62. Сателлит

      Они друг на друга глядят с такой нежностью, что рядом бы цветы завяли и передохла мошкара. — Вы удивительны, пана Цыбульская. Как девушка на два месяца младше меня может выглядеть такой старой?.. — Не сравниться с вами, герр Гречкин. Вы же прямо, как папа Римский, — сразу и в религии разбираетесь и в юных мальчиках. — Ладно, уделала. - Протягивает Кай, устраиваясь поудобнее. Слишком горячо, будто к батарее прижимается, но нужно к этому теплу привыкать. — Он сгорел. Почернел. — Приговаривает Эльза и суёт мягкую игрушку со страшной мордой в коробку с бантом. — Киса, это не Хагги Вагги, — отвечает муж, — Это Кили Вили. — Чел, ну почему, блин, ты не можешь быть нормальным? Завёл детей, а сам как ребёнок. — Да, — он широко улыбается и снова тыкается носом в подбородок Лёше, на котором сидит с ногами, будто тот его подушка, — я умею заводить детей... — Хватит хернёй заниматься, вяжи ссаные бантики! — Она ставит коробку с игрушкой и пакетиком сладостей внутри к остальным таким же. На столе перед ними сорок два кролика My little bunny и семейство Хагги Вагги, а ещё куча различных конфет, коробок, бантиков и поздравительных открыток и Эльзу бесит, что они сами должны этим заниматься, но дорогой муж беспокоится, что прислуга бы обязательно что-нибудь отсюда сожрала. Каждая такая коробочка стоит, как квартира в Москве. — Я вяжу. — Он глядит на руки своего помощника, набивающего конфетами пакетик и совершенно неспособного как-то повлиять на происходящее. Он, как живой манекен не может даже слова сказать, только глаза его свободны, а потому всё изливаются по щекам горячими слезами. — Не считается, это мальчик твой делает. — Мой... — Кирилл жмурится от того, как ему нравится это слышать. Рядом телик показывает его новый клип, трещит камин и жуёт фольгу маленький кусок тьмы с нелепо торчащими ушами. — Так, мой дорогой, хватит его тискать, меня сейчас стошнит. — Ты сама-то девчонке не сказала ещё, что вы теперь будете играть в дочки матери на раздевание?.. — Тьфу, ты, блядь, что ты говоришь? — Говорю, что вижу. Это она подсказала мне, что дети возраста моих наследников любят вот эту плюшевую хуету, а взамен она даже не попросила видео звонок своим «бантанам», попросила чё-то из твоих побрякушек, но, чел, она сто проц хотела попросить твои труселя. — Ничего она не хотела, о чём ты, ей одиннадцать... — Ну, значит, через годик другой попросит. — Надо быстрее управиться, пока она со школы не пришла, а то увидит паренька и такой пропиздон тебе вставит. — Она тычет ножницами в сторону Лёши. — Ой, ты чего? — Спрашивает начальник, обнаружив, как Лёша рыдает и прижимается к нему крепче. — Жалко что ли? — Спрашивает Эльза скорее не обеспокоенно, а из вежливости. — Ну ладно тебе, всё ведь хорошо. Ты охотник, охотники рождены убивать вампиров, разве нет? — Спрашивает он и всё трётся носом о его подбородок и вытирает рукавом ему слёзы. — Ладно, Mein süßes, хочешь знать что мы придумали? Можешь говорить. — Пожалуйста, Хозяин, не надо этого делать, это неправильно. — Молчи... — Велит он и, против воли, рот у Лёши снова закрывается. Если бы не это, он, наверное, не стал помогать, так что мера вынужденная. — Почему же неправильно, я ведь никого не убью. Смотри сюда. — Он отнимает у рук, не прекращающих работу, одну из конфет. Обычная конфетка из кровавого желе с добавлением глюкозы и орешком — специально для диатезного наследника. — Это просто конфеты, которыми мои дети и, возможно, их новые родители наедятся. А внутри средство, которое мы изобрели. — Вы так и не придумали название? — Спрашивает княжна, глядя без интереса на отвалившуюся от ногтя стразу. Надоело делать проклятый маник. — Оно тебе не понравится «Solis». — Серьёзно, "Солнце"? Какая пошлость. — Она поджимает губы, вспоминая, как прямо на её глазах распадался пеплом носферату. Жестоко. — Было бы сложно добыть радиацию, но оказалось, нет. Мой зуб, — он широко улыбается, глядя в очаровательные заплаканные глаза своего охранника, — мне вставили его в подарок прямо перед тем, как я сделал первого, поэтому все мои дети носят в себе радиацию. А наша формула в уязвимый к такого рода мутациям ген вклинивается и заменяет. Вот так, — он с лёгким усилием раздвигает Лёшины челюсти и проталкивает конфету ему в рот. Вкусно и сладко и от того слёзы только сильнее льются. — И все мои дети и дети их детей будут рождаться маленькими уродами — людьми. Представляешь? Столько исследований, учёных и бабла, всё ради того, чтоб мы просто могли стать такими же бесхребетными чмошниками как люди. Мои дети расплодятся по миру, а вампиры передохнут от старости. Но самое крутое, что такой ген, как ваш, охотничий, благодаря радиации доминантный, поэтому даже если кто-нибудь из летников переспит с вампиром, родится всё равно человек. И чудовищ, которых твоя мать ненавидела, больше не будет. Родители гордились бы тобой. — Откуда ты вообще знаешь, что время?.. — Потому что эти пиздюки последние охотники. — Почему же? Они наверное могут продолжить с кем-нибудь род и тогда... — она прерывается, увидев на его лице такую гнусную крысиную ухмылочку, что на секунду кажется, что муж пробрался Эльзе в голову и увидел будущее, которое показал герр Густав и за это кольнула маленькая иголочка стыда. — Могли бы, но они оба хотят представителей своего пола. У меня были сомнения насчёт девочки, но они не подтвердились: она в тебя по уши... — Заткнись! — Так я понял, что охотники больше не нужны, потому что теперь не на кого будет охотиться. — Ты как злодей из кино рассказываешь свои планы. Не боишься, что мальчишка сбежит и всё о тебе расскажет? — Ой, он теперь никуда не сбежит... О, кис, как думаешь, уже можно ему показать сюрприз? — На, покажи. — Она двигает к мужу по столу папку с прилипшей к ней ленточкой от подарка, а мальчику позволяют поглядеть на её содержимое. Их будто вовсе и не беспокоит, что руки у него дрожат и слёзы льются из глаз ручьями. — Дорогой мой, это письмо из детского дома о том, что одна прекрасная семья усыновила вас с сестрой. Какая удача, правда? — Скалится он, ёрзая у него на коленях. — Можешь говорить. — Я никогда не хотел, чтоб вампиры... Хозяин, зачем вы меня заставляете? — Спрашивает, не прекращая набивать пакетик конфетами, голосом, едва не рвущимся в глотке струнами расстроенной скрипки. Ведь это почти геноцид. Раньше мир полнился людьми убивающими друг друга за отличия и теперь, когда это осталось в прошлом, природа, наконец, позволила новым веточкам новых рас появиться, делая мир разнообразнее и прекраснее. Что случилось бы, если бы Кай не был вампиром? КАК они встретились бы тогда? — Молчи. Я тебе не для таких глупостей разрешил говорить. Не грусти, мы устроим тебя в нашу вампирскую школу. А на днюху позовём твоих сироток-друзей, хочешь? — Какой ты добренький сегодня, дорогой муж. — Разве ты не рад, милый пёсик, что у тебя теперь будут родители? — Спрашивает и поднимает документы к его глазам. — Смотри при людях его так не называй, иначе опека у тебя его обратно заберёт. — Точно. Хочешь, буду называть тебя сыном? — Трётся носом о его небритый подбородок и немного прикусывает. — Папочка будет звать тебя mein Söhnchen. — Это отвратительно, во-первых, во вторых, кис, разве не было бы правильнее отпустить его? Если любишь отпусти. — Ага, — кивает он без интереса и обхватывает пацана руками за шею, — если отпустить, он же тогда сможет уйти... — Да, так это работает. Это было бы правильно. — Плевать мне на «правильно». Я злодей.       По телевизору, гудящему над камином, раздаётся срочный выпуск новостей, который Кай слушает вполуха, потому что и так знает что там расскажут. — Видишь, — шепчет он ему на покрасневшее ухо, — первая трещина. Можешь говорить. — Что мы теперь будем делать? — Спрашивает юноша и от слёз, кажется, стало тяжелее дышать, что позволяет вспомнить как давно у него уже не было приступов и не шла кровь из носа, как ещё быстрее стали затягиваться раны кроме шрама на лице и как он теперь может видеть в темноте всегда, когда ему этого захочется. Будто закончился его слабый, беспомощный, удушливый ад в жизни, которая для него закончилась, и теперь целиком обратилась им. Вот этим, от его тепла кажущимся тёплым, прекрасным кошмаром у него на руках. — Ждать, когда рассыпется Сателлит.