I Need Somebody

      Всё начинается, когда Чонин покидает здание JYP с Сынмином и Джисоном. Это был лёгкий день, как и остальные — встреча, занятия вокалом, репетиция танцев. Последнюю пару часов он провёл, помогая с вокальным гайдом для последнего трека Джисона и болтая о музыкальной комнате. Это, наверное, как думает Чонин, самый расслабленный рабочий день, который у него когда-либо был. Он вертит в руках бутылку воды, на ходу слушая ритмичный плеск.       Резкий приступ головокружения застаёт его врасплох.       Они только прошли главные двери и направляются к воротам, когда Чонин внезапно ощущает, что ему паршиво, и мир уходит у него из-под ног. Он заваливается на Сынмина, и это единственное, что спасает его от падения на землю.       - Инни! - голос Сынмина резкий, напуганный. Чонин чувствует, как его обхватывают за талию и оттаскивают на пару шагов, чтобы усадить возле стены.       Чья-то рука тянет за маску на его лице, и Чонин осознаёт, что он закрыл глаза. Он тяжело дышит, крепко сжимая руку Сынмина.       - Йен-а, - зовёт Джисон, - ты в порядке? Что случилось?       - Простите, простите, - задыхаясь, произносит Чонин, - просто... Вдруг голова закружилась. Всё нормально. Уже проходит.       И это правда: спустя несколько секунд, что он провёл, облокотившись на Сынмина и тяжело дыша, Чонин открывает глаза. Ничто больше не дрожит перед ним, и тошнота почти сошла на нет.       - Простите, - повторяет младший. - Я в порядке.       - Ты чуть не потерял сознание, - нерешительно произносит Джисон. Он склонился над младшими: одна рука на колене Чонина, вторая сжимает телефон. - Ты весь побелел. Ты упал в обморок.       - Я не падал в обморок.       - Именно так и было, - настаивает Сынмин, тыча его в бок, но больше обнимая.       - Клянусь, теперь мне лучше, - Чонин принимает бутылку воды, которую ему протягивают, и делает глоток.       И это правда — возможно, он немного дезориентирован, немного встревожен от их чрезмерного внимания, — но ему лучше. Его даже больше не тошнит.       Пользуясь положением хёна, Джисон настаивает на том, чтобы они заказали такси до дома, хотя Чонин уверяет, что может идти пешком, а Сынмин обвивает руку вокруг его талии, пока ведёт в общежитие, и прижимает крепче, когда младший пытается выпутаться.       Они ведут Чонина в гостиную, и Сынмин толкает его на диван возле Чана. Лидер одаривает его взглядом, откладывая ноутбук в сторону.       - Инни? Что случилось?       Наверное, Чонин выглядит более мрачным, чем он думал. Он открывает рот, чтобы ответить, но Джисон опережает его.       - Он потерял сознание по пути домой.       - Это неправда, - говорит Чонин, прерывает испуганный возглас Чана и потрясённое "Что?!" Хёнджина, доносящееся откуда-то из кухни. Теперь все в комнате смотрят на него, и Чонин сильнее вжимается в диван, опуская голову. - Просто голова закружилась на пять секунд, они преувеличивают.       - Ты бы рухнул на землю, если бы Сынмин тебя не поймал, - заявляет Джисон.       - Ты нормально себя чувствуешь, малыш? - спрашивает Чан, сжимая его плечо и затем кладя ладонь, чтобы пощупать лоб. - Ты немного бледный.       - Я в порядке, хён, - отвечает Чонин. Он слышит протяжный стон в собственном голосе. У него сложные отношения с прозвищем "малыш"; он не может отрицать, что, когда ему плохо или грустно, или больно, оно помогает почувствовать себя лучше, но сейчас лишь заставляет думать, будто они считают его ребёнком.       - Честное слово, - заверяет младший. - Просто голова закружилась, и я потерял баланс. Всё прошло почти сразу.       - Ладно, - говорит Чан. Он отпускает плечо младшего, чтобы потрепать за волосы. - Подойди и скажи мне, если это случится опять, ладно?       Чонин коротко кивает и ретируется из комнаты, чтобы остальные перестали пялиться.       Когда это случается снова, Чонин не рассказывает Чану. Он собирается — или думал, что собирается, — но даже от мысли о том, чтобы сказать "Эм, у меня снова кружилась голова", его передёргивает; и у них репетиция танцев, и ощущение исчезает почти так же быстро, как и в первый раз.       Прошло три дня, и Чонин устал. Они снимали видео, потом сразу отправляются работать, так что теперь не кажется странным, что он чувствует себя не в своей тарелке, но это не менее пугающе. У них перерыв от танцев, и он сбегает в ванную один, несмотря на то, что Чанбин кричит ему вслед.       Чонин просто моет руки, когда оно накатывает снова. Рвотный позыв заставляет согнуться, и он уверен, что его стошнит, но вместо этого земля уходит из-под ног, и он чувствует, как руки соскальзывают с раковины. Ему кажется, что этот раз можно считать настоящей потерей сознания, потому что по меньшей мере на несколько секунд наступает абсолютная темнота, и, когда Чонин вновь открывает глаза, то лежит на полу. Голова немного болит там, где он, наверное, ударился.       Он хватается за раковину и осторожно поднимается. Как и в прошлый раз, тошнота отступила, когда он сделал пару глубоких вдохов, и проходит лишь пара секунд, прежде чем он снова может стоять на подрагивающих ногах.       Когда Чонин возвращается в зал, менеджер уже там, и его план пойти и рассказать всё Чану проваливается. Физически Чонин чувствует себя нормально, но он немного трясётся и испытывает тревогу, так что вместо того, чтобы пойти к Чану, он подсаживается к Хёнджину и ждёт. Спустя секунду — вероятно, даже раньше — старший тянет его на свои колени. Чонин с благодарностью тонет в объятии, ёрзая, чтобы устроиться поудобнее, а затем кладёт голову Хёнджину на плечо.       - Привет, Инни. Ты в порядке?       Хёнджин говорит тихо — будучи самым драматичным человеком, которого когда-либо встречал Чонин, он чуткий и при необходимости может быть сдержанным. Чонин прижимается чуть ближе и кивает в чужую шею.       - Мм. Голова болит, - отвечает младший. И он не лжёт, голова действительно болит. Хотя он сильно недоговаривает и чувствует за это вину, когда Хёнджин сочувственно мычит, обнимая его.       Это продолжается. Чонина до сих пор никто не поймал, но прошло уже две недели, и он падает в обморок почти каждый день, так что это лишь вопрос времени. Чонина начинает тошнить и в других ситуациях; тошнота подступает даже после того, когда головокружение проходит, как и бесконечная лёгкая усталость, от которой он никак не может избавиться. Он всё время тревожится, волнуясь, что приступ случится в присутствии других людей или, что ещё хуже, перед камерами, или что в следующий раз он упадёт с высоты, или ударится о стену или что-то другое, или серьёзно поранится.       Но, когда Чонин в третий раз приходит в себя, лёжа на полу, он начинает задумываться, что с ним действительно что-то не в порядке. И он едва не довёл себя до панической атаки, когда кто-то позвал его по имени из другого конца общежития. Чонин делает глубокий вдох и прогоняет тревогу прочь. Позже. Он сможет поволноваться позже.       Остальные определённо заметили, что что-то не так. Чонин понимает, что он ведёт себя тихо, и остальные тоже не глупы. Все очень осторожны с ним. Чонин благодарен и раздражён одновременно.       Прошло почти три недели с момента первого приступа. Чонин приваливается к окну машины по пути домой. Он хочет проспать всю неделю.       Кто-то тянет его за рукав — Минхо, садится на сидение возле него. Старший ничего не говорит, но обвивает руку вокруг Чонина и меняет их положение, пока Чонин не облокачивается ему на грудь. Чонин закрывает глаза и засыпает от прикосновений Минхо, нежно расчёсывающего его волосы.       Он едва открывает глаза, когда осознаёт, что его выводят из машины и укладывают Минхо на спину. Чья-то ещё рука лежит у него на талии в качестве поддержки, третий человек забирает его сумку. Чонин хочет возразить, но он очень устал, и он плохо себя чувствует, и он почти уверен, что едва не разбил себе голову, когда сегодня упал возле стола, поэтому утыкается лицом Минхо в шею и снова засыпает. Он просыпается, когда его осторожно укладывают на кровать. Кто-то снимает его обувь. Одеяло слегка подтыкают вокруг тела, и ко лбу прижимаются чьи-то губы.       - Я так переживаю за него, - шепчет голос, но Чонин слишком сонный, чтобы понять, кому он принадлежит.       К тому времени, как Чонин просыпается, он уже двигается и понимает, что достаточно в сознании, чтобы проскользнуть в ванную и упасть на колени, чтобы его стошнило. Он понятия не имеет, который сейчас час — в их общежитии тихо, когда он прислушивается между приступами рвоты, и всё вокруг погружено в темноту, поэтому он предполагает, что уже очень поздно, и все легли спать.       Чонин тяжело вздыхает, стараясь оставаться спокойным и не плакать, но получается с трудом. Чёрные пятна застилают глаза, когда его тошнит в четвёртый раз: в основном, это просто вода и желчь, потому что он давно ничего не ел. Горло горит. Голова пульсирует. Чонин роняет её на локоть, сворачиваясь в крохотный клубочек между унитазом и ванной.       - Инни? Это ты? - мягкий стук в дверь.       Чонин глубоко дышит, пока не успокаивается достаточно, чтобы его не вырвало в ту же секунду, а затем смывает унитаз и берёт салфетки, чтобы вытереть рот.       - Да.       - Ты в порядке? Можешь впустить меня?       Это Джисон. Скорее всего, он проснулся, когда Чонин выбегал из спальни. Чонин тянется вперёд, чтобы открыть дверь — он даже не помнит, как запирал её — и бессильно падает обратно.       - Эй, - зовёт Джисон, оказываясь рядом на коленях, - ты как? Тебе плохо?       Чонин кивает, потому что нет смысла что-то скрывать, когда его уже застукали за рвотой. Он чувствует себя ужасно, и по лицу катятся слёзы, а желудок всё ещё крутит. Джисон убирает намокшие волосы с его лба — пальцы холодные, и это потрясающее ощущение.       - Прости, - говорит Джисон. - Я принесу тебе воды, ладно? Сейчас вернусь.       Чонин снова кивает. Он пытается не двигаться, когда Джисон уходит, но желудок переворачивается вновь, и Чонину приходится сгорбиться, чтобы его в очередной раз вырвало.       - Ай, Инни, - Джисон торопится обратно, и Чонин чувствует на себе его руку, мягко поглаживающую спину и пояс.       - Всё хорошо, ты в порядке, - бормочет старший.       Чонин в этом не уверен. Он облокачивается на тумбу, сотрясаясь всем телом и осторожно попивая воду из бутылки, пока старший смывает унитаз и треплет его за волосы. Он также берёт чонинову зубную щётку и зубную пасту, но Чонин запрещает ему чистить себе зубы.       - Ну, чёрт, - ворчит Джисон. - Хён знает, когда он не нужен. Какие неблагодарные пошли молодые люди!       Он продолжает несвязно бормотать, пока Чонин чистит зубы и пьёт ещё воды. Голос хёна наигранно задорный, но руки осторожные и мягкие, и Чонин льнёт к прикосновению, чтобы выразить признательность.       - Как думаешь, тебе уже лучше? Хочешь вернуться в постель?       Чонин кивает, позволяя Джисону поднять себя с пола. Голова опять пульсирует, и он слышит, как издаёт позорный скулящий звук. Старший кладёт руку ему на талию и ведёт в коридор, но они прошли лишь половину пути, когда Чонин ощущает уже знакомое чувство — его пошатывает, и он сильно хватается за джисонову футболку.       - Хён, я сейчас отключусь, - невнятно произносит он.       Джисон ругается под нос, обнимает крепче и осторожно садит их обоих на пол. Он укладывает младшего на бок, складывая одну его руку, чтобы поддерживать голову.       - Всё хорошо, - повторяет старший. - Просто дыши, Инни. Я только позову кого-нибудь на помощь. Ты не упадёшь, пока лежишь, так ведь? Всё будет в порядке.       Чонин закрывает глаза и пытается подчиниться, но ему страшно. Он ненавидит терять сознание, и сейчас он совсем один, и всё это так странно, и ему холодно, и он абсолютно уверен, что сейчас плачет, будто бы ему не было неловко и без этих слёз.       - Эй, Инни. Эй, всё в порядке, - это Чан. Руки Чана трепетно поглаживают его бедро и смахивают волосы, чтобы потрогать лоб. - Как ты? Можешь взглянуть на меня?       Чонин разлепляет глаза. Чан склоняется над ним, Джисон стоит сразу позади. Кто-то включил в коридоре свет, отчего младший щурится.              - Эй, малыш, - бормочет Чан, - мы посадим тебя, хорошо? А потом можем проводить обратно в кровать.       Чонин снова закрывает глаза и позволяет усадить себя. Джисон заставляет его ненадолго зажать голову между коленями, что слегка помогает, но ноги по-прежнему подгибаются, как только они ставят его прямо.       - Окей, окей, - произносит Чан на английском, - всё хорошо, Инни. Сейчас я возьму тебя на руки, ладно?              Чонин едва обхватывает Чанову шею, когда его поднимают, и обмякает, прижатый к чужой груди. Во второй раз за день (или ночь? он не знает) Чонина несут в его кровать; разница лишь в том, что в этот раз он не спит и смотрит, как Чан садится на край кровати и гладит его по волосам.       - Хан-и принесёт тебе ведро на случай, если снова станет плохо, - нежно говорит старший. - Я попрошу для тебя выходной завтра, идёт? Если смогу, то не один. А ты просто отдыхай.       Он продолжает говорить, но Чонин больше не может улавливать суть. Он закрывает глаза от головной боли, и всё вокруг исчезает.       Чонин видит свет, когда просыпается — яркий, полуденный свет — и в общежитии очень тихо. Кровать Джисона пуста, и на мгновение Чонин гадает, оставили ли его одного, пока движение на полу не привлекает его внимание.       Хёнджин растянулся внизу поверх диванных подушек, лицом он уткнулся в одну из них, а рука протянута к кровати младшего. Чонин двигается, дотягивается до чужой ладони и переплетает их пальцы.       Хёнджин мычит, сжимая чонинову руку. Он открывает глаза и перекатывается на спину, щурясь от улыбки.       - Привет, Чонин-и, - он поднимается на локтях и встаёт, чтобы сесть на край кровати, затем зачёсывает волосы назад, чтобы потрогать лоб, как делал это Чан прошлой ночью. - Как ты себя чувствуешь?       Чонин смущённо пожимает плечами. Если Хёнджин здесь, значит, кто-то попросил его остаться, а это значит, все знают, что случилось с ним прошлой ночью, и все говорят о том, что он болен.       - Не прячься, - мягко просит Хёнджин, - это всего лишь я. Остальные на работе. Благодаря тебе у меня выходной, так что спасибо.       Чонин медленно садится. Он чувствует тошноту и головокружение, но не столь сильные, чтобы его вырвало или чтобы потерять сознание, поэтому он считает это прогрессом.       - Я серьёзно, - повторяет Хёнджин, слегка хмурясь. - Скажи мне, как ты себя чувствуешь.       - Плохо.       - Окей, - Хёнджин хмурится сильнее и обнимает Чонина за талию, притягивая в объятие. - Ты хочешь поспать ещё или пойти посидеть в гостиной?       - Я, эм... - Чонин колеблется. Он не хочет больше спать, но кроме этого... - Я не уверен, что смогу стоять сам.       - Ничего страшного, хён тебе поможет, - просто отвечает Хёнджин. - Скажи мне, если закружится голова, ладно? Я, конечно, не Чан-хён, но могу понести тебя, если нужно.       Чонин переносит весь свой вес на старшего, когда они плетутся в гостиную. Хёнджин осторожно усаживает его на диван, а затем садится сам, и протягивает руку, чтобы погладить щёку.       - Ты в порядке, Инни?       Тон его голоса очень-очень нежный, а глаза искрятся добротой. И, может быть, это оттого, что Чонин болен и ослабил свою защиту, но как будто за последние несколько недель всё обрушилось на него одновременно — постоянная тошнота и усталость, побег из комнаты посреди ночи, когда он чувствует головокружение, непонимание, когда он просыпается в одиночестве после беспричинного падения, страх рассказать кому-либо или быть пойманным — и у Чонина перехватывает дыхание один раз, второй, и он начинает рыдать.       - Ох, эй, - бормочет Хёнджин. - Хён рядом. Всё хорошо, - одна рука старшего поглаживает его затылок. - В чём дело, малыш? Что происходит?       - Я просто... мне так плохо... всё время, - выдавливает Чонин, лицом уткнувшись в плечо хёна.       - Всё время? - мягко спрашивает Хёнджин. - Не только прошлой ночью?       - Нет, уже... уже несколько недель, - всхлипывает младший. - Мне было... я...       - Ш-ш, успокойся. Всё хорошо. Поплачь, если нужно, а потом можешь рассказать хёну, что случилось, и я помогу тебе.       Он обнимает Чонина ещё крепче, обхватывая обеими руками, и Чонин подгибает ноги наверх так, что почти оказывается на чужих коленях, сотрясаемый плачем. Где-то посреди этого эмоционального всплеска он чувствует стыд, злость на самого себя за то, что потерял контроль, который так усердно выстраивал всё это время. Но голос Хёнджина мягкий, а объятия полны любви, и всё, что Чонин может, — это зарыться лицом в чужую шею и пытаться дышать.       Ему становится ещё хуже, когда он перестаёт плакать. Головная боль пульсирует в висках, а желудок крутит, и он обмякает на хёнджиновом плече, медленно выдыхая.       - Я, эм... - шмыгает младший. - Мне кажется, меня сейчас вырвет.       - Ладно, не волнуйся.       Хёнджин аккуратно опускает его на диван и исчезает, возвращаясь с ведром, которое ставит на пол между чониновых коленей. Его рука возвращается на плечи младшего, нежно поглаживая, и Чонин тянется к прикосновению, хоть ему и приходится согнуться пополам, когда его тошнит.       Хёнджин держит его, пока Чонина снова выворачивает. Он сгорает от унижения, слёзы по-прежнему катятся по щекам, но старший ничего не говорит.       Когда тошнотворная волна проходит, Чонин принимает жидкость для полоскания рта и воду, позволяет хёну промокнуть лицо тканью и пытается сделать вид, будто не плачет до сих пор. Но с треском проваливается. Хёнджин треплет его волосы и оглаживает лицо, вытирая слёзы.       - Посиди секунду. Я быстро вернусь и мы поговорим, ладно? Не переживай.       Чонин прячет лицо в ладонях. Ему стоило бы сказать что-нибудь. Он уже срывает репетиции, потому что не присутствует на них сам, а теперь заставляет пропускать их и Хёнджина. И он не самый быстрый из тех, кто усваивает хореографию. Ему девятнадцать. Он должен уметь заботиться о себе сам.       Хёнджин забирает ведро и спустя несколько минут возвращается уже с пустым. Ладонь старшего снова опускается на шею Чонина, слегка сжимая.       - Чонин-и, - зовёт он с теплотой в голосе, - скажи мне, в чём дело.       Чонин позволяет притянуть себя в кольцо чужих объятий, устало утыкаясь головой Хёнджину в шею, и прижимается ближе. Он пытается начать говорить, но вырывается лишь жалкий тихий всхлип. Хёнджин грустно мычит в ответ, перебирая прядки.       - Ты сказал, что плохо себя чувствовал уже какое-то время.       - Ну, - младший делает глубокий вдох. - Ты помнишь, как Джисон-хён сказал, что я потерял сознание?       Хёнджин мычит в ответ.       - В тот момент я его не терял. Честно. Но после... Сначала у меня просто постоянно кружилась голова, а потом... я потерял сознание. И потом это происходило снова и снова.       - Всё это время? Инни, - незлобно ругает старший, - и ты ничего не сказал? Мы знали, что что-то не так, но... Хёну очень жаль, что мы не заметили.       - Это было... нам так... у нас столько работы, - Чонин проглатывает желание расплакаться. - Я не хотел вам надоедать.       - Ты не надоедаешь. Мы любим тебя. Как часто это случалось?       - Каждый день, - стыдливо бормочет Чонин. - Иногда не по одному разу. Я просто... Я вроде как могу почувствовать, когда это начинается, так что ухожу из комнаты, и сначала это быстро проходило, но потом... Теперь мне постоянно плохо, и я без конца чувствую себя уставшим, и я не могу даже стоять, и я... Я не знаю, что делать, прости, я не хочу докучать, мне очень жаль.       Теперь он снова плачет, и Хёнджин успокаивает, пока широкая ладонь обнимает чониново лицо.       - Тише, тише, - говорит старший. - Тебе не за что просить прощения, слышишь? Ты не сделал ничего плохого. Всё будет в порядке.       Хёнджин осторожно покачивает их; Чонин держится за него и плачет, пока не лишается остатков энергии, и вяло лежит на груди хёна, полностью вымотанный. Старший заставляет его выпить ещё воды и пытается убедить съесть что-нибудь, но Чонин отказывается.       - Хорошо, - говорит старший. - Но... Не знаю, заметил ли ты, малыш, но ты сильно похудел. Теперь это имеет смысл, раз я знаю, что тебе было плохо, но... Мы волновались. Пожалуйста, попытайся поесть что-нибудь позже, ладно?       Чонин кивает, давая обещание. Чувство вины оседает в желудке тяжёлым грузом, заставляя чувствовать себя ещё хуже.       - Он был так расстроен, хён. Он плакал, пока его не стошнило.       Слова раздаются откуда-то неподалёку, смутно проносясь в не до конца очнувшемся сознании Чонина. Он сонный и тёплый — теперь у него под головой лежит подушка, и одно из мягких одеял подоткнуто вокруг тела — и он даже не пытается открыть глаза, просто безучастно слушая, когда голоса раздаются вновь.       - Нет, нужно, чтобы врач осмотрел его. Он сказал, что плохо чувствовал себя несколько недель, и он продолжает терять сознание... Нет, нет, я знаю. Он не хотел, чтобы мы волновались или прерывали работу... Да, я чуть не заплакал.       Хёнджин, как Чонину кажется, говорит по телефону. Он понижает голос, подходя ближе, и Чонин ощущает, как прогибается диван, когда он садится. Пальцы прочёсывают его волосы.       - Сейчас он спит, - тихо произносит старший. - Да... может, только ты?.. Нет, просто он очень переживает, что доставляет неприятности, и ты знаешь, каким он становится, когда... Да. Да.       Ладонь продолжает гладить по макушке; голос Хёджина звучит подобно тихому мурчанию, и Чонин снова проваливается в сон.       Когда просыпается в следующий раз, Чонин чувствует знакомую волну тошноты. Он слышит свой же тихий стон, перекатывается вперёд, чтобы сесть, и нащупывает ведро.       - Всё хорошо, - говорит Хёнджин, помогая ему выпутаться из одеял. - Глубокий вдох, всё в порядке.       Голова младшего пульсирует, когда его рвёт, тело содрогается, даже когда желудку нечего опустошать. Хён держит ладонь на его спине и что-то тихо шепчет, пока приступ не проходит. После младший принимает из чужих рук жидкость для полости рта, но отталкивает воду — одна только мысль о том, что ему придётся проглотить что-либо, вызывает желание расплакаться.       - Пожалуйста, Инни, - мягко просит старший, - ты и так обезвожен. Будет только хуже, если ты ничего не попьёшь.       - Я просто выблюю это обратно.       - Хотя бы попробуй немного. Пожалуйста.       Прекрасное лицо Хёнджина искажено беспокойством, его глаза тёмные и искренние. Он смотрит до тех пор, пока младший не берёт воду трясущимися руками, а затем улыбается ему, целуя в висок. Чонин осторожно потягивает воду из бутылки, подаваясь навстречу объятию. Он чувствует себя ужасно. Слабым, безвольным, нервным. Он знает, что от того, что он всё рассказал Хёнджину, будут свои последствия, но он не понимает, какие.       Он тянет чужой рукав, медленно поднимая руку старшего, чтобы свернуться под ней калачиком. Из уст Хёнджина доносится довольный звук.       - Ты милый, - тихо произносит он. - Мне очень жаль, что тебе плохо, малыш. Я позабочусь о тебе, хорошо?       Дело в том, что Чонин это знает. Он доверяет Хёнджину свою жизнь — он доверяет свою жизнь всем мемберам. Но одно только осознание того, что они будут заботиться о нём, не значит, что он имеет право просить их об этом. Не значит, что он не в состоянии справиться самостоятельно. Глупые слёзы разочарования снова подступают к глазам, и он глубоко дышит, чтобы не дать им пролиться, прижимаясь лицом к мускулистому плечу.       От двери доносится звук, и Чонин дёргается так сильно, что удивляет даже самого себя. Хёнджин обнимает его крепче.       - Всё хорошо, это всего лишь хён.       Он имеет в виду Чана, как оказывается мгновением позже. Их лидер проходит в комнату, улыбаясь, но с пролёгшей на лбу от беспокойства морщинкой. Чонин осознаёт, что понятия не имеет, сколько сейчас времени, рано ли им возвращаться или нет. Хотя снаружи светло, так что, очевидно, Чану действительно ещё рано быть дома.       - Привет, дети, - Чан садится по другую сторону от младшего, кладя ладонь ему на спину. Его кожа разгорячённая, а у Чонина — холодная, так что прикосновение всегда ощущается удивительно, блаженно тёплым. Чонин поднимает голову от руки Хёнджина.       - Привет, хён.       - Как ты себя чувствуешь, Йен-а?       - Всё нормально, - младший неуютно ёжится под добрым, проницательным взглядом старшего хёна.       - Его всё время тошнит, - говорит Хёнджин за него. - Я пытался заставить его пить, но ему очень плохо, да, Инни? Так что я переживаю, что у него обезвоживание. И голова болит, так ведь? И вялость.       - Наш бедный малыш, - произносит Чан, и это звучит как сочувствие, а не опека. Старший водит рукой его по спине, а Хёнджин целует волосы, и Чонину, вроде как, хочется остаться между ними, свернувшись калачиком, чтобы его гладили вечно. А потом Хёнджин всё портит.       - Чонин-и, - нежно зовёт он, - я попросил хёна приехать домой пораньше, чтобы мы могли поговорить. О том, что ты рассказал мне.       Чонин горбится пуще прежнего, едва сдерживая себя, чтобы не начать плакать снова. Обычно он сильнее, но сейчас в нём будто прорвалась плотина, и он с трудом контролирует своё тело.       - Никто не злится на тебя, - говорит Чан. - Ты не сделал ничего плохого, слышишь? Я лишь хочу знать, что происходит, чтобы я мог помочь.       Чонин снова выдавливает из себя объяснение, щёки сильно багровеют от мягкого выражения лица Чана. Лидер продолжает нежно гладить его по спине, успокаивая.       - Ладно, - произносит он, как только Чонин замолкает. - Я запишу тебя на осмотр к врачу. Надеюсь, они смогут прислать кого-нибудь домой, но, возможно, нам придётся ехать самим.       Чонин открывает рот, чтобы возразить, но Чан прерывает его.       - Не переживай, что что-либо пропустишь. Это твоё здоровье, и оно намного важнее, ясно? Всё остальное можно будет наверстать или отложить. Ты останешься здесь с Хёнджин-и, а я сделаю пару звонков.       Затем он тянется вперёд, чтобы оставить поцелуй на Чониновом лбу, прежде чем подняться. Чонин сжимается в комочек под рукой Хёнджина ещё сильнее. Он не может отогнать чувство, что всех задерживает.       - Не волнуйся, - говорит ему Хёнджин. - Хён со всем разберётся, а я побуду здесь, с тобой. Поспи ещё немного.       Он берёт одну из подушек и кладёт себе на колени. Чонин так сильно вымотан. Он позволяет себе упасть на чужие ноги, пока голос Чана тихо доносится на фоне, а обнимающая его рука Хёнджина ощущается так нежно и знакомо, и закрывает глаза.