Blue Foundation — Eyes on Fire
— И все-таки рациональнее было бы дом продать, а не заниматься ерундой, — слышит Тэхен приглушенный голос отца, когда выходит из душа. Он протирает запотевшее зеркало ладонью и мысленно сетует на херовую вентиляцию в ванной комнате. Так и до плесени рукой подать, а чистоплюй вроде него скорее повесится, чем ступит на плитку, между стыками которой зацвел сад. Из-за двери доносится неясный бубнеж, и Тэхен безуспешно прислушивается к нему, пока одевается, но в отличие от отца брат разговаривает слишком тихо. Становится ясно одно: Сокджину опять капают на мозги. Хмыкнув про себя, он спускается по скрипучей лестнице на первый этаж спасать старшего, пока тот не перекусил себе вены ввиду неумения дать их отцу отпор. — У нас душ не влезает в держалку для душа, — констатирует Тэхен, попутно сбрасывая полотенце на кресло в столовой, на что Сокджин возмущенно шикает и хватается за оное с явным желанием отхлестать младшего по жопе. — А вы здесь жить собрались! Что еще с этим домом не так? — отец подает голос из-за стола, за которым последние полчаса пытался собрать деревянную этажерку. Сокджин принимается нарезать круги по гостиной, возводя очи горе. В лучах предзакатного солнца его тень неистово мечется по узорчатому ковру, за чем Тэхен наблюдает с повышенным интересом, изредка отвлекаясь на то, чтобы вырвать торчащую нитку из обивки кресла. — Да все не так! Начиная с душа этого неладного и заканчивая тем, что тут бабка померла. — Не бабка, а тетушка, — поправляет отец очки на кончике носа, — Поуважительнее, пожалуйста. — Она была криповая, и этого не отменяет даже то, что она завещала мне дом, — Сокджин поджимает губы и поворачивается к брату, — Ну как, еще не передумал? Тэхен делано скептически обводит взглядом столовую и подминает под себя ногу. Веселенькие цветочки с улыбающимися лицами на занавесках как-то совершенно непристойно насмехаются над ним. — Подкопим на косметический ремонтик и сделаем конфетку, — пожимает он плечами. — Тут работы поле непаханое, а ты про ремонтик, — глава семьи энтузиазма не разделяет, — И вы правда хотите, чтобы я вас здесь жить оставил? Это позор для меня как для отца. Никому из соседей не говорите, что вы мои дети. — Пап, да решили ж уже все, — отмахивается Тэхен, — Чем о нас переживать, ехал бы к Джису, у вас новые дети уже на подходе. В тот момент на него смотрит укоризненно даже Сокджин, но стыдно не становится. Это чистая правда, а Тэхен всего лишь констатирует факты: новая жена отца на сносях, и в их столичном доме двум старшим отпрыскам семьи Ким места нет. Не то чтобы их выживали. Наоборот, вон отец до сих пор отговаривает, но Джису с ее склочным характером всеми руками за переезд. Не в глушь, конечно… но мы редко когда выбираем, какая именно***
Несмотря на то, что лазанья умерла в муках, предсмертно шкворча углями, бравая чета Ким спасла положение, нагрянув в Бургер-Кинг на противоположном конце Ист-Поинта. Из положительных эффектов прогулки, помимо ужина, они заручились знакомством с парой-тройкой местных, один из которых даже подвез их домой, чтобы, как он выразился, «не шароебились после заката одни». Люди в Ист-Поинте жили суеверные. Или с прибабахом. В этом Тэхен убедился, когда подвезший их дедок не преминул уткнуться в землю рядом с домом носом и проворчать что-то о волчьих следах. В детстве, когда мелкие Кимы навещали тетушку, о волках в окрестностях Ист-Поинта и речи не шло, так что Тэхен все же склонялся к варианту с прибабахом, нежели суеверности населения. После прощания с новым знакомым они с Сокджином на всякий случай обошли дом с фонарем, но ничего, кроме примятой травы, не заметили. А приминали ее сами, когда осматривались при переезде, так что ничего необычного не обнаружили. Невзирая на нагнавшего жути старика и досмотренные «Сумерки», спит Тэхен на удивление хорошо. То ли свежий воздух в голову бьет, то ли чувство опьяняющей свободы, но наутро он вовсе не похож на кусок разваренного пельменя, коим обычно представал перед зеркалом. Сегодня ему предстоит сгонять на разведку в колледж, оформиться и узнать, какие предметы придется сдавать, чтобы закрыть разницу при переводе. Носивший ранее титул филолога и специалиста по античности Тэхен теперь за неимением интересующей специальности необратимо переквалифицируется в исследователя зарубежных языков. Французский и немецкий вызывают у него рвотные позывы, но факультатив по греческому спасает положение. Теперь оно не бедственное, а всего лишь затруднительное. Перевестись в середине второго курса, не зная двух основных языков изучения — тот еще подвиг. Но и Тэхен не ссыкло. Он тратит чересчур много времени, выбирая бандану, которой уберет от лица отросшие блекло-красные волосы, и останавливается на вырвиглазно-синей. Производить положительное впечатление на профессоров не входит в его планы. За завтраком, на который Сокджин расщедрился и напек панкейков с приторным сиропом из ларька неподалеку, старший брат смеряет его сочувственным взглядом и вздыхает с набитым ртом: — Дать тоналку? — А по ебалу? — выгибает бровь Тэхен, после чего Джин мысленно вписывает в его резюме пункт «хамло» сразу за фаталистом. Предопределенность бытия его младшего брата ограничивается невероятной возможностью оказаться избитым сверстниками за неумение держать язык за зубами и жить по понятиям. Проведенные вместе годы дают о себе знать закостенелым чувством заботы, поэтому предлагает Сокджин вполне искренне: — Мое подпорченное лицо не сделает нас близнецами, как ни крути. Но серьезно, если боишься, что в колледже из-за шрама шарахаться будут, мой тональный в твоем распоряжении. Тэхен тяжело сглатывает, и панкейк встает у него поперек горла. Он не затем надевает бандану, полностью открывая лицо. Да и не скроет никакой тональный крем красную борозду, которую ему на полщеки распидорасило, задевая глаз. А поплывший зрачок какая тоналка замажет? Люди будут шарахаться вне зависимости от того, пытается он скрыть шрам и колобому радужки или нет. — Не хочу его больше прятать, — пожимает наконец плечами, когда пауза затягивается. В мире, где правит бал первое впечатление, он навсегда останется пленником чужих предубеждений. В столичном колледже его избегали отнюдь не из-за диковинной внешности, а из собственного желания Тэхена отпугнуть всех еще до того, как к нему подберутся поближе. Скептицизм по отношению к налаживанию социальных контактов в нем стабилен как круговорот воды в природе: проще ни с кем не заводить близкого знакомства, чем каждому второму рассказывать, как в детстве провалился под лед на озере и стесал пол-лица об острые края. И если раньше он увечья стеснялся, то с переездом решает дать переменам волю. Только банданы, только хардкор. Авось и профессора сжалятся и на сдаче академической разницы валить не станут. В колледж Тэхен едет на велике, постоянно сверяясь с картами. Серая лента дороги с двух краев заперта ровным забором из высоченных елей и сосен, и ввиду отсутствия большого потока машин в особенно тенистых участках он впервые ловит себя на том, что вполне сойдет за мечтательницу Беллу, а солнечный Ист-Поинт — за туманный Форкс. С той лишь разницей, что любому мертвяку, позарившемуся на его кровь и девственность, Тэхен собственноручно оттяпает причинные места. Не мечтательница он все-таки, не мечтательница. Сентябрь еще не успевает раскрасить деревья в грязно-желтый и рыжий, а студенты уже вовсю мечутся по колледжу в попытке стать академически успешными и сохранить ментальное здоровье, что зачастую оказывается невыполнимой задачей. С тех пор как Тэхен это понял, на пары ходил выборочно, и не прогадал. Прогадал он только когда дебоши устраивал, и что-то подсказывало юному не-мечтателю, что в Ист-Поинте такое не прокатит. Из желания стать более-менее прилежным студентом он уже и на онлайн-курсы по основам французского записался, что уж там. Вкупе с образом отстраненного страдальца со шрамом в глазах профессоров он выглядел как потенциально приятный собеседник. Он проводит пару часов, мотаясь по разным корпусам и собирая-отдавая документы, много матерится себе под нос и приглядывается к местным кафешкам, в которых, вероятно, будет проводить большую часть времени в колледже. Его успевают добавить в общий чат филологов, и первое сообщение, которым вспыхивает экран мобильного, приятно удивляет. Староста группы пишет: На этажах нигде розоволосое чучело не спит? Зовут Юнги, найти не можем. Если видели, пните и добейте. Кто-то ржет в ответ, кто-то красноречиво скидывает «блять» и сразу удаляет, а кто-то как Тэхен лишь недоуменно выгибает бровь и усмехается про себя. Он еще в старшей школе убедился, что, кого бы ни звали Юнги, этого человека обязательно захотят отпиздить. Он продолжает инспектировать корпуса, коих оказывается не так уж и много, да и габариты представлялись Тэхену более масштабными, судя по картинкам на сайте… интернет пиздит так безбожно, будто у Тэхена учился. Когда официальная часть дел улажена, профессора разжалоблены и уважены, он осматривает прилегающий к главному зданию парк и делает кучу фотографий белок, которые чуть ли не в руки прыгают к каждому, кто готов покормить. Периодически Тэхен ловит любопытные и недоуменные взгляды и ежесекундно одергивает себя, когда появляется желание завесить лицо волосами. Только бандана, только хардкор, напоминает он мысленному нытику, который исступленно убеждает внутреннее «я» скрыться с глаз долой, и идет на компромисс. Покидает людный парк, прячась в здании, и таскается по нему следующие полчаса без конкретных целей. Рассматривает стенды, заглядывает в аудитории через окошки на дверях, сверяется с полученным расписанием, чтобы не опаздывать просто потому, что не смог отыскать нужный кабинет. Из чистого любопытства забредает в нишу под лестницей, которая как будто создана для того, чтобы заныкаться там и курить электронки в перерывах. А в нише уже кто-то да заныкался. Со слегка недоуменным выражением лица Тэхен застает там человека с ярко-розовым гнездом вместо волос, который примостился на бетонном выступе, согнувшись в три погибели. Человек спит, сплющив щеку о каменную поверхность, пока под его плечом медленно растекается оранжевая лужица сока. Опрокинутая пачка валяется поблизости. Не тратя время на расшаркивания, Тэхен наклоняется и треплет обнаруженного Юнги за плечо, про себя удивляясь, как ему не жарко спать в кучерявой как каракуль толстовке, пока люди вокруг гоняют в футболках. В ответ на вторжение в личное пространство розоволосое чучело невнятно мычит и морщится, отчего его крохотный нос-пуговка становится еще меньше, а щеки надвигаются на глаза. — Вставай! — Тэхен не сдается, — Мне сказали добить тебя, если найду. Юнги сонно приоткрывает один глаз и рассеянно сканирует вторженца взглядом. — Че? — бормочет он, — А, это ты, убийца демонов… Или лучше принц народа Огня? — Припизднутый отаку, — щерится Тэхен в ответ, поборов желание стянуть с головы бандану и надавать тому по мордам. Очень мало людей позволяло себе говорить с ним так беспардонно. — «Аватар» не аниме, — вяло отбрехивается парень, отталкивая от себя тэхеновы руки, но в глазах-щелках мелькает эмоция, отдаленно похожая на удовлетворение. — С припизднутым не споришь? — Я вообще ни с кем не спорю — для кармы вредно. Юнги медленно потягивается, зевнув так широко, что Тэхен удивляется, как он не вывихнул челюсть. После внимание парня привлекает влажность на щеке, взгляд опускается на лужу сока… Юнги матерится так смачно, словно хочет посоревноваться с Тэхеном за титул главного по этой части. Стоит ему закончить извергать ругательства, и раздосадованный взгляд вновь обращается к последнему: — Ну как вы, освоились уже? Дом нормальный? Хмурая складка пролегает меж бровей, Тэхен даже руки на груди складывает. — А ты откуда знаешь? — В шаре подглядел, — только и пожимает плечами Юнги, отчего кончики волос, отросшие неровными патлами, касаются каракулевой куртки. — Нихуя не понятно, но очень интересно, — фыркает Тэхен, присматриваясь к собеседнику уже более пристально. Юнги как-то до диковинного знакомо щурится и сверкает деснами в нахальной улыбке, а разномастных цацек на нем навешано столько, словно он ограбил ювелирный, причем не самый качественный. К прядям волос привязаны тонким шнуром цветные перья, из выреза куртки кокетливо поблескивают слои ожерелий из разноцветных камешков, на узловатых пальцах бренчат друг о друга массивные кольца, с которыми едва получится руки сжать в кулаки. Светлые джинсы Юнги, если бы имели сознание, стенали бы о помощи: судя по красочному месиву, в котором их искупали, парень как минимум художник, как максимум — неряха и ебантяй. Но, право слово, исключительно привлекательный ебантяй. От досконального препарирования чужого образа взглядом Тэхена отвлекает каркающий голос: — На новоселье-то позовешь? Со средней школы не виделись. И вот где-то там, в перерыве между «интересно, какой краской он пользуется?» и «знавал я такого придурка в школьные годы» до Тэхена с запозданием доходит, почему и этого Юнги ему хочется перманентно отпиздить. Не ему одному, очевидно. — Еб твою мать, так ты Мин, — выдыхает пораженно, оглядывая парня как в первый раз. — А ты Ким, да еще и тугодум, — не остается тот в долгу, — Ростом вымахал, а по уму не догнал? Тэхен рассеянно откидывает со лба выбившуюся из-под банданы прядь и хмыкает. Водил он знакомство с чудаковатым пацаном по имени Мин Юнги еще лет в пятнадцать, когда учился в средней школе. Дерганый был и с причудами, если мягко выразиться. А если верить первому впечатлению, изменился мало — побрякушек разве что прибавилось. — А ты чего здесь забыл? Большими ж городами грезил или что-то типа. Не то чтобы они общались близко. Общаться с Юнги моветон настолько, что на него впору вешать табличку «огнеопасно». Но Тэхен что сейчас, что тогда не был ссыклом, а потому смело инспектировал и заброшки, и столичные верфи, и взрывоопасных подростков. — Бабка померла как раз перед инициацией, пришлось подменить. — Кого подменить? — хмурится Тэхен. — Ведьму, конечно, — Юнги пожимает плечами так, словно рассказывает несмышленышу, откуда берутся дети, — В стае без ведьмы загнутся все. Тэхен, в принципе, не слишком удивляется. Он бы и бровью не повел, объяви Юнги, что его сестра родила Минотавра. — А ты, выходит, с годами вообще адекватней не становишься. Помнится, вся школа гудела о том, как отчаянный Мин сиганул из окна на втором этаже, чтобы не писать контрольную. И то было меньшим из зол, которыми он славился. — Дружище, — тот обезоруживающе улыбается, — Если бы не Чонгук, я бы уже навел на тебя порчу на понос, так что наслаждайся благосклонным отношением, пока можешь. Хмуриться становится настолько привычным для Тэхена жестом за их диалог, что лицо воспроизводит его автоматически. Все, что касается Мин Юнги, обязательно дарит людям примерно такую эмоцию. Красноречивей всего ее выражает следующее высказывание: — Чего нахуй? — потом он слегка трясет головой, пытаясь уловить суть, но она летучая как газ и столь же коварная, — Какой еще Чонгук? Пара секунд, в течение которых Юнги препарирует его недоверчивым взглядом, растягивается для Тэхена на миллиарды световых лет — он успевает состариться и умереть одиноким и несчастным, прежде чем парень хмыкает себе под нос и изрекает: — Ладно, встретитесь потом, — он подскакивает, попутно стирая рукавом сок со щеки, и подцепляет опустевшую коробочку с пола, — Бывай! Мне мышей еще наловить надо. С этими словами он оставляет Тэхена в одиночестве, после чего тот нервно курит электронку, осмысливая произошедшее. Принц народа Огня, бабка-ведьма, какой-то Чонгук… он просто надеется, что к пагубным привычкам Юнги за годы разлуки не прибавилось закидываться кислотой. Этот сюр был экстравагантным даже для него. Домой Тэхен едет, постоянно оглядываясь, и волну стресса и недоумения, растекшуюся в груди, приходится вышибать особенным клином: на ужин он берет им с Сокджином огромный шоколадный торт, а потом ставит на загрузку «Интервью с вампиром».