Миры меняются, когда глаза встречаются.

Глава 8.

      — Погоди, Оди, — старик подошел к ним, сложив руки на груди. Смотрел на Армитажа, тот взгляд не отвел.       — Ладно, — кивнул старик, в голубых глазах не веселые чертики, в них заледенело небо, — Думаешь, какое отношение я имею к Судебному Департаменту? Самое прямое. Я служил там. Командовал корветом «Алая транта». То, что Республике пришел конец, понимали многие. Знаешь на что она была похожа? На старую шлюху, обрюзгшую, потную, вонючую, но упрямо считающую, что она-то еще ничего, поэтому она приставала ко всем, требуя непомерную плату за свои услуги. Только всем уже было противно. И от нее шарахались кто куда. Но мы не знали ничего другого, кроме Республики, и нам вещали, что злобные сепаратисты подбивают миры, чтобы выйти из ее состава, а это само по себе было невозможным, как нам казалось. Только Сенат, как всегда, ничего не делал. Ничего, чтобы хоть что-то изменить. Все эти сытые говоруны, поставленные могущественными корпорациями, все эти королевские дома, старые династии, привыкшие к тому, что они владеют Галактикой, занимались тем, что делили сектора, свергали и ставили правительства, натравливали расы друг на друга, а потом посылали джедаев, чтобы, как-бы прекратить войну, но в пользу тех, кого надо было. И все продавалась. Под такими красивыми лозунгами процветала работорговля, преступность, коррупция всюду и во всем. И непомерные налоги. Потому что ненасытный Центр выжимал из миров все, что можно. Тогда те, кто держал в руках финансы, торговые пути, производства, решили, что хватит! Республика свое отжила и нужно новое. Галактика погружалась в хаос. Я знаю это, потому что силы Департамента много видели. То, о чем не говорили по Голонету. Когда пришел сигнал о помощи из сектора Слуис, Сенат, как всегда, замял это дело, а я решил, что тоже, хватит! И увел свой корабль, и крикнул на всю Галактику, чтобы пришли те, кто хотел хоть что-то сделать в защиту демократии, которая, как мы считали, у нас была. За мной пошли многие. И мы пришли на помощь здесь, в секторе Слуис, который, как и многих, Республика просто бросила. Ей не было дела до малых миров. А меня объявили врагом Республики, преступником! И послали джедаев меня убить, да вот и не удалось им... со своим колдовством и светящимися палками... Псы Сената... — даже сейчас, спустя столько лет, в голосе Слайка презрение, — Потом началась война клонов. Мы, "Сыновья и дочери Свободы", сражались. И тут тоже. На Прэстилине снова повторилось прошлое. Гарнизон бился насмерть, а Республика… — тут Слайк взглянул на Оди, едва кивнув.       — А Республика, как всегда, — грустно улыбнулась та, — все заседала, все не доверяла, все у нее были дела поважнее. Я и Эрк — единственные выжившие из всего гарнизона, — она отвела глаза, словно смотря в прошлое, — знаешь, к тому времени, когда не осталось никого, все заложники были убиты, помощь пришла… Клоны. Солдаты.— она опять замолчала, — Эрк был ранен, но его быстро поставили на ноги, к нам относились со вниманием, да… А вот к ним, к солдатам... Их бросали вперед эти генералы-джедаи, не считая потери. Армия рабов… Для Республики это была всего лишь армия рабов! А они были живые, понимаешь? Они влюблялись, мечтали, хотели жить! И семью, и дом, и дети рождались… Они лежали там, прямо на земле, тяжелораненые, и НИКТО не собирался их спасать. Никто! Я поила их водой, потому что солнце пекло страшно, и я помню, как жадно они пили… — Оди отвернулась, закрыв лицо руками.       — Эрк тогда увел ее, увез. Она решила стать врачом. — Слайк положил руку на плечо Оди, успокаивал.       Армитаж смотрел на двух этих очень пожилых людей, вслушиваясь в их слова и прислушиваясь к тому, что происходило с ним самим. Никогда с ним не говорили вот так, откровенно, тихо, искренне… Почему они рассказывают это?       — Когда провозгласили Галактическую Империю, вся Галактика ликовала! — снова сказал Зозидор, — потому что была прекращена война. Потому что Император разобрался и с коррупцией, и с преступностью, и сотни тысяч миров, наконец, стали жить лучше! Мир и стабильность, что еще надо? Когда деньги не уходят на Корусант, когда столько всего понастроили, и работы было много! А это, значит, планеты выбирались из нищеты. Когда прикрутили гайки произволу корпораций, когда каждый мальчишка мечтал поступить в имперскую академию… Если бы… если бы… если бы человеческая раса не провозгласила себя выше всех… Если бы эти сытые, привыкшие к роскоши и пустобрехству сенаторы не устроили то, что они устроили, только бы снова влезть на вершину власти… Империя тоже поводов надавала немало. Жестокость порождает жестокость! Тот, кто на вершине власти… — Слайк сжал челюсти, — если б хоть у кого-то хватило сил понять, исправить хоть что-то! Моя армия… за пятнадцать лет до гражданской войны, до той бойни, что устроили имперцы и повстанцы… Каждый выбрал для себя. Я тоже выбрал. У меня оставалось всего шесть кораблей. И я решил уйти сюда, к Прэстилину. Формально мы подчинялись Империи, как планетарные силы обороны. Межгалактический коммуникационный центр. Сам знаешь, как важен. Альянсу было туго, все больше и больше миров видели и знали, на что они способны. Там, где они появлялись, только смерть. За то, что были против этой их Республики. Они искали союзников. И находили. Вплоть до самых жестоких преступников, убийц, вступали в сговор с самыми страшными криминальными организациями Галактики. Снова смерть. Потому что те, кто стоял у руля Альянса … Они вышли на меня. Мон Мотма… Слишком хорошо я знал и их семейку, и их аппетиты, и ее саму. Я отказался. Тогда… Эрк служил в разведке Альянса. Потому что считал, что Империя тоже оказалась не тем, что в его понимании, достойное государство. Они вон и с Оди расстались по идеологическим разногласиям. Только понял, пусть и поздновато, что из себя будет представлять то, что снова хотят вернуть эти повстанцы. Замкнутый круг. Эрк предупредил меня, нас. Альянс решил уничтожить мои корабли, но, как обычно, представить все, как преступление Империи. И тогда я решил, что хватит! Это никогда не кончится. Мы подали сигнал Имперскому патрулю и ушли. Сюда. Тут, знаешь когда-то целый флот пиратский уничтожили. Кладбище кораблей. Затеряться среди них не составило труда… Мы решили, что не нужно нам больше ни тех, ни других, ни демократии, ни императора. Просто жить. Ну а там, в Галактике, когда победили эти повстанцы, снова утопив Галактику в крови тех, кто был против этой их Республики, снова война? Это следовало ожидать. — Слайк смотрел сурово, наморщив лоб, — Мон Мотма, эта лживая змея с мертвыми глазами, она вам противостоит? Опять кровавая бойня, парень?       — Нет, нет уже никакой Мон Мотмы, — покачал головой Хакс, — слишком много у них там желающих было, среди этих повстанцев, которые по головам друг друга лезли. По трупам взбирались, чтобы порулить. Заговоры, заказные убийства, шантаж, взрывы Сената, клубок болотных гадюк, дорвавшихся до власти. Все делили Империю, кто больше хапнет… Потом Сенат разделился. Пополам. На тех, кто понял, что эта Новая Республика ничуть не лучше Старой, и на тех, кто, как вы говорите, пустобрехи, которые под красивыми лозунгами опять принялись за старое. Насаждать свою демократию. Если миры не хотели вступать в их Республику, а были нужны нужным людям или королевским домам…       — Блокады, угрозы, подкуп, а если ничего не помогает, то тактические бомбардировки? Код "База-Дельта-Ноль"? — вдруг печально усмехнулся Слайк, — Смотри, Оди, ничего не поменялось. А ты-то откуда взялся, генерал? С этим… Орденом своим?       — Мы вернулись, — тихо сказал Хакс, обдумывая свой ответ, — Да, мы придерживаемся убеждений, что сильная власть, сильные армия и флот, жесткий контроль во всех сферах и единые законы для всех миров помогут установить мир и порядок. И у нас есть поддержка большей части Галактики. А это уже немало…       — Немало, — согласился Слайк,- но вот судя по твоим отметинам, есть те, кто против?       — Есть, — Армитаж сел, потому что Оди придвинула маленький столик, на котором стоял генератор исцеляющего поля, довольно старой модели. Кинула взгляд на выданный меддроидом целый список того, что он нашел неправильного в Хаксе, переключила режимы и поднесла устройство к груди генерала:       — Все будет хорошо, — мягко сказала она, включая генератор.       Еле слышное гудение и тепло по коже… Хакс прикрыл глаза, подумав, как этот допотопный прибор еще работает?       — Конечно, есть, — вновь повторил Хакс, — Лея Органа, как всегда, оказалась бдительной. Переполошила всех. Сорвалась блестящая операция… Первый Орден планировал взять власть, арестовав сенаторов и захватив Сенат. Для этого были подготовлены несколько отрядов… Да что я тут буду рассказывать, — с досадой добавил Армитаж, — все пошло не так.       — Погоди… - Слайк наклонился к Оди, — а эта не та ли Органа, которая все заседала со своим папашей в Имперском Сенате? Приемы у Императора, балы, роскошные апартаменты, а сами в это время готовили отряды диверсантов и террористов на Альдераане? Эта не та Органа, что в ваш медицинский центр с этими головорезами нагрянула? Самоуверенная такая, дерзкая командирша?       — Я не знаю, какая она была в молодости, — сказал Армитаж, — но то, что она не способна увидеть и услышать ничего, кроме своего личного мнения, потому что считает, что только она имеет право на правду, это точно. И она ненавидит даже само упоминание об Империи.       — Похоже на нее, — вздохнула Оди, — им сказали, что в нашем центре разрабатывается какое-то страшное оружие, и мы все для них были врачами-убийцами, работающими на Империю. Нас под прицелом оружия согнали в зал, потребовали перейти на сторону Альянса, а тех, кто отказался, посадили на корабль… Не знаю, куда они собирались нас доставить и что делать…       Оди выключила прибор, отложила, и стала намазывать жирную желтую мазь на ровные тканевые прямоугольники:       — Нам повезло, просто повезло, что этот транспорт выдернули из гипера… Так я осталась жива. А потом меня нашел Эрк. И мы поклялись больше никогда не ссориться из-за этой проклятой политики. Потому что половина нашей жизни уже прошла. А мы все воевали и воевали. То за Республику, то за Империю…. Поэтому мы здесь.       — Сопротивление, — упрямо сказал Хакс, — практически уничтожено, осталась жалкая кучка. Пока мы их не нашли, впрочем, и искать смысла нет. Мы предприняли все меры. У них нет ни флота, ни финансирования. Зато они решили, что, устроив мне ловушку, будут иметь кое-какие козыри. Это я.., — тут Армитаж повел челюстью, вспомнив свое решение пойти на переговоры с Органой, — решил, что генерал Органа будет говорить о гарантиях жизни при сдаче… Ошибся. У них был приказ взять меня в плен. Они выполнили его. Потом решили, что неплохо бы получить нужную информацию прямо здесь, на Калабе. Конечно, я был против того, чтобы поделиться той информацией, что у меня есть. Потом появились охотники. Нашли по маяку в моем пальто. Они стали спорить, кому меня убить, а эта... Тико… освободила меня. Не знаю почему… Я ушел. Но я не мог оставить столь ценного свидетеля и разыскиваемую террористку, поэтому забрал ее собой. Охотников, как я понял, ее друзья убили, погнались за мной. Топлива не было, поэтому я решил лететь в ближайший космопорт. Они выстрелили, повредили двигатели, пришлось садиться. Надо было что-то придумать... Я открыл топливные люки, корабль взорвался и сгорел. Они решили, что мы погибли, и убрались. Так что вам ничего не угрожает. А мне... нам... надо добраться туда, где есть связь. Потому что мне надо вернуться, — Хакс помолчал, — чего бы мне это не стоило.       — А… девушка? — спросила Оди, накладывая мазь на гематомы и стягивая лентами полотна, обматывая Хакса, — Что будет с ней? Ведь она спасла тебе жизнь!       Слайк задумчиво поглаживал пальцами подбородок, смотря на генерала. Старый бунтарь Зозидор, спустя тридцать два года снова столкнулся с тем же, отчего принял решение уйти в леса… Эти двое, так неожиданно возникшие на его пути, как эхо прошлого…       Оди остановила свою руку, всматриваясь в глаза Армитажа. И вот тут он отвел взгляд. Потому что в эту минуту озвучить свой, как ему казалось, четкий и мотивированный план, не смог. Простой вопрос доктора поставил его в тупик. Он не чувствовал той холодной ярости, торжества своей ненависти, когда решил, что Тико — трофей, который он предоставит Рену, исправляя ошибки. Четкая и ясная картинка: Тико на коленях, ровный строй солдат в белой броне, и тот штурмовик, с черным наплечником и лазерным топором, готовый привести приговор в исполнение, мелькнувшая в памяти, вдруг отдалась в груди глухой болью.       Армитаж сжал губы, потому что, словно кипятком изнутри обдало, обжигая. Потому что он видел другую картинку в памяти: Тико, метнувшаяся за погасшее энергополе и схватившая ранец, Тико, которая, оставшись одна, прижимала ткань комбинезона к ране, все равно цепляясь за жизнь, Тико, которая улыбнулась ему так растеряно и так…       — Я… не знаю, — сказал Хакс, — пока нет четкого ответа на этот вопрос… Но ее нельзя отпускать! Она лично взорвала двенадцать кораблей. Погибли экипажи… Это только капля… Мы потеряли больше четырех миллионов человек за короткий период… Они будут взрывать шахты, корабли, верфи, города… И она погибнет, пожертвовав собой, чтобы уничтожить какой-нибудь завод, или любое другое производство… и им все равно, сколько живых существ погибнет при этом! Для них жизни тех, кто не восхищается Республикой, не значат ничего! Они даже не задумываются над этим! Вы даже не представляете, что эти фанатики…       — Ну, почему же, — тихо ответила Оди, — мы-то как раз очень хорошо ЗНАЕМ, на что они способны, но, наверное, и ты, генерал, с чистой совестью отдашь приказ, чтобы уничтожить что-то, что посчитаешь нужным…       А вот тут внутри взорвалось снова, только теперь уверенностью и непоколебимой убежденностью:       — Да! — резко ответил генерал, — Отдам! И вы, Слайк, не хуже меня знаете, что нужно сделать, чтобы установить закон. Сотни миров и десятки секторов принадлежат работорговцам, пиратам и преступным кланам. А еще на тысячах — бесконечные войны местных царьков между собой, и десятки тысяч миров, где нет никакого закона вообще…       — Галактика вернулась в прошлое? — с горькой усмешкой спросила Оди, — Хотя… что еще можно было ожидать? Опять те же правила, опять сплоченные ряды королевских домов, опять пафосные размышления о высоком, союзники из преступников всех мастей, и опять наплевать на тех, кто просит о помощи…       — А Сенат? — спросил Зозидор.       — Сената больше нет! — воскликнул Хакс, — Республики больше нет! Институт моффов оправдал себя, поэтому он будет восстановлен!       — Ш-ш-ш-ш, — крепкая ладонь Оди надавила на плечо Армитажа, — нам все понятно, генерал. Только это ваша война, но пока вы здесь, свой идеологический пыл придется придержать, — она обернулась к Слайку, — Ему нужен отдых, хороший и полноценный отдых. И, самое главное, он должен выспаться.       Армитаж усмехнулся. Доктор заметила, Слайк тоже, голубые чертики снова запрыгали во взгляде старика.       Доктор приподняла одну бровь:       — Надеюсь, ты знаешь, что делать, Зозидор…       Армитаж резко сел прямо, отчего доктор Оди посмотрела с нескрываемым удивлением, и повернулся к прикрытой двери. Да нет же! Ему точно не показалось! Словно в ответ на его мысленный вопрос донесся тревожный зуммер меддроида… Оди и Зозидор посмотрели друг на друга, она вскочила, совершенно не понимая ПОЧЕМУ?, но Хакс метнулся раньше, влетев в соседнюю комнату-палату…       Она не спала, просто плавала в уютной полудреме. Запах трав, таких разных, пряных, душистых, витал вокруг, и Роуз казалось, что вокруг нее зелено-цветущее море… Так много зелени и солнца! Солнца? Или это вечер? Почему ей кажется, что да? Свет солнца в этой полудреме так похож на тот, что запутался в его волосах… И она слышала его голос. Роуз улыбнулась в полусне… Голосов стало больше, цветуще-зеленое море стало рассеиваться… Она открыла глаза. Голоса стали четче, Тико чуть приподняла голову от плоской подушки. Она все также лежала здесь, куда Оди привела ее после странной ванны из вязкой оранжево-желтой субстанции, резко пахнущей чем-то древесным… Потом она вкусно и сытно поела. Потом пришел Руди, принес какие-то препараты, потом старенький меддроид ввел это в систему, которую Оди подключила к Роуз, уложив в постель, накрыв теплым термоодеялом:       — А теперь спать! Тебе надо много спать сейчас, Рози, все у нас будет хорошо…       И она почти спала… Теперь Роуз слушала, что говорили в соседней комнате, и вместо уютной полудремы в сознании кто-то включил фильм ужасов… Ее личный фильм.       Снова, и снова, и снова она видела родителей, сестру, взрывы кораблей, там, на Хейпсе! Она видела, как взрывы вспыхивали в Космосе, и перед ее глазами проносилось все, что она пережила за то время, когда они с Пейдж улетели сражаться с Первым Орденом… Она как будто заново проживала все это… Потому что этот старик и доктор говорили страшные вещи, они говорили о прошлом, но Роуз казалось, что это с ней, вот только что… Финн и По, навалившись на генерала, ожог на его груди с треснувшей кожей, и как Хакс стонал от боли… Зачем они так?       Сначала слезы просто бежали из глаз, а страшные картинки войны и смерти все кружили, кружили в памяти… «Но ее нельзя отпускать…», «Сената больше нет! Республики больше нет!» О! Как хорошо она знала этот его тон! Генерал Хакс!       Роуз всхлипнула от жгучей боли в душе, от чего-то горестного и такого мучительного, потому что… Потому что он враг! Удрученность затопила ее вместе со слезами, такими горячими, и столько в них было странного, тоскливого отчаяния, что она закрыла лицо руками, словно хотела спрятаться от того, что сейчас душевной болью терзало сердце…       Вместе с руками дернулись прозрачные провода системы, нарушив поступление препаратов, меддроид, висевший в углу комнаты, тут же очнулся и подал сигнал…       — Тико! — словно сквозь зубы процедил Хакс, распахнув двери, он почему-то тяжело дышал…       Роуз сильнее прижала ладони к лицу и разрыдалась, наконец, уже не сдерживая то, что рвалось наружу. Доктор Оди совершенно бесцеремонно оттолкнула генерала, тут же обежав взглядом приборы, потом кинулась к Роуз, обняв ее:       — Что случилось? Страшный сон? Не должно быть! Роуз!       — Пусть… он… уйдет! Пусть… убирается! Он… он… Хосниан… - сквозь приглушенные рыдания пыталась сказать Тико.       Оди сердито махнула рукой, обнимая девушку, гладила вздрагивающие плечи.       Слайк ухватив за локоть Хакса, потянул его обратно, а генерал, скривив губы, все смотрел на нее, сжавшуюся, как от удара, в какой-то свободной тунике из тонкого холста, черные волосы рассыпались по плечам, снова шипевшую ненавистью и презрением, и в глазах Армитажа полыхало зеленым пламенем ущемленное самолюбие пополам с обидой…       -Куда тебя вот понесло? — спросил Зозидор, прикрыв плотно двери, — И кроме тебя есть, кому присмотреть за ней! Ну, вот не хочет она тебя видеть!       — Да и я б ее не видел никогда! — совершенно пылко воскликнул Хакс, натягивая рубашку. Плотно обернутый лентами из ткани, он раздраженно дергал завернувшийся на спине край рубашки, — И не должен был видеть! Потому что ее должны были казнить! Не казнили! Не успели! И теперь я здесь! А эта бешеная фанатичка, погодите, еще вас всех будет тут агитировать вступать в это их гребанное Сопротивление, чтобы вести непримиримую борьбу с Первым Орденом! Чертова мелкая дрянь! Рыдает она! Умотала со своего куска дерьма, этого Хейпса, воевать! За Республику! Двенадцать кораблей и сотни тысяч погибших потом, а все из-за двух дурковатых, которые решили, что таким образом они продемонстрируют эту свою борьбу!       — А, ну! — грозно сказал Зозидор, подходя к Армитажу и дергая край ткани рубашки на его спине, расправляя, — Замолчи! Хватит тут мне ваших войн! Что-то я подумал, что ты, генерал, способен хладнокровно воспринимать и более страшные вещи, чем всплеск эмоций девочки, которая столько пережила… Не ожидал, что потеряешь самообладание… Неужели я ошибся? — Слайк свел седые брови, смотря на Хакса с вопросом.       Армитаж расправил рубашку, молчал, потянулся за жилетом, оставленном на спинке полукресла, давая себе время…       — Вы правы, Слайк, — сказал генерал совершенно другим тоном, тем самым холодным, сухим, точно он сейчас стоял на мостике «Добивающего», а за ним, как всегда, наблюдали десятки внимательных глаз, — сложившаяся ситуация не способствует правильному анализу происходящего… Ситуация будет взята под контроль, вам не о чем беспокоиться…       — Вот и отлично! — как-то весело воскликнул Слайк, — И мы договоримся, что пока вы тут, сколько бы вы тут у нас не были, кто ж знает, вы точно не поубиваете друг друга. Так как?       Хакс опустил голову, рассматривая свои сапоги, потом поднял взгляд на старика:       — У меня была сотня возможностей убить ее, Слайк… Но она, я уверен, использует и одну, как только она представится. Все наши шаткие договоренности с ней, как я понял, аннулируются, потому что мы теперь не одни в этих опасных лесах, и она, как только поправится…       — Вот когда поправится, тогда и говорить будем, — вздохнул Зозидор.       Сквозь сомкнутые кроны деревьев, свет солнца пробивал косыми лучистыми дорожками, отчего казалось, что все вокруг в каком-то перекрестном огне этого золотистого света. Армитаж шел вслед за Зозидором, погруженный в свои мысли, а Слайк молчал, только поглядывая из-под седых ресниц на генерала.       На полянке перед домом дрых развалившийся Бош, рядом валялись останки какой-то птицы, недоеденной котенком, пара ярких синих перьев торчала из пасти. Над ним, песочно-полосатой громадой возвышался Наблюдатель, положив башку на передние лапы, а у входной двери, прислонившись спиной к теплым бревнам стены, стояла девушка, держа в руках плетеную корзину, накрытую белым полотном.       Девушка была хороша собой, ладненькая, крепкая, румяная. Широкий пояс охватывал тонкую талию, длинное платье, все из того же светлого холста, было расшито по вороту и низу широких рукавов незатейливым узором синего цвета, поверх сюркотты, более темного оттенка, чем платье, перекинутая на грудь коса, и каштановые локоны спускались по вискам.       Завидев Зозидора, она оторвалась от стены, улыбнулась, румяные щечки стали еще румянее, а серые глаза, засмущавшиеся от пристального взгляда Хакса, стрельнули взглядом в сторону:       — Вот, — сказала девушка, протягивая корзину, видно было, что она наполнена и довольно тяжела, — мама сказала, что у Слайка все равно, кроме мяса ничего нет, велела приготовить горячего, я приготовила.       — Горячее, это кстати, — проворчал Слайк, пытаясь взять из ее рук корзину, но девушка чуть отвела руки в сторону и протянула свои дары непосредственно генералу:       — Это вам!       Армитаж уставился на белое полотнище, прикрывавшее что-то, и пытался сообразить, что он должен ответить… Неожиданная гостья своими действиями нарушила структуру уложения полученной информации в сознании Хакса. Его мозг, анализирующий факты и проводящий детализацию происходящего, еще не успел сделать выводы, а тут эта румяная сбивает программу! Армитаж, собственно, слышал, но практически ее не видел, поэтому впал в ступор, не сумев сразу выключить свой процесс соединения всех звеньев уже выстроенной цепочки деталей и фактов самоанализа.       Зозидор дернул корзину из рук гостьи:       — Тумра, скажи своей матери, что у Слайка, кроме мяса еще много чего есть, и что готовить ты будешь исключительно для своей семьи, а нам тут нечего таскать ни горячего, ни холодного!       Девушка обиженно надула губки, откинула косу за спину:       — И скажу! Не очень-то и хотелось! — и она кинулась по тропе между деревьев.       Хакс смотрел на двери перед собой, а Зозидор и Наблюдатель проводили Тумру одинаковыми недовольными взглядами.       — Вот, генерал, уже началось. Тебя уже как цель определили…       — Что? — Армитаж снова вынырнул из своего аналитического процесса.       — Ничего, — проворчал Слайк, проходя в дом.       То, что мыслительный процесс шел в автоматическом режиме, Хакса не удивляло, а вот то, что творилось в нем самом, требовало не просто усилий, чтобы хотя бы попытаться понять, но и определенных действий. Эти самые действия он научился инициировать еще в юности, чтобы блокировать любые проявления эмоций и чувств, не связанных с поставленной задачей. И преуспел. В принципе, процесс тоже полностью автоматизированный в сознании, и сбоев не было. Теперь же аналитика и детализация шли отдельно от того, что он ЧУВСТВОВАЛ. Он — чувствовал! Причем такое количество этих самых разных чувств было похоже на кашу, и кто-то утрамбовывал ее, не позволяя самому Хаксу вычленить составляющие, чтобы принять меры. Этот неведомый «кто-то», как пилот «Дроха», запускал в эту кашу из чувств и ощущений абордажный крюк-манипулятор, способный разрезать обшивку кораблей. Сейчас острый крюк вспарывал душу Хакса, смешивая все, что там было. Прошлое и настоящее. Мозг явно подавал сигнал, что щит из ненависти и морозного равнодушия должен быть немедленно выставлен и укреплен, строгий ошейник самоконтроля утянут до удушья, но ни того, ни другого не получалось. Пока. Пока только ноющая боль, странная и непонятная, от того, что мелкая дрянь снова его ненавидела? А разве было по другому? Было, крифф возьми!       И это «было» до сих пор отдавалось жаркими какими-то волнами, накатывающими каждый раз, когда он вспоминал, как она обнимала его, прижимаясь горячим телом… Он пытался ЗАСТАВИТЬ себя ненавидеть и… не мог. Поэтому злился отчаянно-яростно. На себя, на то, что он сорвался, на то, что в этой каше из его чувств, как натянутая струна, звенела тревогой безотчетная тоска. Все его расчеты и планы были разрушены, а, значит, придется провести разведку, сделать выводы и снова все рассчитать, исходя из новых вводных. Это время! Что делать с Тико? Этот впивавшийся раскаленным прутом вопрос, оставил открытым. Сначала — решение проблемы, как отсюда выбраться. Слайк, похоже, не поторопится, а ждать Армитаж не будет! Тико… Тико… Хакс ЗАПРЕТИЛ себе думать о ней, отчетливо осознавая, что бешеная ксава и есть причина и нарушения всех планов, и опасности, и его неадекватного восприятия реальности.       Армитаж машинально ел все, что подкладывал в керамическую миску Зозидор, хлебал какую-то похлебку, совершенно не чувствуя вкуса. Потом Слайк налил душистый чай, пододвинув кружку к Хаксу:       — Ну, сейчас спецсредство, и будешь отдыхать… Генерал, ты хоть меня слышишь?       — Да, — механически ответил Хакс, глотая горячий напиток.       Потом… потом, он словно из-под толщи воды слышал голос Слайка, который что-то говорил, заводя Хакса в одну из комнат. Сложенный из крупных камней очаг, огороженный железными щитками, и лежащие рядом на полу сухие поленья, расплывались пред глазами. Армитаж безропотно поднимал руки, давая Слайку снять с себя рубашку, сапоги, потом штаны, а потом он провалился в пустоту. В этой пустоте не было ничего, кроме мерцающего сполохами золотистых искр тумана.       Очнулся генерал от того, что ему нужно было в рефрешер. И он, как ни странно, помнил путь. Только этот путь он вроде видел, но опять-таки, сквозь эту искрящуюся дымку. Зозидор возник на обратном пути, неся большую кружку… Душистый чай… вкусный и очень хотелось пить… И он выпил, жадными большими глотками. И снова ничего вокруг…       Она сидела на коленях перед костром, освещенная теплым мягким светом, среди серебристых пушистых листьев наломанных веток, и причудливые тени от пламени скакали по каменным сводам грота…       «Вот…», — сказала мелкая дрянь, держа палочку, которой мешала рыбу в располовиненном цилиндре, и виновато улыбнулась.       Светошумовая граната от ее улыбки снова взорвалась в сознании, ослепив Армитажа, он крепко зажмурил глаза, но свет все равно прорезал темноту…       Генерал открыл глаза, обвел взглядом плотно пригнанные доски потолка…       — Зозидор! — сказал голос доктора Оди из-за приоткрытой двери, — я же просила тебя!       — Ты просила, чтобы он выспался. Он спал почти сутки, поэтому твои рекомендации выполнены! Еще пару часов…       Армитаж снова закрыл глаза. Натянутая струна звенела в центре его души, нудной тоскливостью и неясной маетой…       Доктор Оди заглянула в комнату:       — Он УЖЕ проснулся! Зозидор! Неси воду!       Дальше она разматывала свои полотняные повязки, смывала жирную мазь теплой водой, осторожно потрогала область ожога. Больно не было. Кивнула удовлетворенно:       — Еще раз наложим, думаю будет достаточно, — карие глаза в сеточке морщин смотрели добродушно, а Хаксу мучительно хотелось спросить… Спросить…       — Чем ты ее так ранил, генерал? — вдруг сама спросила старый доктор, — Я ее вчера еле успокоила… Она все твердила про Хосниан… Это ее мир?       Хакс опустил взгляд, сжал губы, выдохнув с досадой:       — Нет. Ее мир Малый Хейпс.       — А причем здесь Хосниан? — снова спросила Оди, накладывая на область ожога мазь из баночки, принесенной с собой, — Почему именно эта система?       Карие глаза снова взглянули в глаза Хакса, и ее взгляд менялся, потому что снова в его глазах поднималось ледяное зеленое пламя:       — Потому что мы ее уничтожили! — бесстрастно-категорично ответил генерал, а на его лице проявилось некая ожесточенность, — Вместе с той половиной Сената, что занималась вместе с канцлером словоблудием и решением выгодных торговых сделок с нейтральными мирами. Их роскошными особняками в отдельном Республиканском городе, всеми подразделениями раздутого аппарата чиновников, флотом, сосредоточенным по орбитам остальных планет, и почти стометровой статуей Бейла Органы, которому они поклонялись и почитали, как героя.       Тон Хакса леденел с каждым словом… Доктор замерла с повязкой в руках, ровные брови почти сошлись на переносице… Она хотела что-то сказать, но тут резкий окрик Слайка прервал ее:       — Оди! Нас не касается то, что происходит там! Я еще помню Кьюпа Фаргелла, и только его совесть не позволила этим борцам за угнетенных, Органе и Мон Мотме взорвать Билбриджи! И я еще помню, как этот, весь из себя праведный Органа со своей дочерью, которая затыкала всем рот в Имперском Сенате, ратовали за легализацию именно баррадиевого оружия, способного уничтожать целые системы! Хватит с нас! Это никогда не закончится!       — Закончится, — с каким-то яростным убеждением сказал вдруг Армитаж, — Счет равный. И больше никакого счета не будет!       Доктор закончила перевязку, направилась к двери, обернулась:       — Ты страшный человек, генерал, там погибли миллионы…       — Да, — твердо ответил Хакс, — я знаю, но это был единственный выход избежать полномасштабной войны с Республиканским флотом. Тогда бы погибли миллиарды. Орбитальные бомбардировки еще никто не отменял…       Доктор ничего не ответила, закрыв за собой двери.       — Собирайся, — объявил Зозидор, пожевав морщинистым ртом, кинув на Хакса пасмурный взгляд.       Сегодня его седые волосы были прихвачены сзади в хвостик, мощная грудь перетянута ремнями, за спиной уже не лук, а самодельный арбалет и дополнительный колчан, набитый стрелами.       — Сейчас плотно поешь и поедем. Раз уж ты проснулся, нечего бездельничать! На вопрос «куда», сразу отвечу — на экскурсию, если ты, кроме своей войны, знаешь, что это такое.       Армитаж и Слайк поспорили, уже когда Хакс собирался взобраться на свое место позади Зозидора на спине Наблюдателя.       Всем довольный Бош, скалясь от удовольствия, что его покормили, да еще натрепали загривок, да еще почесали пузо, тарахтел своим урчанием, всячески демонстрируя, как он доволен. Хакс поднялся с травы, где валялся, растопырив лапы Бош, показывая, где именно надо еще погладить, и сказал строгим голосом:       — Остаешься тут, дома!       — Ничего он не остается, — не менее строго встрял Слайк, — с нами пойдет, мы сегодня не далеко, экскурсия обзорная, если ты знаешь, что это, а ему надо двигаться, а то жопа шире, чем башка.       — Да он маленький совсем! — возмутился Армитаж.       — И что? Ускены уже в месяц за мамкой ходят всюду, а этому почти два! Они до пяти такие вот… мелкие, зато потом в рост рванут, а у этого лапы слабые будут, и вообще… С нами идет! Наблюдатель никуда торопиться не станет, Бош побежит, как миленький!       Громадный ускен и правда, шел шагом, тут же свернув за дом, и осторожно спускаясь вниз, по склону этого вытянутого холма, на котором располагался поселок. Армитаж рассматривал лес, слушал, но постоянно оборачивался, потому что толстый Бош то бежал рядом, то отставал, заинтересовавшись каким-то цветочком на кустиках. Слайк рассказывал и показывал, махая рукой то вправо, то влево.       Гряда холмов тянулась почти на сотню километров, вдоль них, на восток и запад, располагалась территория поселенцев. В общей сложности примерно двадцать на пятнадцать километров. Там, за вот теми двумя холмами, равнина, где они выращивали фарин, из зерен которого делали муку, а стебли шли на производство ткани. Поселок — это только центральная часть их маленькой колонии. По периметру располагались аванпосты, где все время кто-то находится, как правило человек пять-шесть. Несколько домов еще в лесу, где пастбища и стада. Гурнасеты давали шкуры, пух, шерсть, их яйца шли в пищу, мясо ускенам, а гризмальтские нерфы снабжали молоком и мясом.       — Спросишь, откуда у нас нерфы? Да и все остальное? — усмехнулся Слайк, обернувшись к Хаксу, — Ладно. Вот эти заросшие кустарником и мелколесьем бугры в чаще — это все, что оставалось от кораблей пиратского флота, когда их сюда «Имперские» загнали и покромсали всех. Они тут всюду раскиданы были. Некоторые части крупные, хорошо так сохранились. Мы сели не здесь, дальше. Это место нашли позже. Сначала разведка была, приспосабливались. Нас было больше ста человек. Три корабля мы продали. На материке. На эти средства, да и на то, что было у каждого, хоть и немного, покупали то, что было необходимо. Как шпионы, летали на миры, в основном брали на черном рынке, хотя Империя уже трещала, но черный рынок жестоко карался, так же, как контрабанда, законы еще работали. Задаешь себе вопрос, откуда у нас топливо? Нету. А энергия есть! Для того, чтобы питать излучатели, для нужд — хватает. Но мы экономим, плюс солнечные батареи, которые были целые, поснимали с кораблей. Сейчас увидишь, вот спустимся со склона и увидишь…       Энергию они брали, построив электростанцию. Останки кораблей пиратского флота пошли на строительство водопровода, насосной станции, снятые приборы и устройства приспособили для жизни.       — Не за год, конечно, — продолжал Слайк, — многие погибли… Хоркасы… драндуны, криффты, да много тут всякого… Пока мы не научились делать вытяжку из чешуи хораксов и охотиться на них. Раз в год приходится объезжать всю территорию и оставлять метки, для хораксов, уже лет десять их тут нет, но, когда у них брачные их дела начинаются, они переходят границы. Тогда большая охота. Два корабля, мой корвет CR90 и пинас S40K «Феникс-Ястреб» мы не разбирали, только выгрузили блоки с топливом, остальное законсервировали. Пока мы строили систему жизнеобеспечения, пока работали дроиды, топливо ушло. А вот остальное укрыли, потому что потомкам тоже надо что-то оставить. Из оборудования. Нам хватило того, что сняли с пиратских крейсеров. Связи нет, и не смотри так! Нет тут никакого Голонета. Да и кто платить будет за него, — Слайк рассмеялся, — все, что удалось собрать, записано на инфодисках, инфочипах, уложено в Большом доме. Там у нас и школа, и академия. Каждый учил детей тому, чем занимался сам. Оди, вот, например, пятерых обучила. А сама не только врач, но и талантище еще. Она такие свойства трав открыла! Изучала, синтезировала, теперь нам все заменяет. А связь…       Тут Слайк приподнялся в седле, указывая на некое подобие башни на вершине холма:       — Во-о-о-н, наша связь, горит быстро, видно далеко. Такая вот система, парень. Не нужна нам никакая политика, мы просто живем, трудимся, каждый знает свои обязанности и ответственность… Многие уже ушли… да. Это нам было по сорок и чуть больше, а остальные? Теперь вот новое поколение, и нам надо успеть научить их всему…       Наблюдатель снова пошел вниз, аккуратно ступая лапами по склону, а за густыми зарослями Армитаж слышал грохот водопада. Обернулся, Бош, выставив вперед передние лапы, съезжал вниз прямо на пузе, зарываясь в листву и траву. Когда движение вниз маленького ускена остановилось, он так и остался лежать, зарывшись носом в листья, а у Хакса екнуло в сердце острой занозой.       — Стойте! — воскликнул Армитаж, уже спрыгивая с седла, и бегом помчался обратно.       Бош признаков жизни не подавал. И эта уткнувшаяся в листья мордочка, растопыренные ушки с кисточками на кончиках, закрытые глаза с четырьмя парами мохнатых ресничек, распластанные задние лапы, как-то вывернутые подушечками вверх, откинутый в сторону хвост с мягкими еще шипами… Вся его поза говорила, что этот ничейный, а теперь генеральский ускеныш…       Внутри Армитажа зарыдал маленький Арми, потерявший своего единственного за всю жизнь друга, уткнувшись в подушку и закрывшись руками, чтобы никто, никто не слышал, как он ревел от горя, пусть детского, но самого горького горя во Вселенной… Что для него этот ничейный Бош, которого никто не брал? Рыжий маленький ускен, которого он, может, через несколько дней и не увидит никогда… Разве тебе, Хакс, не все равно? А он боялся притронуться, боялся, что вот сейчас поймет, что ничейный Бош…       — Все! — сказал Слайк, подъезжая на Наблюдателе, — Отбегался…       Хакс шумно выдохнул, опускаясь на колено рядом с телом Боша.       Наблюдатель фыркнул и рыкнул.       — Я вам говорил, что он еще маленький! — почти со злостью выдавил из себя Хакс, а сердце колотилось в груди сжимаемое забытой болью…       — А я о чем? — Зозидор спрыгнул с седла, — Выдохся, а они ж такие, бегают, бегают, а потом раз и все, завалились. Вот где накроет, там и падают. Теперь дрыхнуть будет, хоть из подфюзеляжных пали.       Протянутая к рыжей макушке рука Хакса застыла, он посмотрел ошеломленно на старика, а в голубых глазах Зозидора прыгали веселые чертики…       — Он… спит? — Армитаж снова посмотрел на Боша, только сейчас, успокоившись, заметив, как едва заметно вздымается грудка…       — А что ж еще? — кивнул Слайк, — Ну, притомился, с непривычки-то… Бери вот его теперь, с тобой поедет.       Генерал поднял абсолютно расслабленное тело Боша, он вообще не реагировал, мордочка откинулась назад, лапы висели, как отстегнутые страховочные ремни, хвост болтался веревкой…       Наблюдатель присел на лапы, пока Хакс взбирался в седло, неожиданно для себя обнаружив, что мнимая смерть Боша всколыхнула глубинное, покрытое толстым слоя вязкого ила-памяти, прошлое в душе, снова заставив его почувствовать то, что он давным-давно забыл… Сначала Тико, там, у реки, и ее рана на спине, и он, Арми, в джунглях Иркаллы, совсем один… Теперь маленький толстый обжора Бош… Что-то происходило в душе Хакса, и это происходящее он никак не мог определить. Оно не было болезненным, оно не звучало тревогой, только вот эта звенящая тоской струна… То тише, то сильнее… И только когда Наблюдатель тронулся в обратный путь, и Хакс прижал к себе теплое пушистое тельце, как выстрелом бластера обожгла мысль… Это ощущение… НЕОДИНОЧЕСТВА…       Поселок, еще вчера вполне людный, словно вымер. Даже дети не бегали, не кричали, не играли с котятами ускенов. Хакс осматривался, но так никого и не увидел.       — На полях все. Там пока будут. В этом году холодновато было, фарин созрел позже, а тут уже брачующиеся хораксы в стаи сбиваются, успеть надо, — вдруг сказал, чуть обернувшись, Слайк, — разведка доносит, что там, откуда мы пришли, больше тридцати рептилий ревут, значит, скоро явятся. Вот сколько лет тут, а все никак не могу понять, чего их сюда прет драки свои устраивать? Первые годы тяжело было, они бешеные становятся, идут, как солдаты в строю, останавливаются, дерутся, рвут друг друга, опять идут, так до самой излучины реки, потом возвращаются, а по пути убивают и съедают все, что видят. Вот увидишь, как зверье побежит, полетит, поползет… Нам-то, конечно, хорошо, в этот момент и дичи набиваем, и пушного, потому как зимы здесь снежные и суровые, меха много надо…       Уже поздно ночью старый Зозидор не выдержал, потому что генерал вышагивал то по своей комнате, то по гостиной, мотаясь туда-сюда… Когда Слайк возник на пороге комнаты с дымящейся кружкой и сказал: — Спецсредство, — указав глазами на свой «чай». Армитаж был даже рад…       Все, что он сегодня увидел, услышал, выстраивалось в стройную цепь деталей, пригодных для вариативности выработки плана… Только… Только мелкая дрянь, которую он не видел больше суток, которая шипела и ненавидела, и рыдала там, в медмодуле, влезала в процесс планирования операции, разрушая все выстроенные логические выкладки… И Хакс начинал заново. Эта нудная маета, что ему чего-то не хватает, что он должен что-то сделать, чтобы, наконец, избавиться от этих проклятых мыслей о ней, долбили в сознании, не давая сосредоточиться…       Оди пришла на следующее утро, почти не разговаривала, держалась сухо. Хаксу было все равно. Он знал, что, наверняка, доктор уже переговорила с Тико, и, тут и гадать нечего, мелкая дрянь… Армитаж оборвал свои мысли. Он хотел ее увидеть! Он просто хотел ее увидеть и все! От этого признания самому себе, как от некоего постыдного факта, краска залила лицо генерала, а доктор тревожно всматривалась в его глаза, снимая повязки:       — Что-то не так? — спросила тихо она.       — Все не так, — почему-то без своего обычного решительного апломба ответил Хакс.       Крепкая ладошка легла на его лоб, Оди посмотрела на Слайка:       — Зозидор! Я ничего не понимаю!       — Да и не надо, — буркнул старик, собирая полоски повязки, — у тебя все? Нам ехать надо!       — Куда ты собрался опять? — воскликнула Оди, — И парня с собой потащишь? Ему надо побыть дома! Просто побыть дома!       — Не надо, — сказал Хакс, надевая рубашку.       Весь день они со Слайком провели в поездке. Армитаж узнал, что примыкавшая к поселку гора, с которой падал водопад, на самом деле целое хранилище. И это хранилище имело сквозной ход на ту сторону холмов.       Тоннель тянулся на сотню метров, а в проходах были устроены склады. Отдельный широкий ход с вырезанными лазером ступенями, вел к леднику. Так сказал старик. На полях Армитаж увидел не только почти все население поселка, но и дроидов-уборщиков, около десятка взрослых ускенов и четыре дряхлых краулера.       С той стороны, в склоне холма, отчетливо зияли распахнутые ворота, куда эти краулеры, ползя со скоростью слизня, тащили убранный фарин. Нагруженные все тем же фарином, ускены делали это в три раза быстрее.       Армитаж обернулся, отсюда, снизу, укрытый маскировочными сетями вход в громадную пещеру был почти не виден.       — Там наше прошлое, — Слайк тоже посмотрел, — Все, что осталось от той, другой жизни… Дроиды, спидеры, то, что мы сняли с кораблей… Нерабочее уже.       — Спидеры? — Хакс кинул короткий взгляд на Зозидора.       — Если ты насчет того, чтобы махнуть на спидере через лес, то зря. Во-первых, термоядерные генераторы мы сняли, они работают на насосной и питают ионные излучатели. Мы перенаправили энергию, так что о репульсорах можно забыть, а, значит, и о спидерах. Мы уже забыли. А на краулере ты далеко не уедешь. Платы питания совсем плохие, их приходится заряжать каждый день. Да как ты на этом краулере по такой местности? Никак. Все равно придется тут сидеть, генерал, недели три точно. Сначала хораксы. Потом ураганы пройдут, а там крены мигрировать начнут. Только сначала в стаи соберутся, попасть под их проход — это верная смерть…       — Я знаю, — сказал Армитаж, — под одну маленькую стаю мы попали, — вспомнив, как еле успел упасть за валун, накрыв собой мелкую дрянь. Это ОЩУЩЕНИЕ затихшей Тико, кончиков волос, щекотавших его щеку, ее ладошек на своей груди, ее спины под руками и плотно прижатых бедер…       Его рационально расставленные приоритеты, его многолетняя, надежная, залитая квадниевой сталью защита самого себя, где не было места чувствам… Он просто ХОТЕЛ ее увидеть! Да что ж за черт!       — Вот! А их там сотни миллионов собирается, только потом они отправятся на север… Вот тогда можно будет и подумать, — вполне добродушно закончил Зозидор и скосил на нахмурившегося Хакса глаза, — ну, чего застыл? Дальше поехали!       Вернулись они только вечером.       Когда совсем стемнело и поселок угомонился, Хакс вышел из дома, осмотрелся, подхватил на руки сонного и сытого Боша, тут же заурчавшего, и пошел по тропинке к медицинскому модулю.       Зозидор Слайк, стоявший на пороге и провожавший спину Хакса, прищурив голубые глаза, пригладил седые волосы, вытянул губы в трубочку, снова втянул, посмотрел на Наблюдателя, четыре глаза которого светились в темноте, как аварийные маячки, и задумчиво сказал:       — Ф-ф-ф-ух… Вот как бы там опять чего не вышло… Как думаешь?       Наблюдатель беззлобно рыкнул, не спеша поднялся и пошел в темноту, подергивая хвостом. Видимо, волновался за Боша, которого этот непонятный генерал потащил куда-то на ночь глядя.       Слайк отлепился от косяка двери, покачался с пятки на носок, раздумывая, а потом двинулся по тропинке.       Оди пыталась успокоить рыдающую Роуз, отчего-то так близко восприняв эти горячие слезы, словно она выплакивала что-то, как нарыв накопившееся в душе. И ничего не говорила! Доктор видела и подзатянувшуюся рану, и знала, что девушка ослаблена, пусть и не слишком большой, но потерей крови, а еще истощена эмоционально и физически, очень сильно простыла. Но это никак не отменяло того, что было — что он, что она, словно два оголенных провода под напряжением.       Оди прожила долгую жизнь, и видела многое. Еще в первое мгновение, когда Зозидор забирал девушку из рук этого рыжего генерала, Оди сразу бросилось в глаза, насколько он взволнован и с какой тревогой он смотрел на Роуз. И тут же, мгновенно, менялось выражение его лица, словно кто-то невидимый надевал маску холодного безразличия. Он так старался выглядеть статусно, с неким бесстрастием, держался прямо, взгляд цепкий, внимательный. Чуждая для него обстановка, сразу видно.       То, что произошло потом, когда девушка ударила Руди, Оди почти удивило. Не то, что настолько казавшейся слабой и уставшей Роуз вдруг так повела себя, тут как раз объяснимо — незнакомые люди, и тут какой-то парень хватает ее за ткань на груди… Хм-м-м, да, как-то Оди не подумала в тот момент… а вот с каким ехидством этот рыжий посоветовал ее «вырубить», а сам смотрел с восторгом… Но и не это поразило старую Оди!       Они смотрели друг на друга, буквально пылая взглядами, так ярко и так… больно? Там, в обоих металась боль. Почему? Оди на какие-то мгновения вернулась в свое прошлое, когда им с Эрком пришлось выживать… Пекло днем и ледяные ночи, без воды… И только спустя несколько дней они нашли убежище. Они спасали друг друга, потому что выхода не было. Или вместе, или они погибнут поодиночке… Даже когда их накрыло той плитой, сдвинуть которую они не могли, и им казалось, что выхода нет, они все равно цеплялись за жизнь, страшась, что порвется тонкая нить, связавшая их, таких разных… Эти двое… Да нет, Оди не ошиблась! Они жалили друг друга словами, а глазами говорили совсем другое. Отчего же так горько плакала Рози? Потом Оди еще несколько раз подходила к ней, ночью. Она металась во сне, словно пойманная птичка пыталась выбраться из клетки…       Удрученность девушки бросалась в глаза и на следующий день. И… она все время оборачивалась на дверь…       Оди пошепталась с Руди, попросив сына просто говорить с Роуз, рассказывая что-то о… о чем? ну, хотя бы о том, как они тут живут, вот про ускенов, наверное, можно, про то, что он так увлекся химией, что уже в детстве помогал Оди в лаборатории, да про что угодно! Условие одно — не спрашивать ее о том, что там, за границей Калаба… Руди был не слишком доволен, потому что у него намечалась серия экспериментов, но матери отказать не смог.       Роуз смотрела в серые панели стены палаты, отвернувшись, вспоминала… До самого Крэйта она была отчаянно уверена, что все, что происходит — это и есть правильно! Потому что это ее личная война с Первым Орденом, за ее мир, за небо, которое он отнял у нее и у Пейдж. И она была готова вместе с сестрой пожертвовать собой, чтобы уничтожить хоть что-то в Первом Ордене, не важно, корабль, базу, да что угодно! Потом… Потом они эвакуировались с Ди,Куара, потом она потеряла Пейдж… потому что… Потому что По Дэмерон решил, что уничтожить дредноут, несмотря на то, что Кобальтовая эскадрилья практически осталась один на один с истребителями. Что может тяжелый бомбер против лучших истребителей превосходства в космосе? Практически беззащитный… По сделал невозможное, но Орден успел выпустить два крыла! И сколько пилотов крестокрылов погибло, прикрывая Кобальтовую эскадрилью? То, что Лея отдала приказ уходить, Роуз узнала из перепалки Джесс и По, услышанной уже на Калабе. Погорячился, потому что и так ему было неприятно все вспоминать. Они все погибли, потому что Дэмерон решил в азарте уничтожить дредноут? Его аргументы были железные — там сгорело почти двести тысяч человек! Так что жертвы Сопротивления по сравнению с жертвами Первого Ордена — это просто мизер!       Колокольчик зазвенел… Ее Пейдж… просто мизер… Двести тысяч… А ведь когда-то она увидела По Дэмерона, и ее сердце забилось в волнении, вот же он, ее герой! Потом так же сердце забилось, когда она встретила Финна… Вот же он, ее герой! Все закончилось уже на Калабе.       Когда Роуз поправилась, она видела, как Финн не отходил от Рей, потом он познакомился с теми, кто остался, поближе, потом прилетела Черная эскадрилья, потом… Потом Роуз вспоминала, что видела там, на «Господстве», когда они бежали к ангарам, чтобы забрать шаттл…. Огонь, взрывы и трупы трупы, столько крови, криков боли, человеческих криков! Злорадное «так вам и надо!» взметнулось в душе, но колокольчик в сердце, почти неслышно, но тренькнул… Это все… люди… живые, а ведь Финн только- только был среди них…       Она глушила громкость того, что бабушка Этту назвала ее маячком, только… Он все равно звенел! А потом… Потом Роуз стала больше слушать, смотреть, думать… По Дэмерон… Герой! Герой?       Совсем недавно он выговаривал Джесс, когда она увела три крестокрыла от прямого столкновения с истребителями Первого Ордена, которые вылетели им навстречу с наземной базы на Луптуме.       Лея отправила их в соседний сектор Сесвенна, где на маленькой планетке Луптум была перевалочная база контрабандистов, с которыми еще до побега с Ди,Куара Органа договорилась о том, что заберет протонные торпеды, которые пираты вывезли с захваченного военного транспорта. Цепочка покупки была отработана, поэтому желаемое доставлялось на эту удаленную планету, где контрабандисты зачастую прятались от республиканских патрулей. С началом действия Сопротивления все законные пути получения оружия и многого необходимого стали практически невозможны, потому что Сенат на действия Сопротивления своего разрешения не давал, но закрывал глаза на незаконный оборот оружия, а так же на то, что богатые сенаторы от фракции популистов почти в открытую давали средства на войну с Первым Орденом. Поэтому, по старой памяти, Лея снова скооперировалась со старыми знакомыми и убедила их, что помочь борьбе с Первым Орденом в их же интересах.       Но, как оказалось, пока они прятались, Первый Орден их опередил, захватив Луптум и расположив там свою базу слежения, перекрыв сразу несколько гиперпространственных маршрутов, а приданные базе две эскадрильи TIE быстро определили, кто именно пожаловал на орбиту.       Джессика дала команду уходить, на что Дэмерон, когда она доложила о неудаче миссии, язвительно заметил, что такими осторожными налетами и драпаньем, много не навоюешь. Джесс почему-то вспыхнула и ответила, что терять последнее, что есть, чтобы сбить несколько вражеских истребителей - это верх глупости. По снисходительно улыбнулся и сказал, что обычно он сбивает всех, кто есть в поле зрения. Лея покачала головой:       — По! В данном случае Джесс выполнила мой приказ, так что остынь, у нас слишком мало сил, чтобы бросаться вчетвером на две эскадрильи!       Дэмерон считал, что он прав. Он считал, что он прав, когда они решили с Финном сами получить информацию о новых кораблях Первого Ордена? Наверное… наверное, да. Или нет? Только тот порыв, что заставил Тико сделать то, что она сделала… Она НЕ ЖАЛЕЛА! Потому что это было правильно! Да она ненавидела Хакса, но переговоры Финна и Дэмерона с охотниками не оставили ей выбора… Потом… Потом он спасал ее, ненавистный генерал, тащил за собой, злился, она видела. Только было что-то еще! Теперь было что-то еще! В ней самой! Невнятное, такое тонкое, почти прозрачное, словно ее обволакивало шелком, гася ее прошлое. Словно кто-то в ее душе легкими шажками, неслышно, невидимо, шел, закрывая двери в гнев, ярость, ожесточенность, звенел и звенел ее колокольчик, так тихо и так… радостно? Это там, в той, другой жизни осталось что-то страшное, душное, что мешало дышать. И она видела в его глазах, мягкий отсвет костра, и серебристые пушистые листья укрывают его… Он вернулся за ней! «Ты вот так вез меня?»       А потом она услышала то, о чем говорили Оди, Слайк и Хакс… Это сначала ее ударило болью. Тон его голоса, тот, страшный, который она помнила… Но все услышанное взрывало и взрывало ее мысли, ее сомнения, ее вопросы себе… И они… Они говорили ТАК о Лее? Которую она боготворила? И Роуз не выдержала больше…       А он ушел, и больше не возвращался. День, второй… Только Руди часто заходил, рассказывал какие-то смешные истории, Роуз слушала плохо… Она… Почему-то она ждала! Считала себя слабой, злилась и твердила себе, что она ненавидит Хакса! Закрывала глаза и вспоминала, не того, там, на "Господстве", а этого, когда он… «Держись, Тико, тебе еще надо постараться убить меня…»       Невозможно ненавидеть вечно, невозможно питаться ненавистью. Месть не приведет к успокоению, лишь добавит в этот жестокий мир еще больше ненависти…       Руди засиделся допоздна, подробно рассказав ей, что он нашел новый способ, более простой, обрабатывать чешую этих хораксов… Потом опомнился и рассказал, как в детстве свалился с ускена, попав ногой в нору смухтов, а они облепили его сапог всем семейством. Смухты пугаются так, что могут застыть. Так вот со смухтами вприлипку домой и явился, а их потом отдирали, а они смешно падали, как будто истуканчики. Отошли только через час где-то… И Роуз впервые рассмеялась, представив, как маленькие смешные смухты едут на сапоге Руди…       Армитаж, останавливался несколько раз. Бош замолкал, тараща в темноте все четыре глаза, генерал скрипел зубами, и снова шел. Потому что это желание ее увидеть стало пыткой! И он совершенно не мог думать! В конце концов, кто может ему ЗАПРЕЩАТЬ? Ему! Боша взял для обоснования, потому что просто явиться к ней… Хакс снова остановился. Просто так явиться к ней считал НЕВОЗМОЖНЫМ!       Он решительно распахнул входную дверь, Бош выпустил когти, вцепившись в рукав рубашки, потому что командующий прижал его к себе, а это тревожно! И пахнет… фр-р-р. Бош чихнул.       Только Армитаж услышал ее смех, заливистый, звонкий, и что-то бубнил этот… Руди…       Этот смех пробил Хакса насквозь, дробя внутри все, как измельчитель в мусоросборнике, сдавливая, кромсая и трамбуя… Она хохотала! А он, как дурак тут… Взорвалось, понеслось, покатилось в пропасть сердце…       Руди появился спустя минуту, в течение которой генерал стоял, смотря в стену, ошалелый от того, что сейчас в нем самом происходит. Бош висел у него подмышкой, вертя башкой. Ему все это не нравилось, а уж когда Руди возник на пороге комнаты, четыре глаза ускена уставились на него, и Бош зашипел…       Хакс отмер, а Руди строго спросил:       — А вы что тут делаете?       — Мы? — Хакс посмотрел на Боша, Бош на Хакса, четыре зеленых глаза ускена синхронно мигнули, два зеленых глаза Хакса зажглись нехорошим огнем.       Дальше произошло то, чего бы Армитаж не позволил себе никогда, но произошло. Он шагнул к Руди, точным ударом прямыми пальцами ткнул в солнечное сплетение, Руди охнул, согнулся пополам, пытаясь вздохнуть и хрипя, а Армитаж надавив ему на шею, заставил того упасть на колени. Знал, да, больно, а как он хотел? И совершенно свирепо прошептал доктору в ухо:       — Только останься еще, хоть на минуту, с ней наедине, и тебя никто никогда не найдет.       Роуз стояла в темном проеме двери, с ужасом смотря на Руди, не в силах ничего сказать. А в глазах крайт-дракона плясали золотые сполохи, но ее он не видел.       Позади Хакса стоял Зозидор Слайк, тоже, смотря на Руди. Он почесал переносицу, цмыкнул и сказал:       — Генерал, доктора отпусти, у нас тут, знаешь, с докторами не слишком, мы их бережем.       Армитаж, с Бошем под мышкой, обернулся и резко спросил:       — Вы что, следите за мной?       — Приглядываю, — вздохнул Слайк.