Сосед по кровати

Лютик ещё ни разу не засыпал, прижавшись к Йеннифэр, но постоянно перебирался во сне на её половину кровати и вытягивался на ней, как мохнатое, храпящее одеяло. Терпеть это неудобство, как и делить с ним постель, приходилось, чтобы не замёрзнуть в продуваемых сквозняками комнатах Каэр Морхена. О том, что близилась середина лета и в комнатах было намного теплее, чем ранней весной, когда Йеннифэр и Лютик приехали в старую крепость, ни один из них отчего-то не вспоминал. Тем вечером Йеннифэр всё своё внимание сосредоточила на скучном, сухо написанном фолианте, в котором пыталась отыскать хоть какое-то упоминание Старшей Крови. Или, вернее будет сказать, пыталась сосредоточить. Лютик, пристроивший голову у неё на коленях, немного отвлекал. Отчасти это было связано с тем, что не дать тяжёлому фолианту шлёпнуться Лютику на лицо оказалось непростой задачей. (Всего год назад она с радостью приложила бы барда книгой и даже не стала бы оправдываться случайностью. Искушение было велико и сейчас, хоть бы и потому, что в праведном гневе бард был очарователен). Но сильнее всего, конечно, отвлекала приятная тёплая тяжесть на коленях и лёгкое дыхание на бедре. Йеннифэр опустила взгляд. Во сне Лютик не отличался ни красотой, ни изяществом: рот раскрыт, слюна тоненькой струйкой стекала ей на ногу. Всхрапывал он резко и неожиданно и часто будил этим не только себя и Йеннифэр, но даже бедного Геральта, спавшего в соседней комнате. Такое соседство по кровати точно нельзя было счесть за благо: Лютик шумел, лип как банный лист и раздражал, но Йеннифэр не раз посещало страшное предчувствие, что если она отправит барда спать в его комнату, то сама не сомкнёт глаз. Она к нему привыкла. Она уже задумалась, не столкнуть ли Лютика с коленей на его половину кровати — это дало бы ей час относительной свободы и покоя, но Лютик вдруг нахмурил брови и издал тихий болезненный звук, похожий разом и на всхлип, и на стон. У Йеннифэр замерло сердце. Она слишком хорошо знала, как выглядит бард, когда ему снятся кошмары, хотя с событий в Оксенфурте прошло уже несколько месяцев. Осторожно, чтобы не потревожить его, Йеннифэр отложила книгу в сторону. Нужно было встряхнуть его, разбудить, но тогда он, скорее всего, не заснёт до утра. И Йеннифэр, тихо, успокаивающе протянув «ш-ш-ш», нежно погладила Лютика по волосам. За проведённые в Каэр Морхене месяцы они отросли и теперь почти касались его плеч. Этим утром он успел искупаться, поэтому на ощупь волосы казались мягким шёлком. — Всё хорошо, маленький рифмоплёт, — зашептала Йеннифэр. — Здесь огнеплюй до тебя не доберётся. Лютик не проснулся, но судорожно выдохнул и, кажется, успокоился. Что именно прогнало дурной сон — её голос или пальцы в его волосах — Йеннифэр не знала и продолжала бормотать вполголоса какую-то ерунду, перебирая мягкие пряди и почёсывая ему голову. В её памяти жило смутное воспоминание о том, как кто-то вот так же играл с её волосами, чтобы успокоить или утешить, когда она была совсем маленькой. Скорее всего, она просто видела, как мать ласкала её младших братьев и сестёр, и мечтала оказаться на их месте. — Всё хорошо, — прошептала Йеннифэр, и Лютик прижался к ней, издал довольный сопящий звук, совершенно не похожий на испуганные всхлипы, которые она слышала от него несколько мгновений назад. Это не должно было наполнять Йеннифэр ни теплом, ни нежностью, ни чувством, опасно схожим с тем, что она испытывала, глядя, как терпелив и мягок был Геральт с Цири, или слыша, как та смеётся. С чувством, о котором она не хотела лишний раз задумываться, чтобы не поддаться искушению, инсценировав собственную смерть, открыть портал на другой конец континента. На следующее утро, когда Лютик проснётся, он непременно начнёт жаловаться, что его волосы похожи на воронье гнездо сильнее, чем обычно, но Йеннифэр не произнесёт на это ни слова.