I Need Somebody

      - Один? - спрашивает Чонин.       Юношу передёргивает, когда чужие слова оседают в воздухе. Его голос слабый и взволнованный, как у ребёнка, который боится идти в школу, и руки — которые едва переставали трястись почти все двадцать четыре часа, что он провёл в больнице — подрагивают на коленях. Он сжимает одеяло в кулаках.       - Никому из нас нельзя быть с тобой, потому что мы — свидетели по одному и тому же делу, - снова объясняет Чан. - Полиция допрашивала всех нас по отдельности.       - Я, эм...       Чонин не знает, что сказать. Конечно, он должен быть в состоянии поговорить с полицией самостоятельно. Он взрослый человек. Его даже не слишком сильно ранили. Если так подумать, ничего даже не случилось — только почти случилось, а это не считается. Чонин в полном порядке.       Но он не оставался один с момента, как очнулся здесь. К слову, он совсем не оставался один с момента, как, пошатываясь, вышел из комнаты для встреч. Даже доктора заставляют грудь и желудок пылать от тревоги каждый раз, когда они заходят. Он не может находиться один на один в комнате с незнакомцами. Он просто не может.       - Инни. Инни, посмотри на меня.       Чан говорил с ним. Чонин поднимает взгляд, виновато осматривая лицо хёна, его красные глаза и тёмные круги под ними. Младший абсолютно уверен, что хён не спал всю ночь, чтобы ухаживать за ним. Уже середина утра — остальным нельзя приходить ещё в течение часа — и Чану едва удалось сходить в туалет, потому что Чонин слаб, и напуган, и не справляется в одиночку.       - Ты подумал над тем, чтобы разрешить нам позвонить твоим родителям?       Чонин вздрагивает. Ему девятнадцать, и Чан — тот, к кому он обращается в экстренных ситуациях, и никто не переплюнул его, когда Чонин отказался говорить семье, что с ним случилось. Он не может причинить им такие страдания. Долгую мучительную минуту он думает о своей маме — каково это, когда она обнимает его, запах её парфюма — но потом вспоминает, как женщина плакала, когда Чонин рассказал ей о сотрясении, и он просто не может так с ней поступить, не может ранить того, кого любит.       - Они всё равно не приедут сюда вовремя, - говорит младший в качестве ответа. Чан вздыхает.       - Мы можем позвонить кому-то ещё? - снова пытается старший. - Другому другу?       Он строит неловкое выражение лица, и Чонин почти смеётся. Они оба знают, что у Чонина действительно есть другие друзья — не такие близкие, не те, рядом с которыми ему будет достаточно комфортно говорить обо всём этом в присутствии посторонних. Мемберы — единственные люди с четырнадцатилетнего возраста, которым он полностью открылся. Он не может справляться без них. Не может.       - Я справлюсь, - бормочет Чонин. - Всё... Всё в порядке. Прости.       Чонин думает, что снова приносит одни проблемы. Ему просто нужно быть сильнее.       У Чана на лице отражается противоречивое выражение — что-то между гордостью и грустью. Он легко сжимает плечо тонсена.       - Ты можешь делать перерывы, когда захочешь, - произносит он. - Хён будет снаружи, ладно? Если я буду нужен.       Чонин сглатывает и не сводит глаз со своих коленей. Он не может смотреть на то, как Чан уходит. Не может смотреть, как входят незнакомцы. Не может вести этот разговор.       Сотрудники полиции — приятные люди, мужчина и женщина в простой одежде. Они просят Чонина рассказать о произошедшем с момента, как они приехали в JYPE на встречу. Чонин уверен, что всё звучит ужасно. Он не может разобраться, в каком порядке всё случилось, и каждый раз, когда поправляет себя, дрожь лишь усиливается. Если он что-то напутает, они решат, что он лжёт. Донхёна могут не арестовать или не осудить, или какое для этого подходящее слово. Он может сохранить работу. Он может начать всё с начала.       - Чонин-щи, - осторожно произносит женщина, когда он возится с очередным ответом. - Я понимаю, как вам тяжело. Вы сказали нам, что с лестничной клетки Пак Донхён вывел вас в коридор. На каком этаже вы были?       - Я... я не знаю, - отвечает юноша. - Мы... сначала мы были в лифте, и я не знаю... я плохо видел.       - Ваше зрение было размытым?       - Да, - почти шепчет Чонин. - И я... думаю, я плакал.       Он говорит полиции, что не помнит, что именно Донхён тогда сказал ему, как он трогал его, непроизвольно сводя вместе колени от воспоминания о грубых руках. Он думает, что должен чувствовать себя иначе из-за этого, быть более расстроенным, но Донхён накачивал его наркотиками, преследовал, был в их общежитии и едва не задушил его. Что может быть хуже? Чонин задумывается. Какое нарушение?       Кожа покрывается мурашками от стыда. С каждым словом голос становится всё тише.       Женщина задаёт следующий вопрос, но он остаётся без внимания после внезапного шума бурлящей крови, отдающегося в ушах. Чонин резко вздыхает и вместе с воздухом ощущает во рту слёзы, которые даже не заметил. Один из сотрудников двигается, и Чонин дёргается, задыхаясь. Он сильно зажмуривает глаза.       - Ох, Инни, - говорит ему кто-то. - Иди сюда. Иди к хёну. Всё хорошо.       Чанбин осторожно распутывает клубок из конечностей, когда младший сложился поверх коленей на кровати, и заключает его в объятия. Чонин роняет звук — нечто среднее между всхлипом и кашлем — цепляясь за предплечье хёна. Ладонь Чанбина массирует основание его шеи.       - Всё в порядке, - повторяет старший. - Чани-хён говорит с полицией. На сегодня ты закончил, окей? Ты останешься с Чанбин-и. Всё хорошо.       Он забирается на кровать и прижимает Чонина к себе. Чанбин ниже его, но крупнее и сильнее, и Чонин ощущает себя крохотным. Он не понимает, как это случилось. Ему казалось, он неплохо справлялся. Он думал, у него всё было под контролем.       - Прости, - хнычет он. Грудь ноет от боли. - Прости меня...       - Тише, Инни, - успокаивает Чанбин, - не надо. Ты в порядке. Хён рядом.       Чонин ненадолго теряет счёт времени, прислоняясь к боку старшего и сворачиваясь настолько, насколько позволяют рёбра. Он прижимается ухом к плечу хёна, слушая стук двух сердец и мягкий шелест чужих пальцев в своих волосах.       Он пугается, когда кто-то ещё садится на кровать, а большая ладонь опускается ему на колено.       - Они хотят, чтобы ты прочитал заявление, Инни, - говорит лидер. - И они проведут ещё один допрос насчёт предыстории, но не в ближайшее время, окей? И не о вчерашнем дне. Больше о том, что случилось до этого.       Чонин заставляет себя оторваться от крепких рук хёна, когда сотрудники полиции вновь заходят в комнату. Он не может вынести мысль, что чужие люди увидят его таким уязвимым. Чанбин спокойно позволяет ему это сделать, но не встаёт с кровати и не убирает ладонь со спины тонсена.       Чонин с трудом читает заявление, просматривая его размытым взглядом. Они обобщили всё, что он сказал, и, в любом случае, интервью было записано. Он сильно кусает губу, когда читает заметку в конце страницы: "Допрос завершён в следствие стрессового состояния свидетеля".       Руки заметно дрожат, когда он ставит свою подпись. Это — первое, что ему довелось подписывать после поправки в контракте. Ему требуется секунда, чтобы вспомнить свою настоящую подпись, а не ту, что он использует для автографов.       - Чани-хён, - мямлит юноша, когда полиция, наконец, уходит, и он облегчённо падает обратно в объятия Чанбина. - Что... что происходит на работе? Что я..?       Чан садится на конце постели и легко смыкает пальцы вокруг неповреждённой лодыжки.       - Сейчас... своего рода хаос, - медленно отвечает лидер. - Донхёна официально уволили и запретили вход в здание. Нет никаких сомнений в том, что случилось вчера, но полиция не установила, что произошло раньше — когда он накачивал тебя наркотиками — так что JYPE не могут начать внутреннее расследование, - он зачёсывает волосы назад от лица. - Они сократили наш менеджмент до Исыль-хёна и Содам-нуны, так что не будет никаких ассистентов или стажёров, пока они не разберутся, что произошло и как он это делал.       Чонин сглатывает, пытаясь переварить информацию, но головная боль начинает отстукивать в висках, и всё это слишком трудно усвоить.       - У нас... у меня проблемы?       Чан распахивает глаза, а затем его взгляд становится мягче; он двигается ближе, чтобы осторожно сжать чужую ладонь.       - Нет, родной, конечно нет. Ты не сделал ничего плохого. Они вычеркнули запись об испытательном сроке из твоего контракта, - он делает паузу. - Исыль-хён хочет встретиться с тобой. Думаю, чтобы извиниться. Но я попросил его подождать, пока мы не вернёмся в общежитие.       Всё внутри немного дрожит. Раньше они хотели выгнать его из группы. Чонин почти уверен в этом. Один лишь факт, что теперь они знают, что происходит, не значит, что это решение было отменено.       - Дыши, макнэ-я, - бормочет Чанбин. - Исыль-хён должен извиниться перед тобой. Они не слушали тебя, и не слушали Чан-хёна, и не защищали тебя как положено.       Чанбин прижимается щекой к чужим волосам, и Чонин буквально чувствует, как они с Чаном обмениваются взглядами поверх его головы.       - Скоро мы заберём тебя домой, - объявляет лидер. - Как только получим результаты анализа крови.       - Как ты себя чувствуешь? - Чанбин отклоняется, чтобы взглянуть на лицо Чонина.       Чонин задумывается. Ему так долго было плохо, что теперь это состояние похоже на фоновый звук; тошнота и головокружение затмевают всё остальное. Чонин ощущает себя как оголённый нерв, вскрытый под действием тревоги, страха, стыда, паники и печали. Он так устал.       - Как раньше, - отвечает в итоге тихим голосом. - Тошнит. Голова кружится. И пульсирует.       Чанбин сочувственно мычит, но они оба продолжают смотреть на него, ожидая большего. Чонин сомневается.       - Желудок всё время болит, - наконец, добавляет он. - Типа, как спазмы.       Чан хмурится и зачёсывает волосы младшего от лица.       - Окей. Мы поговорим об этом с доктором.       Пока они ждут результаты анализа крови, Чан объясняет, что остальные ждут его дома. Ничего пока не просочилось в прессу, но им повезло, что никого из них не застукали за вчерашним походом в больницу, и что он не хочет снова подвергать их всех риску.       - Я выиграл в "камень-ножницы-бумага", - спустя время самодовольно объявляет Чанбин.       Они продолжают непринуждённо болтать, и Чонин благодарен за возможность отвлечься. Каждый раз, когда думает обо всём, ему кажется, что он разжигает пожар из страха и стресса, и он просто не выносит этого. Он невероятно устал. Он знает, что всё кончено, но не может заставить себя поверить в это. Затянувшаяся неопределённость едва ли не хуже. Что, если Донхёна не посадят в тюрьму? Что, если Чонин никогда не поправится и больше не сможет выступать? Что, если они всё равно выгонят его из группы?       Судороги в желудке неумолимо усиливаются, пока Чонин чуть ли не начинает плакать из-за них, а затем пока его снова не накрывает тошнота. Чан ретируется в поисках доктора, и Чанбин обеспокоенно мычит, поглаживая его спину.       - Дыши, - подсказывает он. - Медленнее, Инни, всё в порядке. Пусть тебя просто вырвет.       Горло горит; желчь обжигает царапины, оставшиеся после того, как ему прочищали желудок. Слёзы снова катятся по щекам, но Чонин не помнит даже, как они наполнили глаза.       Чан возвращается, нетерпеливо оглядываясь назад, будто считает, что доктор идёт недостаточно быстро, и обходит кровать, беря ладонь Чонина в свою. Чанбин тоже нехотя двигается, и младший пытается делать вид, что его это не заботит. Но не уверен, что ему это удаётся.       Врач осматривает горло и глаза юноши и слушает сердце. Это вновь другой человек, на этот раз женщина, и Чонин чуть спокойнее воспринимает её присутствие, не слишком вздрагивая. Она говорит мемберам, что спазмы, скорее всего, вызваны выходом наркотиков из организма, и что его анализы до сих пор показывают наличие их остатков в крови, но даже так уровень очень далёк от передозировки.       - Мы советуем проводить регулярные осмотры в течение следующих нескольких недель, чтобы следить за долговременными симптомами, - спокойно произносит женщина, - и также наблюдать за сотрясением. Но на данный момент ничто не указывает на то, что мы не можем отправить вас домой, если вы будете осторожны, и кто-то будет присматривать за вами.       Чан крепче сжимает пальцы Чонина.       Врач также добавляет, что сложно назначить обезболивающее, потому что они не хотят, чтобы медикаменты негативно провзаимодействовали с веществами, которыми Чонин был отравлен, поэтому ему давали более маленькие дозы лекарств, чем стоило бы при его травмах.       - Если действительно не сможете принимать их, сообщите об этом на следующем осмотре, и мы скорректируем наши действия, - поясняет она. - К тому времени, если наркотики выйдут из вашего организма, мы сможем увеличить дозу медикаментов. А вы пока постарайтесь не двигаться слишком много и ничего не поднимайте. Мы не можем дать вам костыль, чтобы облегчить напряжение на лодыжку, потому что травма ребра с той же стороны, но, по возможности, не нагружайте его в ближайшие дни.       Мысль о принятии новых веществ вновь заставляет желудок Чонина перевернуться. Голова, рёбра, желудок, лодыжка — всё ужасно болит, но Чонин справится, с ним всё будет в порядке. Сейчас он не может принимать что-либо. Только не тогда, когда его кровь, наконец-то, начала очищаться.       Чонину кажется, будто он не спал несколько дней, хотя сейчас всего час дня. Он устало кивает, надеясь, что Чан усваивает за него всю информацию, и перестаёт слушать, когда врач говорит о травмах и психологическом обследовании. Он просто хочет спать. Он хочет домой.       Спустя ещё час желание Чонина исполняется. Он так вымотан, что едва осознаёт, что Чан и Чанбин помогают ему одеться, забирают его рецепт и везут вниз на инвалидной коляске. Он засыпает в машине и просыпается снова от резкой боли в груди, когда лидер поднимает его на руки. Младший слышит собственный постыдный скулёж. Чан мурлычет в ответ что-то успокаивающее.       Лидер очень осторожно укладывает его на кровать, и Чонин вновь засыпает ещё до того, как старший убирает от него руки.       Когда Чонин просыпается, за окном становится темно, и всё внутри ноет. Он задерживает дыхание, но пытается продолжать дышать, чтобы только хёны не заставили его есть таблетки, но это сложно, когда любое движение заставляет хныкать, когда боль и тошнота означают, что он едва может думать и говорить. Моргая, он открывает глаза.       Рядом никого нет.       Чонин резко вздыхает — агония разжигает в груди пожар — и хватается за матрас. Страх возникает мгновенно и необоснованно. Чонин знает, что всё в порядке, что он дома, что остальные мемберы в соседней комнате, но он никого не видит, он не ощущает безопасность. Чонин не в безопасности.       - Инни. Инни, эй, всё хорошо.       Голос и рука на его бедре возникают из ниоткуда, слишком близко и слишком внезапно, и Чонин дёргается в сторону, взрываясь слезами, когда по телу проносится пульсация. Голова плывёт, когда он пытается сесть.       - Тише, успокойся, посмотри на меня.       Чонин слушается, поворачивается на спину и хнычет. Это Сынмин; он сидит на краю кровати, где не попадает в угол обзора младшего. Он опирается на колени, склоняясь над Чонином, поглаживая его бок и поглаживая волосы.       - Дыши медленнее, ты сделаешь себе больно, - произносит он успокаивающе. - Ты в порядке? Что-то болит?       - Н-нет, - Чонин не уверен, на какой из вопросов он отвечает. - Сынмин-хён.       - Мм?       Чонин не знает, что сказать. Наверное, он просто хотел позвать старшего по имени.       - Я... я подумал, - запинается, - что тут никого нет.       Взгляд Сынмина становится мягким и печальным.       - Не волнуйся, Инни, ладно? Мы не оставим тебя одного.       Чонин льнёт к руке, обнявшей его щёку. Он так ужасно себя чувствует.       - Остальные в гостиной, кажется, - говорит Сынмин. - Хочешь пойти сесть там? Я думаю, эм... что Исыль-хён скоро придёт.       В этот раз Чонин не даёт понести себя, и ему требуется некоторое время, чтобы сесть прямо. Боль отзывается спазмом в желудке, и он опирается на плечо Сынмина, тяжело дыша, не успев даже опустить ноги на пол.       - Осторожно, - тихо произносит хён на английском. - Не забывай, что нельзя переносить вес на лодыжку, окей? Обопрись на меня.       Все мемберы поднимают взгляд, когда они шаркают внутрь, и Чонин смотрит в пол, чувствуя себя неловко от всеобщего внимания. Хёнджин раскрывает руки, и Сынмин помогает младшему занять место возле него, также падая рядом.       - Хочешь принять обезболивающее, родной? - интересуется Чан с другого дивана.       Чонин трясёт головой. Половина его лица спрятана в плече Хёнджина, но он всё равно замечает, как Чан хмурится. Он выглядит уставшим. Они все очень, очень измотаны, и в этом виноват Чонин.       - Всё расписание отменено на пару дней, - мягко объявляет Минхо, - пока они разберутся со стаффом, а мы решим, как сделать так, чтобы ты скорее поправился.       - Мы как раз говорили об этом, - Чан жестом указывает на всю комнату. - И нам нужно узнать, что говорит JYP, но мы все более, чем готовы дождаться твоего полного выздоровления, прежде чем начать полноценный промоушен. Мы можем просто организовать что-то онлайн, а между делом поработать над новой музыкой, чтобы ты мог восстанавливаться, не испытывая давление.       Чонин ёрзает на месте, моментально прекращая двигаться, когда рёбра пронзает боль.       - Вы не должны... Вы можете... Вы не обязаны это делать, - выдавливает младший.       - Ты нам дорог, - бормочет Хёнджин. - Мы любим тебя.       - Он чуть не забрал тебя у нас, Инни, - неровно говорит Чан. - Просто позволь нам... Позволь нам немного побеспокоиться, ладно?       Чувство вины давит на грудь Чонина, и он опускает взгляд на свои руки.       - Ты вовсе ни при чём, - сразу заверяет Джисон. - В случившемся нет твоей вины.       Чонин поднимает на него взгляд сквозь ресницы. Джисон снова плакал. И Чонин ненавидит это.       - А он... - спрашивает осторожно. - Они знают, почему..?       Чан вздыхает.       - Он всё отрицает, насколько я знаю, - отвечает лидер с тяжестью в голосе. - Он говорит, что пытался отвезти тебя в больницу.       - Этот... - Феликс смачно ругается, а затем наступает пугающая тишина.       Чанбин взрывается смехом.       - Хён, - бормочет Чонин, - я даже не догадывался, что ты знаешь такое слово.       - В последнее время мы частенько его произносим, - говорит Джисон, - по ряду причин.       - Давайте не брать это в привычку, - просит Чан. Минхо поднимает брови.       - Хён, не надо лицемерить, - говорит он. - Ты первый его сказал.       - Окей, ага, заткнись.       Чонин смеётся, и смех порождает боль, от которой в глазах копятся слёзы, но все выглядят такими счастливыми, что Чонин совсем не обращает на неё внимания.              Исыль появляется в общежитии поздно вечером. Чонин сонный, и он согласился выпить таблетку только после того, как пульсация в ранениях едва не подняла рвоту, и Чонин практически так и не сдвинулся с дивана, положив голову на колени Минхо, а ноги — поверх коленей Хёнджина.       Чонин сильно вздрагивает, когда раздаётся дверной звонок, и рёбра неприятно вибрируют, отчего с губ срывается короткий стон.       - Это Исыль-хён, родной, - говорит Чан, отправляя Сынмина открыть дверь. - Тебе не обязательно вставать. Ты готов увидеться с ним?       - Можешь отказаться, - говорит Минхо. - Ничего страшного.       Чонин берёт Хёнджина за руку, чтобы подняться, несмотря на то, что движение спирает дыхание. Он не может встретиться с их менеджером, находясь в таком положении. От тревоги сердце отчаянно стучит в груди.       Кажется, все думают, что нет абсолютно никакой угрозы, что у него будут проблемы или что его выгонят из группы, но Чонин знает, что это неправда. Каждый раз, когда думает об этом, даже теперь, когда все знают, что это делал Донхён, несколько месяцев подряд он приносил одни неприятности и тянул всех на дно. А сейчас он болен, и ему потребуется уйма времени, чтобы поправиться. Возможно, его негативное влияние никогда не исчезнет.       - Всё нормально, - произносит Чонин тихо. - Я... Всё в порядке. Я встречусь с ним.       - Хочешь, чтобы мы остались, малыш? - спрашивает Хёнджин, и Чонин быстро кивает. Он не доверяет самому себе и не уверен, что сможет говорить, не повторяя без конца "Пожалуйста, разрешите мне остаться" или нечто такое же жалкое.       Гостиная комната недостаточно большая для них восьмерых — обычно, когда они все собираются в ней, больше, чем один человек сидит на полу, но в этот раз они все втиснулись рядом. Чонин прижат к боку Хёнджина, пока Минхо держит его за руку. Чан, Чанбин и Феликс вклинились на другом диване, а Сынмин устраивается на подлокотник кресла Джисона после того, как привёл менеджера в комнату.       Как и старшие хёны, Исыль выглядит так, будто он не спал ночами. На нём большая толстовка — одна из его любимых, насколько Чонин помнит — с загнутыми рукавами, и линию челюсти покрывает небольшая щетина. Он возвышается над ними, особенно когда Хёнджин и Минхо не дают Чонину подняться, чтобы поприветствовать старшего, но он весь вжимается в туловище.       Остальные слегка неловко кланяются менеджеру. Никто ничего не говорит. Чонин глядит в основном на обувь Исыля, боясь поднять голову.       - Чонин-а, - зовёт Исыль, - пожалуйста, посмотри на меня.       Чонин поднимает взгляд, но сразу же вынужден отвести его, потому что Исыль сгибается в поклоне на девяносто градусов. Никто из взрослых никогда раньше так не кланялся Чонину. Он чувствует, как неистово горят щёки.       - Хён, - нервно произносит младший, - эм, пожалуйста, не надо... Всё... всё нормально.       - Нет, - отрицает менеджер, но, к счастью, выпрямляется. - Чонин-а, я подвёл тебя. И как твой менеджер, и как твой хён.       Чан встаёт и предлагает Исылю место, и менеджер соглашается. Чонин сжимает пальцы в кулак, чтобы остановить их дрожь.       - Я не поверил тебе, - продолжает старший, - как и мемберам. Я не доверился тебе, и в результате тебе причинили огромный вред. Чонин-а, хёну очень жаль. Я надеюсь, что ты сможешь простить меня, и что мы сможем продолжить работать вместе.       Чонин моргает. Медикаменты слегка притупляют сознание, и ему требуется время, чтобы понять смысл чужих слов.       - Я... хён, это значит, что я могу... я могу остаться?       - Мы вообще не должны были рассматривать другие варианты, - говорит менеджер, - и определённо не будем делать это сейчас, когда всё стало известно. Разумеется, ты можешь остаться, Чонин-а. Ты — неотъемлемая часть этой команды, - он тяжело вздыхает. - Я никогда не смогу загладить свою вину за то, что усомнился в твоём месте в этой группе. Я видел, как другие артисты прибегали к наркотикам, и позволил этому поменять моё суждение. Команда менеджмента и я... Действия Донхёна не должны были так долго оставаться незамеченными. Мы не смогли защитить тебя.       Чонин вот-вот снова заплачет. Он осознаёт, как слёзы подступают к горлу. Слишком много всего произошло за последние дни, вызывая головокружение. Голова неприятно пульсирует.       - Завтра я встречаюсь со старшей командой и руководителями, чтобы обсудить ошибку компании и пояснить, что здесь происходило, хотя наше внутреннее расследование должно идти в соответствии с расследованием полиции, - продолжает Исыль. - В это время, пожалуйста, скажи нам, если мы чем-то сможем тебе помочь, Чонин-а. Хёну очень-очень жаль.       Чонин не знает, что ответить. Он чувствует, как трясётся губа, и сильно кусает её, чтобы не допустить слёзы.       - Спасибо, хён, - шепчет в итоге.       Исыль закрывает глаза, как будто слова младшего ранят его, и снова кланяется, прежде чем уйти. Чан провожает его, и мемберы немного расслабляются. Чонин сглатывает. Он ненавидит всё это. В голову не лезет ни одна мысль. Всё болит, и ему так плохо, и он так устал, и он хочет перестать думать об этом, хочет поехать домой, вот только там никто не сможет его понять, и ему некуда деться, чтобы избавиться от этого. Совершенно некуда. Слёзы замешательства стекают по щекам, и Чонин вздыхает, стараясь не всхлипывать.       - Ох, Инни, - нежно произносит Минхо. Он осторожно сжимает ладонь младшего.       Чонин разлепляет глаза. Свет в спальне слабый, растекающийся из ниоткуда, как будто сейчас ранее утро, но кровать Джисона пуста. Рядом никого, хотя Сынмин обещал, что кто-то всегда будет с ним. Но их нет. Чонин один.       Он пытается заговорить, позвать кого-нибудь, но не может двигаться. Тело его не слушается. Голова пульсирует.       Дверь слегка приоткрывается, медленно; неестественно яркий свет сочится сквозь проём, и Чонин пытается протянуть руку, потому что это пришёл кто-то из его хёнов, и они помогут ему подняться, и он не может оставаться один, просто не может, и он ненавидит это, они нужны ему — он совершенно не в силах шелохнуться, что-то густое и тяжёлое прижимает его к матрасу, словно толща воды.       Фигура, появившаяся в проходе, высокая, широкая. Злобные чёрные глаза смотрят на Чонина, лежащего на кровати, одна толстая рука протягивается в его сторону. Это Донхён.       Чонин изо всех сил старается двинуться, закричать. Он не понимает. Донхёна арестовали, он уверен в этом. Как он выбрался? Где остальные мемберы?       Давление усиливается, как будто чужая рука опускается на его горло, нажимая и сковывая так, что Чонин вдыхает всё меньше и меньше воздуха, а затем кислород перекрывается полностью. На этот раз его никто не найдёт. На этот раз он не может даже позвать на помощь.       Чонин задыхается, в груди и голове разгорается боль, и юноша не может оторвать глаз от Донхёна. Мужчина не двигается, только стоит и смотрит. Его взгляд прожигает кожу насквозь.       Где-то в общежитии раздаётся шум. Кто-то топчется, давление исчезает с горла, освещение меняется, и Чонин кричит.       Это ломаный, хрипящий звук; в нём так мало воздуха, что он звучит как протяжное рыдание, которое затем превращается в ещё одно, и ещё, и ещё. Чонин пытается встать, но ему не хватает сил, у него кружится голова, и в итоге он наполовину свешивается с кровати.       - Инни... Инни, остановись, - чьи-то ладони ложатся на плечи, ловя Чонина до того, как он упадёт на пол. - В чём дело, малыш? Что случилось?       Младший продолжает плакать, вырываясь из рук, что держат его. Слышится ещё один голос, затем третий, более низкий, и Чонин узнаёт их; он знает, что это его хёны, но не может успокоиться, не может вдохнуть, вспоминая фигуру Донхёна в дверном проёме.       - Он был здесь, - задыхается Чонин. - Он был... Я видел его, он был там, тут не... тут не безопасно...       Он хватается за руки стоящего перед ним человека и смаргивает слёзы, чтобы взглянуть на него. Это Хёнджин; старший сел на колени перед кроватью. Он держит заднюю сторону шеи Чонина, нежно массируя.       - Тише, малыш, всё хорошо, - успокаивает он мягким, ласковым голосом. - Тебе приснилось, слышишь? Его здесь нет. Этого человека здесь нет. Он никогда больше к тебе не приблизится. Здесь только хёны, видишь? Мы не дадим тебя в обиду. Всё в порядке.       Чонин тянется к нему, поскуливая, когда сильнее ранит рёбра.       - Осторожно, - предупреждает Сынмин, стоя возле двери. - Ляг, Инни, ты сделаешь себе больно.       Хёнджин медленно встаёт, помогая младшему опуститься на постель, и садится на край, по-родительски зачёсывая назад чужие волосы. Джисон тоже в комнате, сидит на другом конце кровати, скрестив ноги. Лицо окрашивает нежная обеспокоенная улыбка.       - Как ты, малыш? - спрашивает Хан. - Уже очень поздно. Ты, наверное, устал.       Боль и чувство стыда щупальцами расползаются по груди. Они выглядят вымотанными, все трое.       - Вы что... спали здесь? - неуверенно интересуется Чонин.       - Да, - отвечает Джисон. - Я и Хёнджин-и.       - Я пришёл, когда услышал, что ты плачешь, - тихо добавляет Сынмин.       - Мы не оставляли тебя одного, - Хёнджин стирает несколько солёных капель с щеки младшего. - Сынмин-и сказал, что ты этого не хотел.       Чонин пристыженно трясёт головой. Всё закончилось, как сказал Чан, но он до сих пор доставляет столько проблем.       Юноша пытается поменять положение, но вздрагивает, когда тело словно пронзает иглами, и смиренно позволяет Джисону помочь ему.       - Хён, - хрипло произносит Чонин. - Эм... Как я сломал ребро? Я упал?       На лице Джисона играют мускулы, но он не отвечает, вместо этого подтыкая одеяло вокруг чужих ног.       Хёнджин говорит за него. Его лицо пустое от гнева.       - Он пнул тебя, - произносит монотонно. - Он лежал сверху, а когда Чан-хён оттащил его, он пнул тебя в грудь.       - О, - младший кладёт ладонь на ноющий бок.       Чонин не знает, почему до сих пор не сказал им, что сделал Донхён. Как он трогал его. Он не может выдавить ни слова, как не может и назвать чужое имя. Когда закрывает глаза, всё ещё видит его размытые очертания возле своей кровати.       Сынмин что-то говорит кому-то в гостиной.       - Все хотят узнать, в порядке ли ты, - передаёт он. - Чани-хён принесёт тебе воду.       - В порядке, - отвечает Чонин. Ладони Хёнджина вновь мягко касаются мягкой щеки, вытирая слёзы.       Сынмин машет ему и посылает воздушный поцелуй, отступая назад, чтобы их лидер мог войти в комнату. Хёнджин перемещается к изголовью кровати, и Чонин устраивается у него под рукой, прижимаясь щекой к упругой груди хёна. Чан занимает место Хёнджина, держа в руке стакан с водой. На лице застыла ласковая, нежная улыбка.       - Привет, Инни, - произносит старший. - Всё нормально? Кошмар приснился?       Чонин молча кивает.       - Выпей это и попробуй поспать ещё немного, - предлагает Чан. - Тебе нужен отдых. Все остальные просили передать, что любят тебя.       Лидер поглаживает чужое колено поверх одеяла.       - У нас не осталось новых бутылок, - добавляет он осторожно. - Если тебе некомфортно, только скажи хёну, и я сразу схожу в магазин, ладно? Никто не будет злиться на тебя.       - Особенно я, - хмыкает Джисон, наклоняясь, чтобы сжать пальцы Чонина.       - Теперь ты дома, Инни, с нами, - бормочет Хёнджин. - Всё будет хорошо.       Чонин льнёт к боку старшего и тянет руку за стаканом.