил писатель. Кролик хотел было спросить, в чем дело, но кот перебил его. — Мы же возвращаемся в Инквелл в начале октября? — А…Да, — Освальд непонимающе наклонил голову. — Тебе там что-то нужно? Если срочно, можем повернуть на- — Ага, щас! И все выступления отменить? — возразил Дон, сидевший за рулём. — А потом перед аудиторией отчитываться! — Нет, не беспокойся, — саркастично фыркнул кот. — Это не срочно. Просто мне нужно быть в Инквелле в октябре. — И зачем? — ласково спросил Освальд. — Годовщина.***
Ночной ветер слабо колыхал блондинистые волосы, в последний раз одаривая чашку запахом уходящего лета. Поглубже вдохнув, парень плотно закрыл старое окно. Режущий скрип пронесся по комнате, невольно заставив скорчиться. Последнее время Капс гиперчувствителен к звукам. Зачесывая ладонями пышную (однако неухоженную) шевелюру назад, парень опал на старую кровать, подпрыгнув на ней. Как это все уже достало. Апатия ко всему, длящаяся уже хрен пойми сколько, словно сгрызала душу изнутри, искусно раскусывая каждый кусочек некогда бывшей личности. Постоянные недо-обмороки от недоедания (аппетита нет), темнота и звездочки в глазах, когда все плывет так, будто ты под водой, и обострившаяся раздражительность привели Капса к дистанционной работе. Весь отдел маркетинга небольшой компании, где он работал, его, откровенно говоря, уже ненавидел. Куча жалоб — и бум — ты на ковре. «Вы неплохой работник, но Вы не можете работать в социуме!», или «Да, Вы идеально подготовили последние отчеты, Ваши идеи продвинули нашу компанию вверх на рынке в рекордное время, но мы просто не можем оставить Вас с нами!» и лучшее «Так как Вы, как главный по отчетам, невероятно ценны для нас, мы настоятельно рекомендуем Вам перевестись на работу на удаленке. Это будет лучший вариант для каждого из нас. Вы так не думаете, Мистер Кордирой?» А когда господин директор во всю разглагольствовал о пользе работы онлайн, Капс в деталях представлял, как размозжит его противную физиономию по стенке, стоит ему только выстрелить из пальца. Но службы и так еле замяли его прошлые…"проступки" (как удобно быть одним из спасителей всего человечества), поэтому он просто кивал в нужных моментах и ставил росписи. Однако только через время перечитав договор, чашка увидел собственноручно поставленную галочку на строчке с уменьшением заработной платы. Бляди недоебанные. А ведь директор тоже раньше был болен «чернилкой». И с таким энтузиазмом принял Капса на работу полгода назад, ведь он — Святые Небеса — один из тех, кто нашел лекарство. И что теперь? Иногда Капс думает, что зря они починили Чернильную Машину. С рыком потянув лицо, блондин невольно обратил внимание на древний комод, который тут еще со времен динозавров наверное стоит. В голове что-то щелкнуло, заставив подойти к этому куску дерева и открыть первый ящик. Пусто, конечно. После смерти деда они с Магсом многое тут вычистили… Тяжелое было время. Чашка надеялся, что Магс простил его за «надругательство над вещами мертвого родственника», хотя он никогда не просил прощения. Что-то сказало ему открывать дальше, и он открыл второй ярус. Старый красный шарф, уже знатно поеденный молью, пластом заполнял почти все дно отсека. Выцветший красный цвет колом проткнул голову. Капс зажмурился и поспешно закрыл ящик. Последний, третий ярус парень открыл уже без особого интереса. Однако внутри завалялось несколько пожелтевших листов некогда дорогой плотной бумаги, пара детских рисунков и вскрытая коробочка цветных карандашей. Все «богатство» почти сразу волшебным образом оказалось в серых ладонях. О, этот рисунок они с Магсом нарисовали после того, как приглядывали за чьим-то ребенком, неудачно подброшенным под их дверь. Или этот, когда они праздновали Хэллоуин. Капс скучал по тем временам. Остальные листы оказались пустыми. Нечто будто взяло вверх над телом и разумом, заставило сесть за стол, отложить листы с рисунками и взять сточенный коричневый карандаш. Он просидел над несчастным листом несколько минут, обдумывая, что стоит написать. И потом все, что так долго вертелось на языке, перешло на кончик карандаша. «Мне столько хочется сказать, но я не знаю, с чего начинать. Я жалею, что не убил тебя с самого начала.»-Кап