навсегда?

нервно улыбаясь, акума падает в объятия парня, пытаясь согреться от холода подвала. адреналин разгоняет кровь в жилах, заставляя дыхание учащаться, сбиваться, подергивая грудную клетку в рваных вздохах. все так резко и быстро произошло, что юное сознание теряется в этом пространстве событий. лишь кровавая одежда, прилипающая к телу, испускающему нервный хохот, дает понять о реальности происходящего. — тише-тише, — курсед обвивает худыми руками тело, поглаживая темную макушку, успокаивая, губами мажет по темечку, и с азартом в глазах оглядывая все, что они только что натворили, — успокойся, я рядом. — приподнимая тело, подхватывая под задницу, юноша спешит покинуть это место и увести подальше акуму от созерцания кровавого зрелища. парень обхватывает торс ногами, руками крепко держась за шею курседа, носом тычется в изгиб татуированной шеи, с силой зажмуривая глаза. в голову ударяют все события, будто молотком по черепной коробке, внутри нервные сосуды точно разрываются, принося неимоверную боль в лобную часть. кто он теперь? убийца? или все еще юный полицейский, защищающий мирных граждан, стоящий на стороне правосудия и добра? но вадим не был преступником, за что же он тогда получил такую мучительную смерть? за что же тогда сережа заживо порубил его топором? что же с ним происходит? неужели он превращается в монстра? самого настоящего, безжалостного и кровожадного. превращается в того, кого боялся последние месяца. ведь..это неправильно(?) руки потряхивает, остатки вещества будут действовать еще около получаса. сереже кажется, что они бегут, все предметы мелькают с неимоверной скоростью, отдавая яркими пятнами красок перед глазами, картинку мажет из стороны в сторону, а предметы в глазах двоятся. стоило уложить парня на холодную постель шок от произошедшего тут же освежает темную головушку с терниями мыслей, что словно тугие ветви переплелись между собой, спутываясь в единый куст. — дай, дай мне успокоительное или что-то, быстрее, — акума буквально пытается сорвать со своего тела одежду, но из-за бессилия не получается. расчесывает отросшими ногтями шею и плоскую грудь до кровавых пятен, вгрызаясь в плоть шеи. задирает рукав полосатого кровавого пуловера, расчесывая руки и замечая множетсво следов от игл на сгибе локтя. стоп. что? иглы? героин или невесть какие еще вещества были в его теле? когда и откуда так много следов от уколов, если вчера он впервые употребил? — какой сейчас месяц? — февраль. — нет-нет-нет, — акума хватается за голову оседая на пол. когда произошел тайм-скип? когда все пошло по пизде и получилось так, что он все это упустил? попросту забыл. два месяца пролетело - а в голове пустота. ничего из этих дней не осталось в темной голове, ведь каждый был как один: его накачивали наркотиками и творили неизвестно что. вещества убили в край расшатанную психику, окончательно добивая остатки памяти. у него выработалась амнезия. пока нейроны мозга постепенно отмирали, курсед наслаждался парнем от и до, заведомо зная, что уже на следующий день акума снова станет паинькой, забывая о том, кто и что он. он превратил его в свою собственную куклу, глупо хлопающую ресничками, пока маньяк ставит в очередной раз его на колени. — ну, тише-тише, — курсед залезает на постель, прижимает хрупкое, даже костлявое, тело к себе, поглаживая по темной макушке, — но ты же чувствовал себя хорошо, разве нет? разве не остались в памяти чувства, как тебе было хорошо, когда мы с тобой смотрели фильмы, лежа на этой же кровати? как гуляли по лесу на прошлой неделе? как ходили кормить уток в четверг утром? а потом мы ездили на аттракционы в тот большой лунопарк, в котором ты мечтал побывать. — парень пальцами пересчитывает выпирающие позвонки, подбородком укладывая голову на плечо. тело темноволосого исхудало, выглядело еще более несуразно. употребление веществ и редкие приемы пищи превратили тело в уродливый ходячий труп. темные синяки под глазами, от былых румяных щечек не осталось и следа, а ключевые, тазобедренные кости и ребра грубо торчали из-под натянутой бледной кожи с очередными желто-фиолетовыми гематомами, расплывающимися точно моря на теле. чужая одежда, на размер больше точно, свисает, подчеркивая худобу. симпатичного ничего в нем не осталось, просто курсед до одури влюблен в это его «чудо». до скрежета ходящей в стороны челюсти, до тиканья в голове, до подергивающегося нервного глаза. готовый рвать, метать и на стену лезть, как зверь до последнего укрывая парня в своих объятиях в своем логове. — я плохо помню, но, блять, в груди тепло от такого, — акума кривится. сознание делится на два: то, что отвергает все эти ненормальные чувства, всячески обвиняя маньяка в своих больных действиях. и второе - полное неимоверного желания поддаваться навстречу парню, дарящему всю свою больную любовь только ему одному. никогда он еще не купался в таком обилии заботы и любви при очередном тактильном припадке курседа, что точно кот обласкивал всего его с ног до головы, вылизывая раны. акума мечется из стороны в сторону. не знает какую выбрать. не знает как быть, когда сознание плывет, а чужие пухлые губы в очередной раз выцеловывают шею, действуя не хуже сильнодействующих успокоительных. сплитововолосый парень знает, что делать, ведь уже переучил акуму под себя. многочисленный контраст боли и любви, когда курсед сначала загонял парня в рамки боли и страха, где единственным выходом было - обратиться к самому киру за помощью. и все это дало плоды беззащитности и поиска постоянной дозы любви, отклика и тактильности от маньяка. курсед стал сродни наркотика для юноши, как и акума для него. сплитововолосый в очередной раз утягивает сережу куда-то, пичкая белыми таблетками. а после, петляя по комнатам, тела наконец забредают в ванную. нужно срочно смыть этот липкий ужас, окутывающий тело. курсед стягивает чужой пуловер, откидывая его в ванную, наполненную водой с такими же кровавыми замоченными в хлорке шмотками. пухлые губы рассыпают поцелуи по костлявым плечам, вкушая на языке остатки багровой крови. широкие ладони оглаживают бока, цепляя торчащие ребра, губы бегут по шее, опускаясь к солнечному сплетению. акума тяжело выдыхает, отклоняясь назад и упираясь лопатками и головой в холодный кафель душевой, ладони запускает в отросшие патлы, убирая их со лба и ловя на себе взгляд голодных, блестящих карих глаз с хитрой улыбкой. курсед точно с драгоценностью обходится: пальцами талию держит не крепко, а в аккурат обхватывает, стараясь не оставлять красных следов, за бедра к себе ближе пододвигая, заставляя изогнуться еще больше. шершавый язык слизывает оставшуюся кровь с тела, то и дело проходя по эрогенным местам юноши. сам стягивает с себя лонгслив, отправляя в угол комнаты, и с ехидной улыбкой вновь подбирается к парню. руками обвивает все тело, резко прижимая к себе, соединяя их животы вместе, растягивая между телами животное желание. да он знает как под лирикой, подсунутой вместо успокоительных, хочется трахаться. губы сплетаются в поцелуе, топя в нем тихий стон темноволосого, пока широкие ладони придерживают под лопатками. если бы у сережи были бы крылья, для курседа он непременно был бы самым недоступным ангелом, спустившимся с небес. но что греха таить, когда под очередным приходом он уже воображал его крылатым созданием, расцарапывая торчащие лопатки. багровая кровь размазывается по телам, акума ладонями развозит ее по чужому еле видимому торсу и костлявым плечам, переходя к широкой спине. языком вылизывает губы, углубляя поцелуй, пока с его тощих бедер летят вниз клетчатые штаны, держащиеся на теле, разве что, на честном слове. тяжелые вздохи перемешиваются в пространстве, наполняя кафельную комнату страстью. курсед испускает тихий смешок, избавляя себя от лишней одежды и примыкая к излюбленному телу, радуется, как легко можно манипулировать акумой, стоит уложить широкую кисть на впалую щеку, водя большим пальцем по ней и размазывая слегка запекшуюся кровь, заглядывает в светлые глаза, отдающие зеленцой. они наполнены желанием и страстью в данный момент, а тело инстинктивно льнет навстречу к маньяку, утоляя тактильное желание быть нужным и желанным. на ощупь курсед включает воду, а из душевой на них тут же обрушивается шквал ледяной воды, медленно переходящую в теплую. контраст температур выбивает воздух из легких обоих, подергивая грудные клетки. кир опирается руками по обе стороны от лица юноши, упираясь лбом в лоб, тяжело дышит через рот в самые губы; глаза в глаза. но долго не выдерживает этой паузы и снова заводит парня в поцелуй, прижимая к кафельному покрытию. коленом упирается между чужих ног, чуть надавливая и выбивая очередной стон. уже теплая вода скользит по юным телам, смывая остатки крови; она перемешивается, окрашивается в багровый, утекая куда-то в канализацию, пока разгоряченные тела растворяются друг в друге. ладонь скользит по выраженному хребту, надавливает на поясницу, заставляя тело прогнуться и примкнуть к стене. член туго входит в нутро, проскальзывая лишь из-за естественной смазки. тихий рык смешивается с шумом воды и скулежом где-то снизу. тонкие колени дрожат, и только сейчас сережа вновь почувствовал ту боль в ране; бедра подстраиваются под чужой орган, насаживаясь по основание. тяжелое дыхание обоих растекается по углам небольшой комнатушки, озаряемой иногда резкими выкриками наслаждения. курсед плавно движет бедрами, иногда ускоряясь, поцелуи на шее рассыпает, касаясь зубами. что-то клинит его разум, и он резко вгрызается в плечо темноволосого, прокусывая кожу насквозь. послышался вскрик акумы. он еще не знает, насколько глубокий прокус. еще бы немного и часть плоти бы точно осталась во рту парня. — тварь, — челюсть ходит из стороны в сторону, растирая эмаль зубов, курсед грубо вбивается в тощее тело, ладонями скользя вверх по мокрому телу и собирая выступившие капли крови с плеча. пальцы ощупывают тонкую шею, сначала нежно водят по нежной коже, а следом резко сжимают горло, перекрывая дыхательные пути. акума оборачивается лишь на секунду, замечая в карих глазах агрессию и злобу, пока его грубо не прижали лицом к кафелю. воздуха становится катастрофически мало. юноша цепляется ладонями за гладкий кафель, скребя ногтями поверхность, хватается за руки насильника, царапая и пытаясь ослабить чужую сильную хватку. не помогает. из-за нехватки кислорода мозг отключается, а тело тут же обмякает в чужих руках.

***

темнота. липкая, словно слизь, которую хочется поскорее с себя смыть. она не дает уверенности, потому что лишает зрения, оставляя на плечах огромный груз волнения от неизвестности. дернув правым плечом, акума слышит звук цепей. теперь становится ясно, что так неприятно и режуще сковывает его запястья. пора было привыкнуть к подобной боли или неожиданным выходкам парня. тихие шаги и напевание какой-то мелодии прекращается, стоило телу зашевелиться. на губах расползается улыбка, и курсед спешит подойти к своему возлюбленному. яркий свет слепит глаза, заставляя щуриться и где-то с минуту привыкать к освещению ярких ламп. приоткрывая глазницы, юноша видит перед собой парня, улыбающегося и скрывающего хитрые глаза за отросшими патлами. торс оголен, на плечах царапины, а на локтевом сгибе левой руки огромное черное сплетение гниющей кожи со вспухшими венами и запекшейся под кожей крови. заражение. а они снова в том же месте, в той же комнатке подвала. — почему я подвешен? — оглядывать себя было стыдно, холод ощупывал каждую часть оголенного тела, а по ощущениям было понятно, что сейчас он совершенно нагой. — мне холодно. — потерпи, так нужно, — курсед касается широкими кистями к выпирающим тазобедренным костям, пальцами проходя по пульсирующим ветвям синих вен на животе. жадно облизывается, но отдергивает руки, сдерживая себя. акума распят словно иисус, только вот багровая лужа под ним далеко не вино, а густая чужая кровь. от воспоминаний блевать тянет, голова кругом идет, а где-то в висках отдает пульсирующей болью. кареглазый осматривает тело, обходит со всех сторон. сережа такой доступный, но прикоснуться к нему он себе не позволит. испытывает сам себя. садится перед парнем на колени, смотрит в самые глаза, руками расстегивая ширинку джоггеров и приспуская их вместе с бельем. пальцами оглаживает головку, начиная водить по полувставшему члену. тяжелые вздохи набирают обороты. парень опирается одной рукой за спиной, облизывая пересохшие губы. вздохи усиливаются, переходят в полу-стоны; член набухает, принимая стоячее положение. акума глаза округляет, смотрит на все это с диким выражением лица. неужели курсед действительно решил испытать себя, в открытую мастурбируя на парня, сидя перед ним? нервный смешок слетает с губ, привлекая внимание возбужденного юноши перед собой. парень облизывает пересохшие губы, проводя кончиком языка по ним, закатывает глаза от наслаждения. — ты больной, — сережа испытывает дикое смущение, краснея до самых ушей, а от вида возбужденного парня, мастурбирующего на него же, ком к горлу подступает, оставляя на теле мурашки. — перестань это делать. — он отводит взгляд в сторону. — да, больной, блять, — кареглазый лишь громче стонать начинает, смущая парня, — но я не перестану, ты мне очень нравишься в таком виде и положении обстоятельств. — так просто потрахайся со мной, — юноша голову опускает, язык прикусывая от сказанных слов. ляпнуть подобное - стыдно и неправильно. в его голове это совершенно не укладывается, а сознание вновь делится на два мнения. — только сними отсюда, у меня все руки и ноги затекли, — переводит все в другое русло, будто выгоду ищет, будто ему не в кайф смотреть, как больной ублюдок в открытую дрочит на него, возбуждая всем своим видом. — нет. — отрезает маньяк, оголяя торс свободной рукой, оглаживая его и лаская себя напоказ. закончит он скоро, а после покинет комнату, уходя в глубокие раздумья над совершением самого важного поступка, оставляя акуму в не менее терзающем осмыслении о всем происходящем.

***

— пожалуйста..отпусти, — акума решает снова брать верх эмоциями, пытаясь воззвать к чувствам ненормального. парирует тем, как им якобы «было хорошо», хоть и сам того не помнит. но если курсед говорил о таком, значит ему было неимоверно хорошо. — ты же сам говорил, давай просто, просто продолжим как раньше, — юноша всхлипнул, опуская голову, пока на его теле вырисовывали неизвестные узоры острым лезвием скальпеля, разрезая тонкую кожу. по бледному телу бегут багровые капельки, контрастируя с нагим телом, слишком ярко выделяясь. они стекают по конечностям ног и в итоге безрассудно разбиваются о прошлую лужу крови. тишину нагло разрушало лишь гудение ламп под потолком, всхлипы и пыхтение парня, что старательно выводил корявые буквы на его теле. акума терпел, сдерживая слезы, кривился от болевых чувств, лишь радуясь, что это не самая страшная пытка. это не простреленное колено. это не вонзенный нож в ступне. плоский живот дрожал под лезвием, подергиваясь от перехватывающего дыхания; глубоковатые порезы щипали. отстраняясь от своего дела, юноша взглянул на все это со стороны, прикладывая пальцы к губам и оценивая. теперь на плоском животе красовалась кривая надпись: «навсегда мой» — навсегда? — курсед поднимается, доселе сидя перед парнишкой на коленях. носом утыкается куда-то в ключицу, начиная оставлять множество поцелуев. шепотом вторит свой вопрос у самого уха, прикусывая мочку. — навсегда? навсегда? навсегда? — навсегда твой, — отчаянно опуская голову, акума прикрывает глаза, томно выдыхая от чужих поцелуев на своем теле, — отпусти меня, я буду спать с тобой, делать все, что ты захочешь..я больше не могу висеть здесь. — тело неприятно затекло, в туго перевязанные онемевшие конечности не поступала кровь, отхода от наркотиков и голод скручивали желудок вместе с плотью. кости ломило изнутри, боль по всему телу разносилась, словно яд, расплываясь по суставам. все это перемешивается, принося дикую боль уставшему парню. — я не хочу умирать.. — шепот разносится по подвальной комнате, оседая где-то в ее уголках. что-то подсказывало ему, что это финишная прямая, — правда, я хочу быть с тобой. — ты всегда-всегда будешь моим, ты же знаешь, что я люблю тебя? — курсед ластится к подвешенному телу, одной ладонью оглаживая оголенную поясницу, второй, с сжатым скальпелем, водит по низу живота, — безумно люблю, и ты никому не достанешься, — поджимая губы, сжимая челюсть, он протыкает тонкую кожу, слыша резкий рванный рык, вонзает острое лезвие глубже. ведет им вдоль, распарывая живот на несколько сантиметров вглубь, но до органов не доходя. алая кровь тут же своим теплом согревает кисть курседа, стекая тонкими струями по руке. акума даже не кричит, терпит, боится лишний раз испортить настрой парня. вспоротый живот звучит не так страшно, а боль почти не чувствуется. чутье не обманывало, — боже, я неимоверно рад, что провел с тобой все эти месяца. ты, ты лучшее, что я мог встретить в этом чертовом мире. боже, сережа, ты даже представить не можешь! — он безумно кричит в самое ухо, резко вынимая медицинский предмет из чужого тела и разрезая свою ладонь. рана тут же раскрывается пуская темную жидкость, — мы всегда будем вместе, ты понимаешь это?! теперь навсегда, — курсед втирает свою кровь в только что сделанные порезы на чужом теле, смешивая кровь. сережа тихо мычит, сжимая челюсть и зубы до гула в голове от болевых ощущений терзания свежих ран. парень роняет медицинский инструмент, разрезая образовавшуюся тишину звонким ударом железа о бетонный пол. кровь начинает течь сильнее, накапывая в лужу чаще. — блять..я, — акума поднимает светло-зеленые глаза на парня, пытаясь поймать ответный взгляд безумных карих очей. в горле собирается кровь, торопящаяся выбраться наружу. вмиг силы покидают итак изморенное тело. он и не думал, что конец настолько близок. — кир, пожалуйста, — юноша до ужаса боится смерти. но в то же время понимает, что лучше уж такой исход, нежели он будет продолжать мучаться еще неизвестно сколько времени. на глазах слезы наворачиваются. несправедливо. не должен он так умереть. точно не от рук больного маньяка, что в последнее время так полюбился ему. нет. он мог умереть в глубокой старости, прожив скучную и однообразную жизнь, он мог героически погибнуть при выполнении важного задания, но уж точно не так. сколько раз он воображал себя героем, а в итоге смотрит в карие безумные глаза, утягивая уголки губ вверх. быть убитым тем, к кому так привязан больной любовью. курсед заносит ладонь вверх, с уже зажатым в руке ножом, выуденным из кармана, пронзая грудную клетку, попадая в самое сплетение сосудов разбушевавшегося сердца. губы подрагивают, он нервно улыбается, прокручивая холодное орудие. с чужих уголков губ начинает стекать кровь. — я-я, все же, люб-лю, — выжимая последние слова, акумов прикрывает глаза. уставшее, изморенное пытками, наркотиками, голодом тело с каждой секундой покидает жизнь, — ..тебя. голова безвольно опускается; смольные волосы свисают, прикрывая лицо. тело еще с минуту дышит, сердце отбрасывает последний марш-бросок своего танца жизни, в конце концов останавливаясь. теплая кровь накапывает со рта наклоненной головы; в левой части плоской груди торчит нож, сдерживая поток багряной жидкости. курсед делает шаг назад, неуверенно оглядывая это зрелище. неужели он решился? неужели он и правда это сделал? с хлюпающим звуком он вынимает из плоти орудие, проводя по лезвию языком и слизывая сладкую кровь, а после с силой вонзает обратно.

***

тяжелое дыхание разносится по подвалу, оно прерывается резкими вздохами полу-стонами и рычанием. соленая капля стекает по лбу, взмокшие волосы прилипли к нему, завиваясь на концах. все тело покрывается испариной, ладонь быстро двигается. тонкие пальцы зажимают в кольцо член водя по всему стволу вверх-вниз. не встает. — сережа-сережа, милый, посмотри на меня, — вторит юноша, укладывая свободную ладонь на холодную щеку побледневшего лица с приоткрытым ртом. он заправляет чужие волосы за уши, поднимая сомкнутые веки. безжизненные каре-зеленые глаза смотрят на него бездушно. курсед ускоряет темп, рвано выдыхая и спускаясь пальцами к приоткрытым губам с запекшейся кровью. мертвый, но все такой же красивый. резкий рык срывается с губ. он отворачивается, натягивая белье и штаны на бедра. поднимается с колен. рукой обвивает тонкую талию вынимая нож из груди еще мягкого тела, провисевшего так около часа. все еще теплый. холодное оружие летит на пол, ударяясь концом и ломая острие. тонкие пальцы, чуть подрагивая, прокручивают ключ, освобождая посиневшую кисть из оков железных наручников, закрепленных к потолку цепями. придерживает тело, свалившееся на него, отстегивает вторую руку, заваливаясь на пол. развязывает чужие ноги и взваливает на себя тушу, утаскивая наверх. заходит в одну из комнат, врубает телевизор, находя новостной канал. сам усаживается на постель, бережно укладывая сережу рядом, веки чужие опускает, закидывая руку на хрупкие плечи. совпадения приводят в смех. — «напоминаю, что в поиске без вести пропавших все еще находятся три студента военной-академии, — на экране мелькают фотографии пропавших парней, а курсед заходится ненормальным смехом сильнее, — просьба, если кто-то видел молодых людей или знает какую-либо информацию, обращаться по номеру, указанному на экране» — а-ха-ха, сережа, посмотри, тут тебя по телевизору показывают, представляешь? — курсед смотрит на побледневшее лицо, свободной рукой оглаживает впалую щеку, потерявшую жизненный румянец; заправляет волосы за уши вновь и мягко касается губ, заводя в односторонний поцелуй. сам глаза от наслаждения прикрывает, размеренно дыша. до последнего эти губы будут самыми желанными и любимыми. тоска нападает уже через несколько часов, когда осознание приходит в голову, размазывая разум по стенкам черепной коробки. сережа мертв. он больше не скажет лишнего слова, не пискнет, не будет стонать, не будет просить о пощаде или добавке дозы, не будет ластиться к нему в припадке веществ. не будет говорить слов любви. — сереж, очнись, пожалуйста, — горячие слезы опаляют щеки. курсед тормошит еще мягкое, но уже холодное тело, за плечи, пытаясь привести в чувства. — я все осознал, пожалуйста, проснись. хватит притворяться, — лбом упирается в солнечное сплетение и гулко воет от тоски и обрушившейся грады боли на плечи.

***

— алло, я вас слушаю, — на другом конце провода отвечает женский уставший голос. слышны клики клавиатуры и рабочей возни, — ало! я слушаю вас! — ха, — курсед накручивает темные волосы на тонкие татуированные пальцы, держа телефон у уха и тяжело дыша в трубку, — здравствуйте, это полиция? — да, что у вас случилось? я вас слушаю. — я..я знаю, где сережа акумов, — юноша обегает взглядом лицо парня, заостряя внимание на пышных ресницах и пухлых посиневших губах, — я бы хотел, вам сознаться, — тихий смешок слетает с губ, а следом тяжелое дыхание. — у вас есть какая-то информация о пропавшем студенте? — женщина нахмурилась, вслушиваясь в томное дыхание на том конце, — говорите. — я..на самом деле это я украл его, — юноша укладывается удобнее, — просто я очень сильно его любил и не мог больше терпеть, как другие смотрят и избивают его. — это какая-то шутка? молодой человек, это полиция, здесь розыгрыши ни к чему.. — нет, послушайте! — курсед нагло перебивает, — я, это я украл его! пожалуйста, приезжайте. — он называет адрес своего местонахождения и скидывает трубку. сотрудница тяжело выдыхает и потирает виски. шутка, не шутка, проверить стоит. любая информация важна, в любом случае они сейчас же пробьют номер сотового. — виталь, возьми наряд незанятых полицейских, съезди по этому адресу. неизвестный сказал, что пропавший сергей акумов находится там, — она протягивает листочек с адресом мужчине, — нес бред, что это он его украл, но что-то это выглядит, как розыгрыш. если найдете кого-то там, разузнайте, наложите штраф за ложный вызов. — я думаю, что все таки стоит проверить. — мужчина надевает фуражку, заходя в комнату отдыхающих полицейских.

***

курсед держит лезвие в руках, чуть подрагивает. да, стоит покончить с этим. осознание безысходности накрыло с головой. этот резкий необдуманный шаг был глупостью. стоило провести чуть больше времени с сережей. острое лезвие оставляет за собой продольную линию, раскрывая слой кожи и мяса до самой кости. теплая кровь вмиг окутывает руку. со второй было проще. жжение неприятно разносится по всему телу. у него есть всего несколько минут. аккуратно укладываясь на постель с уже охладевшим телом, юноша крепко обнимает акуму, окутывая в своих объятиях, пачкая постельное белье и бледное тело в собственной крови. — сережа, мой милый, прости меня за все, прошу. я считаю, что умереть нам будет проще, все же, где-то там мы сможем быть вместе. никто нам не помешает. а я всегда буду любить тебя, правда, обещаю. — он делает небольшую паузу, неловко касаясь хладных губ. — ты не достанешься никому, ни мне, ни другим. я отдаю свою жизнь, потому что не смогу существовать без тебя. если честно. я уже скучаю. — юноша чувствует резкий упадок сил из-за обильного кровоизлияния. — прошу, только не злись на меня. — прикрывая глаза, некоторое время курсед просто наслаждается тишиной и спокойствием, обвивая тело и мелко целуя темную макушку. вскоре его сердце замедляется, оставляя напоследок свой последний удар жизни.

***

полицейская машина паркуется у небольшого домика в лесной местности. трое полицейских выходят из машины, рейз в том числе, так как теперь он стажируется в полицейском офисе. снимая огнестрельные орудия с предохранителей, мужчины проходят в дом, с открытыми дверьми, настороженно. осматривают все комнаты на первом этаже, вызывая наряд покрупнее. дело пахнет серьезно. темноволосый студент медленно поднимается на второй этаж, вслушиваясь в тишину. ничего. лишь сквозняк из открытого окна в комнате с настежь раскрытой дверью. аккуратно входя в помещение, юноша резко делает шаг вперед, направляя оружие. — твою мать..— его взгляду предстают два умертвленных тела, лежавших в обнимку. курсед широко улыбается, с окровавленных рук стекают остатки крови. в его объятиях посиневшее тело с перевязанным коленом. сложить два и два хватает, чтобы понять, кому принадлежат эти трупы. на стене созерцает большая косая надпись, оставленная багровой кровью.

«навсегда вместе»