***
Ну, бес не бес, но состояние ее папеньки было нисколько не меньше состояния Червинских, именно это и решило исход дела. У родного-то батюшки Григорию каждый несчастный медный грошик приходится чуть не на коленях выпрашивать, а потом тщательнейшим образом отчитываться. И тут уж приходилось натурально ужом вертеться, дабы те отчеты папеньку удовлетворили. Старый скряга! Сам-то небось тратит столько, сколько заблагорассудится! Или же, что вероятнее всего, сколько ему молодая женушка прикажет. Вот же странность (эта мысль так веселила Григория, что он даже готов был простить отцу все грехи): всесильный и влиятельный Петр Червинский, гроза своих крепаков, не дай боже, кто провинился или проворовался — пан три шкуры спустит — вдруг оказался под каблучком у своей молодой жены. Черт возьми, Григорий был готов расцеловать бывшую нежинскую актрису, когда увидел однажды, что стоило ей только наморщить свой прехорошенький, стоит сказать, чуть вздернутый носик, сказать, что ей не по душе поданный к столу десерт, как отец тут же вскочил и велел приготовить ей (а заодно и всему семейству) еще чуть не с десяток лакомств. Впрочем, десятка не потребовалось, так как бывшая мадемуазель Яхонтова, а ныне пани Червинская просто-напросто не переносила на дух яблочный пирог, а любила безе с кремом. Натали же напротив воротила нос от безе и обожала пироги с яблоками. Насчет обеда в тот день кухарке отдавала распоряжение Натали, но раз хозяйке не по вкусу… Кстати сказать, соперничество Натали и Ларисы весьма забавляло Григория, хотя он и делал вид, что злится. Он внушал жене, что именно она в Червинке главная пани, а отец, разумеется, то же самое вдалбливал в голову своей супружнице. И потому, как только две красотки сходились на узенькой дорожке, начинался спектакль похлеще, чем в нежинском театре. Скажем, взбрело раз Наталочке в голову сменить портьеры в гостиной. Полдня она возилась: ездила лично в магазин, потом гоняла комнатных девок, чтобы повесили те портьеры, а после донимала Григория, красиво ли получилось. — Очаровательно, душа моя, — отозвался он, даже не взглянув на обнову. Занавески-то они, как говорится, и на Камчатке занавески. И тут вдруг в гостиную вплыла милейшая мачеха. — Петенька, — наморщив носик, что уже не предвещало ничего хорошего, повернулась она к отцу Григория, — откуда ж взялось у нас тут этакое убожество? — А… разве они не висят тут еще со времен, так сказать, Очаковских? — бестактнейшим образом ляпнул папенька, отчего Натали буквально позеленела от злости. — Я нынче купила новые портьеры, Петр Иванович, — прошипела она, что та кобра. — Вот видишь! — обрадовалась Лариса. — Я же говорю… Прежние были лучше, а эти — цветом с обоями не сочетаются, а кроме того, они столь тяжелые и мрачные, что впору ту ткань только на траурный катафалк, но никак не в гостиную! — Да, пожалуй, — протянул отец. — Что ж, тогда надобно снять их незамедлительно. Но Натали сумела взять реванш. Она, что называется, пошла ва-банк, и на следующий же день просто велела кухарке всыпать Ларисе в суп полбанки перца. Причем, тут Григорий решил проявить солидарность, и, не моргнув глазом, уверял отца и Ларису, что им просто кажется, либо же они специально придираются, а обед очень вкусный и удался на славу. — Меня ни в грош не ставят в твоем доме, Петенька! — грустно вздыхала тем вечером Лариса. — Ты же видишь: они специально все подстроили, им не по душе, что я теперь с тобою вместе. — Не говори глупости, Лариса, — убеждал ее супруг, — вот увидишь, я дознаюсь, кто все это подстроил. И они у меня дождутся! — Ах, я не хочу скандалов, они — твоя семья, милый! — Ты — точно такой же член семьи, Лариса, я уже столько раз повторял! И ты — хозяйка в этом доме! — Но эти ссоры сведут меня с ума, родной! — Эта женщина специально меня провоцирует, Григ! Ты должен поставить ее на место, ты же видел, что она устроила в гостиной, так почему не заступился за меня?! — в противоположном конце коридора, в супружеской спальне Натали пилила своего мужа. — Она — жена отца. И он ей дозволяет все, что я могу поделать?! — разводил руками Григорий. — Ах, и зачем только Петр Иванович повторно женился? Да еще так скоро… Григорий промолчал. Он знал, что его отец давно уже ездит в Нежин к своей молодой любовнице. Однажды Петр Иванович по приглашению, кстати сказать, Александра Васильевича Дорошенко посетил нежинский театр, увидел там молодую актрису, которая играла главную роль в спектакле, и потерял голову. Главная роль, стоит заметить, досталась Ларисе случайно: прима в тот вечер играть со скандалом отказалась, что-то там они не поделили с директором. Тот осерчал да и поставил на главную роль молодую дебютантку. Прямо как в пьесе, которую они в тот день и играли, по случайному стечению обстоятельств. Петр Иванович с ходу выложил кругленькую сумму, чтобы директор все главные роли отдал юному дарованию, ежедневно отправлял ей охапки цветов, писал письма, и, к вящей радости всех нежинских сплетниц, не скрываясь, водил в ресторации, на прогулки и даже подарил красавице собственный выезд. Анна Львовна, мать Григория и, соответственно, жена Петра Ивановича, разумеется, про все узнала, но ей приходилось молчать. Один раз она (с подачи Григория, разумеется) попробовала устроить скандал, но Петр Иванович прикрикнул на нее, что дескать, он пока еще в доме у себя хозяин, нечего слушать «всяких старых дур» и поводов для беспокойства у Анны Львовны нет. Он же выплачивает ей содержание? Выплачивает! Так чего же боле? Бог знает, чем бы все это кончилось, ведь заклятые подружки Анны Львовны, в частности, ближайшая соседка и главная сплетница, Варвара Кожемская, а с нею еще парочка кумушек подговаривали чуть ли не поджечь дом актрисы Яхонтовой. Во всяком случае, именно это они угрожали сделать в письмах, которыми забрасывали несчастную актрису ежедневно. Петр грозился сдать супругу и всех ее приятельниц в желтый дом, если они не прекратят позорить его перед всем светом. Анна Львовна же на то ему отвечала, мол, это спорный вопрос, кто кого позорит. Словом, неизвестно, сколько еще длилась бы вся эта история, но тут Григорий собрался жениться на Натали Дорошенко. В семье настал пусть худой, но мир, который, как известно, лучше доброй ссоры, но длился он, увы, недолго. Анна Львовна скоропостижно скончалась от сердечного припадка накануне помолвки своего сына. Пышное торжество, конечно же, пришлось отменить, но сама свадьба состоялась до окончания траура. На этом настаивала Натали, потому что ей казалось, что за год Григ ее окончательно разлюбит, но и сам он не возражал. Петр Иванович тоже был не против, несмотря на то, что в свете их, конечно же, осуждали. Впрочем, как отцу, так и сыну Червинским на сплетни было начхать. Во-первых, необходимые формальности все же были соблюдены: минуло сорок дней, отслужили панихиду, позвали на поминальную трапезу знакомых и друзей. То, что кумушки полагали, будто Григорию следует повременить со свадьбой еще год-другой, а Петру Ивановичу так и вовсе забыть обо всех мирских удовольствиях, ибо супруга его была святой женщиной, и никто ее заменить не способен, так то сугубо их личные дела. Григорий не желал упускать из рук состояние Дорошенко, а Петр Червинский вовсе не намерен был терять Ларису Яхонтову, без которой уже жизни своей не мыслил. Две свадьбы в один день все же решили не играть, а то сплетники и сплетницы нежинского уезда чего доброго полопались бы от спеси, злобы и зависти. Поэтому Григорий и Натали обвенчались аккурат на Покров, а Петр с Ларисой — через две недели после них, тихо и скромно, без особой шумихи. Казалось бы, в семействе наступил мир и покой, да не тут-то было. Две хозяйки никак не могли поделить Червинку. Да, конечно, формально-то выходило, что именно Лариса являлась, если так можно выразиться, старшей хозяйкой, а Натали — молодой. Но Григоря несказанно забавляло их соперничество, и он справедливо подозревал, что и отец, да и сами прелестницы получают от того невероятное наслаждение. Впрочем, веселье быстро закончилось, потому что отцу пришла вдруг в голову светлая мысль, что они с Ларисой еще не ездили в свадебное путешествие. Посему они, оставив на Григория и его супругу все дела в поместье, отбыли развлекаться в Европу. Надобно сказать, отъезд их пришелся как нельзя кстати, поскольку Натали узнала, что ждет первенца. Страшно представить, какие истерики она закатывала бы Ларисе нынче, когда настроение у нее меняется по сто раз на дню.***
А второй «огонь» прозывался Екатериной Степановной Вербицкой. И вот он-то как раз сжигал Григория, что называется, дотла. Была Катерина всего лишь простой крепачкой, но выросла она и воспитание получила такое, что не у всякой дворянки есть. Анна Львовна в свое время пригрела бедную сироту, оставшуюся без родителей и выучила ее «на свою голову», как любил повторять Петр Иванович. И, разумеется, на его деньги, которые он «не самолично малюет на коленке в часы досуга». Но Анна Львовна неизменно убеждала мужа, что то дело богоугодное, призреть сироту, и он махнул рукой. Григорий плохо помнил Китти, он уехал на учебу, когда той еще не сравнялось и пяти лет, а вот когда он вернулся домой после многолетнего отсутствия, то тут-то и пропал. Окончательно и бесповоротно!