***
Фрол с Тихоном только что в пляс от радости не пустились, стоило только отцу с Ларисой переступить порог. Григорий и подумать не мог, что лакеи так соскучились по его дражайшему папеньке. Видно, мало он их гонял да порол в свое время, ну, ничего, скоро все на круги своя вернется, мстительно думал он. — Добро пожаловать, Петр Иванович, Лариса Викторовна! — расплылся в улыбке Тихон. — Вас тут очень не хватало! — поддакнул ему Фрол, и Григорий мысленно сделал еще одну заметку: этому тоже спуску не давать при случае. Подхалим! — Вот и приехали! — отозвался отец, передавая лакеям плащ и цилиндр. — Наконец-то дома, — кивнула Лариса. Григорий натянуто улыбнулся и в следующее же мгновение чуть за голову не схватился. Ни плащ, ни складки свободного платья уже не могли скрыть интересного положения Ларисы. Она была в тягости, и судя по всему, ребенок ее увидит свет в самое ближайшее время. Ай да папенька! Вовремя, так сказать, подсуетился. Что ж, если теперь у них с Ларисой родится мальчик, то Григорий с Натали и дочкой могут позабыть о состоянии Червинских, как о растаявшем на весеннем солнце снеге. Ну, то есть, скорее всего, отец и Александр Васильевич выполнят свое давнее обещание: выделят им с Натали содержание, отдадут какую-нибудь захудалую деревеньку да и отправят, как выражается отец, на вольные хлеба. И добро, если деревенька та будет неподалеку, в здешних краях, а то ведь могут послать их с Натали «вести хозяйство и жить своим домом» туда, куда Макар телят не гонял! А на щедрое содержание рассчитывать теперь точно не приходится. Особенно после того, как отец увидит расходные книги, в которые сам Григорий, честно признаться, уже давненько не заглядывал. — С возвращением! — кисло улыбнулся он папеньке и его супруге. — Ну, здравствуй! — протянул ему руку отец. — Как видишь… — Ах ты ж, господи, пресвятые угодники! — в гостиную как раз вошла Павлина. Разумеется, она, как и все прочие, была крайне изумлена. — Петр Иванович, Лариса Викторовна, вы… — Ты погляди, Ларис, — усмехнулся тем временем отец, — одно из двух: или нас тут вовсе не ждали, или же так соскучились, что и словами не описать. — Да господь же с вами, пан! — засмеялась Павлина. — Как же ж не радоваться-то, тем более, что у нас тут… Наталья Александровна дочку родила сегодня! Лариса радостно вскрикнула, а отец совершенно неожиданно обнял Григория и похлопал по спине: — Вот так новости! Ну, что ж, поздравляю тебя, Гришка! — Спасибо, papà, — вздохнув с облегчением, Григорий обнял отца в ответ, кажется, покуда головомойка отменяется. А там, глядишь, папенька смягчится, и не будет слишком уж лютовать. — Да и вас, смотрю, тоже поздравить можно, — прибавил он. — Решили подарить мне сестру или братца. — О да, — улыбнулась Лариса, которой Дарина помогла усесться в кресло и тут же умчалась, дабы принести пани подушку, дабы поудобней было. — Я лично уже жду не дождусь, потому что вот, извольте-ка полюбоваться, он вновь толкается, да так сильно, словно чем-то недоволен. «Весь в папеньку!» — хотел было сказать Григорий, но вовремя прикусил язык. Отец же тем временем, взяв у подскочившей к ним Дарины подушку, склонился над Ларисой. Пока слуги сновали туда-сюда, носили чемоданы и коробки с вещами хозяев, отец с Ларисой изъявили желание повидать Натали и маленькую Еленочку. К слову сказать, сам Григорий хотел назвать дочь Анной, в честь матушки, но Натали и тут пошла ему наперекор и сделала по-своему. Уж на что Николя, ее разлюбезный братец, Григория недолюбливает и в спорах всегда держит сторону сестры, но и он, услышав как-то за ужином (не так давно Григорий, с трудом пересилив себя, согласился потрапезничать в компании семейства своей дорогой жены), что «ежели родится мальчик, то его будут звать Ванечкой, а ежели девочка — Еленой», впервые в жизни не поддержал Натали. Услышав сие заявление, Николя поперхнулся, и поинтересовался, почему сестра сделала именно такой выбор. Александр же Васильевич заметил, что «по правилам» (и где только выкопал, в какой древности, сии традиции) первенца стоило бы окрестить в честь деда с отцовской стороны. Но Натали заметила, что это вовсе не обязательно, а Иван и по святцам подойдет и в честь прадеда будет, так что Петр Иванович уж точно не обидится. А ей это имя «куда больше нравится». В этом вопросе Григорий, наверное, впервые в жизни был целиком и полностью на стороне своей жены. Хватит с них и одного Петра Червинского. Если их будет двое — это, право слово, слишком! Натали еще заметила, что в общем-то она уверена, что будет сын, но ежели все-таки дочь, то она непременно хотела бы назвать ее Еленой, в честь своей матери. Александр Васильевич грустно улыбнулся и сказал, что, если начистоту, он ничего против не имеет. Николя же ничего не сказал, сделал вид, будто слишком увлечен десертом. — Что ж, показывайте наследницу! — сказал отец после того, как поздравил Натали, пожелал ей всего хорошего. — Она на Гришу так похожа! — отозвалась Натали. — Вот, наша юная пани, Елена Григорьевна, — умильно улыбаясь, проговорила Орыся, протягивая кружевной сверток Григорию и его отцу. — Ну-ка, ну-ка, — отец осторожно взял девочку на руки, — поглядим… Что ж, — тихо проговорил он, — здравствуй, Елена Григорьевна! Красавица ты наша! — он нежно поцеловал девочку, после чего передал ее Натали. — Что ж, теперь ваш с Гришкой первый долг — воспитать ее так, чтобы она стала добродетельной и благовоспитанной девушкой, почитала родителей и помнила о том, что она — из славного и благородного рода. Натали кивнула, а Григорий закатил глаза: папенька, как всегда, о чести рода! Завел любимую шарманку, теперь не остановится. Однако же, Григорий напрасно радовался, что отец забыл о делах. К вечеру, сытно поужинав, пожелав спокойной ночи Натали и ребенку и проводив Ларису в спальню (как хорошо, что Григорий накануне распорядился там хорошенько прибраться, как чувствовал!), отец направился в кабинет и позвал с собой Григория. Чуть не до глубокой ночи он был вынужден выслушивать папенькины вопли: дескать он всю жизнь положил, чтобы имение их процветало и первым в округе было, а сынок таким бездарем уродился, что чуть в трубу не вылетел. — Куда это годится, я тебя спрашиваю? — негодовал отец, листая расходные книги. — Чем ты тут был занят?! — Я старался изо всех сил, отец, — выкручивался Григорий, — но… вы же понимаете, опыта у меня мало. Я… я надеялся, Яков мне поможет, и он меня уверял, что все идет, как должно. Вот урожай… — Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива! — перебил его отец. — И не кивай на Якова, потому что ты тут был за хозяина, значит, ты и только ты обязан был следить за тем, как идут дела. Почему контракт с военным ведомством расторгнут? Как раз в то самое время, когда требовалось подписать контракт и получить подряд на поставку пшеницы, Григорий возил Китти развеяться в деревню. Он просил дать ему отсрочку, но когда вернулся узнал, что подрядчик уже заключил контракт с кем-то еще. — Какой-то негодяй перешел нам дорогу! — не моргнув глазом, соврал Григорий. — Потому что ты — круглый идиот! — вспылил отец. — И в кого только уродился-то такой. А где отчет по оброчным? И почему ты, бестолочь, не распорядился закупить семена? — Яков меня уверял… — Яков их и закупил! Через твою голову, потому что я ему так велел! — Ну, значит, не о чем беспокоиться, papà, хозяйство в упадок не пришло, чего ж вы так сердитесь? — А теперь переходим к главному, — сурово сдвинув брови, проговорил отец, — где деньги? — Какие? — сделал вид, что вовсе не понял вопроса, Григорий. — Без малого тридцать тысяч, которых я не могу, как ни стараюсь, досчитаться! — окончательно вышел из себя отец. — Вот, — он сунул Григорию под нос исписанные листы, — твои расписки и закладные. А вот — ткнул пальцем в расходную книгу, — то, что истрачено на хозяйство. Учти, если бы речь шла о наемном рабочем, я бы его за такое упек в Сибирь! Как ты посмел заложить дом, как у тебя вообще рука поднялась разбазаривать фамильное добро?! Продать материны драгоценности — уму непостижимо! Вот бы уж она порадовалась, когда узнала об этих художествах! Куда ты дел деньги, говори, паршивец! Проигрался?! Григорий вздохнул и покаянно склонил голову: пусть уж лучше отец думает, что он снова начал играть, нежели узнает про Китти. Потому что в этом случае одно из двух: или отца удар на месте хватит, или он придушит Григория своими собственными руками. Разумеется, ни того, ни другого он не желал. — Выдрать бы тебя как следует, как в детстве я тебя порол, да видно, мало! — Прости, отец, — вздохнул Григорий, — этого больше не повторится. — Пошел прочь с глаз моих! — устало вздохнул отец. Следующие несколько дней отец был занят, как он сам выражался, наведением порядка и исправлением Гришкиных ошибок. А после объявил им с Натали, что выделяет им отныне содержание в пятьсот рублей в месяц, дабы Гришка научился ценить кровнозаработанное. С Александром Васильевичем он также поговорил, и они условились, что приданое Натали, которое должно было быть выплачено Григорию после рождения первенца, будет положено в банк. Но ежели Григорий захочет взять хоть копейку, то обязан будет дать расписку. — Пока не отучишься играть раз и навсегда, — вынес приговор отец, — будешь в каждой копейке отчитываться мне и Александру Васильевичу. — Но это же абсурд! — попробовал возмутиться Григорий. — Вот как повзрослеешь, — отрезал отец, — тогда и станешь распоряжаться деньгами по своему усмотрению. Что же касается собственного хозяйства, то с этим решено было повременить до следующего лета. За это время как раз приведут в порядок дом в имении под Екатеринославом, которое Александр Дорошенко в числе прочего отдал за дочерью.***
Словом, Григорий чувствовал себя загнанным зверем, его натурально обложили со всех сторон: жена, оправившись после родов контролировала каждый его шаг, а если он хотя бы заикался о поездке в Нежин, тут же начинала хмуриться и говорить, что мол, им с дочкой так одиноко без него, что он мгновенно отказывался от мысли улизнуть потихоньку. Отец не давал теперь ни копейки без того, чтобы Григорий не отчитался, куда и на что потратил деньги, чуть только соглядатаев к нему не приставил! Делать нечего, Григорий был просто вынужден помогать отцу, мотаться с ним по деревням и покосам, выслушивать жалобы мужиков, решать их споры, помогать, если возникала необходимость, аккуратно составлять и писать все отчеты. Иного выхода попросту не было. Павлина, разумеется, украдкой навещала Китти и передавала ей письма. Правда, она всякий раз начинала причитать, что ежели про все прознает пани, никому не поздоровится. Китти скучала, умоляла о встрече, но Григорий просто не мог приехать к ней. Нельзя, чтобы Натали что-то заподозрила! Хотя, стоит сказать, с рождением Еленочки Натали все же сделалась чуть спокойнее. По крайней мере она перестала раздражаться по пустякам. А еще она, прямо-таки удивительное дело, прекратила цепляться к Ларисе. Впрочем, и та теперь не задирала ее почем зря. Нельзя, конечно, сказать, что они подружились (это было бы катастрофой), но и лютыми врагами быть перестали. Возможно, это потому, что сейчас у них у обеих есть куда более важные дела: одна только что стала матерью, вторая — вот-вот родит. Что уж будет дальше — бог весть. Именно об этом сегодня целый день и размышлял Григорий. Натали наконец-то выбрала день, когда решено было устроить крестины Еленочки, и они с отцом и Ларисой рьяно взялись за дело. Натали даже милостиво согласилась, чтобы Лариса взяла на себя составление праздничного меню и украшение гостиной. — Я думаю, на ваш вкус, Лариса Викторовна, — улыбнулась она, — можно положиться. — Что ж, — отозвалась та, — я обещаю оправдать ваше доверие, дорогая Наталья Александровна. Кстати сказать, Лариса охотно нянчилась с малюткой, а Натали не выказывала особого раздражения. И уж тем более, Натали не была против, чтобы дочка побыла с Ларисой и Петром Ивановичем, если Еленочка капризничала, а она чувствовала себя слишком уставшей и измотанной. Крестной матерью Еленочки стала Лидия Шефер, Натали не желала видеть в этой роли никого, кроме своей лучшей подруги, а крестным же отцом — Николя Дорошенко. Разумеется, мнением Григория никто особо не интересовался. Не то чтобы он был резко против, но с большей охотой пригласил бы в крестные, скажем, Даниила Кадочникова, своего лучшего друга. По крайней мере, он не такой надутый и спесивый индюк, как Николя. Впрочем, Даниил живет в Петербурге, и кто знает, не уехал ли он на Кавказ, как собирался несколько лет тому назад, о чем он регулярно писал Григорию. Так что, неизвестно, получилось бы у него приехать… В назначенный час отец Пимен совершил обряд, окрестил малютку, а потом гости (отец с Ларисой и Натали созвали всю округу) собрались на праздничный обед. Григорий сидел рядом с женой, принимал поздравления, поднимал бокал за здоровье и счастье дочери, беседовал с гостями, с тестем и новоиспеченными кумовьями, но мысли его были далеко. Он думал о Китти. За истекшие месяцы он страшно стосковался по ней, ему было совестно, что она там совсем одна, страдает и может быть, даже плачет. Бедняжка ждет его, а он… А вдруг она решит, что он разлюбил ее и бросил? Нет, больше так продолжаться не может! Будь что будет, но он просто обязан увидеть Китти, иначе… иначе он попросту сойдет с ума от любви и тоски. Григорий допил чай и оглядел гостиную: отец и Александр Васильевич увлеченно беседовали о чем-то на диване, Лидия неумело баюкала Еленочку, а Натали, улыбаясь, стояла рядом и подсказывала ей, что надо делать. Горничные собирали посуду, Николя прошелся взад-вперед по комнате, а потом подсел к отцу и Александру Васильевичу. Дарина налила чаю и протянула чашку Ларисе, которая разместилась в кресле у окна. Сам Григорий стоял в дверях, и до него никому не было дела. Что ж, кажется, момент как нельзя более подходящий! Никем не замеченный, Григорий выскользнул за дверь, позвал Марко и велел сию же минуту подать ему коляску. Наконец-то он увидит Китти!***
Поморщившись от внезапной боли, Лариса отдала чашку обратно Дарине, даже не притронувшись к чаю. — Что с вами, пани? — мгновенно встревожилась Дарина. Она состояла теперь при Ларисе ее личной горничной, и надобно сказать, обязанности свои исполняла безукоризненно. — Все хорошо, — Лариса постаралась улыбнуться, — просто… мне расхотелось чаю. С самого утра у Ларисы ныла поясница, а после того, как они вернулись из церкви, боль сделалась просто нестерпимой. За обедом Лариса, как могла, старалась устроиться на стуле поудобнее, дабы боль уменьшилась, но увы, ничего не помогало. После обеда ей сделалось совсем нехорошо: начало тянуть живот, но она все же старалась не показывать своего состояния. Пусть, решила она, гости спокойно отобедают, а там видно будет. И вот наконец все разъехались, а недомогание, как Ларисе показалось, вроде бы прошло, но… как видно, ненадолго. Еленочка вдруг расплакалась, поэтому Лариса приказала Дарине пойти и позвать ее кормилицу, а заодно поторопить Орысю, которая куда-то, как на грех, запропастилась. А Натали сейчас явно нужна помощь, ведь девочку надобно уложить спать, она, бедняжка, устала. Лариса и сама бы ее отнесла в детскую, но ей сейчас и пошевелиться-то тяжело, не говоря уж о том, чтобы встать. Лидия Ивановна тем временем передала Еленочку Орысе и заявила, что ей тоже уже пора ехать домой, поскольку ее ждут неотложные дела. Натали, грустно вздохнув, пошла проводить ее до дверей. Лариса вспомнила, как пару недель тому назад она в сопровождении Дарины ездила в Нежин, дабы купить все необходимое для своего будущего ребенка. Пора ведь подумать о его приданом, он же вот-вот уже появится на свет. В лавке она повстречала Лидию Шефер, которая в растерянности рассматривала товар, явно не понимая, что к чему. — О, пани Червинская, — обрадовалась она, — доброго вам дня! Вы как нельзя кстати, мне очень повезло, что я вас встретила. — Доброго здоровья, Лидия Ивановна, — кивнула Лариса. — Я могу вам чем-нибудь помочь? — Да вы же во всем этом, должно быть, разбираетесь лучше меня, — усмехнулась Лидия Ивановна. — А я, видите ли, приглашена стать крестной матерью дочери Натали и Григория Петровича. И мне надобно выбрать подарок для девочки, крестильную сорочку там… что еще нужно? Честно признаюсь вам, с банковскими облигациями обращаться куда проще! — Ах, вот оно что, — рассмеялась Лариса, — ну, ежели вы доверяете мне в этом вопросе, то — извольте! Последующие полчаса они выбирали сорочки, чепцы и вышитые кружевные пеленки для младенцев. Сверх того, Лариса посоветовала Лидии подарить крестнице оберег: образок с изображением святой Елены. Когда они, сделав покупки, выходили из магазина, то на пороге столкнулись с Катериной Вербицкой, той самой девушкой, которая некогда была воспитанницей матери Григория Петровича. — Ты? — воскликнула Лидия. — Катенька! — изумилась Лариса. — Какими судьбами? — Лариса Викторовна… Лидия Ивановна! — опустив глаза в пол, пролепетала Катерина. — Приветствую вас! — Ты что тут делаешь? — спросила тем временем Лидия Ивановна. — Я… я… одна моя подруга, мы вместе в больнице работаем, недавно родила, вот я и пришла купить ей подарок. — Что ж, передавайте своей подруге наилучшие пожелания, — улыбнулась Лариса. Дома Лариса рассказала об этом, на что Петр Иванович заметил, что «Катька, кажется, делом занята, и это прекрасно», а Наталья Александровна почему-то расстроилась и сказала, что «этой Катерине несказанно повезло». Григорий же Петрович и вовсе промолчал. Он вообще в последнее время стал слишком молчаливым и задумчивым. Петр Иванович говорит, что это оттого, что «ума у Гришки нет, и, как видно, уже не будет». Лариса вздохнула: ее несказанно расстраивали эти споры и разногласия между отцом и сыном. Дай бог, чтобы однажды они все-таки примирились окончательно. Кстати сказать, куда, интересно, пропал Григорий Петрович, ведь буквально несколько минут назад он был здесь… Лариса поднялась с места, но тут же, громко охнув, осела обратно и застонала: боль вернулась и была уже такой сильной, что терпеть стало совершенно невозможно. Тотчас же около нее оказались Петр Иванович, Натали, Дарина и Орыся. — Что такое, Лариса? — мгновенно встревожился Петр Иванович. — Больно… очень! — прошептала она, с трудом переводя дыхание. — Ой, — воскликнула Натали, — у меня… у меня так же начиналось! Надо бы доктора позвать, Петр Иванович! — Разумеется, — кивнул он и, обняв Ларису за плечи, помог ей подняться, — прошу, распорядитесь обо всем, Наталья Александровна. Идем, дорогая, идем! — Петенька! — Лариса испуганно вцепилась в его руку. — Я… я боюсь! — Все будет хорошо, — ободряюще улыбнулся он ей. — Скоро и наш с тобой ребенок будет здесь, рядом с нами!