необузданная власть.

Сам Дьявол дёрнул меня податься в президенты. Ну вот зачем? Был себе самым обычным учителем истории, обожал свой вредный, но родной десятый класс. А сейчас что? Пускаю слюни на Юрия Ивановича, смотрю, как бомбит моих ребят от всей этой несправедливости в нашей стране и тихо ахуеваю. Как меня вообще угораздило запасть на мужчину? Так ещё и насколько старше меня самого! Нет, я никогда не был гомофобом, хотя и рос в типичной советской семье, где такая тема даже близко не подымалась, а если и кто-то упоминал это, то явно не с благоприятными словами. Чуйко умный человек, сильный политик и соперник, но каждый блядский раз когда он смотрел на меня — мне на каком-то подсознательном уровне хотелось стать перед ним на колени и умолять его взять меня. Была это обычная похоть или симпатия — я не мог понять, да и не особо-то и старался разобраться в этом, так как были проблемы посерьёзнее. Вечно холодный тон Юрия и такой же взгляд всегда был направлен на других, но не на меня. Я осознавал, что он тот ещё змей, и мне не стоит доверять ему, а тем более — позволить себе привязаться к нему или чувствовать к нему что-то. Было до ужаса неловко и, честно сказать, стыдно, когда я выгораживал своих ребят, но тут в кабинет без стука влетел Скорик с таким благим матом, что у меня аж уши повяли. — Вася! Вася, увольняй меня к ебеням, блять! Вася, там такое! Там.. Бл.. — Ваню аж трясло от злости и нервов, поэтому я мягко вывел его, дабы плеснуть ему 50 грамм успокоительного. Никогда не удивлялся его манерам, а точнее — их отсутствию: он так смачно хлопнул по плечу Беллу, что больно стало мне, что уж говорить об этой пожилой женщине. Оля так вообще подлила масла в огонь ещё больше. — Вася, слушай, я в шоке! Ты не скажешь, какой дебил посадил этих идиотов в наблюдательный совет, Вася? — она не заметила мужчину в моём кабинете, который сидел позади неё и неожиданно подал голос. — Я. Доброе утро. — Доброе утро. Извините, я Вас не заметила. — Да не обращайте внимание, — меня аж передёрнуло, когда он провёл кончиком языка по фаланге, дабы перелистнуть страницу книги, которую он держал в руках. — Юрий Иванович, Вы уж прос.. — мне опять не дают договорить, но на этот раз Мухин, который отобрал у Беллы графин с алкоголем и залпом осушил его, яро возмущаясь. — Ёханный бабай, Вась. Это торба какая-то! Куда ты меня втянул, Вась? Зачем ты меня поставил в это министерство иностранных дел? Это не министерство иностранных дел, это какой-то лоховник! Чуйко окинул его таким откровенно-осуждающим взглядом, что Серёга аж запнулся, слепив пару слов в одно. Мужчина покинул кабинет, пообещав, что вернёт книжку и тихо прикрыл за собой дверь. — Что у вас творится целый день, а? Вы как с ума все посходили. Что вы все бегаете? Че вы сюда все заходите без стука? Вы что без меня шагу уже сделать не можете? — Вася, я не знаю, что делать с этими угандистами. Я замер и глупо хлопнул глазами. Чего-чего? — Какие угандисты? — Ну, угандосты они.. Все мои слова смешались во что-то непонятное из-за непонимания, что он хочет от меня. — Ну не знаю я, как они называются. Страна такая есть в Азии. — Какая страна? — У.. У-Угандия! Боги Аллахи, за что мне это? Я тяжело выдохнул, глядя на друга. — Уганда. И она не в Азии, она в Африке. — Какая разница? Вась, переворот там. — Какой переворот? — Военный. Надо что-то делать. — Ну что делать? Если военный, осуждай. Мухин сделал глоток алкоголя, положив стакан на стол. — А США одобрило. Да блядь! — Тогда одобряй. — А Китай осудил. Мухин, пошёл-ка ты нахуй! — Слушай, ну придерживайся нейтралитета. — Не-не-не, Вася, это фишка Швейцарии. — Ты министр иностранных дел? — Я. Я поднялся, взяв его за плечо и повёл в сторону двери. — Я тебе не помощник. Сам решай. Осуждать, одобрять, поддерживать или нет. Давай, иди работать. Не взрывайте мне мозг. С географией этот человек никогда в жизни не дружил и общался исключительно на "Вы" и то шепотом. Меня откровенно трясло, поэтому я хотел попросить у Беллы сделать мне зелёный или ромашковый чай, но в кабинет зашёл Санин и я сорвался на нём, хотя не хотел этого. — Вась, здорово! — В конце концов, а тебе-то что от меня нужно, а?! У тебя тоже есть проблемы с генералами, может быть, полковниками, другими офицерами? Может быть, ты бабки положил в банк, а он бамц — и взорвался?! Или это ты готовишь переворот в Угандии? Угандеец! Что тебе от меня нужно, а?! Коллега непонимающе смотрел на меня. — Хотел спросить, обедать идём? — он указал рукой на дверь, а я лишь обречённо выдыхаю, мысленно прося прощения.

***

Холодный взгляд в мою сторону заставляет нервно сглотнуть и оттянуть тугой узел галстука. Я не знаю, зачем я завёл этот разговор, но до дрожи в коленках хотелось приструнить этого мужчину. — Нужно платить налоги, — выдаю я, глядя на Чуйко, который сидит возле меня. — Они заплатят. И он заплатит, и она заплатит. Все заплатят, — холодно отрезает тот, не сводя с меня взгляд. — А Вы, Юрий Иванович? — я давлю на него, пытаясь показать, что и я что-то да могу. — И я заплатит. Делаю невинный взгляд и улыбаюсь смущённо, потому что знаю, что ему это нравится. Нравится эта покорность, робость и смущение. — Хорошо. Политики переглядываются между собой, а спикер Ярослав буквально уничтожает меня недовольным взглядом. Они поднимаются, собираясь уходить, и я всё же собираюсь с духом и выдаю: — Но есть нюанс, — все разворачиваются с крайне раздражёнными лицами, хотя пытаются скрыть это. — Да-да? — спрашивает Чуйко, наблюдая за мной. — Один есть нюанс, — поднимаюсь со стула, расстёгивая единственную пуговицу и стягиваю пиджак, — жарко, простите, — вновь невинная и смущённая улыбка, а так же фирменный «взгляд Бэмби» и я буквально чувствую, как заводится Юрий Иванович. Элемент одежды ложится на спинку стула, а я продолжаю: — Вы во власти и одновременно занимаетесь бизнесом. — Ну да, — Чуйко произносит это с особой хрипотцой. — Да, по закону так нельзя. Поэтому, нужно либо продать бизнес. — Либо? — руки спрятаны за спину, что свидетельствует о том, что он из последних сил старается сдерживать себя. — Уйти в отставку. Вам решать, — отвечаю я с лёгкой улыбкой, пытаясь скрыть радость от этой маленькой победы. — Продадим. И он продаст, и он продаст, и она продаст. Контрольный. — А Вы, Юрий Иванович? — И я продаст, — мужчина уходит вместе с другими, а я лишь победно улыбаюсь, мысленно ликуя. Кажется, я позволял ему слишком много. Как минимум то, что только Чуйко без стука врывался в мой кабинет, когда ему вздумается. Даже ребята — и те научились стучать перед тем, как войти. К этому, честно говоря, привыкаешь спустя несколько месяцев. В один прекрасный день я немного опоздал, влетая в кабинет, пока за мной невозмутимо шагал Толик. — Господин Голобородько, доброе утро. Чай или кофе? — Белла сидит за столом, печатая что-то и смотрит на меня, кивая головой. — Какао, — выдаю я, пока секретарь смотрит на меня слегка ошалевшим взглядом. — Какао..? Вы уверены, господин президент? — уточняет она, переводя взгляд на Толика, у которого по жизни было «ебало кирпичом». — Горнятко кави, будь-ласка, — я хватаю дипломат и захожу в кабинет, замечая, что на столе лежит небольшая записка. «Василь Петрович, буду отсутствовать более недели. Не пытайтесь позвонить мне — это всё равно бессмысленно. Не влезайте в неприятности, не ищите приключения на свою прекрасную задницу, слушайтесь Толика (и не отходите от него ни на шаг! Он у нас сентиментальный и может разнервничаться слишком сильно), и берегите себя. Искренне Ваш, Чуйко». Какой же он старомодный! Даже записка — и та от руки написана. 30 дней тянулись слишком медленно и рутинно. Даже себе я не мог признаться, что скучаю по нему, и без него всё совершенно не то. Мне нравилось, что он мог зайти в любой момент и потащить меня в кафе пить кофе с тортом, который он постоянно оплачивал мне, заставляя опускать глаза и смущённо благодарить его. Честно говоря — я даже не помню, как и когда я понял, что его ведёт от этой моей невинности и детской наивности, что всё будет хорошо и изменится в лучшую сторону. Я замечал, как его вело, когда я опускал взгляд после какой-то пошлой шутки и что-то тихо бурчал, предательски краснея. Заполняя отчёты на ноутбуке, я настолько погрузился в этот процесс, что не сразу услышал, как открылась дверь. Всё произошло словно в замедленной съёмке. Я ощущаю его присутствие и руки сами замирают, отказываясь печатать, пока я неуверенно поднимаю голову, чётко ощущая его одеколон. Мгновение — и он уже стоит возле меня, пока правая рука резко хватает за галстук, а тонкие холодные губы накрывают мои. Кажется, что время остановилось, и слышно лишь то, как бешено стучит моё сердце, рискуя выпрыгнуть наружу. Я понимаю, что мужчина просто терзает мои губы, в то время, как я всё ещё не ответил на поцелуй. Я мягко отстраняюсь, положив свою руку поверх его, которой он держал меня за галстук и заглядываю в эти невозможные глаза, которые смотрели на меня с немым вопросом. — Юрий Иванович.. — выдыхаю я, стараясь связно говорить, — Вы же понимаете, что если я отвечу Вам, то мы перейдём черту, которая обрубит все концы и пути назад больше не будет? Чуйко молчит, что-то яростно обдумывая, из-за чего его глаза бегают по всему кабинету, но в итоге останавливаются на мне. — За Ваш смущённый взгляд и то, как Вы опускаете глаза — уже можно продать душу самому Дьяволу, — политик хрипит, всё так же не отпуская галстук. Глаза сами закрываются, пока я наугад подаюсь вперёд, первым целуя его и чувствую, что он начинает отвечать мне, но уже более нежно и.. отчаянно. Юра отстраняется, касаясь моего лба своим и тихо выдаёт: — Мій маленький хлопчик..