Миры меняются, когда глаза встречаются.

Глава 9

Линейный крейсер «Добивающий». Система Бестин.

      Доктор Юдрег провожал взглядом уходящих Рен, осторожно и с облегчением выдохнув. Широкие спины прикрывали собой идущего первым Верховного Лидера, но Юдрег не отправился обратно в палату к раненому Рену, пока звук шагов рыцарей не затих, отдаваясь эхом в пустынном коридоре медотсека.       Они пришли снова, возвышались черными монолитами, практически загородив проход, даже дроиды натыкались на носки их сапог, тараня преграду, потому как программой было заложено движение «от» и «до», а оно не предполагало, что эти самые Рен станут препятствием.       Черные, казалось, совершенно не обращали внимания на персонал, опасливо обходивший их по широкой дуге, стояли, смотрели сквозь визоры своих страшных шлемов, точно пытаясь проникнуть за матовую поверхность реанимационного блока. Они приходили уже четвертый день, молчаливые и пугающие, потом появлялся Верховный, потом они все вместе, несмотря на протесты Юдрега, направлялись к раненому, хотя он находился в специальной капсуле, введенный в особый специфический режим сна, стояли там минут пять, потом уходили. Этот странный ритуал нервировал персонал, но что-либо сказать не смел никто.       Сегодня раненый Рен был выведен из спецрежима, и впервые за пять дней открыл глаза. Маска и система жизнеобеспечения мешали ему не то что говорить (доктор и не сомневался, что он еще не мог), но и улыбаться, хотя попытки, как определил Юдрег, были. Зато темно-коричневые, почти черные, глаза, еще больные, еще с не совсем чистым взглядом, всматривались из капсулы через прозрачный купол, а вот тут доктор, кинув взгляд на приборы, отметил, как резко подскочила активность всех важных показателей.       Верховный положил руку на купол капсулы, кивнул и направился к выходу. Раненый повернул голову (Юдрег удивился) и смотрел им вслед, а в этих темных-темных омутах, как в черных зеркалах, отражалось нечто, смахивающее, по мнению доктора, на посадочные огни какого-нибудь легкого крейсера.       Кайло, подходя к лифту, притормозил и обернулся к рыцарям:       — Полетите на Фондор, НОД-9 уже готов, пока сами не убедитесь, что все выполнено, согласно наших требований — корабль не принимать! И… полетайте там, что ли, где-нибудь… На Орд-Анталахе, кстати, регулярное прибежище пиратов и контрабандистов. Как раз успеете, Марч намерен блокировать ее через сутки, разбегаться эти крысы будут пытаться дружно и с боем, так что проверить наш новый корабль не составит труда. С вами полетит моя эскадрилья. Не в первый раз, сообразите там… Пару заходов и уходите, оставьте Марчу и его пилотам остальное. Еще раз, Курук, для тебя — только проверить боеспособность систем и все! Вы нужны мне на Бестине! Со мной останется Ап,лек.       — Я в порядке! — прогудел в вокодер Ап,лек, - даже накатить не прочь!       — Раз накатить, то в норме, — хмуро бросил Кайло, — произведешь на этих бесхребетных впечатление, заодно посмотришь… как там подчиненные нашего Хакса… вести себя будут, пока я с шакиринами вопросы недопонимания порешаю. Посмотрим, что хотят.       — Да мало ли что хотят! — возмутился Кардо, — Пару выстрелов по их курятникам и согласятся на все! Ты что, собрался выслушивать какие-то условия?       — Выслушаю, — с угрозой согласился Верховный, — теперь просто прийти и взять нельзя, потому что теперь за каждый шаг думать надо, да и удара в спину все еще ожидать приходится. Так что… выслушаем, а там — по обстоятельствам. Может и пару выстрелов. Не должны бесхребетники корчить из себя основателей миров, это не тот случай. Нам нужна имперская база и верфи, им, видимо, гарантии, что их курятники никто не тронет. Ну, а мы еще и кореллианский торговый путь контролировать будем, так что, парни, вы свои азарт попридержите...       Кайло вдруг замолчал, стоял, опустив голову. Рыцари переглянулись, потому что вокруг потоки Силы буквально закручивали водоворот из энергии, который отдавался в каждом холодно-горячо-холодно, как порывы ветра то из пустыни, то с ледяных пиков гор.       Сам же Верховный медленно сжал руки в кулаки, а уголок губ дернулся. Курук толкнул Ушара под локоть, тот только кивнул на Кайло. Траджен посмотрел сквозь визоры на Кардо, а Ап,лек не отрывал взгляда от Рена. Через несколько секунд эти порывы успокоились, Кайло молча вошел в лифт.       То, что после того боя на Сокорро что-то происходит, Рен заметили сразу. И дело явно было не в пропаже Хакса. Дело было в мусорщице. Именно тогда, на Сокорро, Кайло вдруг замер, оставив попытку открыть добытый в развалинах контейнер, а все Рен почувствовали это самое «холодно-горячо-холодно», только как волнение в Силе, словно разгоняющийся раскаленный пустынный ветер. Это ощущение присутствия Чувствительного в Силе, накатывало все сильнее и сильнее!       Магистр быстро двинулся к выходу, Рены, обменявшись взглядами, за ним. Прямо у узкого прохода меж клыков-останцев, окружавших священное, по мнению кочевников-бархулаев, место, садился обшарпанный кореллианский грузовик YT-1300.       Вот тут порывы в Силе достигли скорости урагана, потому как эмоции Кайло, идущего навстречу кораблю, бушевали в Силе не хуже атмосферных штормов Скуарры.       Девушка, вышедшая из грузовика, остановилась, застыла, как сжатая пружина, рассматривая Рен, буквально полыхавшими от негодования и отменной злости взглядом, а потом сдернула с плеча посох и …       Тут рыцари буквально впали в ступор от того, с какой дерзостью она кинулась на Кайло, и еще от бушевавшего между ними «холодно-горячо-холодно».       Но не эта наглость и какая-то остервенелая самоуверенность, с которой она пыталась достать Кайло, заставили смачно выругаться на разных диалектах рыцарей. То, что девчонка буквально была окутана Тьмой, расплескивая эту Тьму при каждом движении, видимо, от переизбытка эмоций ничего в мусорщице не держалось, привнесло некоторое оживление, а Викрул даже хохотнул: "Гляди, как старается! Эх, как ей хочется всего и сразу! Прямо на эндорскую козочку похожа, ни хрена не просчитывает последствия, бодает сразу, потом думает, а как это меня уже на вертеле-то жарят, я ж такая крутая была!" Рены заржали, чем привели "козочку" в исступление, а вот Верховный поразил! Сам, как козел, резво так отпрыгивал и уклонялся, держа рукоять сайбера в руке, но так его и не активировав. Чем, собственно, и вызвал отчетливое недоумение у Ренов. Весело перестало быть, когда со всех сторон полетели выстрелы бластеров, и со всех щелей полезли эти самые кочевники...       А теперь, уже четвертый раз за эти пять дней, знакомые возмущения в Силе прямо тут, можно сказать вокруг, точно эта самая мусорщица не где-то неизвестно где, а совсем рядом. И Кайло нещадно злился! Уж кому, как не им знать, что в данный момент витает в Силе над Магистром Рен!       И, если Верховный все это время постоянно выслушивал рапорты, говорил, давал указания или совещался со своими генералами совершенно невозмутимо, сконцентрированный на том, что говорил или делал, то вот в промежутках… Между бесконечными докладами и совещаниями он загонял Рен в тренировочный зал и ожесточенно, до собственного изнеможения, изматывал их в очень жестком спарринге, требуя практически невозможного, использовать Силу! С каждым ударом он вколачивал в них свое требование, озвученное еще два месяца назад, когда он прямо сказал, что теперь они будут использовать тот потенциал, что у них есть так, как надо, и для других целей.       Сноук не заморачивался познаниями Рен, ему было достаточно, что чувствительность к Силе каждого позволяла выполнять его задания. Но тут Кайло переменил устоявшееся годами, взявшись с какой-то оголтелой решимостью говорить и объяснять то, что самим Ренам казалось вообще не нужным. За многолетнее существование рядом друг с другом, и друг за друга в бою, они прекрасно чувствовали и точно знали, что будут делать, владея тем оружием, к которому привыкли! Так нет же! Он заставлял их усовершенствовать именно навыки боя на мечах! Как будто это так важно! Какая вот разница — вибротесак Траджена, топор Ап,лека, коса Викрула или эти тренировочные мечи? Ушар своей дубинкой укладывал по трое сразу, а мачете он орудовал со скоростью истребителя в атмосфере! Курук виртуозно владел кинжалом, а Кардо, хоть и приверженец крошить все вокруг одним выстрелом, когда надо было, так же лихо кромсал противника коротким клинком! Однако этого Магистру показалось мало. Он выбивал из них лень, заставляя вспоминать все, что он когда-либо говорил и показывал.       С учетом всего произошедшего, Рены прикинули и пришли к выводу, что во всем виновата встреча с мусорщицей на Сокорро. Потому что столь ожесточенно-яростным они давно Кайло не видели.       Сейчас, сидя в Зале Советов, Верховный был хмур, смотрел требовательно, а стоящий перед ним полковник Гармут собрался, потому как никаких позитивных сдвигов в поисках Хакса не было. Он доложил о том, что в результате уже обследованных пяти систем удалось накрыть несколько перевалочных баз контрабандистов, на Мало зафиксированы и уничтожены скопления бандитских кораблей, которые неплохо устроились под патронажем одного из местных князьков. Судя по допросам пленных, этот самый князек готовился привлечь их для нападения на столичный город, чтобы свергнуть правительство и самому уже, по своему усмотрению, вести политику планеты. Пришлось вмешаться. Далее…       Кайло слушал вполуха, все эти побочные действия никак не проясняли ситуацию. Полковник Гармут знал, что его длинный доклад скорее раздражает Верховного, но даже данные разведки говорили о том, что никакого намека на что-то, происходящее в информационном поле, говорившее о том, что радетели за демократию чем-то воодушевлены, не было. Агенты, поднятые по тревоге, признаков нечто, что могло бы быть рассмотрено, как важное событие в рядах недовольных на основных республиканских мирах, не замечали. И никакой активности не наблюдалось.       То есть… Охотники убиты, два корабля пропали вместе с преступниками и Хаксом, но за пределы сектора Слуис они не выходили.       — Сколько еще времени вам понадобится? — глухо спросил Рен, пристально всматриваясь в полковника Гармута.       — Для досконального исследования — в пределах двух-трех недель. Даже учитывая, что корабли-носители перемещают сканеры-разведчики как можно ближе к системам или к самим мирам, но площадь каждого мира, плюс астероидные пояса, плюс луны, плюс…       — Ищите, Гармут, — прервал его Кайло, — и отслеживайте малейшие движения в Голонете, даже намек на нечто неординарное среди всех этих оставшихся, тут же реагируйте!       Глаза-льдинки Гармута уставились на Верховного:       — Только перед тем, как я отправился сюда, доложили, что в системе Керест сканер зафиксировал некий корабль, который тут же ушел в гипер. Идентифицировать его не представлялось возможным. Сам Керест… Очень сложный мир, плюс его луны… И корабль был один. Керест совершенно глухой мир, практически не исследованный…       — А Калаб? — вдруг спросил Кайло.       Все это время некий червячок, крохотный, но засел в сознании, снова и снова возвращая почему-то его именно мыслями на Калаб. Быть может он хотел… Нет! База заброшена! Охотники убиты именно там, и корабли ушли! А вот все равно. Гнусный червячок точил, точил… Кайло приказал еще раз обследовать и базу, и всю планету.       — Результат отрицательный, — доложил Гармут, — то, что мы ищем, кого мы ищем, там нет.       — А что есть? — вкрадчиво спросил Кайло, которого пространные речи Гармута, далекие от всего, что он ожидал, изрядно утомляли.       — Довольно далеко от брошенной базы, то есть места происшествия, патрульными было зафиксировано: на поверхности планеты, в совершенно диких и неисследованных местах… — Гармут стрельнул своими льдинками в глазах по лицу Верховного, сглотнул, потому как взгляд Кайло потемнел, понял, что надо как-то оптимизировать доклад, — посадочная площадка, очень узкая, примерно в двух километрах обнаружен аванпост браконьеров, данные, переданные сканером, мы отправили на экспертизу, которая показала, что да, это браконьеры. По характерным повреждениям деревьев, а также клеток с животными и жилых модулей, можно с уверенностью сказать, что это атака стаи кренов. Вероятно, крены прошли и по их кораблю, от него осталось только пепелище и кое-какие каркасные детали. Крены способны к очень серьезным разрушениям! Мы не стали вмешиваться, потому что это дело правительства Калаба, но доложили на Слуис-Ван. Ничего, похожего на базу, или иное место, где могли бы скрыться корабли, не обнаружено.       Кайло дернул щекой, крепко сжав подлокотник кресла. Кивком головы отпустил Гармута, обернулся к Ап,леку:       — Летим на Бестин.       Сам от себя не ожидал, что генерал, как оказалось, был ТАК нужен. Откуда у Хакса такое количество сведений о Галактике, Рен примерно догадывался. Рыжий коварный и хитрый лис впитывал в себя такое количество информации, что хранилище Оброа-Скай могло позавидовать.       Интересно, он спал когда-нибудь? Или даже ночами штудировал все, что видел в Голонете, и что находилось в архивах? Как бы то ни было, но это генерал дерзко и упрямо спорил с Верховным Советом. С опытными офицерами, которые знали Галактику, в отличие от Хакса, выросшего в Неизведанных регионах. Офицерами, которые служили Империи, и которые были стратегами и тактиками, но Хакс упрямо отстаивал свое мнение, чем приводил в бешенство адепт-генерала Прайда. Однажды они сцепились прямо на мостике флагмана, куда Кайло вызвал Прайда, чтобы тот доложил о подготовке резервов на Домире.       Хакс встрял, заметив, что пока эти резервы доберутся хотя бы до Внешнего кольца, то их помощь будет уже не нужна. На что Прайд свысока заметил, что и напасть незаметно на скопление живой силы и техники практически невозможно, тогда, как в Галактике кругом глаза и уши тех, кто не прочь взорвать и планету, достань они что-то, похожее на аксиальный суперлазер . А достать можно все, учитывая то, что тут происходит. Вот тогда генерал и указал, что, если вместо того, чтобы скакать по секторам, Прайд бы озаботился созданием целого ряда планет-крепостей, связанных между собой маршрутами и расположенными в стратегически важных пересечениях торговых путей, то и таскать резервы из Неизведанных регионов не пришлось бы. Прайд в ответ сухо высказался, что Хакс ПОКА командует флотом, а уж общее руководство…       Кайло посмотрел на Армитажа и поднял руку, останавливая Прайда:       — Что ты имеешь в виду, Хакс?

Неизведанные регионы. Система Иркалла. 17 ПБЯ 9:5

      — Что за чушь, Брикксет! — сказала гранд-адмирал, выслушав адмирала, — Почему вас всех тянет строго к Центральным мирам? Больше половины из них и так поддерживают нас, в чем смысл? Занять Центр, ввязаться в драку с остальными на клочке Галактики, чтобы потом устроить парад на Корусанте? Только не повторяйте мне избитую за тысячелетия фразу, что владеющий Корусантом - владеет Галактикой. Оставьте ее Новой Республике! Они разнесли там половину планеты, только чтобы потом гордо объявить, что Корусант принадлежит Новой республике. Можно подумать, что сенаторы Арбо и Бевикард, отстаивающие именно наши приоритеты, согласны с вами. Корусант имеет репутацию политического центра, но он — не вся галактика. И он и так на нашей стороне, а вот чтобы избежать того, что некие силы в лице всем известных семей и подконтрольных им корпораций и миров снова кинуться во внешнее Кольцо, чтобы именно там набирать себе армию, грабить караваны, захватывать корабли и переправлять оружие из всем известных центров приспешников этих республиканцев, мы должны не в Центральных мирах парады устраивать, а сделать так, чтобы перекрыть им максимальное количество путей. И эта самая республика, вновь возрожденная, совсем не главный противник. Конфедерация Независимых систем и Новые сепаратисты — вот эти вновь образованные государства и есть наша головная боль. Пока они только дистанцировались от Новой Республики и ясно дали понять, чтобы их системы и миры, а это очень много, Брикксет, категорически не принимают эту Новую Республику. Если эти два государства, по каким-либо внешним или внутренним причинам решат объединить силы, то тогда этому мертворожденному уродцу, Новой Республике, точно не выжить. Мон Мотма тоже это понимает. И будет делать все, чтобы взять контроль именно над торговыми путями...       — Это невозможно! — недовольно и вполне раздраженно высказался Брендол Хакс.       — Да? — гранд-адмирал резко обернулась, — Это вы так считаете! Но стоит вспомнить две вещи: Среднее кольцо дольше всех сопротивлялось Альянсу. Именно там они теряли и корабли, и армию. Именно в Среднем кольце подавляющее количество миров стояли на стороне Империи. Почему? Я отвечу. Потому что грамотное руководство моффов, потому что Среднее кольцо - это производство, стабильное благосостояние, поэтому те кучки провокаторов, которые пытались там кричать о рабстве и угнетении, о своих свободах, были просто задавлены патриотизмом. Я служила там, и прекрасно знаю, что происходило. И стычек с повстанцами там, до поры, до времени, практически не было. Так вот, второе — это пятьдесят восемь планет, которые еще в бытность начала колонизации были выбраны и развивались, как оборонно-разведывательные дозоры, то есть, фактически — планеты-крепости. И обустраивались они на точках пересечения всех основных маршрутов. Если взять за основу этот пояс лояльности Империи и занять стратегические для нас миры, то мы, таким образом, отрежем беспокойное Внешнее кольцо от Галактики, создав пояс относительной безопасности, и будем иметь полный контроль над всеми главными гиперпространственными маршрутами, а это — уже полдела. Распределение флота и сил, возможность защитить резервы, часть которых, я считаю, будет необходимо скрытно перебросить сюда из Неизведанных регионов... Гранд-адмирал нажала активацию и на суперпозиционном дисплее целеуказания все увидели карту Галактики, где вспыхивающими огоньками, словно ожерелье в пространстве, засветились контрольные точки. Линия огоньков была неровной, извилистой, захватывая и сектора Внешнего кольца, но обязательно в тех точках, где сходились, как лучи, торговые пути.       — Заметили? — спросила Рей Слоун офицеров, — Этот пояс из Орд-миров придумали не мы, но очень грамотно. Поэтому не спешите на Корусант, сначала — контроль над гипермаршрутами.       Она перевела взгляд поверх голов своих адмиралов и генералов. В дальнем углу, у стены, стоял Хакс-младший и еще несколько кадетов. Гранд-адмирал приказала, чтобы наиболее перспективные из них присутствовали на совещании. Впрочем, она приглашала кадетов и раньше, многие из них, уже в качестве офицеров, служили в различных подразделениях. Рей Слоун делала ставку не на старых вояк, а на молодое поколение, которое готовилось служить Новой Империи, рассудив, что именно они смогут переломить устоявшиеся стереотипы части офицерского корпуса, придерживавшегося радикальных взглядов.       Вступать в открытую конфронтацию с папашей Хаксом и его партией приверженцев старой Империи она не могла и не хотела, удерживая равновесие сил до того момента, когда новое поколение, воспитанное на идеалах Империи, но уже с человеческим лицом, заменит тех, кто никак не желал отступить от своих крайне жестоких взглядов относительно будущего.       Рей Слоун знала, что повторить роковые ошибки прошлого — это погубить Галактику.       Арми, как всегда жадно, вглядывался в то, что высвечивалось на дисплее, а через прозрачный экран СПД она видела, как вспыхивали знакомые зеленые искорки в его глазах.       Гранд-адмирал едва заметно улыбнулась, тут же встретившись взглядом с одним из офицеров. Пытливый взгляд. Надо узнать, кто это.

Линейный крейсер «Добивающий». Система Бестин.

      Кайло вспомнил, как усмехнулся тогда капитан Пивей, стоявший, как положено, позади своего командира. Хакс отлично знал, что Пивей - грамотный офицер, опытный, именно поэтому доверял ему управление кораблем.       — А вы что скажете, Пивей? — обратился тогда к нему Рен.       — К сожалению, адепт-генерала не было в один прекрасный вечер на совещании у гранд-адмирала Рей Слоун, поэтому он и не совсем понимает важность овладения мирами ОРД. А вот кадет Хакс внимательно слушал гранд-адмирала, не так ли? Я согласен с командующим, потому что считаю, что это тактически грамотный ход.       Хакс повернул голову, но не посмотрел на Пивея, зато посмотрел на Прайда. И эти скрестившиеся взгляды Кайло совсем не понравились.       Теперь, когда Хакс исчез, Кайло отчего-то постоянно думал о том, что их откровенная вражда и противостояние, неприкрытая ничем ненависть, после окончательного выяснения, кто из них круче в Тронном зале… Крифф! Он мог его пристрелить, пока Рен валялся без сознания! Мог! И не сделал этого! Чертов генерал! Кайло плохо знал всю эту толпу старших офицеров, ему нужно время, а этого времени нет! Хакс же, Кайло был уверен, в силу своей подозрительности, предубежденности и недоверия абсолютно ко всем, давно составил не только мнение, но насобирал столько досье, сколько смог. А смог он многое.       Процесс самоутверждения Рена еще не был окончен, его положение было твердым, но слишком мал отрезок времени, чтобы он позволил себе расслабиться. Да и никто не должен усомниться в его праве быть Верховным Лидером. Кайло учился быть политиком… И Хакс был нужен! Это походило на парадокс, но это было так.       Ап,лека Кайло взял с собой не случайно. Вопрос КАК охотники отследили сопротивленцев и почему прибыли на базу, волновал и не давал покоя. Охотники за кем? За Дэмероном и предателем? Возможно, награда за их головы была назначена, это факт, однако не настолько она была велика, чтобы трое охотников за головами ринулись в погоню. Для троих — слишком мало. Эти за такую сумму не работают. Был и второй вариант — Хакс. А вот тут уже тревожно. Способность Ап,лека к Зрению Силы помогала ему в бою, но теперь он будет использовать ее в другом качестве.       Способность чувствовать при помощи Силы в целом для Ап,лека это «видеть» не только противника в дымовой завесе, но и определять его эмоции. Ощущение! Вот что важно. Если целью охотников был генерал, значит, его надо искать! Потому что убрать Хакса без Рена — это выстрел вхолостую. Вряд ли тот, кто предпринял такие усилия не понимает этого.       Свалившееся за последние дни непредвиденное, вписывалось в рамки «личного», как оказалось. «Личное» Верховный Лидер вот уже почти два месяца как запретил сам себе. Потому что все изменилось. Потому что его «личное» отныне имело четкие границы, истекающие кровью, которая капала, капала, капала… И каждая капля прожигала его сознание — он больше никогда и никому не позволит вот так рвать в мелкие клочья его душу. ХВАТИТ! Он запретит себе, он сотрет даже малейшие воспоминания о прошлом, в котором ничего, кроме предательства, отверженности и боли. Он — один! И до проклятого Сокорро Кайло был уверен, что это, наступившее его настоящее, когда впереди то, что он ДОЛЖЕН успеть сделать, а на плечах тот груз ответственности за свое решение, его прошлое, в котором сгорала его душа, превратится в пепел.       Только почему-то он чувствовал обратное. В пепел превратилась его душа, а прошлое…       Ап,лек молчал, видя с какой силой Рен сжал кулаки, как склонил голову, и каким огненным смерчем в Силе кружило над ним отчаянье.       Рыцарь Рен отвел взгляд, уставившись на обводную панель «Ипсилона», на котором они летели вниз, к поверхности Бестина. Когда-то… Когда-то и Ап,лек шагнул во Тьму, чтобы не чувствовать того, что разрывало его самого, чтобы навсегда остаться там, отрезав себя от прошлого, у него была мотивация, и он сознательно сделал свой выбор. И ни о чем не жалел. Кайло… Он уже видел этот огненный смерч отчаянья, шесть лет назад. Бен Соло стал Рен, он тоже выбрал. Но… Зачем? Знал ли сам Кайло ответ на этот вопрос? Если все эти шесть лет он метался в этом огне?

Сектор Слуис. Система Калаб.

      Армитаж перестал давить на шею коленопреклоненного доктора, не отводя взгляда от Слайка.       Позади него совсем тихо вскрикнула Роуз, зажав рот ладошками, Хакс развернулся на звук вместе с Бошем, который пролетевшим хвостом стегнул по плечам смуглолицего красавчика.       — У-у-у-ф…,- наконец, выдохнул-вздохнул Руди, пытаясь встать.       Генерал снова поднажал на его шею, перелезая через доктора, протискиваясь в двери (Руди-то не маленький, загородил проход), Бош под мышкой генерала недовольно уркнул, что его туда-сюда телепают-то?       Хаксу было все равно, что там подумает Слайк, что там скажет Руди, потому что какое-то странное чувство полу-азарт, полу-глупость с примесью непозволительного, запретного, совершенно недостойного, но куражистого какого-то задора, щекотало в душе. Генерал в этот момент совершенно забыл о том, что он собирался окатить Тико слегка ледяным высокомерием, спросив ее, как она себя чувствует.       Этот ее заливистый смех, взорвавший в Хаксе какие-то тайные склады боеприпасов, ударной волной долбанул по сознанию…       Роуз стояла в тени стены, рассеянный свет из холла мягкими полутонами ложился на ее лицо, плечи, стекал приглушенным сиянием по светлой короткой рубашке, оттеняя кожу обнаженных рук и ног от колен. Босые маленькие ступни переступили, шагнув совсем к стене, потому что генерал, подхватив Боша на руки, возник из дверного проема, сразу же надвигаясь на Роуз:       — Мы просто гуляли, — с каким-то ожесточением сказал Армитаж, — с Бошем!       Тут он протянул руки, продемонстрировав Тико вцепившегося в рукава передними лапами ускена, с прижатыми ушами и таращившего все четыре зеленых глаза на девушку.       — У-а-а-ау, — разинул пасть Бош, сморщив черный нос.       Роуз во все глаза смотрела на котенка, потом на Хакса, совершенного другого в этой простой одежде, и с маленьким ускеном на руках.       Другой Хакс? Да нет, же! Другой… Потом Тико снова смотрела на Боша, почему-то в мгновение засмущавшись от этого нового Хакса. Она совершенно ничего не понимала, кроме того, что генерал что-то сделал с Руди, Руди больно, этот жестокий Хакс что-то задумал? Стоит, весь всклокоченный какой-то, челка на глаза, а из-за рыжих ресниц… Этот огонь! Роуз прислонилась к стене, на секунду испугавшись, а потом… Потом в душе полыхнуло так, что теперь Хакс, завидев этот колючий звездный свет в обисидановом мраке ее глаз, выдохнул:       -Хух! Мы гуляли! И мы не понравились доктору! — почти язвительно, как привык, добавил Армитаж, перехватив Боша поудобней. Все ж он тяжеловат…       — Как вы можете! — позади генерала возмутился Руди.       — Домой иди, — донесся тихий голос Зозидора, — мы тут разберемся.       — Зачем ты его ударил? — прошептала Роуз, — что он тебе сделал? Я видела…,- и она насупила бровки, смотря упрямо-недовольно.       Хакс хотел было съязвить, хотел как-то задеть ее, она смеялась так… как колокольчик радостно звенел, улыбалась, значит, этому… и он хотел… Шип в его душе провернулся раз, другой… Взгляд блуждал по ней, осматривая ее с головы до ног, и вместе с этим взглядом заливало всего Хакса внутри странным горячим ливнем из чего-то горько-сладкого, тарабаня в сердце гулко и отдаваясь где-то в горле эхом…       Она боялась его? Человека, который жаждал смерти Роуз и ее друзей? Нет! Она ненавидела его! До какой-то холодной ярости… Там… В другой жизни… Сейчас одна ее часть возмущенно шипит внутри, только почему-то уже не кусается злостью, она боится, что больше не вспомнит, почему она должна его ненавидеть? А вторая… Она не знала, куда деваться от этого его взгляда, с золотистыми сполохами в темно-зеленом омуте. Крайт-дракон ошпаривал своим огнем в глазах, так, что мурашки от шеи вниз по спине… И куда-то исчезло ее негодование, ее желание сказать ему что-то такое, чтобы уколоть, чтобы побольнее, чтобы он не стоял тут… Только вместо этого переливами звенел колокольчик внутри, заглушая то, первое, шипящее и кусучее… И вместе с переливами теплые волны накатывали, как море на берег… «Он, наверное», — подумала Роуз, — «снова явился, чтобы… Чтобы что-о? Это я, наверное,… я точно… я не знаю, что делать…»       «Я уже поступаю, как дурак, не иногда», — подумал Хакс, вдруг очнувшись, — «я уже веду себя как дурак… постоянно…»       Он молча развернулся, держа на руках Боша, и ринулся мимо Слайка, опершегося плечом на стену холла, на улицу. Бош пискнул жалобно, когда Хакс прижал его к себе, тут только генерал остановился, вдыхая совсем прохладный воздух, подставив лицо под свежий ночной ветер и закрыв глаза:       «Или я сейчас же… сейчас же… немедленно! Мне просто надо взять себя в руки! Мелкая дрянь совершенно дестабилизирует ситуацию…», - Хакс опустил Боша на траву.       Маленький ускен весело побежал к возвышавшемуся грозной тенью Наблюдателю, а Армитаж обернулся. Слайк не спеша двигался к нему, все так же держа руки, зацепив большие пальцы рук за пояс:       — Я вот думаю, — невозмутимо сказал Зозидор, подняв голову вверх и рассматривая звездное небо над ними, которое проглядывало в прогалины густых крон деревьев, — что, в принципе, ход Бошем был неплохой, но, — тут Слайк оторвался от созерцания звезд, в ночи его глаза блеснули, он едва заметно улыбнулся, — реализация, знаешь, лично мне показалась… ты уж извини, генерал, но дурацкой. Доктора зачем ткнул? Он, между прочим, хороший парень, а ты его под дых. У тебя и так репутация в глазах Оди не слишком, а тут ты еще и с Руди невежливо…       То ли прохлада ночи, то ли свежий ветер, но детализация своих действий, тут же четко и быстро проанализированная мозгом, привела генерала в боевую готовность:       — Наша с Бошем прогулка была обусловлена желанием узнать о степени восстановления Тико, — убежденно (сам себе) ответил Хакс, мысленно отметив, что не убедил (сам себя).       — Да я понял, — кивнул Слайк, — провожая взглядом Наблюдателя, вышагивающего по тропинке.       Песочно-полосатая шкура казалась лишь пляшущими тенями в ночи, а рядом бежал Бош, похожий на сгусток сумрака в бледном свете звезд.       На душе было отчего-то так паршиво, что Армитажу приходилось прикладывать усилия, чтобы блокировать странные и почти пугавшие его ощущения в себе самом. Зозидор, глядя, как он отрешенно и напряженно всматривался в темноту леса, заведя руки за спину, вдруг тихо и мягко сказал:       — Устал я что-то сегодня, пошли домой, Армитаж… - Слайк слегка похлопал генерала по плечу, проходя мимо, и двинулся по тропинке вслед за ускенами.       А Хакс остался стоять, пораженный и этими словами, и этим жестом старика, которого он почти не знал. Зозидор Слайк, бунтарь и хулиган, объявленный Республикой преступником только за то, что отправился помогать сектору Слуис, приславшему сигнал о помощи… Зозидор Слайк, который вывел из-под удара Альянса своих людей и навсегда остался здесь, чтобы больше никогда не взлететь к звездам… «Пошли домой, Армитаж…»       У Армитажа не было дома, и не было того, кто мог бы его позвать… Каждая минута среди этих странных людей, в этом странном месте, на этом диком мире, словно удар таранного орудия, пробивала бреши в его защите. В выстроенном вокруг себя монолите. Армитаж много лет не позволял себе даже вспоминать, не то что заглядывать туда, за идеальные фортификационные сооружения, замуровавшие его память, и его самого, того Армитажа, нет, Арми, которого уже нет и быть не могло. Потому что в том мире, где сейчас существовал Хакс просто неприемлемо даже малейшее отступление от тех правил, которые он усвоил. В его нынешнем мире, из вакуума и ледяного холода Космоса, новейших технологий и оружия, конечной цели и жесточайшей самодисциплины, всему тому, что было «до» не было места. Даже крупиночке, даже микроскопической пылинке. Но его нынешний мир начал рушиться… Когда? Когда мелкая дурковатая дрянь сказала: «Вставай! Что ты уставился, вставай и иди за мной! Я выведу тебя в лес, а там, как тебе повезет. Скажу, что ты сбежал. Сумеешь спрятаться, значит, повезло …»? Нет! Его мир начал рушиться, когда черные локоны касались его груди, пока она там копалась, с его ожогом, осторожничала, зачем? Странная бешеная ксава, не боялась так близко… Она тогда чуть развернулась, чтобы было удобное подсунуть пласт бакта-пластыря под одежду, и Армитаж увидел, тот самый медальон, половина листа снежного винограда… в расстегнутом вороте ее комбинезона, и уходящую вниз, в темноту ткани, ложбинку между грудей, двумя округлыми холмиками возвышавшимися над ней. Эта цепочка на ее шее, а ее пальчики были прохладными и такими… успокаивающими, и огненный вал от выжженного куска плоти, растекавшийся по всему телу так, что ему казалось, что он не выдержит этой боли, стал стихать…       Хакс помотал головой, пытаясь сбросить эти мысли, но мозг отказывался включать защиту! «Пошли домой, Армитаж…» Сквозь треснувшие в душе монолитные блоки его сознания, просачивалось что-то, густое и теплое. И Хакс испугался. Потому что он забыл, что это, и не понимал, что делать.       Он прекрасно знал кто он и откуда. Незаконнорожденный ублюдок, мать которого какая-то почти необразованная кухарка, которую папаша Хакса использовал для воспроизводства наследника, потому как его собственная жена наследниками не наградила. Ни о какой отцовской миссии речи не шло. Брендол Хакс вдолбил это маленькому Хаксу сразу же, как тот стал что-то соображать. А стал он соображать очень рано. Хаксу старшему нужен был генетически близкий отпрыск, чтобы сделать из него то, что хотел бывший комендант имперской академии Арканиса, и куратор I ступени в проекте «Харвестер». Одаренных, чувствительных к Силе детишек, после психологической обработки вскоре забирали в другое помещение, куда вход коменданту был заказан, но он решил основать собственный проект, чтобы выслужиться и доказать, что его методика способна и из обычных детей сделать беспощадных, преданных универсальных солдат, которым не будет равных.       Армитаж его разочаровал. Во всех смыслах. Он рос тихим, застенчивым, улыбчивым, не устраивал истерик, не топал ножками, требуя «дай!». Его было сложно оторвать от матери, когда комендант являлся с визитом и дергал того за ручонку, оттаскивая от безропотно подчинявшейся Брендолу женщины, и упрямо сопел, смотря зелеными глазищами, наполненными слезами, когда этот злой и недовольный дядька обзывал его хлюпиком и тряпкой. И говорил, что он все равно выбьет из него всю дурь, что вложила в него его мать… И на протяжении всей жизни Армитажу не давали забыть, что он незаконнорожденный. До определенного момента. А вот потом… Когда он доказал себе, всем, что он сможет подняться к вершине власти, когда генерал Хакс стал одним из очень немногих, кто имел прямой доступ к Верховному Лидеру, когда в его власти оказались все те, кто не давал ему забыть кто он и откуда…       Армитаж мало помнил ТО свое детство, ТОТ дом, ТОТ мир. Отчасти, потому что сам старался стереть воспоминания, потому что они мешали ему, мешали, тревожа и пробуждая чувства, которым не было места в его другой жизни. Отчасти эта самая «другая жизнь», где кроме злобы, побоев, унижений, издевательств и жестокости ничего и не было, стирала память, не оставляя места для того прошлого, где все было по-другому.       Однако Армитаж оставил себе крохотный кусочек памяти, потому что считал, что именно он будет тем маяком в будущем, которое наступит!       «В давние-давние времена, о которых уже никто и не помнит, говорят, на Арканисе жили лисы-оборотни. Вот почему настоящие арканисцы такие огненные, Арми. И, говорят, что когда пришли люди со звезд, они устроили охоту на лис, истребили почти всех, а потом стали тут править… Они понастроили города, заводы, корабли… А ведь наш мир полон зеленых долин, лесов, даже вода в реках сияет изумрудами. Солнце с тех пор редко светит много дней подряд, говорят, что лисы-оборотни как-то могли говорить с солнцем, и оно светило ярко и часто… Все, что нам осталось от лис — солнце в волосах и способность выживать, чего бы это нам ни стоило… Но однажды… Однажды лис-оборотень вернется… Так гласит легенда.»       Хакс уже не помнил ее лица, не мог вспомнить, только голос. И то, как раз в году, она надевала зеленое платье, покрывала голову зеленым покровом, одевала Арми в зеленый костюмчик и смешную шляпу и она шли на площадь, где было весело и зелено. И в этот день всегда светило солнце. Они ждали лиса-оборотня.       Тридцать две системы в секторе Арканис, восемь из них уже давно захапали себе хатты и бандиты всех мастей, Республика туда не лезла. Там вольготно жили мрази и подонки, туда свозили награбленное, делили добычу, заказывали убийства, обучали убийц, торговали оружием, наркотиками и рабами. А вот еще тринадцать систем принадлежали именно тем самым людям со звезд, которые когда-то пришли и остались. И считали себя хозяевами миров. Там правили Старые династии. Эти самые династии уже давно поделили Галактику, присвоив себе то, что они открыли. Королевские дома из Центральных Миров.       Арканис стал столицей Регентских миров, где правила автократическая монархия, власть принадлежала одной семье, и эта семья устанавливала свои законы, решала, кому жить или умереть, потому что сама была и законодателем, и судьей. Все эти императоры, императрицы и их дворы, напыщенные, высокомерные, чванливые… Но кто больше всех кричал в галактическом Сенате о демократии и кто больше всех был недоволен, что Республики больше нет. И это они, богатейшие семейства галактики, стали у руля мятежников, чтобы снова быть у власти. И им это удалось. Но не теперь!       Армитаж хотел вернуться на свой мир, и очень хотел увидеть, как эти спесивые, породистые отпрыски королевских домов будут неприятно удивлены, что их прошения и заверения будет принимать он, незаконнорожденный сын кухарки, генерал Армитаж Хакс. У которого не было дома, и который забыл, что когда-то очень давно, кто-то и ему говорил: «Арми, пошли домой!»       Бош урчал от удовольствия так, что слышно было еще за десяток метров до границы из живой изгороди, за которой стоял дом Слайка. Ночью никакого освещения в поселке не было. Верхние окна плотно закрывались, боковые, у кого они были, укрывались ставнями, опускавшимися наглухо. Все вокруг было освещено только светом звезд, и отраженным, желто-оранжевым, от диска Луны, которая вскарабкалась уже по небу, и висела теперь, похожая на гигантский круглый глаз, над лесом.       Бош лежал рядом с Наблюдателем, почти невидим, но, судя по тому, как дергался кончик хвоста большого ускена, маленький ускен спать не собирался, игрался. Терпение Наблюдателя, поистине, было безграничным, потому что Бош лазил по нему, как по холму, цеплял зубками кисточки на ушах, мял лапами полосатый бок, нагло укладывался между лап ускена, так теплее было.       Слайк стоял в темноте проема входной двери, сложив на груди руки:       — Идем, — сказал старик, кивнув за свое плечо.       Только когда входная дверь была плотно закрыта, Слайк включил свет. Хакс прошел за ним за одну из тех дверей, где он еще не был. Еще холл? И выход на другую сторону дома. Армитаж только видел темную тень зелени деревьев, но считал, что это лес, вплотную подступавший к строению. Ошибался. Тут был настоящий двор, еще три строения, укрытые в зарослях, какие-то сложенные горкой бревна… Слайк пошел дальше, по едва заметной тропинке, судя по тому, как свободно росла тут трава среди камней, которыми выложена дорожка, этим путем ходили не часто. Среди каких-то невысоких, с кривоватыми стволами деревьев, обвитая чем-то вьющимся и с сильным цветочным запахом, стояла беседка, но Армитаж почему-то подумал, что это место совсем заброшенное…       Слайк уселся на скамью внутри, смахнув толстый слой сухой листвы, в темноте он был едва различим:       — Садись, генерал, все лучше, чем ты снова будешь мотаться туда-сюда по дому, и сам не уснешь, и мне не дашь… Да-а… давно я тут не был… — голос Слайка звучал как-то глухо, отлично от того обычного тона, который слышал Армитаж.       Хакс присел рядом, убрав сухие листья и поднял веточку с сидения, крутил ее в пальцах. Чувствовал, что в темноте Зозидор смотрит на него…       — Ну, давай, расскажи мне, кто ты, откуда. Я тебе за эти дни наше расположение показал, не скрыл, теперь должен знать, что к нам за гости пожаловали.       Генерал молчал, потому что отвечать на эти вопросы не желал.       — Дом твой где? — спросил старик.       — Мой флагман - мой дом, — выдавил Хакс, — на наземных базах у меня тоже есть свои личные апартаменты…       — Про апартаменты я и не сомневаюсь, — усмехнулся Слайк, — расписывать обстановку в них не стоит, я спрашиваю, дом твой где, кто тебя там ждет?       Простой вопрос Зозидора как сконцентрированный удар трех таранных пушек… Можно было и не закрывать глаза, все равно темно и не видно, но Армитаж закрыл. Детонация его памяти, как мощный взрыв, и только пламя перед глазами…       — Нет, — сказал генерал, — у меня есть только мой долг.       — Угу, — хмыкнул старик, — долг, значит… А мать, отец как же?       Пламя в сознании гудело так, что Хаксу показалось, что он почти не слышит Слайка, он пересилил себя, понимая, что говорить что-то надо:       — Мать я не помню и не знаю, что с ней, а Хакс… он увез меня, когда мне было пять лет. Его нет больше! — сквозь зубы закончил Армитаж, а веточка в его пальцах переломилась пополам. Генерал отбросил эти половинки:       — Послушайте, Слайк, я понимаю ваше желание вывернуть меня наизнанку, но, думаю, это лишнее, я не собираюсь задерживаться здесь, и я не собираюсь даже вспоминать о вашем прозябании в этих дебрях. Это ваше дело, к моему делу, ваша жизнь тут не имеет никакого отношения. Все, что меня интересует — как нам отсюда выбраться.       — Нам? Ты сказал «нам»? — теперь в голосе старика зазвучало что-то резкое, — насколько я понял, девушка не горит желанием общаться с тобой. И мы не для того ее лечим, чтобы потом ты… — тут Зозидор замолчал, оборвав сам себя, — Я ведь не враг тебе, генерал, если ты еще не понял. За тридцать два года мы встречались с чужаками два раза. То, что вы тут — это третий и первый, что кто-то вообще видел нас, наши дома, наши поля… Я не заходил сюда с тех пор, как мы с Наблюдателем овдовели… Пять лет уже. Мы вот тут с ним… одни. Я-то все воевал, все порядок устанавливал, все думал, что без меня Галактика ну никак не справится. Да и сколько нас таких было… Только тут и сообразил, что уже… за сорок мне… Сын наш родился уже здесь. Для меня… для меня оказалось главным в жизни. В ту часть дома, где ты не был, я тоже не хожу.       Зозидор помолчал, а Армитаж почти физически ощущал повисшее в этой тишине напряжение.       — Контрабандисты. Облюбовали себе местечко, за холмами. Тогда там никаких наших постов не было, с востока гряда, крутая, скалистая, мы считали, что своего рода прикрытие. Да и никто сюда, на этот материк не суется. Поэтому не знали, что они там… Три корабля. Лагерь свой разбили. Тут удобно, у Алмара переходная контрольная точка. Маяки еще имперцы ставили, а сейчас уже никто не помнит о ней. Да и сам сектор Слуис далеко от торговых путей. В общем, глянулось им тут. Откуда вы пришли, с запада, там лес плохой. Темный, опасный, много дряни всякой водится. Здесь, за холмами, лес совсем другой. Дряни хватает, но терпимо. У той гряды заросли джибукка. Плоды созрели, вот наши и отправились. Впятером. Моя жена Бьюш, сын с невестой, Вески с женой. Мы сигнал-то сразу увидели. Бьюш… успела. Арса, ее ускен, сама раненая, но вместе с ней как-то доползла, поджечь успели. Грен, мой сын… - Зозидор говорил отрывисто, резко, а Хакс слышал, как тяжело он дышит, — Грен сказал, что они забрали Неи и Лавель, и они прилетели с востока, из-за холмов. Там три трупа были, ускены постарались. Пока их бластерами не пожгли. Вески сказать ничего не мог, потому что его первым убили.       — Что вы с ними сделали? — спросил Армитаж.       — А ты как думаешь? — усмехнулся Слайк, — Убили, всех, а потом сожгли все. И корабли, и лагерь. Женщин только наших мы не смогли спасти… Опоздали мы… Так что… ты не удивляйся, что так вас приняли…       Хакс смотрел в темноте на старика, укладывая в памяти то, что услышал, а старик смотрел на Армитажа, словно ждал, что тот скажет, но Хакс молчал. Разве ему не все равно? Он прекрасно знал, что творится на тысячах миров, где все эти контрабандисты, пираты, просто банды, чувствовали себя совершенно свободными, и безнаказанно творили все, что хотели. Нет! Ему не все равно, оказывается! Абстрактные сухие цифры рапортов разведки и аналитиков облеклись в конкретную форму, в конкретные судьбы, сосредоточившись в судьбе одного человека. Зозидора Слайка.       — Ты вот не спросил, почему Бош один остался?       — Есть несколько вариантов, не так ли? — ответил Армитаж, — Думаю, сейчас остался один, все остальные уже отпали. Это второй раз чужаки, и это совсем недавно. И я думаю, что это довутины…       — Значит, видел их? — спросил Зозидор.       — Браконьеры. Да, видел.       — От того места, где я вас нашел, далеко?       — Не знаю, но могу подумать, тогда скажу точнее. Мне надо все вспомнить и просчитать…       Армитаж скорее понял, чем увидел, что старик кивнул головой:       — Ускены, когда дите рождается, а у них только один рождается, да и то раз в четыре-пять лет, уходят, чтоб не мешал никто. Он охотится, охраняет, кормит. Она с котенком. Когда два месяца исполнится малышу, возвращаются. Мы привыкли. В поселке всегда ускены, но не все около домов, мы их не держим взаперти. Они знают службу, позовешь, — приходят. Две недели назад мы с Наблюдателем к холмам направились… Травочки насобирать. А тут услышали, как Юош рычит страшно, они, ускены друг друга хорошо слышат. Прав ты, генерал. Довутины это, двое. На спидер-траке с гравиплатформой. Скорее всего, Юош не рядом был с Ралой, видимо они ее усыпили, но доза не сразу подействовала, бросилась она на них, пришлось ее убить, а Юош одного хвостом, шипами, убил, второго разорвал, но тот успел выстрелить, так их и нашли. А Бош там орал сидел, в логове. Так еще двоих ускенов потеряли. — Слайк замолчал, смотрел в сторону светлеющего на фоне темноты беседки входа.       Слышно было, как стрекотали цифики, какие-то птицы кричали вдалеке, лес вокруг жил своей жизнью. Только поселок спал спокойно, потому что люди знали, что где-то в этой ночи их покой охраняют умные звери.       — У них лагерь, хорошо замаскирован, оборудован, посадочная площадка. Мы видели девятерых. Люди, довутины, криши. Биосканеры, — добавил Хакс, — видимо, выставляли определенный режим и запускали. За ускенами отправили двоих, решили, что справятся. Хотя на такое дальнее расстояние… — Армитаж подумал, вспоминая лэнды браконьеров, — Рискнули. Двое пропали, что неудивительно, потому что их тяжелые лэнды высоко не поднимутся, и скорость в том лесу минимальная. На поиски не отправились, тут тоже все понятно. Не вернулись, значит, риск не оправдал себя. Ну и гонорар обещанный поделят уже на меньшее количество участников. Они ждут корабль, клетки полные. Но, насколько я понял, лагерь стационарный. И прибудут другие.       Слайк цыкнул, погладил подбородок, слова Хакса явно не слишком приятная новость.       — Эта одежда, что вы дали мне, вашего сына? — тихо спросил Хакс.       — Да. Мать зимой шила, новое все, думали, свадьбу осенью сыграем, успею я еще внуков увидеть… Брезгуешь? — в голосе старика послышалась горечь.       — Нет, — твердо ответил Хакс.       Привыкший к жестокости, не доверявший никому и ничему, Армитаж сейчас чувствовал себя несообразно своей устоявшейся системе поведения, своей градуированной шкале оценке ситуации, в эту минуту они не работали. Потому что эхо детонации от «пошли домой, Армитаж», и тем самым, густым и теплым, что разливалось по крови, от того, что старик рассказал ему личное, которое, наверное, тоже не хотел вспоминать, отражалось в памяти приглушенной тупой болью прошлого самого Армитажа. И Хакс подумал, что Зозидор, даже живя среди своих людей, зная каждого, говорил с ним сейчас, как человек, который совершенно одинок… Здесь и сейчас душа самого Хакса билась в эти треснувшие монолиты заграждения, впервые за много лет, как будто ей что-то придавало силы, билась, пытаясь вырваться из своего плена.       — Вижу, не убедил я тебя, парень… — Слайк поднялся, — знаешь, на кого ты похож? На оборотня. Ты все время стараешься, сильно стараешься, быть в шкуре того, кем ты сам себя считаешь. Да только и я повидал немало. Уж не знаю, что там у тебя укрыто, в душе твоей, но только шкура оборотня прохудилась. Я видел. И то, как ты устроил спальник из веток, и как за девчонку боялся, и ловушки твои… Только один человек, которого я знал, умел делать такие ловушки. Из ничего, и связывать расщепы таким вот хитреньким способом. А раз ты научился, значит, слушал, и сдается мне, что ты уважал этого человека. А если уважал, значит не такой уж ты гаденыш, каким кажешься. Иначе бы девчонку бросил. Я знал Джавта Тубрика как честного и прямого человека. Он жив?       Армитаж помолчал, пропуская каждое слово Зозидора через себя. И с каждой секундой все громче и громче стучало сердце, возвращая его память снова в прошлое...       — Десять лет назад был еще жив, — сам не зная почему, признался Хакс, — да, Джавт Тубрик был моим инструктором в академии. И я действительно уважаю этого человека.       — В академии? — удивился Слайк, — А что, разве Альянс не устроил охоту на имперских офицеров? Разве остались еще академии? Откуда вообще вы взялись?       — Вы же не хотели ничего знать, что там, за орбитой Калаба, — усмехнулся Армитаж.       — А теперь вот хочу! — требовательно ответил Слайк, — Но не сейчас! Сейчас я тебе вот что скажу: раньше, чем через две недели, ты отсюда не выберешься, я уже объяснял почему. Твои ночные хождения меня не устраивают. Просто так шляться по поселку и смущать девушек и их мамаш тоже нечего, а то вон, уже корзины таскают. У нас дел много, поэтому, — тут Слайк подошел к Хаксу и уже совершенно другим тоном, буднично и просто, сказал, — у меня есть отличный план, будешь слушаться, научишься спать. Да и не только. И мне кажется, что ты сам не захочешь просто сидеть, не тот ты человек, чтобы бездельничать. Не сможешь. Давай сразу договоримся, я говорю — ты делаешь. Идет?       Хакс почему-то тут же вспомнил, как несколько дней назад он точно так же договаривался с Тико… Лучше б не вспоминал!       — Идет! — согласился Армитаж.       — И учти, — строго взглянул на генерала Слайк, — спецсредство выдам в последний раз! Потому как выспаться надо. Мне — то уж точно!       Роуз не знала, сколько она просидела на кровати, прижав колени к груди и обхватив их руками. Она свернулась в этот комочек, словно пытаясь защитить себя… от самой себя.       В ее жизни на Малом Хейпсе совсем не было ничего из «взрослой жизни». У нее был дом, семья, тепло любви, которая безмятежным покоем царила в их доме. Роуз было интересно все, все, что она видела, слышала, впитывая все знания и информацию, что получала по Голонету. Миры галактики, звери и птицы, города и древние неразгаданные тайны. Наверное потому, что там, за толстыми защитными экранами отцовской обсерватории, ничего этого не было. Только серо-коричневый камень. Голые скалы, унылые безликие поселки шахтеров, укрытые полусферами, поддерживающими режим атмосферы. Она никогда не знала, как это — выйти на улицу без дыхательной маски, не чувствовала запаха весны или зимы, потому что сквозь фильтры проходил только преобразованный стерильный воздух. Она схватывала на лету любую информацию, касающуюся технических характеристик, строения или функционирования какого угодно устройства. От шахтного лазера до мотиватора полевода сбора гамма-излучения гипердвигателя. Ее увлеченность «как все устроено» вызывало смех у Пейдж, ведь она хотела летать! И ей было все равно, КАК устроено, главное другое — возможность вырваться в небо, оторваться от этой бесплодной каменной земли, а потом… Потом Космос, Галактика… И как-то незаметно прошло время, когда они обе повзрослели. Без шушуканий ночью, обсуждения взглядов, страданий, метаний и первых влюбленностей. Наверное потому, что сам Малый Хейпс не располагал к прогулкам под луной, наверное потому, что им с Пейдж было комфортно дома, потому что их обучением занималась мама, а встречи с мальчиками в поселке не вызывали никакого интереса, потому что сестры смотрели не на мальчиков, а жадно осматривали то, что там за витринами. Это была возможность увидеть что-то иное, помимо своего дома и привычного пустынно — каменистого пейзажа за окном.       Потом появились военные корабли, солдаты в белой броне, и выяснилось, что теперь во всех поселках будут патрули, а вся руда будет вывозиться не в Республику, а на заводы по переработке Первого Ордена. Папа пытался связаться со столицей, но никто толком ничего сказать не мог. Правительство быстро улетело с планеты, теперь в главном городе, почти таком же унылом, как и шахтерские поселки, в правительстве совсем другие… Конечно призыв о помощи в Сенат был отправлен! А как же! И они ждали, что вот сейчас доблестный флот Республики появится на орбите...Ответа нет… Ответа нет… Нет ответа…       Только Роуз и ее родители, возмущенные и этим вторжением, и этими патрулями, тем, что теперь шахты принадлежат не Республике, а Первому Ордену, в праведном своем гневе, не совсем понимали, почему никто не восстает против агрессора? Почему все живут как прежде? Не саботируют добычу, не взрывают штольни? Надо же как-то бороться, надо же что-то делать! Это же нападение на Республику!       Республике на такие миры, как Малый Хейпс, было наплевать. Потому что он целиком и полностью принадлежал одной очень уважаемой семье, которая и качала ресурсы, так необходимые где-то там, за десятки световых лет от сектора Отомак. Там, где кипела жизнь, а финансовые потоки перетекали согласно установленным правилам.       А шахтеры, так возмущавшие своим бездействием папу и маму и самих сестер Тико, конечно не рассказывали, что практически на всех ресурсных мирах, где правили корпорации, эти самые шахтерские поселки были разбиты на кварталы, которые контролировали ушлые криминальные боссы местного пошиба. И каждый житель должен был платить за проживание и возможность работать, если прибывали новые работяги. Схема, действующая во всей галактике. А местные криминальные боссы, в свою очередь, за возможность контролировать и собирать дань, отстегивали процент не только более влиятельным боссам, которые вовсе никогда и не были на этом Малом Хейпсе, но и владельцам шахт. Таким образом, потраченные на заработную плату средства возвращались обратно. И затраты на производство оказывались минимальными. Зато отдача позволяла регулярно принимать участие в пышных празднествах и балах по случаю Дня Республики. Ну, и остальные радости роскошного существования тоже радовали.       Установленные Первым Орденом жесткие правила новой жизни, строгий контроль и учет того, что добывалось, отрезали местному криминалитету все варианты часть добытого отправлять через контрабандистов и собственные грузовые корабли на нужные перерабатывающие заводы. Это первое. Второе — криминальные боссы были выявлены, арестованы и увезены в неизвестном направлении. Дебоши и драки в злачных заведениях практически сошли на нет, потому как патрули не зевали. Стабильный приток наркотиков, полноводным ручейком текший по проторенному маршруту, как-то разом иссяк. Попытка шахтеров узнать, кому теперь платить за нахождение на территории поселка, провалилась. Комендант послал их не слишком вежливо обратно, приказав больше глупых вопросов не задавать, а добросовестно работать.       В свою очередь, предпринятая сестрами Тико патриотичная попытка войны с Первым Орденом, была единственным проявлением недовольства населения. До этого случая никаких инцидентов не случалось. Двенадцать взорванных бомбардировщиков, которые испытывали новые бомбы на пустынном полигоне на другой стороне планеты, были уничтожены. И эта победа разожгла в самой Роуз такой пожар мести, что, уже улетев с планеты в поисках Сопротивления, пламя непримиримости в ней только разгоралось сильнее. А когда Лея объявила о зверстве Первого Ордена — уничтожении их с Пейдж мира, Роуз поняла, что всю свою жизнь она посвятит мести!       Ее новая жизнь, подпитываемая этой местью и пламенными речами бескомпромиссных борцов за Республику, вливали в Роуз все новые силы и укрепляли ее убежденность, что она — часть великого и правого дела, которым охвачена вся Галактика! Что каждый мир теперь встал на защиту свободы, своего неба, своей независимости от жестокости, насилия и рабства под пятой страшной военной машины, готовой поглотить все, что было светлого, чистого, счастливого в этом мире. Роуз Тико, с головой погрузившись в свой новый мир, смотрела на окружавших ее друзей, соратников, в основном из технических отсеков тяжёлых бомбардировщиков B/SF-17. Ей нравилось возиться с приборами, механизмами, чистить, перебирать, думать. Мечтать. Конечно, она участвовала в собраниях, слушала выступления товарищей, даже несколько раз летала на транспортнике на важные миссии! Они доставляли продукты, оборудование, самое необходимое для жизни на базе. Откуда это все бралось и почему так тайно они это вывозили, Тико не задумывалась.       Маленькая Роуз Тико была незаметна, но она боготворила Лею, с восторгом смотрела на них, героев далекой войны, издалека… Потом Пейдж, с которой они делились всем-всем, сказала, что ей нравится Хэл Дюбор, из их экипажа, и она ему, кажется, тоже нравится. И Роуз была счастлива! Ее Пейдж, самая красивая, самая лучшая! Она всегда восхищалась сестрой, искренне теперь радуясь за нее, оставаясь в тени того света, который излучала Пейдж своим жизнелюбием, веселостью, обаянием. Да все девушки казались Роуз самыми-самыми прекрасными! А на свадьбе Тэммина и Карин она стояла позади всех, смотря на них, таких счастливых, вдруг подумав, что может быть… Может быть она тоже сможет кому-нибудь понравится? Колокольчик в Роуз тихо и грустно звякнул. Конечно, она все понимала. Она не питала иллюзий насчет своей привлекательности для противоположного пола. Для противоположного пола Роуз Тико была классным «своим парнем». Потому что в ней не было ни красоты Пейдж, ни обаяния Джессики, ни решимости Зей, ни притягательности очарования Сари, ни шарма, ни магнетизма, ни утонченности… Ничего в ней не было! Ничего! Но она подсознательно, встречаясь взглядом с кем-нибудь из парней, наверное, ждала чего-то… Ждала, что то, что в ней самой есть, она чувствовала, пусть неясное и робкое, но желание чьей-то любви, и тепла, оно обязательно проснется, когда она найдет те самые глаза, и она их узнает, обязательно узнает!       Потом она увидела Дэмерона. О! Сколько она о нем слышала! И как девочки шептались, что он не просто самый лучший, он герой! Любимчик Леи, он ей, как сын! Да нет, он и есть ее сын, разве вы не знаете?! Генерал доверяла ему самое важное, секретное! Опекала его, советовалась с ним.       Сердечко Тико в волнении забилось, но, улыбчивый и веселый По был любимцем не только Леи, как поняла Роуз. Да и видела она его редко, раза три-четыре, наверное, а он вообще не знал о ее существовании. И звоночек в самой Роуз молчал. Совсем.       А потом она встретила Финна. В тот день, когда она потеряла Пейдж, и когда, как всегда одна, выплакивала свое горе вдалеке от всех. У нее был свой фронт, и она тоже, несла службу… Вот же он! Такой… такой неспокойный, такой деятельный, такой категоричный! И сердце Роуз заволновалось, забилось в четком ритме, она же тоже что-то может сделать! Сам По Дэмерон доверил им секретное задание! Ей было не страшно, наоборот! Она как будто почувствовала в себе иные силы. Это ее война! Ее месть! И сейчас она часть чего- то самого нужного, для спасения ВСЕХ!       А потом… потом… было "Господство", секунда до смерти, Крэйт, а потом они добрались до Калаба. Она выздоравливала. А Финн стал приходить все реже. Новая реальность закружила его, он, кажется, обрел смысл в этой жизни. Разве могла она, Роуз, сравниться с Джесс, или с Карин, или с Рей? С Рей никто не мог сравниться! Именно Рей стала и для Дэмерона, и для Финна, для Леи, тем важным, вокруг чего вдруг начала крутиться вся жизнь Сопротивления. Героиня! Джедай! Она победила самого Кайло Рена! Она спасла ВСЕХ! Высокая, сильная, уверенная в себе, она притягивала восхищенные взгляды!       Роуз просто снова ушла в тень, она привыкла быть в тени. На эту миссию по пленению Хакса Роуз взяли, потому что Рей вдруг улетела куда-то с Чуи. И ее не было уже недели две… А Роуз снова была полна решимости сделать что-то очень важное, для ВСЕХ!       Кто-то невидимый закрыл дверь в его прошлую жизнь… теперь все, что было «ТАМ», за этой дверью, приглушенно, расплывчато, далеко. Или это она сама закрыла? Когда? Когда она шагнула из той своей жизни в эту? Когда отстегнула ограничители Хакса? Нет, раньше… Когда не смогла видеть, как побелело от боли его лицо и он сидел, закрыв глаза, неподвижный, точно статуя, и кровь на его губах, засохшая на подбородке? Нет… Или да? Она не могла ответить себе ни на этот, ни на все остальные вопросы, которые роем гудели в ее голове. Их было слишком много, слишком… Но она знала ответ на один единственный, который гнала от себя, только все напрасно. Это смутное, робкое, неясное, что она чувствовала, вдруг обрело очертания, вдруг зазвучало в ней мелодичным звоном колокольчика, вдруг проснулось и открыло глаза. И она знала, чьи это глаза. Она хотела избавиться от этого взгляда в ее сознании, и не могла. Или… не хотела? Душа Роуз металась, как в огне, потому что то, кусучее, жалило ядом, царапало когтями сердце, шипело: «Ты должна его ненавидеть! Он мерзавец и подонок! Он враг, который должен ответить за все свои преступления!» Тогда мелодичный звон становился громче, превращаясь в какую-то вибрацию, отдаваясь в теле то жаром, то холодом. Роуз слушала себя, пугаясь того, что сейчас чувствовала.       «Нашу Рози никуда подталкивать не надо», — улыбнулась в памяти бабушка Этта, — «в ней есть такой звоночек, который сам ей скажет, что правильно, а что нет. Только не приглуши громкость того, что есть в тебе, Рози!»       С того момента, когда они остались вдвоем здесь, на Калабе, его присутствие дарило ощущение спокойствия, он точно знал, что делать. Он выводил ее из себя, там, у реки, чтобы она буквально разъярилась. Потому что.. О! Сколько адреналина впрыснула ее ярость и злость тогда в кровь! И это уравновесило шансы добраться до грота.       Роуз закрыла лицо руками, признаваясь самой себе, что она ждала, когда он придет. И он пришел. И что? Ничего! Как всегда, холодный, колюче-сухой, снова сделал какую-то гадость, обжег ее взглядом и ушел! Роуз была уверена, что он явился только для того, чтобы сказать ей что-то язвительное, что-то такое… Слайк помешал и Руди. «Держись, Тико, тебе еще меня убить надо…» И она вспомнила, как он протянул эту половину лепешки… А вот тут ядовитое и кусучее заглохло совсем, не шипело, не плевало злостью…       Подобно тысяче ручейков, стекающим в реку, в самой Роуз зарождались какие-то импульсы, вспыхивали то тут, то там, пробегая этими ручейками по телу, и стекаясь, как в реку, к ее сердцу, наполняя его чем-то, разным и новым. То грустью, то тоской, то надеждой на что-то неведомое, то горячим желанием чего-то, то страхом, то сомнениями, то теплом и мягким прикосновением к душе. И этих ручейков из чувств было так много, что они не удерживались в сердце, и падали горящим водопадом вниз, отчего горячо стало и в животе, и внизу живота, падали, разбиваясь миллионами огненных брызг… А сердце замирало, сжималось и тоже падало, пульсируя в самом сокровенном, так больно и так сладко, что Роуз вскрикнула, словно прося кого-то пощадить ее. Что-то в ней самой томилось в ее душе, ничем себя не выдавая, а сейчас вдруг разлеталось по крови этими огненными брызгами, будоража и шепча ей: «Позови!»       Ее память стремительно меняла картинки в ее сознании, не просто яркие вспышки, теперь напитанные чувствами. Это почти осязаемое ЕГО присутствие.       Напряженные мышцы под гладкой тканью кителя, колкость щетины на его щеке, запах лесной земли, когда она, ойкнув от прыжка Наблюдателя, обхватила его за шею. И это соприкосновение их тел, как статический разряд в атмосфере, когда ее грудь прижималась к его груди, а его руки держали ее, обхватывая сильнее, когда ускен делал прыжок, и она сама приникала к нему, потому что голова кружилась, потому что ей казалось, что она точно слетит с этого седла… Она же почти ничего не помнила! Почему сейчас, все так отчетливо-различимо? Сквозь россыпь рыжей челки и сквозь ресницы этот зеленый огонь в глазах крайт-дракона…       И ей стало страшно. От самой себя, Роуз, которая, пусть на мгновение, но подумала: все, что «до» не имеет значения? От того, что творилось в ней, как смерч, захватывая и поднимая вверх, и ей страшно, страшно! В этой высоте желания… чувствовать его…       Оди стояла на пороге комнаты, смотря на Тико, а потом решительно подошла, присев на кровать, положила теплую ладонь ей на голову, и погладила по черным волосам. Роуз почему-то с благодарностью посмотрела на старого доктора, а та, только поймав ее измученный и благодарный взгляд, тихо сказала:       — Рассказывай, потому что так дело не пойдет.       — Я… не знаю, что рассказывать, — прошептала Тико, — вы же не хотите знать, что там происходит, в галактике, это вас не касается.       — Мне политика не интересна, Роуз, там ничего нового. Начни с того момента, каким образом на груди твоего генерала образовался такой глубокий ожог от лазерного луча. Это не выстрел, можешь даже не придумывать. Только правду, какой бы… какой бы она не была. Поверь, тебе сейчас надо просто выговориться, а я умею слушать.       — Я… не могу… не могу…, — и Роуз расплакалась, и ей казалось, что ее слезы были такими горькими, что она чувствовала эту горечь во рту. Ей было стыдно. За свое малодушие, за трусость, потому что она не закричала, не оттолкнула Хакса, а По и Финн посчитали ее мертвой, за свою вину, что она отпустила генерала, за то, что сейчас она ЧУВСТВОВАЛА, за то, что проклятый крайт-дракон спас ее! И за то, что теперь жило в ней самой.       — Ну, нет, так нет, — успокаивающе сказала Оди, обняв ее и гладя по вздрагивающим плечам, — а я думала, что Руди побудет, пока ты не заснешь, а я уже приду, ведь утро почти? Значит, Руди ушел, бросив тебя тут одну?       — А… вы ничего не знаете? — Роуз подняла к ней заплаканное лицо, шмыгнула заложенным носом, вытирая слезы ладонями.       — Нет, — несколько удивилась Оди, — Руди с ребятами в большом доме. Они ж самостоятельные, нечего у папки с мамкой под боком. Пока не женятся, пусть сами о себе позаботятся. Тогда и дом свой ценить больше будут… эй, — тут Оди чуть отстранила Роуз от себя, — а что случилось? Он тебя обидел? Руди?       Роуз замотала головой.       — Погоди, дай угадаю! — почему-то весело сказала доктор, — Этот гадкий рыжий! Ну, конечно! Снова требовал своего неусыпного наблюдения за тобой?       Роуз еще пошмыгала носом, не совсем понимая Оди:       — Почему? Он сначала Руди ударил, вот так, — Роуз сложила пальчики и показала, как и куда именно, Оди приподняла бровь, — а потом мне ускена показал, толстого такого, рыжего… тоже, и сказал, что они гуляли!       — И что? — спросила Оди.       — И… ничего, ушел, вместе с ускеном… маленьким. Правда, его Слайк ждал… Он сказал Руди: «Иди домой, мы тут сами разберемся…»       — Ох-хо-о-о, — покачала головой Оди, а морщинки на ее лице собрались в забавные сеточки от улыбки, — Зозидор, значит, старый хулиган, ждал? Ладно, мы с ним тоже разберемся, а этому хитрому рыжему лису…       — Он не лис! — воскликнула Роуз, — Он крайт-дракон, свирепый, беспощадный, злой на всех! Он… Он..       — Он, между прочим, насколько я видела, тебе бакта-пластырь отдал, а его ожог очень глубокий, еще пару дней и там бы такое в тканях началось… Но он почему-то думал не о себе! А судя по тому, сколько ударов по нему нанесли некие твои друзья, не он один беспощаден и зол! Крайт-дракон? — Оди хмыкнула, и вдруг улыбнулась, — Возможно, только большой крайт, о котором все говорят с ужасом, но мало кто что о них знает наверняка. Говорят, они пришли со звезд…       — Что вы хотите сказать? — прошептала Роуз, чувствуя, как тревожно забилось ее сердце.       — Ничего особенного, — пожала плечами Оди, — одни драконы, помельче, убивают тех, кто нарушил их территорию, каньонные крайты убивают тех, кто нарушил их границы, кого считают своими врагами, большие крайты убивают всех, даже сарлакков, выкапывая их из песка. Извечная борьба за зону влияния. Я думаю, что большие крайты победят в любом случае, потому что врагов у них не осталось. Однако… тебя-то он не сожрал… Почему?       Оди дотянулась до капсульного шприца, лежавшего на столике у аппаратуры:       — Видимо, рыжий ускен так произвел на тебя впечатление, что ты не спала до утра? — спросила доктор.       Роуз опустила голову, чтобы скрыть свой взгляд.       — А что ж еще? — вздохнула Оди, погладив Тико по плечу, — Давай-ка, сейчас поспишь…       Роуз даже не почувствовала укол, а доктор, подавшись чуть вперед, укладывая девушку и накрывая покрывалом, сказала совсем тихо:       — Когда убьешь своего большого крайта, тогда найдешь внутри такие сокровища, о которых даже не мечтала…       — К-какие сокровища? — слабо спросила Роуз, ей очень хотелось спать…       — Как? Не знаешь? Каждый крайт-дракон носит в себе драгоценные камни. Жемчужины крайтов, не слыхала? Их из-за них и убивают!       — Я … не хочу… убивать, — чуть слышно прошептала Роуз, закрывая глаза.       — И правильно, — ответила Оди, вставая, — сам отдаст!       Она еще кинула взгляд на спящую Тико. Темно-карие глаза Оди смотрели с высоты прожитых лет, длиною в жизнь, и если бы кто-то в этот момент сумел заглянуть в них, то отшатнулся бы от той боли, что затопила этот взгляд изнутри.       Роуз спала, вздрагивая и всхлипывая, а доктор Оди видела себя, почти сорок лет назад, когда Эрк ушел, а ей казалось, что навсегда. Потому что никто не собирался уступать, потому что гребаная идеология и принципы не позволяли! Потому что он со своей горячностью и жаждой справедливости кричал ей, что она ничего не понимает! Что Империя - это зло! И что настоящие патриоты встают на сторону Альянса! Потому что он — за свободу и равенство! И пусть при Республике было не лучше, чем сейчас при Империи, но они построят Новую! И все будет по-другому!       А Оди была не согласна. Слишком хорошо она помнила ту Республику, и слишком хорошо знала, что кто бы не был у власти, всегда будут недовольные! На их тихом мире, где располагались научные центры и университеты, никто не видел солдат в белой броне, никто не бомбил, не захватывал Лантеко, студенты учились, ученые занимались наукой, производства выпускали продукцию, космопорты были полны кораблей, правительство работало, комиссии прилетали, улетали. Оди помнила и праздники, и будни… И ей совершенно было некогда глотать все новости по Голонету… Поэтому она НЕ ПОНИМАЛА Эрка, они здорово поругались, каждый оставшись при своем. Шесть лет! Шесть лет из их жизни забрал этот спор. Она не знала что с ним, где он, и ненавидела этот Альянс за все, что он сделал с Галактикой. Потому что теперь их медицинские центры были заполнены ранеными, а просторные залы университетов превратились в госпитали, убежища для сотен тысяч тех, кто смог улететь с миров, на которые пришли повстанцы. А потом Альянс пришел и на Лантеко. За ними, за врачами.       Теперь Оди смотрела на Роуз и понимала, что эти двое… Только слепой не увидит то, что между ними. И то, что они будут до конца не только прятать свои чувства, они будут уничтожать их, потому что есть долг, есть принципы и война двух идеологий! Они должны ненавидеть друг друга! Обязаны просто! Вместо того, чтобы открыть душу, отпустив ее на волю, и увидеть безбрежный океан любви в своем сердце, незамеченной ими самими.       Оди прикрыла двери, прошла в лабораторию, ей нужно было работать, но мысли ее все время возвращались к тому, что произошло за эти несколько дней, и отрывочные фрагменты того, что она узнала от генерала и от Роуз, фразы, слова, складывались в мозаику.       «Ах, Зозидор, старый авантюрист! Что-то задумал? И я даже знаю что! Не получится, коммандер, как ты не понимаешь! Он не отступится от того, чему посвятил свою жизнь. Он никогда не предаст то дело, которое считает своей целью! И он не просто командует кораблем или отрядом, чтобы вот так бросить все и остаться тут, в этой глуши. Нет, Зозидор, ничего у тебя не получится. Тут только один вариант — или она пойдет за ним, или нет. Другого не дано. А удержать генерала тут… авантюра, коммандер».       Последнее, что помнил Армитаж, это мелкая дрянь. Она стояла, вжавшись спиной в стену, в этой короткой рубашке, открывавшей ее ноги, черные локоны обрамляли овал лица, а он хотел отвести эти локоны, назад, за плечи, чтобы коснуться губами ее щеки, чтобы опуститься потом чуть ниже, там, где сходится линия скулы и шеи, чтобы снова почувствовать этот запах солнца из своего детства. Только она смотрела звездной бездной космоса в глазах, и медальон на ее груди ослепительным бликом. Он шагнул к ней… Ее взгляд, затягивал, как зыбучий песок, не выбраться, и он падал в этот космос… Открытый космос, потому что, ему казалось, не мог дышать… И почему-то этот искрящийся туман вокруг…       Хакс открыл глаза сразу, уставившись в потолок. Сердце громко стучало где-то в горле, и он дышал! Часто вдыхая-выдыхая, еще не понимая, что с ним, только в сознании, зарницы-отблески уходящей грозы. Как будто над ним уже чистое небо, а чуть дальше — чернильные тучи утаскивают еще полные брюха дождя, освещаясь изнутри красными сполохами того грозного, что несли в себе... И дождь, который прошел, наверное, потому что влага вокруг… Это ему снилось? Не помнит! Гроза? Это только сон! Да нет же! Армитаж сел и с ужасом понял, что это ощущение влаги не во сне.       «Чубисс дош! Слимебел! Вастоид сваппер!…», — Хакс ругался так, как никогда в жизни себе не позволял.       Его извечная морозная холодность или ядовитая язвительность не опускались до столь откровенного жаргона галактических мерзавцев-Ренов. Но сейчас его как будто прорвало, как будто он лежал не на пропитанной вязкой влагой собственного выброшенного семени простыне, а на виду у всех был привязан к столбу и каждый тыкал в него пальцем.       Он победил себя в себе уже давно! Он вычистил из себя ВСЕ, что могло хоть как-то поколебать его ментальную защиту. Слишком хорошо он знал, насколько ЛЮБЫЕ неуставные чувства, а тем более отношения, давали широкий спектр инструментов принуждения и шантажа, в том числе и высших офицеров. Да и кроме этих самых инструментов, когда ты на высоком посту, твоя постель становится потенциальными воротами для продвижения по службе, и симпатичные подлизы могут использовать любого для своей карьеры. И этих поддавшихся было предостаточно. И то, как они катились вниз, Хакс повидал.       И Армитаж, после одного единственного случая, еще в самом начале своего подъема вверх, еще там, в академии, который оставил не просто ожоги, а буквально выжег в его душе дыру, которая зарастала долго и муторно, предпринял абсолютные меры, чтобы обезопасить себя от даже осторожных, даже намеков на что-то, кроме службы. Конечно, он знал, какие попытки предпринимались, и кем, и когда, ответ был быстрым, как правило, смертоносным. Даже Сноук оставил свои усилия приблизить к Хаксу нужных людей путем ювелирных комбинаций с очень красивыми женщинами, усвоив всю бесперспективность подсадить генерала еще на один крючок. У Армитажа не было слабых мест. Нигде! Физиологию он подавил в себе так давно и так навсегда, что был уверен, удар можно ожидать с любого другого направления, и был прав!       Сейчас… Сейчас он был в ярости от ощущения своего бессилия. То, что происходило с ним здесь, нет, еще раньше! Там, на равнине, когда он толкнул ее за валун от стаи кренов, не поддавалось его воле, не подчинялось приказам. Он совершал безумные (с его точки зрения) вещи, он чувствовал то, что не должен был чувствовать, он… думал, скуг эчут! об этой бешеной ксаве! Дальше что?       Ни одна из защит Хакса не срабатывала, он словно раздвоился. И тот, другой Армитаж, который мог все, вдруг стал превращаться в призрачную тень, покрытую морозным инеем. Ледяной Хакс смотрел с укором и негодованием на того, который сейчас стоял под холодным душем, а ему казалось, что эти струи нестерпимо горячи. Это не вода, это в нем самом, плавилась его квадниевая сталь, шипя и растекаясь сейчас жидким металлом по венам.       Дымка из тумана, сполохами искр, клубилась в сознании, окутывая его, как плотные облака пики гор. Но сквозь эти клубы, то там, то тут, как в прогалинах облаков проглядывало синее небо, так и в сознании Хакса мелькало яркое и огненное… Плавная линия обнаженных плеч, освещенная каким-то волшебным светом, это как рассветное сияние, солнце еще не взошло, а его свет уже пронизывает небо… Обнаженные руки взлетают, свиваясь вместе за его шеей, и след ее губ, легкий как ветер, запах солнечного утра в шелке волос, и до одури хочется вдыхать ее. Сердце мелкими осколками разлетается от восторга объятий… Его руки в свободном плавании по ее спине, а под ладонями — ее кожа, как теплое молоко, и тело атласной нежностью, и неутоленная жажда не исполнившегося желания … Эффект присутствия… Кровь наполняет его плоть и гудит напряжением, упираясь в прохладную гладкость ее живота, а она только плотнее прижимается бедрами. И в нем самом зарождается шторм невиданной силы, словно все океаны Дака пришли в движение, поднимая волны высотой до неба, и они несутся, набирая мощь…       И Хакс почти зарычал, потому что сейчас не во сне, а наяву, поднималась в нем штормовая волна. Он ударил по еще ноющим ребрам, чтобы пронзающей болью разрушить этот вал из желания касания губ и прикосновений ее рук, сдернув свои чувства, точно пытался задушить сам себя, чтобы только НЕ ПОМНИТЬ! Боль отрезвила, злость притушила пожар внутри, и он, наконец, почувствовал холодные струи, хлеставшие по телу. Только эта злость вырвалась наружу, Армитаж колотил кулаком ни в чем не повинные панели рефрешера. Он уже и не помнил, как давно он не мог бы контролировать себя.       Эта выплеснувшаяся злость застыла под холодом воды, обволакивая генерала броней, временной, пусть, он все исправит…       Зозидор гремел на кухне тарелками, пахло вкусно, он даже что-то там мычал себе под нос:       — Эй, генерал! А мы-то хорошо поспали! Почти, считай до обеда! Судя по тому, как ты пытался разгромить рефрешер, сил у тебя хоть отбавляй! Вот сейчас подкрепимся и поедем!       Тут Слайк увидел выражение лица Армитажа и замолк. Потом поставил перед Хаксом керамическую миску с дымящейся похлебкой, выложил две лепешки и совсем другим тоном, сказал:       — Значит так, на сегодня: сначала едем на пастбища. Посмотрим, что там. Там переночуем, а завтра отправимся на восток, дело есть. Ты понял, нет?       — Я понял, — процедил Хакс, — а Бош?       — А Боша с собой, — кивнул Зозидор, забирая свои седые волосы в хвостик и повязывая мягкую кожаную ленту вокруг головы, — пусть бегает! Устанет, возьмешь к себе. Ничего с ним не случится!       Слайк протянул Хаксу такую же, как у него, ленту:       — На, обвяжись. Лоб, запястья. Это от гнуса всякого, запаха почти нет, тут Руди постарался, а результат есть! И вот еще…       Старик вытащил из какого-то ящика нечто, обернутое в ткань, оказалось — арбалет и стрелы к нему.       — Только не говори, что не знаешь, как пользоваться, не поверю. Джавт просто не мог не научить вас тому, что знал сам.       — Не скажу, — Армитаж взял в руки оружие, повертел, отмечая, что делали его довольно давно, но тщательно, весил немного, надо приноровиться…       — Пристреляешься еще, — кивнул Слайк.       Роуз стояла, прислонившись спиной к теплой поверхности обшивки медицинского модуля, нагретой солнцем, щурилась на яркий свет, бьющий в глаза между двух крон деревьев, почти улыбалась, и солнцу и этому дню, порхающим разноцветным мотылькам с радужными крыльями, щебету птиц и покою, который исходил от этого странного места.       Она еще не видела поселка, только смутные воспоминания в памяти, но ей уже казалось, что здесь должно быть хорошо всем. То ли сам воздух, то ли осознание, что смертельная опасность уже не угрожает каждую минуту, но Роуз вдыхала этот покой и тихая радость звенела колокольчиком внутри… Крики и возгласы детворы, где-то неподалеку, прервали это вдыхание леса и мира. Роуз перевела взгляд, из-за зарослей не было видно, но дети кричали: «Бош! Бош пошел в поход!».       В сердце Тико вздрогнуло, она раздвинула ветви густого и высокого кустарника и увидела, как огромный ускен не спеша вышагивает по дороге поселка, а у его задних лап трусил мелкой рысью рыжий маленький ускен, не обращая внимания на детвору, которая бежала следом, а на самом Наблюдателе восседали Слайк и Хакс, о чем-то говорили, генерал чуть подался вперед, то ли слушая старика, то ли отвечая. Роуз смотрела во все глаза, потому что сейчас генерал Хакс был похож на Зозидора. Одеждой, эта лента, обхватывающая его лоб, перетянутая ремнями грудь, одинаковые сумки на бедре, а за спиной каждого, из кожаных мешков торчали рукояти арбалетов и оперения стрел. Роуз даже помотала головой, не кажется ли ей? Это и правда, Хакс? Сердце заныло, засаднило в душе…       — Вот, опять потащился куда-то, — раздался рядом голос Оди.       Роуз обернулась. Доктор подошла, всматриваясь в удалявшегося Наблюдателя и хвостиком за ним бегущего Боша.       — Судя по тому, что там свернутые сети и мешки, ни сегодня, ни завтра их точно не будет, — уверенно сказала Оди, убирая растрепавшуюся от ветерка седую прядь со лба, — не сидится ему все, — проворчала доктор, — как будто без него никто не знает, что делать. И парня с собой потащил. И ускена, — она посмотрела на Роуз, вдруг улыбнулась, отмахиваясь от мотылька, который сбился с курса и почему-то влетел в волосы Оди, — А вот и хорошо! Пока их нет, мы там тебя пристроим, обживешься, все расскажем и покажем…       — Где? — прошептала Роуз, хотя противный холодок уже пробежал по спине, и ледяной комок в животе…       — Как «где»? — доктор повернула лицо к Тико, стараясь не смеяться, — Ну, не тут же тебе жить! У Зозидора места много, он сам сказал, что жить вы будете у него! А раз Зозидор так решил, так тому и быть!       Роуз сжала мягкие листочки кустарника в кулачке, а перед глазами — пляшущие тени на стене грота и Хакс, сидящий к ней спиной, а сквозь серебристую листву виден шрам под его лопаткой…