Действуй по обстоятельствам

Le loup criait sous les feuilles En crachant les belles plumes De son repas de volailles: Comme lui je me consume Arthur Rimbaud

Бэнг смотрит на свои руки. У всех стариков они одинаковые: морщины как порезы ножа и пигментные пятна на крючковатых мозолистых пальцах. Его ладони отличаются – такие же ровные и прямые, как в юности. Бэнг всегда их берег: на свиданиях с теплой усмешкой качал головой в ответ на вопрос, не врач ли он. В той же далекой молодости ему случалось разбить ни один нос этими длинными пальцами, пусть и совершенно иными движениями и по иным причинам. Хотя сравни их, Бэнг не уверен, что сам бы узнал. И все же что тогда, что сейчас: его руки в крови. Под ногтем большого пальца засохшая корка. Смазанные следы на костяшках. Пара капель чуть выше запястья. Кровь, которой можно было бы избежать: в этом Бэнг уверен. Он смотрит, как бордовая крошка падает с его пальцев и исчезает в пыли ступеней лестницы наверх. События последних нескольких дней похожи на начало дурной истории, в которой он создал завязку и теперь не по возрасту удивлен последствиями собственных решений. Это молодым положено совершать глупости, бунтовать и удивляться сложности этого мира. Старики же должны наставлять их в минуты трудных решений, но никогда не спасать от собственных ошибок. Пусть учатся, пока могут. Так Бэнг представлял себе учительство: и сам считал себя весьма неплохим в этом деле. Оказалось, что эта концепция, как и любая абстрактная схема, не работает для всех. Кровь ученика на руках учителя: не ошибка, не случайность, не непредвиденное обстоятельство, а его, Бэнга, решение. «Он избил всех, кто обучался вместе с ним» – тяжелый вздох. «А я избил его в ответ» – количество ступенек на пути к додзе все сокращается. Бэнг останавливается, сам не понимая, зачем – снова смотрит на руки. Опять мелькает чужое лицо, искаженное тяжелой улыбкой. Словно больной, наслаждающийся лихорадкой – и принимающий каждый удар с извращенным удовольствием. Не так нормальные люди реагируют на наказание. «Нормальные люди вообще так не реагируют». Сломанные седзи ловят его взгляд. Рваные прямоугольники белой бумаги, скользящий по разбитым дверям золотой луч заката, завершающий так и не угасший танец пылинок в разгромленной комнате. Здание додзе вписано в эти горы уверенной кистью времени: поколения его семьи сохраняли никому не нужную красоту единства, чтобы в один момент на нее была разлита банка красных чернил. Бэнг проводит рукой по переломленной створке двери, замечая, что на ней тоже осталась кровь. «Впрочем, она везде осталась.» Он снова чувствует запах человеческого железа – ужас, мелькнувший теплым дыханием вечернего воздуха, когда видит следы от тел, бывших единой массой, сваленной на заднем дворе для тренировок. Чувствует страх в глазах своих учеников – и надежду, когда та их часть, что еще способна видеть, улавливает его тень, не в силах поднять голову и посмотреть в глаза. Но когда кто-то кричит Бэнгу спасаться, он понимает, что они боятся в том числе и за него. Боятся, что ученик уже стал сильнее учителя. Он быстро находит его на западной стороне террасы, самой удаленной от внутреннего двора. Гароу стоит, чуть согнувшись и засунув руки в карманы. Без единого синяка. И без своих вещей. Бэнг встречает его взгляд: делано равнодушный, но все же чуть настороженный и чувствует непреодолимое желание лишиться дара речи в этой крайне располагающей ситуации. «Я бы потребовал объяснений, но боюсь, что это бессмысленно,» - спокойно начинает он, подходя все ближе. Гароу не отходит, а лишь чуть сильнее хмурится, слегка наклоняя голову вбок. Привычка, которую Бэнг замечает за ним в минуты глубокой задумчивости или увлеченного чтения: и которая сейчас выглядит еще одной деланой позой. – «чтобы не двигало тобой в этом ужасном поступке, я это не приму». «У нас был спарринг» – немного раздраженно отвечает Гароу, наклоняя голову еще сильнее, – «я победил. Все даже живы, я не…» – Бэнг бьет его по уху прежде, чем тот успевает договорить. Что-то леденеет внутри от этого несдерживаемого гордого «я победил» – словно в комнате, полной насекомых, посреди ночи включили свет. «Я победил» – это он так называет избиение? «Не припомню таких условий спарринга, когда соперника избивают до полусмерти, несмотря на его просьбы остановится» – Бэнг не мог видеть, но он уверен, он знает, что все случилось именно так. Гароу касается тонкой струйки крови, бегущей от уха по шее и затекающей за ворот его водолазки – лопнула барабанная перепонка. Подносит пальцы поближе к лицу, словно не верит, что на них настоящая кровь. На его лице мелькает странная череда эмоций, которую Бэнг не может объяснить. Удивление, недоверие, раздражение и какая-то безумная, почти детская обида. Гароу несколько несоразмерно долгих секунд пялится на собственные кровавые пальцы, а край черной водолазки все намокает… «Разве такой победе я учил тебя? Отвечай, Гароу». Бэнг встречает его растерянный взгляд, все еще полный отчаянной обиды. Впрочем, Гароу быстро берет себя в руки и лишь насмешливо поднимает бровь в ответ. «Ты учил меня драться. И, как видишь, я твой лучший ученик». Бэнгу кажется, что Гароу нарочно подставляется под новый удар. Хотя возможно, у него просто звенит в голове и нарушена координация. Он тут же отметает эту мысль: потребуется гораздо больше, чтобы спутать его движения. И он бы не стал бить настолько сильно, какой учитель станет калечить ученика. «А какой ученик станет избивать своих же так, словно они враги?» Гароу нарочито весело разводит руками, словно пытаясь обхватить все додзе, а потом с громким хлопком сцепляет их вместе. Бэнг как во сне наяву видит, что захоти тот уничтожить само здание таким же легким взмахом – он бы сделал это не колебаясь. Что, если камень, металл и дерево не более чем забавные названия вещей, которые Гароу будет ломать с такой же простотой, как и людей с их костями, мышцами и кровью; сами горы выглядят убогой декорацией, готовой пасть в любой момент, раскрошившись в песок под давлением этого тяжкого, неясного ужаса. «Это было верное решение.» – мысль бегает по кругу, пытаясь не наткнуться на все возможные препятствия моральных ориентиров. Бэнг смотрит, как Гароу, валяясь на полу в окровавленной одежде, весело разглядывает два ручейка собственной крови, бегущих в стыках каменных плит: какой будет первым, чтобы соединится в идеальный квадрат под его головой. Все в этой сцене глубоко неправильно: он чувствует это, но заставляет мысль упрямо бежать второй, третий, десятый круг по разрушенным рельсам собственной совести. «Это был единственно возможный вариант.» – повторяет он, передавая очередного ученика в руки врачам скорой. Все их травмы одинаковы: сломанные кости, вывихнутые суставы, внутренние кровотечения и бесчисленные кровоподтеки. Где-то закрытые переломы (если удар парировали), где-то открытые, иногда двойные, есть и с раздробленной костью. Бэнг смотрит на каждую рану, нанесенную Гароу и видит, как его руки, идеально разбивавшие тренировочные доски, с такой же выверенной точностью разбивают чужое тело. «Это было необходимо.» – Разум все несколько часов помощи транспортировки учеников с лестницы до машины скорой раз за разом проигрывает безумный воображаемый фильм, начинающийся сначала с каждой новой раной и не имеющий конца. Ни счастливого, ни грустного: раны заживут, но следы останутся на всех, и Бэнг лишь смотрит в бессмысленном повторе, как кулак крушит вовсе не камни. Он отвечает на вопросы. Он извиняется перед родителями. Он сообщает врачам, какие повреждения внутренних органов наиболее вероятны. Он говорит, что конечно не будет препятствовать расследованию, если кто-то вызовет полицию, но уверен, что его бывший ученик не придет по их душу в будущем. В ответ на вопрос «Почему?» он едва не говорит «Думаю, потому, что вы ему больше не интересны» и ловит себя в последний момент. «Я ошибся.» – Бэнг смотрит на непрекращающийся вихрь пылинок и наконец чувствует себя достаточно старым, чтобы начать кряхтеть вслух, смущая окружающих. Он лишь устало прикрывает глаза, сцепив руки за спиной. В таком возрасте признание собственных ошибок дается гораздо легче, что, впрочем, не делает их исправление проще, а последствия – менее трагичными. Бэнг снова обводит взглядом додзе: зеркало чужого разрушения, отделенное от их причины, и отворачивается, увидев нетронутый, идеально растянутый свиток над одной из выбитых дверей.