Непревзойденный в Сяньлэ

      От тихого звона Се Лянь вздрогнул всем телом, словно пойманный на шалости ребенок. Ладони в миг стали влажными, а лицо — горячим. Принц резко обернулся. Как он и думал: в дверях стоял Хуа Чэн и в полумраке святилища было не рассмотреть его выражения лица.       — Ваше Высочество, — начал он и в голосе Се Лянь явственно слышал напряжение. Сердце принца судорожно заколотилось: зажмурившись, он сложил руки в молитвенном жесте и затараторил:       — Прости, прости, я не хотел заходить! Мне просто стало интересно, а на двери не было символов и она не была заперта и я… — Се Лянь чувствовал себя ужасно виноватым. Ему стоило уйти сразу, как он опознал в маленькой комнатке святилище, не стоило вовсе заходить. Ведь ясно как день, что демон не стал бы афишировать поклонение небожителю, и раскрытие этой тайны должно было рассердить и смутить его. — Я ничего не видел, совсем ничего, правда! Тут везде бабочки и я просто… мне было интересно…       — Вашему Высочеству не стоит извиняться, — со вздохом сказал Сань Лан. Он сделал шаг вперед, освобождая выход и делая к нему пригласительный жест. Наконец Се Лянь смог рассмотреть выражение лица демона: оно было расстроенным и будто чуть смущенным. Однако эти эмоции быстро скрылись за улыбкой. — Давайте вернемся в оружейную.       Чувствуя, как пылают щеки, Се Лянь кивнул и быстрым шагом вышел из комнаты. Спускаясь по мраморной лестнице он не переставал ругать себя. Ему стоило спросить о комнате Хун Мина, стоило проявить больше тактичности, вообще не стоило лезть туда, куда его не просили. Что, если Сань Лан обидится? Что, если решит, будто принц ненадежный и глупый человек? Перед внутренним взором Се Ляня предстала сцена: на лице Хуа Чэна появляется разочарование, и от нее принц ощутимо вздрогнул. Он слышал шаги за своей спиной, хотел обернуться и извиниться еще раз, но не находил сил.       Остановившись у подножья лестницы, он робко посмотрел на Сань Лана. Тот тепло улыбнулся: смотря на него можно было решить, что никакого инцидента не было и Се Лянь действительно чуть расслабился.       — Давайте это останется тайной между нами? — спросил Сань Лан, и принц согласно затряс головой. Пусть в его сердце все еще зрел интерес, он не осмеливался проявить грубость. Между тем Хуа Чэн перевел тему: — Вашему Высочеству понравилась оружейная?       — Да, она прекрасна! — все еще неловко отозвался Се Лянь. Они медленно двинулись вдоль стендов и принц искренне рассказал о предметах, что ему понравились. Сань Лан внимательно слушал, иногда в двух словах поясняя, как к нему попал тот или иной клинок. Хотя к этим рассказам Се Лянь относился без полного доверия: по словам Сань Лана выходило, что чуть ли не половина коллекции попала ему в руки по чистой случайности.       Двое кругом обошли оружейную и вернулись ко входу, около которого ждали Му Цин и Хун Мин. Последний выглядел подавленным и крайне виноватым. Увидев принца, он оживился и хотел что-то сказать, но, заметив Хуа Чэна рядом, насупленно замолчал. Теперь, когда Хуа Чэн и Хун Мин стояли рядом было явственно видно, кому в своем стиле подражает мальчик. На нем были простые красные одежды, несколько серебряных украшений и такие же наручи: чуть менее искусные и меньше примерно в половину. Волосы Хун Мина были коротко острижены, но справа осталась короткая косица, а неопрятная челка закрывала левый глаз с черной повязкой. Черты лица мальчика можно было назвать симпатичными и даже изящными, но его манера держаться была неловкой и открытой, заставляющей думать, что ему некомфортно в этих одеждах. И конечно ни лицо, ни выправка Хун Мина ни в какое сравнение не шли с Хуа Чэном.       Тот смотрел на подчиненного чуть прищурившись, будто хотел сказать многое, но сдерживался. Се Ляню стало жаль мальчика и он поспешил похвалить его:       — Хун-эр очень интересно рассказывал о коллекции: я узнал много нового, — будто невзначай заметил принц. Хун Мин поднял на Се Ляня горящий взгляд, а его скулы смущенно заалели:       — Гэгэ слишком добр, — урчащим, как у довольного кота голосом отозвался он.       — «Гэгэ»? — ледяным тоном переспросил Хуа Чэн, и из розового лицо Хун Мина в миг стало белым.       — Да, я разрешил так обращаться, — сказал Се Лянь. Желая привлечь внимание Хуа Чэна к себе, принц неосознанно подергал его за рукав. Взгляд, под которым Хун Мин съеживался и бледнел, обратился к Се Ляню, в одно мгновение тая, словно изморозь под весенним солнцем. Хуа Чэн улыбнулся принцу, а затем покачал головой, словно все еще хотел создать видимость злости на подчиненного.       — Не потакайте ему, Ваше Высочество, — деланно строго сказал он. — Этот паршивец получил цунь, а будет требовать чи.       — Это ведь сущая мелочь, — улыбнулся Се Лянь, решив умолчать о том, как утром позволил Хун Мину висеть на себе.       — Тогда может Ваше Высочество и мне разрешит обращаться к себе «гэгэ»? — ухмыльнувшись, спросил Хуа Чэн.       — Сань Лан шутит, — рассмеялся в ответ принц. — Ты явно старше, и это мне впору называть тебя так.       Напряжение ушло, а Хун Мин, ранее стоявший потупившись, спрятался за спиной Се Ляня и старался не попадаться Хуа Чэну на глаза всю обратную дорогу до резиденции принца.       По пути Хуа Чэн рассказал, что ненадолго освободился от дел и решил проверить Се Ляня, который, как он знал, сегодня пришел осмотреть оружейную. На восторженный вопрос принца об Эмине демон ответил, что не стал брать его с собой сегодня, чтобы не смущать посланников Белоглазого Волка, но в будущем обязательно принесет клинок и даст посмотреть Се Ляню. Принца такой ответ вполне удовлетворил и он с удовольствием выслушал несколько историй, больше похожих на запутанные байки, которые гуляли об Эмине в Призрачном городе. Хуа Чэн рассказывал их с озорной улыбкой, как забавную шутку, и оттого Се Ляню тоже не верилось в кровожадность клинка. Он видел его лишь несколько раз, но Эмин показался изящным и покладистым. Конечно, принц еще не имел дел с демоническим оружием, но привык доверять своим ощущениям. В какой-то момент в разговор влез Хун Мин, строго заявивший, что лезвие клинка вовсе не «испещрено старыми щербинами и покрыто ржавчиной», а наоборот, оно очень чистое и ухоженное, но под строгим взглядом Хуа Чэна мальчик быстро притих и поплелся сзади. Впрочем, уже через минуту он что-то увлеченно рассказывал Му Цину.       Хун Мин в целом оказался удивительно непосредственным и, несмотря на недавний спор, сейчас весело болтал с Му Цином, притихшим от подобного напора. Се Лянь тихо посмеялся растерянному выражению лица друга.       Вскоре показались красные ворота резиденции, перед которыми застыла девушка. Когда Се Лянь подошел ближе, он узнал в посетительнице утреннюю демоницу, пришедшею за Бессмертным старейшиной Шэнем. Однако выглядела девушка иначе: на ее открытых запястьях и лодыжках игриво звенели золотые браслеты с бронзовыми колокольцами, черные волосы были забраны в сложную прическу, а красные одежды сменил изысканный наряд цвета цин, оставшийся, впрочем, открытым в области груди и плеч. Се Ляня не волновал получившийся вид, так как в даосских практиках он привык смирять чувства и желания, но рядом с демоницей принц все же чувствовал себя чуть неловко: постоянно смотреть ей в глаза было невежливо, а отвести взгляд в иное место — чревато открытием картин, которые он никогда не хотел бы открывать.       Однако демоны — это демоны, а одежда — всего лишь одежда. Подойдя, Се Лянь вежливо склонил голову, и с улыбкой поздоровался:       — Приветствую сяоцзе… — принц хотел добавить фамилию девушки, но понял, что слышал лишь ее имя: Лин-эр.       — Ох, Се гунцзы не стоит быть таким вежливым! — тут же отозвалась демоница, обнажая в улыбке аккуратные клычки. Ее голос звенел и переливался в такт колокольчикам на запястьях при каждом движении. — Я так польщена, что за короткую встречу Се гунцзы запомнил Лин-эр. Лин-эр чувствует, что в качестве благодарности должна…       — Дева Ша, — холодно оборвал ее Хуа Чэн, и демоница, словно только заметив, перевела взгляд на него.       — О, Градоначальник Хуа тоже здесь? Неужели развлекает… — она многозначительно помолчала, переводя взгляд с Се Ляня на Хуа Чэна, и все же игриво закончила: — …дорогого гостя? Лин-эр никогда не слышала, чтобы кому-то из Священных демонов доставалось столько внимания Градоначальника.       — А может, Лин-эр просто недостаточно знает? — спросил Хуа Чэн с улыбкой, так не похожей на те, что доставались Се Ляню. Улыбки для него были нежными и теплыми, делающими черты лица Хуа Чэна мягкими и изящными, эта же больше напоминала зловещий оскал. Дева Ша на мгновение замерла, а затем, будто вспомнив о цели своего визита, двумя руками протянула Се Ляню бамбуковый свиток.       — Се Гунцзы, Бессмертный мастер Шэнь был приятно впечатлен вашей недавней беседой и хотел пригласить вас продолжить ее, — ровно сказала она, не прекращая, впрочем, искоса бросать на Се Ляня многозначительные взгляды.       Однако принц их не замечал: приняв свиток он благодарно кивнул:       — Я с радостью приму это приглашение! В прошлый раз беседа прервалась на крайне интересном месте, и у меня осталось еще много вопросов к Бессмертному мастеру.       — В таком случае Лин-эр будет с нетерпением ждать вашего визита, — улыбнулась демоница и, поклонившись, поспешила уйти. И все же даже полубегом девушка не забывала соблазнительно покачивать бедрами.       — Как так вышло, что пару дней назад Ваше Высочество никого не знал в Призрачном городе, но сегодня принимает приглашения на беседы? — с улыбкой спросил Хуа Чэн. Почему-то Се Лянь был уверен, что он уже знает обстоятельства знакомства с Бессмертным мастером Шэнем, а потому не стал объяснять, и лишь нежно улыбнулся:       — Сань Лан переживает, что я слишком сдружусь с демонами и приезжими культиваторами, и откажусь уезжать из Призрачного города?       — Для Сань Лана это будет благословением, заслуженным тремя жизнями, — поддержал Хуа Чэн. Однако довольно быстро его взгляд вновь стал серьезен: — Прошу Ваше Высочество быть внимательнее. Некоторые… взгляды ваших новых знакомых могут отличаться от ваших. Сань Лан беспокоится, как бы это не вызвало конфликта.       — Он имел в виду Старейшину Шэня, — пояснил Му Цин позже, когда Се Лянь попрощался с Хуа Чэном и Хун Мином и вернулся к себе. Внутреннюю комнату освещало множество свечей, и в рыжем мареве их света принц мог видеть свою фигуру в бронзовом зеркале. Се Лянь бездумно собирал замок из золотых листов, пока Му Цин расчесывал его волосы. — Среди школ Линьчжоу о нем долгое время ходила дурная слава как о гордом, грубом человеке, который совершенствование и укрепление собственных сил ставит превыше добродетелей и братских чувств. Говорили, что единственный, кому он не грубит, это его младший брат, а все остальные, будь то шиди, шисюны, или глава собственной школы, обязательно получали от него несколько прилюдных насмешек.       — Ну, трудный характер еще не показатель плохого человека, — заметил Се Лянь, едва сдерживаясь, чтобы не напомнить Му Цину о его собственном нраве.       — Он глава пика Цинцзин, почтенный учитель, но к ученикам относится из рук вон плохо, часто бранит их и никогда не хвалит. Каждый пик хребта Цанцюн посвящен особому виду совершенствования, и Цинцзин — пик литературы и искусств, но Шэнь Цзю в качестве наказаний заставляет учеников бегать по склону, таскать тяжести и выполнять прочую тяжелую работу.       — А пик боевых искусств на Цанцюн есть? — заинтересованно спросил Се Лянь, и Му Цин еле удержался от того, чтобы стукнуть его гребнем.       — Сосредоточься на главном, Твое Высочество! Твой новый знакомец высокомерный и гордый человек, ведомый лишь своей выгодой! Он первым присоединился к Белоглазому Волку, когда тот взял контроль над хребтом, а ведь из своих учеников не любил его больше прочих! Твоему Высочеству нужно это запомнить и не считать его хорошим человеком.       — Му Цин, ты слишком нагнетаешь, — со вздохом отозвался Се Лянь. — Кого можно назвать плохим человеком по чужим кривотолкам? Когда мы беседовали он не показался мне таковым.       — А кого Твое Высочество вообще может назвать плохим? — угрюмо спросил Му Цин, ловя в мутном зеркале взгляд Се Ляня. — Хуа Чэна?       — Нет, — тут же отозвался принц, для убедительности покачав головой.       — Тогда может Фэн Синя, который нам врал?       — Конечно нет, у него были свои причины.       — Ци Жуна?       — Нет, он не всегда приятный, конечно, но его можно понять, — ответил Се Лянь и добавил: — Ему просто не хватает родительской заботы.       — А кого тогда? Кто для Твоего Высочества достаточно плох, чтобы его остерегаться?       — Ну… — задумался принц, и Му Цин тут же добавил:       — Не называй всем известных негодяев и преступников, только тех, с кем знаком лично.       — Все так или иначе… — растеряно пробормотал Се Лянь, а затем строго взглянул на Му Цина. — Мы с тобой слишком мало видели, чтобы говорить однозначно. Ты сам-то сможешь такого назвать?       — Легко, — отозвался юноша. — Вот помнишь того рябого торговца, который продал тебе в Личэне лежалые персики, еще и обвесил?       — Какой же это плохой человек, — рассмеялся принц.       — А скажешь нет? Как ты сам злился, когда понял?       — Он мог сделать не слишком хорошие вещи, но это не делает его плохим. У всех есть не самые приятные стороны: кто-то властен, кто-то глуп, кто-то стремится помочь прежде всего себе, пусть и во вред другому. Даже меня, — Се Лянь снова поймал взгляд друга в зеркале. — Ты, Му Цин, считаешь высокомерным и несамостоятельным, но делает ли это меня плохим человеком?       — Нет, я…       — Ты может в чем-то и прав, сейчас речь не о том, — принц поднялся и потянулся, разминая затекшие плечи. На столике у зеркала высилась золотая трехэтажная пагода. Обернувшись к Му Цину он с улыбкой сказал: — Я не встречал пока плохих людей и не буду утверждать, будто их нет. Но Старейшине Шэню я верю, а если он и захочет навредить мне — смогу за себя постоять. Я ничего не боюсь: Му Цин доверяет Моему Высочеству?