Это было, пожалуй, самой фатальной ошибкой в жизни Чуйко.
Взгляд неосознанно прилип к подкаченному телу, когда разбушевавшийся будущий президент буквально вылетел с уборной, держа в своих небольших ладонях какой-то нелепый журнал, в такой же майке и до ужаса смешных домашних трусах, растеряно смотря на политика своими огромными глазами и тем взглядом, который в простонародье кличут «бэмби».
Мужчина смотрел на него не менее озадачено, задаваясь вопросом:
«И это передо мной стоит будущий президент Украины?»
Младший, словно утёнок, жался к Юрию, боясь сделать лишний шаг в сторону и везде следовал за ним, из-за чего тот решил про себя дать ему прозвище «хвостик».
Голобородько смотрел на него так преданно, так отчаянно, порой забавно переключаясь на суржик либо рідну мову, что Юра мысленно приказывал себе успокоиться и срочно переключиться на что-то нейтральное.
Чуйко откровенно веселила Васина реакция на его мимолётные касания к плечам, лопаткам, локтям или ладоням.
Тот сразу опускал взгляд, пока пушистые ресницы мелко дрожали, а сам президент так рокочуще фактически урчал:
— Юрий Иванович..
Бывший учитель истории даже представить не мог, какую власть и контроль он имел над этим мужчиной.
Политику, честно сказать, нравилось смущать гаранта.
Вспомнить ту же ситуацию, когда Чуйко предложил ему первую леди, наблюдая за реакцией Голобородька.
Тот тут же вспыхнул, гневно глядя на старшего.
О чём он думал, когда ляпнул, что кнопка под номером три — Эдуард?
Василь покраснел пуще прежнего, чуть ли не силой выталкивая политика из своей комнаты.
Знал бы он, как Юру повело после, как показалось бы, обычного диалога.
— А где Вы расположились, Юрий Иванович? — спрашивает гарант, с каким-то детским восторгом рассматривая книжный шкаф.
— А я над Вами, — без задней мысли отвечает старший, но тут же ловит на себе смущённый и заинтересованный взгляд карих глаз, понимая,
как это прозвучало.
Василий не был маленьким мальчиком, поэтому и уловил двусмысленность фразы.
Чуйко тут же пытается выкрутиться и добавляет небрежное:
— А, в том смысле, что мой кабинет над Вашим.
Секретарь, которая стояла возле мужчин даже не дышала, наблюдая за ними.
Юрий не понимал, почему ему так сильно сносит крышу, когда ему докладывают о том, что Василий поехал к бывшей жене.
С приходом ночи он получает то, чем не может завладеть в жизни.
Мужчина долго выискивает того, кто хотя бы смутно будет походить на Василя.
В мраке комнаты это сыграет свою роль — воображение хорошо рисует того, кого он так сильно жаждал.
Порой было тяжело сдержать себя от тихого отчаянного "Вася.."
Во сне рука Голобородька опускается на его плечо и одними лишь жестами просит, чтобы Юрий согрел на груди его холодные костяшки.
Он не будет больше бить кулаками о стену, ведь сегодня президент рискнул открыться Чуйко.
Премьер ненавидел в нём абсолютно всё, но больше всего ему был ненавистен запах гаранта.
Василь пах холодным летним дождём, мятой, какой-то необузданной агрессией, покорностью, цитрусом и корицей, так как он всё время покупал булочки в кафе.
Будто только что политая орхидея в комнате на подоконнике или всё та же свежая выпечка с горьким кофе.
Нет, Юра серьёзно ненавидел это дерьмо. Голобородько пахнет слишком хорошо.
Каждый вечер шагая в фактически пустом Офисе Президента, он ловил нотки запаха Василя и начинал улыбаться самой идиотской улыбкой в мире, за что так рьяно проклинал себя.
Ищет его глазами, что бегают быстро-быстро и искрятся, как звёзды тёплой ночью уходящего августа, но так и не находит.
Чуйко потерял счёт в днях, когда новый президент занял "престол".
Кажется, он перевалил за 100.
Где-то на 110-ый день Юра поймал себя на том, что рука сама по себе выводила слова, которые складывались в стих.
"чертовски манил даже одетый,
укутавшись в свитер и тёплую куртку,
а я называл его ярким примером,
примером того, как лишают рассудка.
был недоступен, и так непременно,
к себе привлекал магическим взглядом,
он для меня был сокровенной,
совсем нелегальной посылкой из ада.
я знал его разным: красивым, замученным,
таких не бросают на полпути к радости.
такие, как правило, малоизучены,
такого отдать не захочешь из жадности.
я тёрся щекой об ладони холодные,
закутывал в свитер и тёплую куртку,
я называл его ярким примером,
примером того, как лишают рассудка."
Юрий умом понимал, что он явно не тот, кто нужен такому человеку, как Василь.
***
Я моральный урод, и поэтому отвали, мне не нужно ни ласки, ни нежности, ни любви.
Прекрати мне звонить, Вась, и мой номер вообще забудь.
Я живу в темноте и булыжник ношу в праще.
Всякий, кто меня пробовал холить и целовать, тот мгновенно отведал разряда в три сотни ватт, потому что я тварь, не желающая добра.
Дайте падали лучше у кладбища подобрать и наесться, а после — отправиться на покой.
Таким мразям, как я, спится здорово и легко.
Даже во снах я кому-то всё время мешаю жить: иногда я детишек разыскиваю во ржи, чтобы в спину толкнуть и смотреть, как они летят.
А ещё я властно вжимаю твоё такое хрупкое и желанное тело в матрас кровати.
Это злоба такое рождает во мне, шутя.
По ночам мне мешает лишь в горле застрявший ком, я пытаюсь пробить его водкой и молоком, но выходит всё время противно до тошноты.
Я и мерзость отныне общаемся исключительно лишь на "
ты".
Правда, были когда-то прекрасные времена.
Эх, сейчас бы на твоё тело их радостно променять!
Может быть, даже вспомнится, что там не так пошло — из полнейшего штиля нехилый родился шторм.
Были тёплые руки, гостиницы, города, были фразы по типу "в аду тебя не предам, а отправлюсь с тобой, чтобы ванну принять в котле. И пусть наши тела начинают совместно тлеть, Вась".
Я возненавидел васильки — ведь они стойко ассоциируются лишь с тобой.
Были даты какие-то, ссоры и нервный тик.
Я давно наигрался, мне можно уже уйти?
Посмотри на меня, Василь Петрович, я моральный урод и мразь, я божился и клялся почти бесконечность раз, а из клятв и доселе не выполнил ни одной.
Но стою здесь, перед тобой, такой отвратительный и живой, что ни гром меня адский, ни молот не поразил.
Поражаюсь лишь только, как выжить хватило сил?
Как внутри до сих пор что-то ровно мне стучит?
Почему не исчезли, как будто огонь, который медленно пожирает фитиль свечи мои выдохи, вздохи, тихие клятвы, которые ты никогда не слышишь, либо не воспринимаешь всерьёз и прочая ерунда?
Очень хочется верить, что это какой-то дар: проносить по земле только мерзость и темноту, бить лежачих ногами уверенно по хребту, и всех трепетно спящих подушкой во сне душить, ведь они посмели заказать на тебя покушение.
Правда жаль, в глубине своей чёрствой, гнилой души, я по-прежнему верю, что это отнюдь не так, и по чьим-то зубам кулаком выбивая такт, продолжаю шептать себе: "это ещё не всё, из трясины и тьмы меня кто-нибудь да спасёт".
Стопроцентно меня спасёт.
Мой мальчик волшебник, блещет своим мастерством, сочетая слова с звонкой грустью его преданных глаз, и запахом ветра.
Ослеплённый пленник, дерзко сверкает костром, закрепил восторг звонким хрустом (влюбляюсь крепко).
Я люблю его месяц (а может быть пламенных два) или больше (да, больше, совсем потерял счёт и время).
Я отчаянно греюсь, отбросивши каждый его изъян, я польщен, что меня так с усердием тяжко лелеют.
Бледнолицый, громкий, что же таить там — умопомрачительный!
***
Голобородько не понимает, куда это посреди рабочей недели укатил Юрий Иванович, из-за чего чувствует колющийся укол вины.
Президент давно смирился с тем, что по уши увяз в этом человеке.
Хотелось подчиняться, показать, что он принадлежит только ему, хотелось быть послушным мальчиком и тихо скулить от ледяного приказного тона, которым Чуйко часто обращался к другим политикам.
Делать первый шаг к человеку, у которого на каждый день есть
пассия — не самое удачное решение, из-за чего Василь решает молчать, хотя делает себе только хуже.
Он откровенно боится, что однажды его снесёт огромная снежная лавина, и он сам залезет на чужие колени, потираясь, словно кошка и умоляюще прося о продолжении, или хотя бы касании.
Играешь с огнём, господин президент.
***
Воздух пахнет дешёвой овсянкой, термоядерным одеколоном, грязный голубь, сальные вокзалы — до спасения ещё два перона.
Юрий морщится, не скрывая недовольства, но молча терпит — осталось совсем немного.
Пыль обкашляла плотно сумраком этот серый и злой потолок.
В коридоре всё курят мужчины, неприятно и душно в купе.
В окнах рельсы да шпалы (обыденно), эти мысли явно ему во вред.
Чуйко не нравятся эти вагоны, эта простынь (пропахшая потом).
Он хотел было убежать от истомы, но тихий стук колёс вогнал политика в дрёму.
***
Разлука длинною в месяц и тысячи километров сломала двоих — сердца предательски стучали, а мозг уже откровенно вопил о том, что нужно что-то делать.
Дверь в кабинет открывается без стука, а Василь лишь замирает, перестав печатать текст на макбуке.
Знает же, что так нагло ворваться может только Юрий Иванович.
Одного покорного и всё такого же смущённого взгляда хватает, чтобы Чуйко забил на принципы и сократил такое ничтожное расстояние, впиваясь в чужие губы требовательным поцелуем, показывая,
кому он теперь принадлежит.
