спасибо, что пригласили

В одной из комнат дворца было очень шумно. Комната была наполнена людьми, что без умолку что-то обсуждали; запахи всех приглашённых смешались, и аромат, что витал в воздухе из-за смешения разных парфюмов, порой резко ударял в ноздри. Александр стоял возле одного из банкетных столов, выискивая кого-то взглядом. Сквозь большую толпу к нему подошёл блондин и пожал руку императору. — Добрый вечер, Вэйно, — Романов сжимает чужую руку и, как всегда, искренне улыбается, — Как Ваши дела? Как страна? — Со мной мы разберёмся позже, что же Вы так сразу! Это же Ваша вечеринка, и я, в первую очередь, хочу поздравить Вас. Вам сегодня восемнадцать, а Вы ничуть не меняетесь. На Вас по-прежнему невозможно смотреть без улыбки. Вы, Александр, расцветаете на глазах, — иностранец протягивает русскому красную коробку с белой ленточкой, что красиво была повязана в виде банта на плоской крышке, — прошу, примите этот подарок от меня! — Вам не стоило так заморачиваться, — щёки покрылись светло-алым оттенком, — подарок был необязателен, я был бы рад, если бы Вы и просто посетили мой банкет, — Саша замялся, но принял подарок. — Благодарю. Коробка была тяжела, и у Романова даже были предположения, что могло в ней находиться: это, скорее всего, вино. На одном из последних мероприятий, где оба были вместе, Александр оценил одно из предложенного ассортимента вино. Может, оно ничем и не отличалось от обычного красного, но что-то в нём так зацепило российского императора, что он как-то упомянул: «—Была бы возможность, я бы снова отведал этого прекрасного вина.» — И финн, вероятно, это услышал, но дарить такой подарок просто так причин не было, поэтому, тот дождался дня рождения Александра Петровича и исполнил одно из его желаний. Свою теорию Саша проверит позже, когда будет на следующее утро распаковывать все коробочки (и не только). Пока же красивую, алого цвета картонное изделие Александр Петрович отложил к остальным, что лежали на одном из специально отделённых столов. — Предлагаю выпить, — говорит Гельсинфоргс, лукаво улыбаясь русскому. — Извините, но я жду Михаила Юрьевича, — с некой досадой отвечает тот, — давайте дождёмся его и выпьем втроём? — Михаил Юрьевич не одобряет наше с Вами сотрудничество. Сразу начнётся скандал, когда он увидит нас вместе. Если мы отойдём на пару минут, ничего ведь не случится, не так ли? — Думаю, что Вы правы, — произносит Романов, окидывая зал взглядом, — но только на пару минут. Те отошли к столу с выпивкой. Наполнив бокалы шампанским, они встали около стола, смотря друг на друга в молчании. Первым паузу прервал Вэйно: — Я рад, что Вы пригласили меня на праздник в честь своего дня рождения, Александр Петрович, — говорит финн, обвивая тонкую ножку бокала с шампанским, — еще у меня есть к Вам разговор. — Разговор? — переспрашивает Романов, — если это что-то важное, то предлагаю отойти сейчас. Может, я смогу помочь Вам чем-нибудь. — Но мы можем сделать это и в конце банкета, не хочу портить Ваш праздник. — Успеем еще отпраздновать, — улыбается русский, — пройдём в мой кабинет. Или Вы хотите, чтобы нас прервал Михаил Юрьевич? — Я Вас понял. Оставив бокалы с полувыпитым спиртным на столе, что покрывала белая скатерть, Александр Петрович направился в сторону лестницы, что вела на этаж выше. Проходя каждую ступеньку на извилистой деревянной лестнице, что была покрыта золотыми стразами, у Саши на миг в душе разгорелось чувство тревоги. А правильно ли он сделал, что решился на разговор сейчас? А сильно ли будет волноваться Миша, когда поймёт, что того в банкетном зале нет? Вероятно, что Московский почувствует что-то неладное. К тому времени они уже дошли до ничем не примечательной двери, на которой лишь висела табличка «Романов, Александр Петрович». — И что вы хотели мне сказать? — император доходит до своего стола, кистями рук упираясь за его край, чтобы нормально стоять. — Такое дело тут, Александр Петрович, — тот чуть замялся, еле видно краснея, — этот разговор будет не о моей стране и не обо мне. Саша изогнул бровь, даже не имея представления, о чём может Гельсинфоргс сказать ему. — Дело в том… — финн подходит чуть ли не вплотную к русскому, беря того за подбородок и поднимая чужую голову чуть вверх, чтобы их взгляды встретились, — Вы, Александр Петрович, прекрасны и как правитель, и как человек. А Ваши изумительные серые глаза сводят меня с ума. — К чему вся эта лесть? И позвольте не распускать руки, — шатен было хотел убрать чужие пальца со своего лица, но как только тот поднял руку, то его кисть перехватил Вэйно, — отпустите меня, немедленно. Иначе я вызову охрану. — Нет, никого Вы вызвать не сможете, — иностранец убирает руку с чужого подбородка и притягивает к себе чужую кисть, целуя тыльную сторону ладони, — Вам не кажется, что нам мешает кое-кто? — Нам? Мешает? О чём вы… — Да, нам с Вами мешают! — Вэйно зубами стягивает белоснежную перчатку, теперь целуя кончики пальцев, — Михаил Юрьевич… Он нам мешает. Из-за него Вы не можете быть со мной. — Я и не хочу быть с Вами, — грубо ответил тот, вырывая свою руку из чужой хватки, — если об этом Вы и хотели поговорить — то я ухожу. Не успел Александр и лишнего движения сделать, как на него всем телом навалился Вэйно, прижимая к рабочему столу. — Поступая так, Вы разрушаете наши, пока что еще дружеские, отношения, — Романов ладонями упирается в чужую грудь и отталкивает Гельсинфоргса, но, делая шаг вперед, перед ним снова стоит финн и смотрит прямо в глаза. — Ах, Александр Петрович, Вы разбиваете мне сердце! — иностранец охватывает чужие руки в свои ладони, всё приближаясь лицом к императору, — может, Вы дадите мне шанс? — Нет, Вэйно, быть вместе мы никогда не сможем. Тот хотел сказать что-то еще, но не успел. Или, вернее, не смог. Его небольшие губы накрыли чужие. Финн сжал свои руки еще сильнее, чтобы Саша вырваться из схватки не мог. Гельсинфоргс отстраняется, дабы взглянуть на стоящего перед ним Александра. На его лице нет ни капли того, что ожидал блондин: нет ни румянца, ни подрагивающих губ. Даже руки не тряслись. Ему все равно? — Прекратите это, — грубо проговаривает русский, сурово смотря на стоящего перед ним «друга». У иностранца даже мысли не было отступать. Он, полный уверенности в себе, обхватил чужую талию, высвобождая руки. Романов, конечно, толкал того в плечи, наступал на ноги, но Вэйно терпел: он не мог упустить такой шанс сделать Александра своим. Губы иностранца прильнули к белоснежной шее императора, но воротник рубашки жутко мешал. Убрав одну руку с талии, он аккуратно, чтобы не порвать, отодвинул от кожи ткань. — Вау, это всё метки от Михаила Юрьевича? Не знал, что он такой собственник, — Гельсинфоргс обвел недлинным ногтём один из синяков, что выделялся среди всех остальных, которые почти зажили, — что ж, теперь не будет здесь и следа от Михаила Юрьевича, — финн сначала легонько поцеловал другой, уже еле видный синяк, а потом начал жадно посасывать кожу. Он отстранился, рассматривая свое багрово-алое творение, которое еще дня три сходить не будет. Затем блондин вновь склоняется к шее, оставляя уже укус. Тут он чувствует, что его тянут за волосы. — Нет, прекрати, мне неприятно, — мычит император, сжимая чужие локоны. Финн не обращает внимания на эти слова. Рука его тянется к низу, оглаживая бёдра и ягодицы. Дальше он накрывает чужой пах и не чувствует никакого напряжения. — А что это такое, Александр Петрович? Неужели, вам правда все это не нравится? — Да, не нравится. Мне противно. — Это очень грубо. — Мне все равно, — рычит шатен, оттягивая от себя светлую макушку. Тут раздались чьи-то тяжелые шаги, слышные из коридора. Кто-то заметил, что именинника на банкете и след простыл? А может, это Михаил? — Только попробуй звук издать, — угрожающе шипит иностранец, затыкая императора рот рукой. В дверь раздался стук, а с внешней стороны послышался такой знакомый голос: — Александр Петрович, Вы в кабинете? — произносит Миша, сминая губы в тонкую полоску, в надежде услышать положительный ответ, — я обошёл весь дворец, оставив Ваш кабинет на последок. Вэйно ослабляет хватку, ведь чувствует обжигающую боль в паховой области. Саша вырывается и подбегает к двери, открывая ее и вешаясь Московскому на шею. — О боже, Михаил! — Вы потрёпаны, что случилось? — Романов промолчал, указывая пальцем на открытую дверь, где посередине комнаты стоял полусогнувшийся финн, — вот свинья финская!