Непримиримые

      От первого же всплеска воды захотелось обернуться. Никаких недостойных порывов. Просто вдруг она поскользнулась? Перелом ведь еще не зажил.       Вдруг утонет или еще сильнее поранится.       Нет. Ничего подобного с ней произойти не могло. Но отчего он так сильно о ней переживал?       Снова всплеск.       Синай окликнул Макидарскую волчицу. Она ответила. Он облегченно выдохнул и вернулся к разогреванию лепешек на огне, все равно прислушиваясь к звукам за спиной. Не мог быть спокоен. И повернуться не мог.       Еще и Макидарской волчице, как назло, именно сейчас не доставало слов для разговора. — Тогда, может, объяснишь, почему оскорбилась моим предложением сыграть свадьбу?       Ее ответ потонул в шуме воды. За спиной снова послышался всплеск. Один. Другой. Синай напрягся. Весь обратился в слух. Что там происходило?       Она просто смывала с себя грязь за его спиной? Вымывала свои черные волосы? Или что-то успело произойти?       Нет. Он одернул себя.       Случись чего, она бы позвала его. Значит, просто купается.       И от мысли, что за его спиной омовением занята дева народа, Синаю стало некомфортно. Захотелось уйти подальше. Он не должен при таком присутствовать. Даже слышать не должен. Такое только супругу и может быть дозволено.       Синай оборачиваться не собирался. Ни в коем случае. Недопустимо. Невозможно. Но все равно чувствовал себя виноватым. Наверное, ему все же стоило уйти дальше в лес и оставить ее одну. Сделала бы она свои девичьи дела в одиночестве, а он бы позже вернулся.       А была ли смущена Сцина Макидарская?       Нет, наверное, не была. Любая другая была бы, а Макидарская волчица — точно нет.       Синай даже прогневался. Что за недостойное поведение? То живот, то это! И как легко Сцина все это делала. Ни капли не смутилась. Просто взяла да и пошла мыться. А что, если бы был тут другой муж народа, если бы кто-то все-таки увидел, посмотрел? Может, не специально, но все же узрел, что не должен был. В конце концов, тут могли бродить смертные. И она так легко… Снял бы голову любому, кто был бы так омерзительно непочтенен к деве народа! — Почему ты не дал мне сразиться? — вдруг спросила она. Синай от неожиданности чуть было по привычке не обернулся. В какую же постыдную и недостойную ситуацию он попал! Чего этой деве в граде со всеми удобствами не сидится? — Ну, решить все поединком с родителем той девочки? Я бы победила. Ты же знаешь.       Плеск воды чуть заглушал слова. Но Синай все равно всё хорошо слышал. — Разве такое ожидание для тебя не большее наказание, чем поединок? — Ну да, конечно, меня обязательно нужно было наказать. — И деве народа не должно держать в руках клинок. Это все, что я мог сделать.        В груди болезненно сжималось при виде ее сегодняшних ран. Синай стиснув зубы помогал. Не оттого, что злился, а оттого, что переживал. Ей было больно. Сцина шипела, мычала, даже вскрикнула несколько раз. У него внутри все замирало. Будь ранен он — это было бы не так пугающе. Скорее уж не имело бы значения. Но она…       Эти чувства… настораживали. Он думал, что сердце более никогда не ощутит подобного.       Синай убедился, что поступил верно. Если бы что-то на том поединке случилось, смог бы он просто стоять и смотреть? Были ли его чувства уже тогда такими отчетливыми? — Ты не приняла венец. Если бы вступился за тебя, то как кто? Поэтому я выбрал лучший вариант из возможных. — Не нужно было за меня вступаться. И опять-таки этот венец, — в голосе послышалась насмешка. Весьма… оскорбительно. Неприятно. — Глупая затея, ментор. — Отчего же? — не удержался. Хотя и так знал. Слышал он ее речи. Слышал, что она о нем говорила Шахране. Догадывался, отчего затея глупая, но все равно спросил. — Ну, ты же сам сказал, у нас не может быть детей. Не может между нами случиться любви. Ничего не может быть, — голос становился все ближе, плескания прекратились.       Макидарская волчица, закутанная по шею в одеяло, оказалась сбоку. Синай увидел только ее босые ступни, тут же отвернулся. Не смотрел, но боковым зрением подмечал, что она мельтешит у дерева, развешивая свои мокрые вещи. — А раз ничего не может быть, зачем нам эта свадьба? Встретишь ты какую-нибудь достойную эльфийку, ты-то уж точно, и я встречу… наверное встречу, мужа народа, которому хватит смелости… Ну, ты знаешь. Нужно просто не спешить. Мы же эльфы. Нам не к лицу скорые решения.       Макидарская волчица поправила одеяло и села на камень рядом. Вытянула ноги. На щиколотке правой зрело синее, почти фиолетовое, пятно. По краям оно уже краснело. Наверняка на спине остался такой же след. Ушиб на пояснице был сильный.       И все-таки она еще легко расплатилась за свою беспечность. Склон был действительно крут и опасен даже для эльфа. — Странно от тебя слышать разумные слова о скорых решениях, — он встал, сходил к сложенным в стороне вещам, взял свое одеяло и вернулся к огню. Протянул ей его. Она недоверчиво прищурилась. — Возьми. Вода в реке должно быть холодная. — Спасибо, — Сцина неловко улыбнулась, высунула одну руку и взяла одеяло. Закуталась еще сильнее. — Прости, что была груба. В тот раз на балконе. Нужно было сдержаться. Я знаю, что ты не пытался меня оскорбить. — Не стоит беспокойства, — сказал из вежливости. Хотя ведь должен был ответить, что принимает ее извинения. Она ведь и правда была груба. Но с губ сорвались совсем иные слова. Будто ничего и не было, никаких оскорбительных речей, будто правда о том беспокоиться было не нужно. — Думаю, тебе не стоило делать мне то предложение, — она перевела взгляд на костер, протянула руку и сняла с огня подрумянившуюся лепешку. — Тебе же… Тебе самому все это будет в тягость. Мое сердце будет в тягость тебе. — Откуда тебе знать, что будет мне в тягость, а что нет? — хмыкнул. Как легко подобные слова произносили ее уста. — Твоя госпожа… — лепешку она так до рта и не донесла. Помедлила, глядя на него, прикусила губу. — Прости, не будем об этом. Это не мое дело.       Макидарская волчица неловко улыбнулась и все-таки откусила от лепешки кусок. — Но тебе ведь любопытно, — Синай усмехнулся, глядя на ее лицо. Она выглядела как провинившийся ребенок. Ей было интересно узнать. И в то же время Сцина не решалась его спросить. Прогневать, что ли, боялась? Хотя Синай все же позволил себе думать, что боялась она его огорчить. — Прости, — снова повинилась она. — Тебя печалит эта тема, так что не нужно… — Всё в порядке.       Их взгляды встретились. Сцина смотрела на него удивленно, как будто не ожидала, что он может быть способен на откровенность. Он и сам не ожидал.       Тень от огня падала на здоровую часть ее лица, так что отчетливо видно было только ту сторону, где был шрам. Синай поймал себя на мысли, что впервые находит ее по-своему красивой. И шрама для него как будто и вовсе не было.       Была просто Макидарская волчица. Болтливая, невоспитанная, ужасная эльфийка, линьяр, но сердца ей отмерили Духи наверное больше, чем ему. Он видел. Видел ее отношение к детям, видел, как она терпелива к народу, презирающему ее. Даже к людям она относилась со своеобразной добротой, сдружилась легко со смертной госпожой. — Мне тебя не понять, — тихо произнесла она, выдохнув, и отвернулась. Продолжила уже глядя в сторону. — В общем, о венце. Я была груба, ты меня оскорбил, будем считать, что мы в расчете. Больше не буду терзаться чувством вины. — А тебя терзала вина? — А тебя разве нет? — Сцина нахмурилась, обернувшись к нему всем телом. Синай нерешительно покачал головой. — Оу. Ну, ожидаемо. Я так и думала. — Мои намерения были благими. — Ты меня пожалел! — Что плохого в том, чтобы пожалеть деву народа? — Мне. Не. Нужна. Жалость, — отрезала она, сжимая лепешку в руках. Та эльфийской силы не выдержала и раскрошилась. — Тем более такая. Что это за подачка? Как кость, брошенная голодной собаке. — Сравниваешь венец и кость? — и снова, снова ее слова задевали его. Неприятно кололи. В последний раз от слов Шахране ему было так… неприятно. — Ты извращаешь мои слова! Я не хочу играть свадьбу с тем, чье сердце никогда не будет моим! Это унизительно! Унизительно, Синай, выходить замуж, потому что так обо мне перестанут говорить в народе!       Она вскочила на ноги, сжала края одеяла, сделала несколько шагов туда-обратно. — Зачем ты так со мной? — Сцина остановилась и с болью посмотрела на него. Казалось, он ранил ее ничуть не меньше, чем она его. Вот чем только? Что не так он сделал? Что не так с этой девой? Никогда у него подобных недопониманий не было. А с Макидарской волчицей — что ни разговор, то обида, гнев да препирательства. Что бы он ни сказал, итог всегда один. — Я был искренен. Разве ты сама могла бы обратить на меня свой взор? — А что, если бы могла? Что, если бы обратила? Что, если бы через сотню зим, когда мы уже были бы супругами в глазах народа, я бы безответно полюбила тебя? Я не хочу. Ты же знаешь, как страшна эльфийская любовь… Я не смогу.       Ее слова полнились чувствами, в которые Синай не мог поверить. Ему казалось, слух его подводит. И пусть она, совсем не по-эльфийски, говорила о далеком будущем, что могло и никогда не настать. И все равно Синай не мог поверить. Потому что знал, каковы ее чувства на самом деле. — Разве не ты своими устами любишь повторять, что со мной до смерти скучно? Что я невыносим? Старый пень? — Когда ты… — Макидарская волчица растерянно заморгала. — Уши мне не для красоты даны. Слух у меня отменный. — Я… — она вдруг очаровательно покраснела. Синаю прежде всего раз доводилось видеть ее смущенной. Она зарделась на свадьбе Шахране, поймав букет смертной. Но тогда ее щеки тронул лишь легкий румянец. А теперь она покраснела до самой шеи. Даже кончик длинного носа заалел. А уши так и вовсе… — Я правда так говорила.       Взгляд Макидарской волчицы заметался. Она старательно избегала смотреть на него, нервно покусывала губы. Синай едва сумел сдержал усмешку. Она была растерянна и мила. Уязвима. — Мне… Мне очень жаль, Великий ментор, — она вдруг покорно склонила голову. — Ты вправе стребовать с меня за оскорбление. — Драться с девой непочтенно. Не стану я скрещивать с тобой клинки. Я уже говорил. Мнения своего не изменю. — Сцина все не смотрела на него. Виновато опустила глаза к земле. Неприятное чувство заскребло где-то в глубине сердца. Она так много раз извинилась. Даже голову виновато склонила. Совсем не было на нее похоже. — Отдохни. Утром сменишь меня. — Лучше ты, я… — Не спорь, — он строго посмотрел на нее.       Макидарская волчица умолка. Кивнула и села к камню. Положила на него голову, предварительно подложив какие-то мягкие свертки.       С рассветом Сцина сменила его. Она все так же была закутана в два одеяла. Пока он устраивал место для сна, она подбросила в тлеющий костер хворост, и тот разгорелся по новой.       Синай закрыл глаза. Дремал и в то же время прислушивался. Шорохи. Шарканье. Какое-то подозрительное движение.       Он открыл глаза. Тут же закрыл их и отвернулся. Сцина у дерева зашнуровывала веревки на своих штанах. И Синай того видеть не должен был. Никто они друг другу. Не пристало, не положено, не достойно.       Он снова закрыл глаза. Через пару минут Синай почувствовал одеяло.       Макидарская волчица заботливо укрыла его. Он позволил себе вообразить, что она в самом деле неравнодушна к нему, пусть пока об этом и не сказала прямо. Но ведь и он хорош. Тоже смолчал. Не достойно. Но Синай сомневался. Не верил, что снова в его сердце могла бы зацвести любовь. Он не надеялся. Не думал. Ведь была уже госпожа. И все-таки…       Нет, спешить было ни к чему. У них много времени. И уж лучше ему убедиться. Точно знать, чтобы не ранить ее, если все вдруг окажется совсем иначе.

***

— Да ни за что, — Сцина скептически посмотрела на единственную лошадь в их распоряжении.       Утром они позавтракали, затушили костер, собрали импровизированный лагерь. Делали всё преимущественно молча. Синай говорил не меньше, чем обычно, а Сцина молчала от неловкости. Вот это она разоткровенничалась с ним ночью! Чуть не призналась, в чью сторону обращен ее взор. Ну и Синай тоже хорош. Сам как-то спровоцировал ее на эти разговорчики. Да-да, это всё ментор!       Она столько раз перед ним извинилась. И за то, и за это. А он что? Не стоит беспокойства! Так она и не сильно беспокоилась! А ему что, не за что было извиниться? То есть она рефлексировала над своим поведение, а этот сухарь!.. В эльфийском не было слов, чтобы выразить ее недовольство. В людских языках были. Но если бы она к ним обратилась, у Синая бы случился нравственный обморок.       Сцина как могла пыталась трансформировать свое смущение в гнев. Выходило так себе. И все заметно усложнилось, когда нужно было выдвигаться в путь. Лошадь была одна. Их двое. И оба они упрямы. — Клинок севера, — натянуто начал Синай. Ну, не Непримиримая дочь. Уже хоть что-то. — сама верхом ехать ты не хочешь… — Пешком ты не пойдешь, — вставила она. Не то чтобы Сцина переживала, что ментор переутомится. Хах, да ни в жизнь. Этот эльф такой марш-бросок способен сделать! Просто ну что это такое за неловкость? Вот она верхом, как почтенная эльфийка, а он рядышком идет. Ее от одной только мысли передергивало. — Ехать вдвоем — тоже. — Мои вариант не нравится тебе, — поспешила напомнить она. Его лошадь, пусть сам едет. Она пройдется. Лицо Синая нужно было фотографировать в тот момент, когда она ему это предложила. Негодование всего мира на нем отразилось. — Ментор, ну пожалей лошадь! Ты весишь как два смертных мужа, не меньше! Я тоже не вхожу в категорию женщин весом сорок пять килограмм. — Это тебе не старая кляча. Ничего ей не будет. Пойдем.       Он взял лошадь под узды и повел за собой. — А так медленно! — возмутилась Сцина. — Но все же быстрее, чем стоять на месте и без толку спорить, — он с достоинством посмотрел на нее сверху вниз. Сцина аж вытянулась и голову задрала, чтобы добавить себе росту и авторитету в его глазах. — Ладно, — процедила сквозь зубы.       И они двинулись к поселению. На карте оно было отмечено как небольшой домик земледельцев. Предполагалось, что люди в той деревушке получат в Сиршаллене все необходимые разрешения и останутся под защитой эльфийского града. Все должно было пройти тихо-мирно, но осторожность никогда не была лишней. — Войдем в поселение — держись за мной, — велел Синай.       Сцина не сдержалась и громко фыркнула. — Еще чего! Никогда за чужими спинами не пряталась и никогда не стану этого делать!       Синай нахмурился. — Нет ничего зазорного в эльфийке, полагающейся на эльфа. — Воин, прячущийся за спину товарища, — трус. А я не трусиха, ментор. — Как стала ты героем войн, путая разумность с трусостью?       Сцина от возмущения аж воздухом подавилась. — Я просто отважна! — Безумна, — поправил он, глядя на дорогу. — Ты что, меня оскорбить пытаешься? — Вывожу из заблуждения.       Сцина скрестила руки на груди и отвернулась. Ага-ага, из себя он ее выводит, а не из заблуждения. Все равно она сделает, как считает нужным.       Сцина украдкой окинула его оценивающим взглядом.       Не-е-ет. Ни в коем случае нельзя ему первым в мирное поселение входить. Высокий, с длинной косой, хмурый, клинок за спиной огромный. Да он же просто ходит и уже источает угрозу для всего не эльфийского! Вот уж кто бы точно провалил мирные переговоры со смертными. — А если с людьми придется говорить, а? Тоже постоять молча за твоей спиной? Я по такому поводу с удовольствием придержу язык, превозмогу болтливость…       Синай хмуро глянул на нее и молча отвернулся. Сцина не сдержалась и тихо рассмеялась в кулак. — Ты неисправим, Великий ментор, — она посмотрела в сторону. Они шли по дороге. Сухой, вытоптанной. Кругом зеленел лес. Ясени, кустарники. Чирикали птички. И воздух был чистый-чистый. Такого в людских городах давно уже не было. А тут вот был. Всегда был. — Но тебя можно понять.       Он вопросительно посмотрел на нее, приподняв брови. — Что? — Сцина пожала плечами. — Ты многое потерял. Я понимаю. — А ты? — ментор остановился. Лошадь, которую он вел — тоже. — Разве твоих потерь недостаточно, чтобы сердце очерствело? Что такого в них ты видишь?       Сцина улыбнулась. Она не простила. Помнила. Как и все. Но не винила ныне живущих. Ей понадобилось время. Много времени рядом с ними. Такими другими и в тоже время очень похожими. Нужно просто знать, куда смотреть. — Не знаю, — она пожала плечами. — фисташковое мороженое у них вкусное.       Синай нахмурился. Видимо, он ждал от нее серьезного ответа, а она опять просто отшутилась. — Ладно-ладно, — она примирительно вскинула руки. — Они просто немного честнее нас. Не стараются быть идеальными. А мы стараемся. — Не понимаю, — он, все такой же хмурый, покачал головой. Будто и правда старался понять ее. — Мы притворяемся безгрешными, а люди… — она задумалась. Не знала, как объяснить, чтобы Синай понял ее. В конце концов, о его непримиримости по отношению к людям ходили легенды. — Знаешь, они похожи на нас. Так же, как мы, бывают доблестными, их честь ничем не уступает нашей. Просто мы не смотрим. Потому что если обратим взор, то увидим, что в нас похожи и пороки, что мы почти из такой же плоти и крови. Да, чуть разные, живем дольше, физиология кое-где разнится, но все равно… Если бы мы только перестали смотреть на них свысока, если бы только захотели, то, несомненно, поняли бы их. Людской мир интересный. Но мы сами возводим стены. Хотя, по правде говоря, мы могли бы найти нечто общее. — Не равняй их с нами, — отрезал Синай. Вот и закончились границы его понимания. — Это оскорбляет весь народ. — Не хочешь знать ответ — зачем задаешь вопрос?       Сцина укоризненно прищурилась. Ментор отвернулся, не сказав ни слова. Так они пару часов шли молча.       Сцина несколько раз подряд успела обдумать и свое падение, и помощь Синая, и их неловкий разговор. Она даже призадумалась, а правда ли в ней проросли те самые чувства? Не спутала ли она опять чего? Не выдает ли желаемое за действительное? Ну как ей мог запасть в сердце Великий ментор?       Она особенно тяжело вздохнула. От себя-то Сцина правду спрятать не могла. Сколько бы ни фыркала, ни бухтела, ни кривлялась, все равно восхищалась Синаем. Потому что он был легендой. Почтенным мужем. Его было невозможно не уважать, хотя бы за то, что он умудрился столько лет соблюдать линья. У нее вот не вышло. Ее репутация в народе ушла в такой глубокий минус, что страшно было даже представить.        В общем, сколько бы она себя ни уговаривала, чувства ее не менялись. Но Синай это Синай. И потому ей стоило помалкивать. Ни к чему обременять почтенного эльфа. Тем более ей. Пусть лучше думает, что она просто считает его несносным и скучным.       Сцина погрустила еще парочку минут, встрепенулась и затянула макидарскую воинственную песню. Не во все горло, конечно, но чувствительным ушам ментора и того явно хватило.       Синай обернулся к ней. Брови были приподняты. Он выглядел удивленным. Но если уж это самое удивление прорезалось на вечно бесстрастном или в крайнем случае хмуром лице ментора, значит он сам в глубочайшем шоке, не иначе.       Сцина от накатившего вдруг смеха даже не сумела достойно пропеть слова песни. Прохрюкав целую строчку, давясь хохотом и хватаясь за живот, она все-таки остановилась и привалилась к дереву, чтобы отсмеяться, как следует. Сцина насчет своих вокальных способностей никаких иллюзий не питала, но выражение лица Синая превзошло все ее ожидания. — Слух меня, видно, обманывает, но неужели с годами ты стала петь хуже? — он укоризненно посмотрел на нее. Да-да, не положено эльфийке петь настолько плохо, чтобы это было даже неприлично. — Да я всегда так пела! Ты будто не слышал ни разу! Такую рожу скорчил, — и Сцина снова покатилась со смеху. — Слышал. Но не обращал внимания. — Так вот и сейчас нужно было проигнорировать мое пение! — она утерла проступившие в уголках глаз слезы. — Я ж теперь никогда петь не смогу. Буду вспоминать твое лицо и хохотать! — Может, оно и к лучшему, — хмуро бросил Синай и сделал несколько шагов по дороге. Сцина отлипла от дерева и пошагала за ним. — Ну что ты куксишься, ментор? Не всем дано и петь, и играть, и с клинком умело управлять, и лицом быть красивым. Некоторые вот как я! — она указала пальцем на себя, и так вышло, что именно на ту сторону, где был шрам.       Сцина по привычке тряхнула головой, чтобы смахнуть с лица непослушные волосы и открыть шрам. Его было не спрятать, поэтому она решила демонстрировать увечье. Может, это был протест, а может защитная реакция. Ведь если она сама скажет обо всем, что с ней не так, другим уже будет не за чем открывать рот, и никто не сможет ранить ее. — Шрам не делает тебя хуже других. В моих глазах точно не делает, — бросил он и снова отвернулся. Сцина потупилась.       Чего? В его глазах? — Поторопись, Макидарская волчица, иначе мы и к ночи до поселения не дойдем.       Сцина отмерла и поспешила нагнать ментора. Они и правда только к сумеркам дошли до людской деревушки.       Несколько ветхих домишек были ограждены стареньким заборчиком, даже подобие ворот имелось. Но все выглядело старым и износившимся. В нескольких домах были заколочены окна. Видимо раньше, до запуска вируса, это была вполне себе обычная людская деревушка. Такие периодически появлялись на границах Сиршаллена, в тех частях леса, которые сумели отнять люди.       Сотню лет назад, наверное, тут были цветущие сады, дорога. Наверное, было очень оживленно.       Синай демонстративно шагал чуть впереди. И приятно, конечно, и раздражало немного.       Они прошли через ворота. Деревянные. Сколоченные явно любителем и судя по виду предназначенные определенно не для защиты.       Дети, беззаботно игравшие между двумя домами, застыли, рассматривая Синая и Сцину. В сумерках они небось выглядели до дрожи в коленях пугающими. Вооруженные, ментор хмурый, у нее шрам на пол-лица. Малышня замерла. А потом как запищала, и врассыпную. Рассыпная у них получилась так себе. Мальчик врезался в девочку, кто-то разодрал колени, упав на ровном месте, но один ребятенок все-таки добрался до взрослых.       Из ближайшего дома высунулся настороженный мужчина. — А я говорила, давай первая пойду. Может, они бы не так верещали, — выглядывая из-за ментора, лукаво бросила Сцина, а затем во весь голос добавила, на том людском языке, что предположительно должен был использоваться в этой местности. — Мы прибыли из Сиршаллена.       Поселение они покинули за полночь. Проверили разрешение, осмотрели деревушку, убедились, что ничего запрещенного смертные не хранят, пересчитали фермеров и ушли, заверив людей, что с местной бессовестной бандой, обиравшей их, они уже разобрались.       Смертные поначалу отнеслись к ним настороженно, но когда убедились, что Сцина и Синай правда эльфы и правда не угрожают им, то стали невероятно гостеприимными. Предлагали ночлег и еду. Сцина почти согласилась, но у ментора вид был страшно оскорбленный, так что пришлось отказаться, раз ее напарник уверен, что голенькая земелюшка куда лучше кровати, предложенной, — о Духи! — смертными.       Сцина подумывала выкупить у них лошадь, но в поселении была только коза. При всем уважении к козам, седло на нее не наденешь, так что пришлось отказаться.       Мальчишка, расшибивший коленку, оказался сыном местного старосты. Провожал Синая и Сцину вместе с отцом. Его глаза в темноте почти светились от радости. Он ведь встретил эльфов! Настоящих!       Сцина не удержалась и напоследок потрепала мальчишку по голове. Он улыбался так широко, что, казалось, лицо его от радости треснет.       Они отошли от поселения довольно далеко. Выбрали подходящую поляну и стали размещаться на ночлег.       Искренний восторг мальчишки никак не шел из головы Сцины. Она вспоминала, как он от радости чуть ли не похрюкивал, и сама не могла сдержать улыбку.       Представляла, как завтра утром этот мальчик будет рассказывать своим друзьям про эльфов, которые гостили у него дома пару часов. Небось свой рассказ приукрасит несуществующими подробностями. Сцина прикинула, чего он там может наплести, и бессовестно рассмеялась. Детская непосредственность чисто умилительно на нее действовала. Наверное, ей самой стоило бы уже обзавестись ребенком. — Как вышли от смертных, ты не перестаешь улыбаться, — с укором произнес Синай. — Осуждаешь меня? — улыбка Сцины против воли стала печальной. Она не дождалась ответа и отвернулась.       Конечно, он ее осуждал. Ее почти все за что-нибудь да осуждали. Сцина привыкла и перестала оправдываться. А с недавних пор и ерничать. Старые привычки тяжело менять. И ей приходилось часто себя одергивать. Не отвечать тому, проигнорировать презрение этого…       Сцина совсем перестала улыбаться. — Нилан однажды сказал, что дар речи мне дали с напутствием использовать его только для убийства всякой радости, — Сцина вся обратилась в слух. Замерла над местом для ночлега. — Я лишь отметил, что ты улыбалась всю дорогу, а ты так помрачнела. Что не так было в моих словах? — Наверное, то, что они были твоими, — она хмыкнула, стянула сапоги и забралась ногами на расстеленное толстое одеяло. — А тебе же претит все человеческое. Моя радость, связанная с людьми, тоже, должно быть, тебе претит. Разве ты не укорял меня? — Нет, — он помедлил. Осмотрелся и добавил: — Отдохни. Я буду поблизости.       Синай даже не посмотрел на нее, просто скрылся между деревьями. Стало не по себе. Это она его, что ли, обидела сейчас?       Утром никто ее не будил. Сцина проснулась, когда солнце стало светить в глаза. Синай не стал тревожить ее сон и дежурил сам.       Они в полной тишине собрали вещи, опять водрузили их на коня и двинулись в путь, к сторожевому посту. Заночевали в лесу еще раз, и все то время Синай говорил еще меньше обычного. Сцина от тоски была готова кору грызть. Да хоть что-нибудь! Вот можно было бы сыграть в города хоть! Но Синай был молчалив и холоден.       До поста оставалось всего ничего. Полдня пути, если ничего не случится, и Сцина наконец не выдержала. — Ты злишься на меня? — она сделала несколько шагов и встала перед ментором, вызывающе уперев руки в бока. — Нет. — Тогда почему молчишь все время? — От природы не болтлив. — Злишься, — Сцина скрестила руки на груди и задумчиво потерла губы указательным пальцем. — На что ты злишься, ментор? Что такого я сказала? Сделала? — Ничего. Не тревожься понапрасну. Скоро доберемся до сторожевых постом, а оттуда и до Сиршаллена. И ты будешь избавлена от моего тягостного общества, — он обошел ее, ведя за собой лошадь. — Быть не может, — Сцина повернулась и посмотрела вслед удаляющемуся ментору. Она даже приоткрыла рот от удивления. — Да он же правда обиделся.