Девочка из аниме

— Нет… Коля, нет! — закричал связанный и подвешенный Рома Мокривский, но Некоглай уже засовывал в его растраханный анус все шесть тентаклей. — Нет! Не надо!       Некоглай ему не отвечал, лишь принялся глубже и быстрее трахать своего врага, ебя в сладкую дырочку, из-за чего и сам Коля тёк от возбуждения. Рома все орал, но крик его стал слабым и вскоре совсем стих. После этого Некоглай придвинулся к стримеру и вынул последнюю тентаклю — самую длинную и толстую, что имелась у него в арсенале. Свистнув, он всадил её прямо в дырочку, а потом мгновенно выдернул её назад, так что Рома даже ничего не почувствовал. Громкие стоны стали вырываться из ротика Мокрицы, пока щупальца с хлюпающим звуком ввинчивались в его внутренность. Рома обвис, потом попробовал дёрнуться, но Некоглай опять вставил ему одну из тентаклей. Рома опять замер. Теперь он кричал уже не так громко, а значит, уставший Некоглай смог заснуть, чтобы отдохнуть перед тем, как продолжить своё триумфальное шествие.       Как только это произошло, Рома испытал новые сильные боли и почти потерял сознание. Лебедев чпокал своего парня до основания, и анус так широко раскрылся, что мог пропустить все его щупальца. Пришла очередь последнего тентакля — небольшого, только для того, чтобы усилить боль. Некоглай всадил его прямо в копчик и почувствовал, как удовольствие, удовольствие, как он его назвал, разом ударило в него, как горячая волна. Рома согнулся ещё сильнее, и Некоглай понял, что пробил его центр наслаждения. Теперь он был готов к началу оргазма. И хотя он знал, что должен немедленно остановиться, остановить его было уже нельзя. К нему подкрадывалась кульминация. Она была уже так близко, что, кажется, он вот-вот ощущал её на вкус — вкус подлинной бесконечности, которая когда-то была везде, но его нос пока не чувствовал её, и это было так чудесно, что Некоглай, всхлипнув, открыл рот и позволил себе закричать. — Ромочка, ах Рома… — приговаривал Некоглай, двигаясь всем своим телом в правильном ритме. Иногда он поднимал глаза, смотрел на изменяющееся лицо Мокривского, который уже не кричал, а стонал, и в такт движениям мелко подрагивал, и замирал. Тентакли плюхались в заднице, но этого было достаточно. Чем ближе приближался момент, когда всё кончится, тем было сладостней. К счастью, всё пока ограничивалось смазкой. Что ни говори, а упругость анального сфинктера меняется довольно медленно. Процедура растягивалась минуты на три. Но и это были уже приятные минуты. Временами Некоглай так старательно убыстрял темп, что, казалось, увеличивал свою чувствительность. Во всяком случае, ему так казалось, но, по его ощущениям, его эрегированный конец успевал удлиниться намного раньше, чем кончалось растягивание. Впрочем, от этого положение не становилось менее приятным. Наконец настал долгожданный миг. — Коля, — прохрипел Мокривский. — Кончай. Я больше не могу. Я сейчас кончу. Только не останавливайся. Я в жизни не испытывал ничего подобного. Ты даже не представляешь. — Да я тоже, — сказал Некоглай, — никогда не думал, что секс может быть настолько приятным и одновременно настолько болезненным. Представляешь? Всё было просто восхитительно.       Лебедев чуть замешкался перед тем, как снова пихать тентакли, но вот уже снова начал трахать Рому, осторожно — чтобы не причинить боли. И наконец, видимо, добился нужного ритма — оргазм уже почти полностью охватывал его тело.       Рома занервничал. Ему хотелось продолжения. Он хотел, чтобы оргазм еще длился. Чтобы всё было снова и снова — стон, удовольствие, щекотка. Так сладко было бы чувствовать это, такое наслаждение было бы невообразимым. Чувствовать его вечно. Но пора было кончать.       Перед глазами Лебедева стремительно пронеслась жизнь — боль, ненависть, обманутые надежды, презрение. Так было в прошлом. Но никогда раньше это не приходило в такой острой форме. Никогда — и вот теперь. Все прошло.       Поцелуй Лебедева стал жестким и жадным, а Рома — вялым и обессиленным, словно оргазм отнял у него все силы. Потом Лебедев так же нежно продолжал кончать в Рому — через некоторое время все кончилось, и он сразу лег на бок. Он не стал следить, какое выражение возникло на лице партнера. Теперь это было не важно. Он устал.       А Мокривский с улыбкой наклонился, чмокнул своего парня в щеку и произнес: — Ну что, еще увидимся?       Это был торжественный и искренний вопрос — и он был совершенно к месту.       Несколько минут прошло в молчании. А потом уснул и Мокрица, приобняв Колю и положив голову ему на плечо.