I Need Somebody

      Джисон просыпается от того, что задыхается; сердце так бешено стучит в груди, что ему кажется, будто оно вот-вот взорвётся. Он трёт лицо липкими от пота руками и смаргивает сон.       Вокруг темно; очевидно, что ещё очень поздно, и в комнате тихо. Джисон задерживает дыхание, чтобы услышать медленные тихие вдохи, доносящиеся с другой стороны комнаты. Чонин вернулся в общежитие после отдыха дома с семьёй лишь три дня назад, но Джисону каждую ночь снится сон, и он больше не может это вынести.       Он всегда один и тот же. Лестница. Чонин кричит, но они не могут его найти, а лестничные пролёты устремляются в бесконечность. Его подсознание не очень стабильное.       JYPE находят Чонину психотерапевта. Чан предложил, чтобы они все посетили сеансы: с одной стороны, чтобы убедить младшего, который ненавидит эту идею, а с другой — потому что лидер сказал, что они все травмированы случившимся.       В какой-то степени Джисон на стороне Чонина. Конечно, терапия помогла ему самому, когда его тревожность перешла все границы, но он не хочет, чтобы кто-то когда-либо снова заставлял Чонина делать что-то против его воли. Лично он думает, что не нуждается в человеке с психиатрической квалификацией, чтобы понять, что он чувствует насчёт всего этого.       Вина. Она пожирает внутренности Джисона каждую секунду каждого дня. Когда вспоминает, как он вёл себя, что он говорил Чонину и о Чонине, что он наговорил другим, и обо всех временах, когда он игнорировал тонсена, хотя тот нуждался в помощи — ему становится дурно. Будто он думает о другом человеке. Незнакомце.       Если честно, Хан удивлён, что ни один из мемберов не ударил его. Если бы мог, он вернулся бы назад во времени и ударил себя сам.       Чан говорит, никто не проживает жизнь, не причиняя боль окружающим, и что важно попытаться залечить эти раны и никогда не наносить их снова. Это всё хорошо, думает Джисон, вот только он не уверен, что это применимо, если игнорируешь своего младшенького, когда он страдает недели напролёт и когда его едва не убили.       Чан также говорит, что Джисону нельзя преувеличивать то, что случилось на самом деле, но Хан никогда не был покорным тонсеном.       Слёзы жгут слизистую, и Джисон снова трёт глаза, сильно моргая, пока они не привыкают к приглушённому свету, и он может, наконец, взглянуть на противоположную сторону комнаты. Феликс спит на куче подушек на полу — их разложили там в первую ночь, как Чонин вернулся домой из больницы, и никто не сдвинул их с места за всё то время, пока он был у родителей. Хотя Джисон не уверен, их так и не убрали из-за сентиментов или из-за лени.       Джисон наблюдает, как Феликс переворачивается на спину, одна рука обвита вокруг металлической ножки кровати младшего. Каждую ночь кто-нибудь всегда ночует с ними в комнате, и в какой-то степени Джисон ненавидит это — он понимает, что они, возможно, не доверяют ему оставаться с Чонином, он это понимает, и всё равно от этого очень больно. Как ему исправить всё, что он натворил, если они не дают ему такой возможности?       Затем Чонин тоже двигается, слегка ведя плечом. Он тихо хнычет от боли сквозь сон, и затем снова. Джисон садится, замирая, но спустя мгновение Чонин затихает. Его лицо видно лишь в оранжевом свете уличных фонарей, и он кажется очень маленьким, очень юным. Джисон хочет сгрести его в охапку и плакать, и снова извиниться. Он хочет обнимать его, пока они оба не забудут о том, что произошло.       На следующий день Джисон запирается в студии. Он пялится на свои файлы — один незаконченный трек за другим. Раньше он не мог работать, думая о Чонине, пока тот вдали от них в родительском доме, ослабленный, раненый и травмированный событиями. Сегодня его первый сокращённый рабочий день в компании, и Джисон не может перестать думать, что младший где-то в здании, возможно, ему больно, возможно, очень страшно.       Он роняет голову на клавиатуру, крепко жмуря глаза от слабой пульсации в голове, которая, кажется, была с ним, по меньшей мере, неделю.       Сколько ещё пройдёт времени, прежде чем Чан сядет и скажет ему, что Джисон утратил навык продюсера, и они больше не хотят, чтобы он работал над альбомами. Что он больше не может писать песни. "Хан-а, - скажут они, - ничего личного, просто теперь всё, что ты пишешь — это полное дерьмо".              Вечером он всю дорогу из компании украдкой поглядывает на Чонина. Как и все они — Джисон знает это, потому что продолжает поднимать глаза на их младшенького и встречаться взглядом с одним из других мемберов, что сидят рядом с тонсеном. Обычно подобное сводит Чонина с ума, но сейчас он слишком старается сделать вид, что не существует и ничего не замечает.       Чонину ещё нельзя танцевать — о его физическом выздоровлении пока не может идти и речи, хотя только Чан знает детали приёма медицинских препаратов — но он всё равно выглядит изнурённым, даже спустя несколько часов, сгорбившимся, пока его голова покоится у Хёнджина на плече.       Джисон не знает, как себя вести. Чонин всегда немного паникует из-за слишком большого количества людей, одновременно пытающихся заботиться о нём, и он, очевидно, мучается от того, что оказался таким уязвимым. Как будто он думает, что должен отказываться от чужой доброты, пока не сможет больше сдерживаться. Джисон разрывается между желанием позаботиться о Чонине, искупить свои грехи и нежеланием принять участие в доведении младшего до предела. Разве он уже не достаточно навредил?       - Я пойду в свою комнату, - мямлит младший, как только они приезжают домой, и исчезает, прежде чем кто-нибудь успеет остановить его.       Джисон бросает своё тело на диван, внезапно тоже чувствуя усталость. Хёнджин заваливается в комнату спустя мгновение, и падает поверх коленей Чанбина.       - Инни больно, - тихо говорит он. - Думаю, его беспокоит желудок.       Чанбин кривит лицо, наполовину нахмурившись, наполовину выпятив губы.       - Говорили, что стресс только усиливает симптомы, да?       - Ага, - отвечает Минхо с другого дивана, - но он никак не расслабится и не позволяет нам поухаживать за ним.       Джисон подтягивает ноги к себе. Яма в груди становится шире и давит на лёгкие.       - Ты не виноват, Хан-и, - бормочет Феликс.       Джисон морщится. Он виноват, в том-то и дело.       - Ему нужно время, - говорит Чан. - Прошло лишь несколько недель, и он только вернулся к работе. Он приучил себя не рассказывать нам, если плохо себя чувствовал, пока это всё происходило, и теперь он должен, типа… разучиться.       Конечно, думает Джисон. В этом есть смысл, но…       - Но ему больно, - говорит Хёнджин. Получается тихо и печально. Никто не отвечает.       Спустя пару дней Джисон заходит в кухню и замирает на месте. Чан там, сидит на скамье, рука обвита вокруг сгорбленной, трясущейся фигуры их младшенького. Голова Чонина опущена вниз, руки сплетены и лежат на коленях. Он плачет.       Чан тянется, чтобы стереть слёзы с его щёк, направляя чужую голову себе на плечо. Он что-то бормочет, слишком приглушённо, чтобы Джисон мог расслышать, но это знакомый тон — ласковый и успокаивающий. Джисон застывает в дверном проёме. Он знает, что должен уйти, дать им возможность поговорить наедине, но не может заставить себя сдвинуться.       Чонин выглядит очень расстроенным.       Это самый печальный вид, который Джисон когда-либо видел. Он всегда пытается проглотить всхлипы, когда плачет, а потом не может нормально дышать, поэтому роняет такие звуки — тихие задыхающиеся вздохи, наполовину хныканье, проникающие прямиком Джисону в сердце и вонзающиеся, словно заноза. Он ненавидит этот звук.       Слеза падает на рукав худи Чонина. Старший снова промакивает его лицо и прижимает ближе, укладывая щёку на чужие волосы, и затем замечает фигуру Джисона в проходе.       Его брови взлетают вверх, а потом взгляд смягчается, и он указывает свободной рукой на пространство с другой стороны Чонина, призывая Джисона присоединиться. Чонин не замечает — его глаза сильно зажмурены, и он глубже зарывается в крепкие руки.       Джисон качает головой, делая маленький шаг назад. Он не будет врываться, если Чонин пришёл к Чану в поисках комфорта. У него нет слов, что заставят Чонина почувствовать себя лучше.       Чан хмурится, но затем Чонин громко рыдает, и он смотрит вниз, переключая внимание. Джисон полностью отходит назад, прежде чем лидер снова взглянет на него. Он слышит, как Чонин что-то слёзно бормочет, и Чан произносит "Ох, родной" в ответ.       Когда Джисон направляется в гостиную, то натыкается на Феликса, и они оба подпрыгивают от удивления. Феликс слегка хмурит брови, наклоняя голову вбок.       - Ты в порядке? - спрашивает он.       - Ага, - Джисон пожимает плечами. - Я просто… Инни плачет. На кухне. Чани-хён с ним, но…       - О, - плечи Феликса опускаются, и он с тревогой глядит в коридор.       Они оба смотрят друг на друга.       - Эм… - начинает Феликс спустя секунду. - Ты… Мы с Минхо-хёном смотрим дораму, про которую говорил Сынмин. Присоединишься?       Джисон очень, очень устал. Он кивает и сгребает в кулак толстовку Феликса, позволяя отвести себя в другую комнату.       - Это не закуска, - заявляет Минхо, пультом указывая на второго тонсена.       - Многие STAY с этим не согласились бы, хён, - говорит Джисон, но звучит вымученно.       - Что-то не так, дети? - Минхо внимательно осматривает их.       Феликс вкратце объясняет ситуацию, и Минхо тяжело вздыхает. Джисон падает на диван, закидывая ноги на колени хёна. Феликс тоже садится, но оставляет между ними небольшое расстояние, хотя раньше уже прижался бы к боку Хана.       Между ним и Хёнджином с Феликсом всё немного уладилось, но в воздухе витает некая неловкость, заставляющая Джисона паниковать, когда думает о ней слишком долго. Просто… Что, если теперь так будет всегда? Что, если раны, которые он нанёс их отношениям, никогда не затянутся? Они должны поговорить. Джисон знает это. Просто он слишком труслив, чтобы начать разговор.       - Ты в порядке? - снова спрашивает Феликс спустя время.       Джисон моргает. Он совершенно не смотрел на экран, просто бездумно пялился на свои колени.       Сознание слегка плывёт от тревоги. Чонин снова с ними, и его травмы исцеляются, и они решают вопросы касательно изменённого камбэка, и теоретически всё будет нормально. Но Чонин продолжает плакать, и Джисон не может больше писать песни, и Хёнджин с Феликсом неловкие рядом с ним, и он не может избавиться от мысли, что они потеряли что-то, что никогда теперь не вернётся.       - Хан-и, - зовёт Феликс ласково. Он придвинулся ближе. Он гладит его щёку, и Джисон понимает, что глаза наполнились слезами.       - Прости. Прости, - говорит он быстро. - Я просто… Это всё так…       Минхо тянет руку, чтобы сжать его бедро, пока Феликс гладит волосы.       - Всё будет хорошо, - уверяет Ёнбок. - Правда, будет. Наш Инни снова с нами. Ему больше не будет больно.       Джисон льнёт к нему, рвано вздыхая.       - Как и сказал хён, - вступает Минхо, - Инни придётся разучиться скрывать от нас то, что с ним происходит. Для него это всё ещё слишком.       - Я просто… Я больше не могу слышать, как он плачет, - мокро произносит Джисон.       - Понимаю, - говорит Минхо. - Но намного лучше, что он плачет дома рядом с Чани-хёном, готовым обнять его, чем в одиночку, когда никто не знал, что происходит.       Джисон кивает, не отнимая лица от ладони Феликса.       Когда Джисон проходит сквозь дверь на следующий день, первое, что он слышит — плач, и его сердце ухает вниз. Только не снова.       Когда он неуверенно входит в гостиную, застаёт знакомую картину: Чан сидит на диване и обнимает сгорбленную фигуру, но затем Джисон останавливается. Плачет не Чонин.       Это Хёнджин: его глаза красные, и он цепляется за свои волосы и толстовку Чана. Джисон зависает. Как и в случае с Чонином, он не думает, что ему стоит вмешаться.       - Джин-и, ш-ш, всё в порядке, - бормочет Чан успокаивающе. - Ты не сделал ничего плохого. Всё хорошо.       - Я привёл его в ужас, - всхлипывает Хёнджин расстроенно. - Он был… Он выглядел так…       - Ты просто немного напугал его, - старший гладит его спину. - Ты не виноват. Это мог быть любой из нас.       Затем он поднимает глаза — второй раз за два дня он встречается с Джисоном взглядами поверх головы плачущего мембера — и дёргает головой в сторону комнаты Джисона. Хан не удивлён — лидер прав, он тут ничем не поможет. Он должен дать им уединиться.       Джисон кивает, отступая назад, но потом Чан одними губами показывает "Инни", и крохотный, призрачный пузырь надежды зарождается в груди младшего. Лидер хочет, чтобы он нашёл Чонина и позаботился о нём после того, что случилось. Он оставляет Чонина на попечение Джисона, пока сам успокаивает Хёнджина. Чан доверяет ему.       Джисон салютует, внезапно начиная подрагивать от нервозной энергии, и покидает комнату. Он делает глубокий вдох перед их спальней, пытаясь успокоиться.       - Ин-а? - зовёт старший. Он открывает дверь как можно медленнее.       Никто не отвечает, но Хану это и не нужно. Проскользнув внутрь, он видит Чонина, свернувшегося в крохотный комочек на краю кровати; мягкая игрушка, которую Хёнджин подарил ему на день рождения, крепко зажата в кулаках. Он поднимает на хёна взгляд и сразу отводит, задыхаясь. Слёзы стекают по щекам.       - Привет, детка, - говорит Джисон на английском. Он осторожно опускается на край кровати, протягивая ладонь. - Можно мне сесть ближе?       Чонин дышит слишком быстро, давясь с каждым всхлипом. Он отчаянно трясёт головой.       - Я… рас-расстроил… хёна, - отрывисто говорит младший. - Я… я за-заставил… его плакать…       - Дыши медленнее, Инни, - нежно просит Джисон. - Я с тобой, окей? Я рядом.       - Я… Я…       - Он расстроен только потому, что думает, что напугал тебя, - говорит Хан.       - Меня всё пугает, - яростно выдавливает Чонин. Грудь неистово вздымается. - Всё… Всё… Ничего… больше… не будет… как прежде…       Джисон двигается чуть ближе, но останавливается, когда младший жмётся ближе к стене.       - Я просто… - хнычет Чонин. - Я просто хочу…       - Инни, - спешит перебить Джисон.       Он помнит последний момент, когда Чонин был настолько разбит. Он никогда не избавится от этих слов в своей голове.       - Успокойся, ради хёна. У тебя от этого, наверное, грудь болит, - Джисон кладёт ладонь поверх чужой, медленно поглаживая пальцем тыльную сторону. Она так сильно сжата, что дрожит.       - Дай хёну взять тебя за руку, мм? Ты раздавишь своего друга. Он будет плакать.       Чонин издаёт сопливый звук: не совсем смех, но он отнимает одну руку от игрушки и позволяет старшему забраться на кровать рядом с собой.       - Что-то болит? - старший аккуратно берёт чужую ладонь в свою.       - Всё нормально, - звучит приглушённо, но Джисон слышит тремор в голосе. В его собственной груди что-то дрожит в ответ. Он движется ближе, пока их руки не соприкасаются.       - Ты в порядке, - говорит Джисон прямо в волосы младшего. - Всё хорошо.       Чонин подёргивает сведёнными плечами. На секунду Джисону кажется, что его оттолкнут, но затем длинные холодные пальцы цепляются за его собственные и сжимают, крепко.       - Хён, не… не уходи…       - Не уйду, - заверяет старший. - Что случилось?       Чонин сглатывает, очевидно, пытаясь взять себя в руки.       - Я… я не знаю. Я был… Я не хотел… Я не знаю…       Джисон никогда не любил, когда Чонин плачет, но в этот раз всё по-другому. В этот раз в его груди что-то надламывается, поднимается из самых глубин тревожности, что жила в нём всё время, пока не выплеснулась. Разумеется, Чонин не будет с ним разговаривать. Как он вообще до сих пор хочет, чтобы Джисон остался, после всего что хён сделал?       - П-прости, - жалостливо заикается младший, и Джисон понимает, как он напрягся.       - Не надо, - он поднимает одну руку, чтобы положить её поверх чужих плеч. - Это нормально, что ты запутался.       - Ты можешь просто… ты можешь…       - Ш-ш, всё хорошо, - тихо говорит старший. - Ты, эм... хочешь, чтобы я позвал к тебе кого-то из мемберов? Ёнбок-и и Сынмин дома.       Чонин застывает.       - Не уходи, - повторяет он чуть более настойчиво, более боязливо.       Напуганный вид тонсена творит что-то неладное с желудком. Глаза щиплет, и Джисон крепче сжимает руку Чонина.       - Ладно, детка. Я останусь. Не бойся, - он водит большим пальцем по плечу. - Но тебе нужно дышать помедленнее, ты навредишь себе.       - Я не могу, - почти рыдает Чонин. - Я… Я сделал ему больно… Я расстроил его.       - Он напугал тебя, - поправляет Хан, вспоминая слова, которые использовал Чан. - Никто в этом не виноват. Он не злится на тебя.       Чонин обмякает у него под боком, и Джисон отпускает ладонь тонсена, чтобы прижать его ближе.       - Дыши, Инни, всё в порядке. Постарайся успокоиться. Я с тобой.       Чонину требуется очень много времени, чтобы успокоиться. Он то падает в омут панической атаки, то выныривает из него, пока не лишается остатков сил, слишком выжатый, чтобы быть способным хоть на что-то, кроме как лежать на коленях Джисона. Солёные дорожки медленно стекают на спортивные штаны хёна. Это ужасно, это разрывает сердце, но Джисон не может избавиться от облегчения, что он испытывает, заботясь о младшеньком. Чонину больно, снова, и Джисон ненавидит это, но он так рад, что может помочь ему. Чонин попросил его остаться.       - …что-то с медленным битом, но сильными басами, знаешь? Как… Как… не R'n'B, но типа R'n'B, - объясняет Джисон. Он не уверен, сколько времени он уже говорил. Он так долго разговаривал, что во рту пересохло, а голос немного ломается на протяжных гласных. Чонин всё ещё дрожит.       Джисон прерывается, когда раздаётся робкий стук в дверь.       - Кто там?       - Я и Хёнджин-и, - отвечает Чан. Он толкает дверь плечом, выглядывая с той стороны. - Можно нам войти? Если нет, ничего страшного, Инни.       - Хён, - Чонин шмыгает носом. Голос слишком тихий, чтобы лидер услышал, и не совсем понятно, кто говорит, но он пытается сесть, поэтому Джисон принимает это за согласие.       - Заходите, - зовёт он.       Чан сокращает расстояние с Хёнджином под рукой. Танцор выглядит ужасно: глаза красные и он не перестаёт шмыгать, но больше не плачет. Лидер подталкивает его ближе к постели, и Хёнджин падает на матрас всем весом, отчего младшие подпрыгивают.       - Эй, - возмущается Джисон, - ты хочешь катапультировать ребёнка с кровати?       Хёнджин не отвечает, укладывая голову на другую ногу Джисона, чтобы оказаться возле лица Чонина. Это самое близкое расстояние, на которое он приближался, и Джисон не может удержаться от того, чтобы аккуратно положить ладонь на его волосы.       - Ты в порядке, Инни? - заботливо спрашивает Чан, стоя в шаге от них.       Чонин молчит и вместо ответа дотягивается до рукава Хвана.       - Прости, хён, - говорит он. - Мне очень жаль. Я не… я не хотел тебя расстраивать.       Джисон поглаживает спину младшенького, который вновь начинает накручивать себя. Он хочет попросить тонсена успокоиться, но Хёнджин опережает.       - Тише, Инни, - тихо бормочет он. - Не глупи. Ты не должен извиняться. Хёну очень жаль, что он напугал тебя. Я не хотел, но ты не виноват в том, как отреагировал.       В словах чувствуется нечто знакомое — что-то обнадёживающее, обычно произносимое Чаном, что сейчас говорит другой мембер. Джисон замечает, что лицо лидера тоже украшает широкая отцовская улыбка. Неопровержимое доказательство.       Хёнджин заводит руку на основание шеи Чонина и ласково играется с чужими волосами.       - Всё хорошо, Инни. Просто дыши. Мы с хёном и Хан-и рядом.       Что-то в том, как он говорит это — как снова мягко звучит имя Джисона на губах Хёнджина, то, как Хёнджин объединил себя с ним и Чаном, пока они вместе заботятся о Чонине — заставляет сердце трепетать. Он гладит волосы Хвана и одновременно сжимает плечо макнэ, смаргивая подступающие слёзы.       - Он прав, - довольно произносит Чан.       Джисон поднимает глаза, и лидер смотрит не на Чонина, как он ожидал, а прямо на него, поэтому их взгляды встречаются. На лице старшего мягкое, понимающее выражение.       - Всё будет хорошо, - говорит он.       Джисон сглатывает. Наверное, если бы у него была свободная рука, он бы ударил Чана по ноге.       Чонин немного поворачивает голову, невинно моргая с чужих колен.       - Спасибо, Хани-хён.       - Не стоит, детка, - тихо говорит Джисон.       - Иди умойся и выпей немного воды, Инни, ладно? - предлагает Чан. - И тебе нужно принять обезболивающее. И хён хочет обняться.       Чонин неуверенно выражает чисто символический протест, но всё равно садится прямо, держа руку на плече Хана ради поддержки. Он пытается подавить стон, срывающийся с губ от движения, но Джисон улавливает его, как и Чан, если оберегающая рука, что сразу обвивается вокруг талии младшего, что-то значит.       Когда Чан и Чонин уходят из комнаты, Хёнджин поворачивается на спину.       - Я пойду в душ, - оповещает он.       - Да, надо бы, - соглашается Джисон, - ты пахнешь ужасно.       Несправедливо прекрасное лицо Хвана морщится, когда он усмехается и показывает язык.       - Я пахну как дивная поляна. Как ангел.       - У ангелов нет запаха.       - Есть, и это… это божественный аромат.       Хёнджин расцветает, довольный собой. Инстинктивно — прежде, чем он успеет обдумать своё движение — Джисон протягивает пальцы и стирает оставшиеся подсохшие дорожки слёз с щеки старшего.       Хёнджин ловит его руку, когда он хочет остраниться, и крепко сжимает.       - Спасибо, Хан-и, - бормочет Хван. - Люблю тебя.       - Я тоже тебя люблю, - отвечает Джисон. - Ты и правда пахнешь божественно, но тебе всё равно стоит принять душ.       Он ждёт, пока Хёнджин не уйдёт из комнаты, и даёт волю выступившим от облегчения горячим слезам.       Джисон позволяет себе поплакать несколько минут, а затем трёт лицо руками и слезает с кровати Чонина, чтобы найти свою зарядку. Уже поздно — он провёл вечер, проведя большую часть времени в студии — и он вымотан, и Чонин должен скоро вернуться в постель, так что Джисон должен освободить ему место.       Зарывшись в гардеробе, Джисон больше слышит, чем видит как Чонин возвращается в комнату — Хёнджин и Феликс смеются над чем-то в зале, а за их пронзительным хохотом Чанбин ноет о том, куда запропастилась его худи, но поверх всего этого хаоса Джисон улавливает лёгкие шаги и мягкий шорох. "Словно маленький зверёк", - с нежностью думает Хан.       - Хён? - тихо зовёт Чонин.       - Мм?       - Ты не мог бы, эм...       Джисон прекращает копаться в одежде и поворачивается, чтобы взглянуть на юношу. Младший прислоняется к дверному косяку, обнимая самого себя. Он не смотрит Джисону в глаза, вместо этого уперев глаза в пол. Джисон с запозданием замечает, что диванные подушки пропали.       - Ты не мог бы сегодня поспать со мной? - в спешке просит Чонин.       Боже, Джисон вот-вот снова разрыдается, если тонсен продолжит быть настолько милым. Он сглатывает, скрывая накатывающие эмоции за самой широкой улыбкой, которую может показать.       - Инни, - воркует он, - наш милый макнэ, конечно, хён ляжет спать с тобой, - старший пересекает комнату и обнимает лицо Чонина ладонями, звонко целуя его в лоб. - Наш Инни, очаровательный малыш.       Чонин дует губы и отталкивает его.       Джисон устал, но внезапно находит в себе бурлящую энергию, спешит переодеться и так оживлённо болтает с Минхо, пока они оба чистят зубы, что пачкает зеркало зубной пастой. Когда возвращается в комнату, он видит, что весь свет, кроме его гирлянды, выключен, и что Чонин свернулся клубочком на своей кровати, робко сверкая глазками с подушки.       Старший забирается на постель рядом с ним и осторожно обнимает за талию. Чонин пахнет мятой, немного одеколоном Чана и тем средством для волос, которым они все пользуются. Он пахнет общежитием. Домом.       Джисон прижимается чуть ближе и целует младшего в затылок.       "Я напишу о тебе песню", - рождается мысль в его голове.