***
Звонок мобильного, не прекращающего свою трель, даже когда хозяин гаджета специально его игнорировал, начинал выводить Хэина из себя. Нехотя дотянувшись до валяющихся на полу джинсовых брюк, он достал из кармана мобильник и сонно пробормотал в трубку: — Ты заебал. Хэин даже не знал, кто ему звонит, и не понял, какой именно из телефонов вообще взял. Ему было глубоко плевать. На всё и на всех. Голова нещадно трещала после вчерашнего, но ему этого было недостаточно. Болело лицо, болели рёбра, болели ноги. Хэину мало. Хотелось, чтобы перестали болеть чувства, заглушающие весь физический дискомфорт. Вывернуться наизнанку, выблевать весь выпитый вчера алкоголь, который должен был промыть внутренности и заставить парня всё забыть. Но всё было тщетно, так как мучительное осознание того, что его вчера бесчестно растоптали, вновь вернулось туда, глубоко внутрь в каждый атом его тела, словно он зря вчера впервые в жизни напивался. — Хэин, где тебя носит? Этот малолетний придурок уже час ждёт свой товар во дворе школы! — кричал на него Мингю, который, не застав друга сегодня в школе, не ожидал, что тот пропустит вечернюю встречу с клиентом. — Чёрт, — прошептал Хэин, желая послать и Мингю и клиента как можно дальше, но тогда он не жилец. Босс не будет давать ему больничный по причине «Избит и разбит сердцем». — Буду через десять… — он запнулся, вспомнив, что велосипед помят порядочного размера джипом и валяется где-то в поле. — Через двадцать минут, — исправил он, пытаясь в мыслях решить, на какой маршрутке он поедет в школу. С трудом встав с кровати, Хэин, хромая, направился в ванную комнату. Он заснул в грязной футболке, но времени на то, чтобы поменять постельное бельё или принять душ, не было. Ноги нещадно болели, ведь ему пришлось проходить больше десяти километров пешком, чтобы добраться до города. Работники Джехёна, затолкав его в джип и с двух сторон придерживая его за руки в салоне, бросили его в каком-то глухом поле, где даже ни одного уличного фонаря не было. Небрежно избив его ногами и проехав по его велосипеду, они уехали, оставив школьника заливаться слезами, потому что причинённые ими боль никак не помогала ему забыть то, как Джису целовала при нём Джехёна. Хэин с раннего детства привык к подобным физическим унижениям, спасибо отцу, но никто его не готовил к тому, что предательство любимой девушки может вызвать подобный шквал страданий. Они не вытекали ни со слезами, которые он не лил даже после смерти отца, ни вместе с криками, выходящими из него в том одиноком поле. — Какого хрена ты тут забыл?! Встав перед раковиной, чтобы умыть хотя бы заплаканное кровавое лицо, Хэин не ожидал увидеть лежащего в его небольшой ванне друга. Чонсок что-то промямлил, насильно просыпаясь, и попытался раскрыть сонные глаза. Длинные руки и ноги не вмещались в чугунную ёмкость, но у парня как-то получилось широко зевнуть и потянуться конечностям, задевая стену и пол. — И тебе доброе утро, любимый, — ответил он, лениво следя за тем, как Хэин чистит зубы и умывается. — Мы ж с тобой у тебя всю ночь бухали, забыл что ли? Поматросил и бросил? — с гротескной обидой спросил Чонсок, продолжая лежать в неудобной позе, хоть и всё тело затекло и болело. — А ведь это я лишил тебя вчера алкогольной девственности и не стал убегать после нашей «первой ночи», — двусмысленно задвигал он бровями, усмехаясь собственной ассоциации. Получив вчера звонок в свой единственный выходной, в который должен был отсыпаться, Чонсок, не раздумывая, взял такси и поехал за Хэином. Он встретил друга в какой-то глуши, куда, по его словам, ему с трудом удалось пешком проходить, чтобы поймать, наконец, мобильную сеть. Школьник выглядел максимально отвратительно и не будь он морально сломлен, Чонсок обязательно поиздевался бы над тем, кто его так разукрасил. О том, что Хэина душевно сломали, он понял, когда друг самолично предложил ему вместе выпить. — Ты как? — спросил Чонсок, поменявшись во взгляде. Он с трудом встал на ноги, чуть не упав обратно от того, что затекла буквально вся нижняя часть его тела, и серьёзно посмотрел на парня. Тот делал вид, что пытается отмыть кровь с одной из многочисленных ран на лице, но лишь ковырял её, заставляя кровь с новой силой стекать по коже. — Я слышал, как ты иногда приходил проблеваться, полегчало хотя бы? — Легче не будет никогда, — честно ответил Хэин, через зеркало посмотрев на своё покалеченное лицо, и взял с полки уже полностью выжатый до последнего тюбик с гелем от ушибов. Ему надо было чем-то помазать гематомы на животе и груди, потому что боль затрудняла дыхание. — Поэтому забей, — добавил он, натягивая широкую улыбку, которая должна скрыть обжигающие глаза слёзы, скопившиеся в их уголках. — Всё-таки надо было вчера позвать Джию-нуну, она всегда знает, как тебя подбодрить, — произнёс Чонсок, хлопая тяжёлой ладонью по плечу друга. — Она впервые за долгое время была на выходном. Не думаю, что ей хотелось бы потратить его на глупого мальчишку, который заслужил всё это, — усмехнулся Хэин, стараясь выдавить из тюбика хоть что-то. Он надеялся, что это ему поможет. Должно помочь, иначе ему придётся признать, что без Джису ему сложно дышать. — Ты слишком жесток к себе, Хэин. — Чонсок пытался подбодрить друга. Вчера под действием соджу он старался рассмешить его историями из своей школьной жизни, надеясь отвлечь его от проблем, которыми Хэин решил не делиться, сказав лишь то, что дама его сердца вернулась к бывшему. Сейчас же Чонсок видел, что эта тактика не помогает. Хэину хотелось ответить, что так и должно быть. Ведь не зря к нему жестоки все остальные люди. Его мать, погибшая в день его рождения; отец, который не смог простить ему её смерть; его бабушка, не сумевшая защитить внука; его босс, не жалеющий сына старого коллеги и использующий его в своём наркобизнесе; его девушка, которая даже не стала оправдываться вчера перед ним. Может, так и должно быть и Хэина не нужно щадить? Он не может жалеть себя, если этого не делают остальные. — Мне надо на работу, — коротко оповестил он друга, так и оставив свои ответы глубоко внутри. Хэин показал уже достаточно своих переживаний перед ним. — Спасибо, что приехал за мной, — сказал он, не помня точно, благодарил ли он вчера Чонсока за это. — А теперь выметайся, пожалуйста, если, конечно, не планируешь убраться у меня в квартире. — Понятно, делаю ноги. — Чонсок поднял ладони в сдающейся позе, ведь, даже не заходя в комнату, представлял, какой бардак там творится с разбросанным по помещению пустыми бутылками и окурками от сигарет.18.
26 декабря 2022 г. в 11:38
До очереди Джису оставалось два человека, но она не знала, что делать. Все часы, дни, недели репетиций были коту под хвост, ведь она не помнила никаких движений. Даже то, как будет начинать своё выступление перед членами жюри. Всё потому что она считала, что её тут не должно быть.
Вчерашний вечер выжал её до последней капли. Она не помнила, как вернулась домой, где её встретила мать, у которой был выходной. Из головы не выходил последний брошенный на неё взгляд измученного Хэина, которого буквально втолкнули в джип вместе с его велосипедом. Джису не знала, что с ним будет дальше, но Джехён, провожая девушку домой, заверил её в том, что они лишь подвезут его до безопасного от них расстояния. Она не хотела ему верить, но другого выбора у неё не было.
У Джехёна не было причин выполнять свою часть уговора. Хэин первым накинулся на него, и любой другой уже сидел бы за решёткой за такое безрассудство по отношению к единственному наследнику политика. Но он не смог. Не смог ещё сильнее соскабливать с Джису кожу живьём. Он докажет ей, что не такой изверг, каким она его видит. Поэтому лишь приказал охране бросить его где-нибудь загородом, чтобы у него не осталось сил даже на мысль о том, чтобы вернуться в этот район.
— Джису, скоро твой выход, — прошептал он, становясь рядом в коридоре.
Девушка никак не отреагировала. Она не могла смириться с тем, что никогда не сможет избавиться от Джехёна. Утром он приехал за ней и буквально силком вместе с её матерью заставил выйти из постели, хоть и Джису в слезах и криках просила не трогать её.
— Я не смогу выступать в таком состоянии, — спокойно ответила она, отрицательно качая головой, и опустила глаза на царапины в ладонях. Следы ссадин на коленях хорошо скрывало плотное чёрное трико.
В ней говорило несколько капсул успокоительного, которое её матери пришлось ей дать. Иначе остановить слёзы и истерику у Джису не получалось с самой ночи. Родительница не знала, что вчера произошло, но смогла убедить дочь в том, что Джису должна на один час забыть о реальном мире, потому что сильно будет сокрушаться, если сегодня не выступит. Ещё одного второго шанса организаторы ей не дадут.
— Сможешь, — твёрдо произнёс Джехён, хоть и каждое слово давалось ему с болью.
Проводив Джису домой и убедившись в том, что она крепко заснула под действием снотворного, он под напором начальника охраны поехал в больницу. Там ему оказали первую помощь, но перед матерью ему всё-таки пришлось отчитаться за обезображенное лицо, которое никогда не били даже за провинности в детском возрасте. Джехёну в какой-то степени нравились эти кровоподтёки вокруг глаза, ссадины по всему лицу и ранки запёкшей крови на губах. Они доказывали ему, что он боролся за любимую девушку, а не сбежал, как в тот раз. Отцу он, конечно же, соврал. Ему незачем знать, что сердце Джису ещё не до конца ему принадлежит, ведь Чон-старший на полном серьёзе готов поддержать план Джехёна жениться на ней после окончания школы.
— Ты всегда справлялась, Джису. Как бы я тебя не ругал, как бы ты не боялась провалиться, ты всегда справлялась, — говорил он, заправляя другой рукой выбившуюся из её тугого пучка чуть торчащую прядь волосинок обратно внутрь. — Начинаете с антре, делаешь плие, потом препарасьон, эшапе, тир бушон…
— …аттитюд, антраша сис, — продолжила Джису, положительно кивая ему, и вобрала в лёгкие как можно больше воздуха, чтобы собраться с мыслями.
Она ненавидела Джехёна. Джису даже не знала, можно ли назвать ненавистью то, что она ощущала сейчас к этому парню, ведь до вчерашнего вечера ей казалось, что она уже переполнена злобой и отвращением к нему. Но эти чувства блекли на фоне того, что она испытывала сейчас к Джехёну, это было что-то больше, чем нелюбовь. Он был воплощением всего плохого, что могло с ней случиться. Лицом, брендом, представителем всех её несчастий. Отцом, матерью, одноклассниками, преподавателями. Горячим ядом, протекающим по венам, обжигая их, и отравляющим её израненное сердце.
— Молодец, малыш, — улыбнулся он ей и положил наглую ладонь на её горящую от злости щёку.
Джехён не видел разбушевавшихся в ней эмоции. Джису не могла ими с ним поделиться. Она потеряла Хэина, но не может потерять ещё и балет. Она никогда не думала, что перед ней когда-либо предстанет выбор: любимый человек или любимое дело. С Джехёном эти два понятия были слиты воедино. Но не с Хэином. Её дочь, её стипендия в этой академии, её будущее в балете — это всё в руках Джехёна. И Джису хочет стать в очередной раз плохой, сделав нужный выбор. Ради себя и дочери; ради матери, немало настрадавшейся, чтобы обеспечить дочь шансом обучиться этому мастерству; ради Хэина, которому она раз за разом лишь разбивает сердце.
— Джису, мы готовы!
К ним подошла Лалиса, которая держалась за ладонь своего парня. Им дали задание для третьего тура исполнить «па-ду-труа» — танец втроём, и сам факт того, что Джису придётся с кем-то исполнять номер, уже являлся для неё задачей.
— Не волнуйся, — с улыбкой добавил Тэн, кивая словам своей девушки. Он заметил, что Джису была чем-то озадачена. — Мы не облажаемся, — произнёс он, заставляя её чуть рассмеяться его словам.
Джису впервые познакомилась с тайцами на мастер-классах и, когда им несколько дней назад дали задание выступить втроём, не ожидала, что с ними очень весело репетировать. Хоть девушка и была строга к ним и беспощадна в своей критике, не скрывая своего желания достичь в номере идеальности, пара послушно следовала её советам. Сейчас она смотрела на их крепко переплетённые пальцы и думала о том, как бы ей самой не облажаться.