in the strong men's world

1.       Никто, никогда и ни при каких обстоятельствах не нарушал приказов командира Кима. Даже перечить не смели. Даже те, кому, в принципе, разрешалось иногда выйти за рамки привычной субординации. Но именно сегодня Чонгук впервые позволяет себе рявкнуть при всех и сурово: «Ты не пойдёшь туда один, командир!» На что его смеряют долгим тягучим взглядом чёрных бездн, а потом, не отводя глаз, командуют: «Убрать!» И столько в этом слове неприкрытого гнева, сочащегося рыком, что опешивший лейтенант замирает, глядя на старшего. — Нет, Ви… — Убрать, я сказал! — ещё громче.       Аура лидера заставляет подчиниться всех. Даже тех, кто не связан с командой. Чонгук сжимается до размера атома, понимая, что Тэхён впервые применил к нему свою способность, и чувствует, как страх заполоняет сознание, отрезая от реальности. Вот так бывает, матёрый альфа, молодой боец, тренированный и выносливый, теперь как щенок смотрит слезящимися глазами и молит без слов: «Пожалуйста. Пожалуйста. Тэ, не надо».       Ему не страшно́ принуждение, нет. Он, в конце концов, не омега, на которых оно действует неуклонно подавляюще. Он боится того совершенно осознанного факта, что видит, возможно, командира Кима в последний раз. Потому что сапёры не успевают. Потому что по данным разведки в одном из подвальных помещений всё ещё заточены подневольные омеги. Потому что на взрывном устройстве не стоит таймер, как это показывают в фильмах, и сдетонировать оно может в любой момент, а обезвредить бомбу по силам только двоим в их группе: Юнги, который легко ранен в плечо, но наверняка не сможет, и сам Ким Тэхён — командир подразделения «Альфа-Ви». И Чонгуку нестерпимо хочется броситься вслед уходящей в мрак ангара фигуре, но Джун и Хоуп крепко вяжут сиротливо оседающее на землю тело. И понимают ведь всё. Но только хуже на душе от этого. Много хуже. ****       Даже в самое мирное время порой развязываются отвратительно страшные войны. Подпольные. Наркоторговля, работорговля, проституция — это всё не исчезает даже тогда, когда люди верят в покой и полную безмятежность. Грязь просачивается в сахарно-розовые иллюзии простых граждан страны тонкими чёрными струйками, опутывая красоту цивилизованных городов. И сейчас, в данную минуту, группа из семи супер-бойцов отряда специального назначения пытается очистить мир от очередной частички омерзительной скверны.       В рации слышится отчётливое дыхание командира, но никто не дышит вместе с ним. На подкорке плещется понимание того, что микросекунда — взрыв, конец всему. Чонгук, взяв себя в руки после лёгкой встряски, устроенной Чимином, сидит на подножке автобуса, который подогнали с командой сапёров. Которых, к слову, в здание уже никто не впустил. Намджун уверен, что Тэ разберётся, сапёры пыхтят. Чонгук — всё ещё не дышит. Он в уме считает до ста и обратно, смаргивая из сознания картинки одну страшнее другой. Он давит в себе истерику, потому что впервые ему до такой степени страшно. Страшно за человека, который дороже всего в этом чертовски прогнившем мире.        — Угомонись, Гук. Чё ты, как омежка сопливый? — Чимин говорит тихо, с придыханием. Он не пытается унизить, нет. Он всё понимает и ему самому страшно за командира. Но легче почему-то от его фразочек не становится. Даже дебильная улыбка на рожу не наползает, как это обычно бывает у Чона, когда Чимин изрыгает своим пухлым ртом очередную дурость. — Что-то не так…       Эта фраза, произнесённая Хоупом, покрывает коркой льда всё пространство. Чонгук прислушивается, как и другие, и понимает — вокруг абсолютная тишина. Совершенная сенсорная депривация… В затихшем ветре не слышно потрескивания рации и мерного дыхания майора. И становится до одури жутко.       Чонгуку выть хочется. Его альфа беснуется, потому что боится за своего лучшего друга, за своего доминанту. И приходится собрать всё своё тренированное годами службы мужество, чтобы остановить хаос в душе. Чон выпрямляется с едва заметным вздохом, напускает на себя деланное равнодушие, лениво обвисая запястьями поверх штурмовой винтовки. Он снял шлем ещё пять минут назад, встряхнув отросшими волнистыми прядями. И только сжатые челюсти до видимых жил свидетельствуют о диком ужасе в его мыслях. Он не сводит взгляд с ангара. И снова отсчитывает: раз, два, три…       Никто не шевелится. Эвакуировать пленников поздно, если сейчас произойдет «бах!». Эвакуироваться самим странно, они вне зоны поражения в любом случае. Остаётся только ждать. Выхода ведь только два, да? Либо пан, либо пропал…       Чонгук ненавидит, когда Тэхён ведёт себя так. В данную секунду он ненавидит Тэхёна за то, какой расслабленной походкой тот вышагивает, прокручивая в зубах ебучий «лоллипоп», а длинными пальцами, которые хочется облизывать и облизывать до потери сознания, зачёсывает отросшую чёлку на затылок, будто она ему мешает. Весь такой мачо-мен, альфач, который ни хрена не боится. Которому отрубить таймер на взрывном устройстве — как два пальца об асфальт. Бесстрашный ублюдок. Ненавистный до такой степени, что невозможно отвести от него глаз.       Ким высокий. Длинный, можно сказать. Выше на пару сантиметров. Но, сука, изящный и гибкий, быстрый и мощный, как гепард. И каждый раз на протяжении многих лет Чонгук захлёбывается запретными эмоциями, раздирающими душу. И сейчас, под облегчённый гул вздохов этот человек лишь одним взглядом вскрывает все зарубцевавшиеся ещё совсем недавно раны.       Чонгук не сдерживается. Он в два шага оказывается в опасной близости от лица командира, чувствуя его размеренное дыхание на собственных губах, и шипит едва слышно: — Ещё раз такое устроишь, я тебя лично пристрелю… Ким сразу не отвечает. Лишь отзеркаливает прищуренный взгляд, колко кидая сиплое «отъебись», и обходит по малой дуге, легко касаясь плеча. Он знает, что лейтенант в ярости. И знает причину. И ничего не может с этим поделать. Альфы не имеют на это права. Делать что-то, чтобы было не так гадко и пусто на душе. Ведь хочется, до рези в груди хочется, прижаться лбом к виску и шепнуть: «Ну, чего ты, дурачок? Обошлось же…» Ким всё отдал бы за одно такое мгновение, когда можно было бы сгрести младшего в руках и выдохнуть облегчённо в мокрые завитки на макушке. Но не в этой жизни. Не в этом мире. Не в мире доминантных альф.       — Сначала в «Псарню», потом по домам! — командует майор Ким, ловко запрыгивая в «Хаммер», и до белых костяшек сжимает пальцы на руле. Он не смотрит в смоляные влажные глаза. Ему тошно от того, что малой зол. Улыбку Чонгука Тэ любит больше всего. Но расслабиться Ким себе не позволяет. Столько лет воюет с собственными демонами, измучил внутреннего зверя этой пьяной дружбой и полным отсутствием омег в своей жизни. Но и назад дороги нет. Ведь нет же?.. Смириться с тотальным одиночеством и холодной холостяцкой постелью оказалось на удивление легко. И лишь шальная и совершенно бредовая мысль, сквозящая трассером в сумраке сознания, подсказывает облегчённо: тот, другой, в таком же положении. И становится эгоистично спокойно на душе. Эгоистично. Но, сука, спокойно.       — Почему была тишина в эфире? — рявкает Намджун командиру, пока тот проворачивает ключ в замке зажигания. Боец примащивает задницу на пассажирское сидение и хмуро вглядывается в лицо напротив. Джун говорит громко, привлекая внимание всей команды. — Пришлось позаимствовать кое-что из запчастей, — майор откидывает на панель разобранную гарнитуру. — Пу́калка с сюрпризом оказалась. — Больше не делай так, командир. Мы тут чуток обосрались. — Не буду, — хмыкает Ким, снова делая этот блядский жест, запуская пальцы в тёмные пряди. А у одного лейтенанта сердце на мгновение останавливается. Напрочь. ****       «Псарня», именно так непоэтично называется база отряда «Альфа-Ви», находится на другом конце города. Пока команда туда доезжает, начинает темнеть. Быстро скинув все собранные материалы для отчётов, бойцы снимают обмундирование и толпой идут в душ. Командир остаётся в координационном центре, чтобы скорректировать работу специалистов. По крайней мере, так он объяснил однажды своё нежелание находиться в компании взмыленных нагих альф. Ладно, окей, всего одного взмыленного нагого альфы. Сложно синхронизировать сознание с сущностью, когда человеческое тело неадекватно реагирует при виде круто прокачанных мышц под тонкой светлой кожей, обвитой вязью экзотических татуировок. В обычных для них обстоятельствах эмоции удаётся держать под контролем, но когда Чонгук надолго задерживает на тебе взгляд, нежно касаясь мочалкой голой груди, сука, от этого хочется упасть замертво или пристрелить щенка за наглость. Тот умеет провоцировать, Тэхён это знает, испытал на себе не единожды. И только непревзойдённая выдержка, полученная в результате многих лет тренировок, сдерживает порыв совершить нечто необдуманное, несущее в себе всё то, от чего бежит с того самого момента, как лейтенант вскинул на командира болезненно влюблённый взгляд.       Розита ставит перед начальником дымящуюся кружку горячего чая и заботливо кладёт руку на плечо: — На вас лица нет, командир Ким. Вам бы отдохнуть. Эта девушка, главный координатор Псарни, относится к Тэхёну как к старшему брату. Об этом знают все и даже больше. Но не приведи господь ей приблизиться к Ви, если Чонгук находится в радиусе перекрёстного огня.       Вот и сейчас, Розита, будто одумавшись, одёргивает ладонь, сталкиваясь с деланно равнодушным, но жестоко ледяным взглядом лейтенанта. Тот стоит посреди служебного помещения, сжимая в руке металлическую кружку с кофе, губы свои обветренные покусывает, не моргает. Будто рептилия, будто кобра перед броском. Тэхён внутренне усмехается, но прекрасно знает, что Гук ничего не предпримет. Он не выдаст себя ни словом, ни делом. Он просто продемонстрирует незримо свою властную суть, отпугнёт рецессивную особь, не портя отношения, но чётко давая понять — моё.       Это страшно на самом деле. Почти никто не знает истинное положение вещей, ведь в их мире подобное невозможно. И почему-то списывается всё на некую ребячливую собственническую игру. Так проще. Так проще тем, кто и мысли не допускает, что два альфы могут испытывать друг к другу что-то запретное. В мире, где у альф есть потрясающе богатый выбор между омегами женского и мужского пола, странно и дико вступать в гомосексуальные отношения. Так что да, Чон Чонгука здесь считают просто ревнивым ребёнком, если дело касается Ким Тэхёна. В остальном же парнем восхищаются, его обожают и ценят, как незаменимую боевую единицу. Он знает это. И пользуется.       Ви взглядом даёт понять Джейкею, чтобы остыл. Тот усмехается лениво краешком губ, отхлёбывает кофе и отворачивается к друзьям, которые шумно обсуждают проведённую операцию. Розита, тем временем, даёт карточку с временным паролем командиру прямо в руки и сообщает тихо: — Мадс вызывал вас на связь, но я предупредила, что вы на выезде. Он просил передать вам, что будет ждать звонка по второму каналу. — Да, спасибо. Я позвоню ему из своего кабинета.       Если полковник Миккельсен требует срочного контакта, дело откладывать нельзя. Ви едва заметным жестом подзывает к себе Намджуна и уверенно проходит за стеклянную дверь. Он не замечает сурового прищура в спину. Не видит лёгкой обиды в антрацитовых глазах, ведь обычно именно лейтенанта берут с собой на переговоры с Норвегией. А тут… Ну, и чёрт с ними. Он всё равно узнает. Чон отпускает себя, наконец, позволяя немного расслабиться. Потому что сил нет терпеть эту каждодневную тоску.       Он ещё навоется в холодных стенах собственной квартиры, а пока есть друзья рядом со своими идиотскими шутками и подъёбками, пока есть время побыть там, где лёгким шлейфом плывёт терпкий петрикор, от которого колет на кончиках пальцев, но теплеет внутри. Он уедет домой одним из последних, как всегда. И то, только убедившись, что командир не задержится надолго. Потом по привычке проведёт рукой по кожаному сидению тэхёновой «Ямахи», что стоит на подземной парковке недалеко от «мерседеса» самого Чонгука, шепнёт традиционное «береги его, детка» и, взвизгнув шинами по пластиковому покрытию, скроется в столичной ночи, чтобы упасть трупом в постель и забыться тревожным сном, в котором в этот раз Тэхён не успеет обезвредить взрывное устройство. 2.       Намджун долго всматривается в лицо друга, отчасти понимая то смятение, что породил довольно неоднозначный разговор с полковником из «Альфа-Дог». — Завтра меня не ждите. Выдвигайтесь на полигон. Я к генералу поеду. — Думаешь, Шихёк знает, что против тебя задумал этот гандон? — Гандон не гандон, но советник президента, Джун. Надо решить этот вопрос раз и навсегда… — Тебе бы ещё один вопрос решить, — проговаривает капитан тихо, внимательно вглядываясь в усталое лицо командира. — Не начинай…       В голосе сталь звенит. Тэхён уже догадывается, о чём будет разговор. Но именно в эту минуту страсть как не хочется бередить заскорузлые раны. — Поговори с ним, Тэ. Решите всё, наконец, придите к чему-то. Ему крышу рвёт, понимаешь? Я не узнаю Джейкея. От его обычной выдержки лоскуты остались. Возьми на себя ответственность, это ты его приручил. — Ты сейчас меня воспитываешь, что ли? — Ким вздёргивает брови, пряча их под густой тёмной чёлкой. — Или ты думаешь, что я не знаю, как вести себя с ним? — Тэ, я с тобой сейчас, как с лучшим другом, а не своим командиром. Мы с тобой через столько прошли, что впору родниться уже, — смеется Джун по-доброму, но тут же затихает, глядя на то, как стекленеет взгляд напротив: — У него сегодня был срыв. Не впервые, хочу напомнить. Каждый раз, когда ты откровенно подвергаешь себя опасности, Чонгук умирает вместе с тобой. Не мучай его… — Ты всё знаешь, да? — тихо, едва слышно сипит, не справляясь с голосом. От бархатного баритона остаётся лишь сдавленный рык. — Знаю. И, если тебе интересно, меня меньше всего волнует особенность ваших отношений. Я бы, честно сказать, был бы рад, станьте вы хоть чуточку счастливее.       На долгую минуту повисает оглушающая тишина. Тэхён всматривается в лицо друга и не может поверить. Нет, он, конечно, всегда знал, что его команда — его семья, но настолько безоговорочной поддержки не ожидал. — Кто ещё знает? — Могу ответить только за себя, но, думаю, Шуга и Хоуп в курсе. Чима догадывается, но трепаться точно не станет. Джин… Джину вообще будет насрать, лишь бы не было войны, и все были сыты. Ты и сам знаешь! — смеётся альфа, представляя умилительные вздохи их хёна, который романтичен донельзя, даром, что матёрый снайпер. — Остальные вряд ли что-то понимают. Они привыкли к тому, что у вас с Чоном близкие, почти родственные, отношения. Ваш статус-кво не изменится, если ты сделаешь хоть один шаг по направлению к нему. Но Чонгуку станет легче. Надежда, знаешь ли, штука сильная. И ещё, хочу заметить, Джейкей меньше всего похож на ребёнка, но именно так ты к нему относишься в последнее время. Не делай этого. Просто поговори. Ты единственный, кому он беспрекословно подчиняется.              Майор слабо улыбается. Эта гора мышц по фамилии Чон действительно может послать, невзирая на чины и звания. Но лишь один взгляд его доминанты, его лидера, может погасить демонический блеск в глазах. — Ты прав, Джун-хён. Ты чертовски прав, — вздыхает Тэхён. — И я сам всё прекрасно понимаю. Но, знаешь… Всегда остаётся вопрос о неуставных отношениях. Потому что это булыжник, который не обойти, не сдвинуть с места. Командир Ким упирается в раскрытые ладони, пряча в них своё бледное лицо. — Господь с тобой, Тэ! — восклицает неожиданно капитан. — Тебя же никто не просит ходить с ним за ручку и зажимать по тёмным углам. Просто определитесь с линией поведения… — И тут же добавляет: — Кажется, у вас даже субгендерного конфликта не возникнет. Вы же своих альф годами тренировали. Сможете подавить в случае чего, а потом уже, глядишь, ваши звери попривыкнут… — Ты на что намекаешь? — опасно прищуривается Тэхён.       Но капитан не из трусливых. Смело встречает суровый взгляд своего командира и тут же, откинувшись в кресле и скрестив на груди руки, изрекает со всей уверенностью: — На то и намекаю. Ты когда в последний раз гон с омегой проводил? Тэхён даже не задумывается, но чувствует, что разговор принимает довольно недвусмысленную окраску. — Лет пять назад. В Кабуле. — Остальное время на блокаторах? Командир молча кивает. Их в академии целый курс учили подавлению и контролю инстинктов. Медицина позволяет безболезненно и без последствий решать любые вопросы второго гендера человека. Тэхён справляется. — А Чонгук? До академии? Ты понимаешь, о чём я, правда? Тэ молча кивает, не сводя глаз с друга. Ему очень не нравится поднятая тема. Но он держится, потому что знает, что Намджун сейчас уж точно не о себе волнуется. Поэтому позволяет ему договорить: — Подумай на досуге, Тэ. Может, вам ваших альф пора знакомить ближе. Глядишь, что-то путное из этого и выйдет.       Возвращаясь домой, Тэхён не может выбросить из головы разговор с другом. Ему до скрежета зубов хочется свернуть в сторону знакомого района, но время позднее, и это действительно останавливает. Не поддавшись порыву ворваться в квартиру к Чонгуку, Ви решает, что их разговор вполне может подождать до завтра. ****       Чонгук на удивление выспался. Ему не снились кошмары, его грудь не рвалась от тоски, всё было привычно и относительно спокойно. Приехав в Псарню, он традиционно окидывает взглядом всё помещение в поисках одного единственного человека. Но, увы… — А где командир? — подходит Чон к Шуге, который точно так же скидывает рюкзак у именного шкафчика. — Джун сказал, что его сегодня не будет.              В ленивой интонации сослуживца не проскальзывает ничего, кроме полной безмятежности. Перебинтованная рука покоится в лангете, а каждое движение по-кошачьи плавное. Будто этот альфа всегда такой и никогда не включает режим берсерка в случае опасности. Внешность обманчива. Чертовски верный тезис касательно Мин Юнги. Когда подходят остальные, задаваясь тем же вопросом, капитан Ким тихо произносит: — Через десять минут в кабинете командира. Мне нужно вам кое-что сказать.       Чонгуку не кажется странным то, что происходит в данную минуту. Такое бывает, когда майор уезжает в Центр. Замком отряда может собирать совещание согласно протоколу когда угодно. Ничего не вызывает тревоги. Все, отдохнувшие после вчерашнего сумасшествия, вливаются в рабочий режим.       Координаторы трудятся без суеты. Альфы неспешно рассаживаются перед капитаном, отмечая тот факт, что Джун таки прикрыл за собой дверь. — Тэхён поехал к генералу Бану, — без прелюдий начинает он. — Вчера на связь вышел полковник Миккельсен. Вы все его прекрасно знаете. Получив ответные кивки от сослуживцев, Ким продолжает: — Поступила информация, что советник Ли возвращается в страну после переговоров с представителем военного ведомства Евросоюза.       Ребята сначала пытаются переварить сказанное, а потом приходит понимание. Чонгук сжимается, предчувствуя нехилый замес. — Вот же сука… — срывается с губ прежде, чем он успевает прикусить язык. Палевно, лейтенант. И внимательный взгляд капитана говорит сам за себя. — Что этот омега хочет от командира? — Чимин всё прекрасно понимает, но не озвучить вопрос не может.       Все знают, что если сам полковник Миккельсен, старый боевой товарищ командира Кима, звонил в Псарню по секретному каналу связи, то дело дрянь. Однозначно дрянь. И раз уж было упомянуто имя Ли Сухёка, то тут и вовсе закручивается мерзкая интрига.       На вопрос сослуживца спокойно, как и всегда, отвечает Юнги, мягко пристроив раненную руку на своём животе: — Командира он и хочет, — скользнув взглядом по Джейкею, он продолжает: — Советнику связь с майором, как нашивка на лацкане, как медаль. Он либо его заставит сделать сами-знаете-что, либо сошлёт куда-то, лишив единственно важного — нас. И понятно же, что раз Мадс лично связался с Тэхёном, а встреча была на самом верхнем уровне, то, скорее всего, зная нашего майора, мы скоро его лишимся.       На застывшего гипсовой статуей лейтенанта Мин не смотрит, но чувствует, как тревога младшего пропитывает воздух. Тот ни движением, ни выражением лица не выдаёт своего состояния, но, сука, чего ему это стоит, никто даже не догадывается. Натянувшуюся струну тишины резко обрывает Намджун, громко хлопнув в ладоши. — Командир сказал сегодня быть на полигоне, чтобы протестировать новые винтовки. Чон, ты у нас оружейник, на тебе контроль, — кивает Чонгуку старший, отвлекая от глубокой загрузки. — Разрешите идти? — сухо проговаривает тот и сразу же поднимается, расправляя плечи. Ступает тихо, как робот, развернувшись на выход. Никто не акцентирует внимание на том, что парень не дождался разрешения. Все всё понимают.       День проходит так, словно его накрыло воздухонепроницаемым куполом. Жаркое солнце нещадно сжигает влагу с нагретой кожи. Волосы, связанные в пучок на макушке, уже давно просто стекают вслед за каждой каплей пота. Чонгук изводит себя. Заставляет не думать, не рисовать перед глазами образы статного омеги из правительства, который голодным взглядом облизывает Тэхёна. Чон помнит, как советник награждал тогда ещё капитана за успешно проведённую миссию в Афганистане. Это был фарс. Фарс, наполненный слащавыми интонациями с нотками угрозы. Но надёжно прикрытый генералом тыл не позволил омеге зайти дальше. И вот теперь, спустя несколько лет тишины, он снова появляется. И чем всё закончится, неизвестно даже самому Всевышнему.       — Не бесись, Джейкей, — подходит в конце тренировки Хоуп. — Командир на пару с генералом найдут, как отвертеться от этого омеги. — Я придушу эту суку когда-нибудь… — Эй, прекращай. Командир нас не оставит. И Чонгук поднимает взгляд. В слове «нас» чётко слышится «тебя». Внимательный блеск добрых глаз искрится верой и сочувствием. Жарко невыносимо, но силы на слабую понимающую улыбку всё ещё есть. Чонгук не может не ответить.       Он знает, что каждый по-своему интерпретирует его привязанность к командиру. И пусть так и остаётся. Потому что то, что живёт у него внутри, нельзя обозначить чем-то конкретным. О таком не пишут, такое не показывают. Такое тлеет, медленно сжигая, и конца этому нет. Чонгук привык. Ему даже спокойно постоянно видеть любимое лицо перед собой. И страшит неизвестность. А вдруг отберут? Вдруг лишат последней крупицы надежды? Вдруг и шанса побыть вместе не оставят? Тошно от этих мыслей. Пиздец как тошно.       Друзья видят, что с ним что-то не так, но ему уже плевать. Он устал бороться с собой. Он хочет видеть и слышать. Обладать. Никогда не отпускать. Верить и не бояться потерять. Заботиться в меру возможности и просто быть рядом.       Глубокого погружения во всё это не происходит только по одной причине: Гук — боец «Альфа-Ви», он лучше многих умеет контролировать эмоции, хотя вчерашний день показал совсем не это. Но и его понять можно. Он каждый раз мысленно прощается, хоть и запрещает себе делать это. И умирает каждый раз мысленно, когда дьявольское отчаяние накрывает с головой. Секундная слабость приводит к обрыву невидимых стальных нитей, удерживающих нервную систему, а значит, и тренированную выдержку. В такие моменты его прикрывают друзья, даже не понимая, от чего в реальности отгораживают. Просто чувствуют, что младшему это необходимо, а то, что он распадается порой, сыплется бетонной крошкой, видя уходящую прямую спину — оно всё внутри, оно прячется, а зверь скулит надрывно, боясь стылого одиночества. С этим и жил, не позволяя даже мечтать. Но терпение ведь имеет свойство заканчиваться, не так ли?..       — Народ! — кричит вдруг Намджун. — По коням! Командир уже в Псарне! Внутренний зверь Чона дёргается в сторону машин. Дай ему волю, встанет на все четыре лапы и унесётся вдаль. Но лейтенант сдерживает инстинкт. Он подбирает сброшенную на тренировочный корт мастерку, даже не пытаясь натянуть её на липкое тело, и направляется к остальным.       Все шестеро не теряют времени, вместе заваливаются в Псарню и окружают командира, глядя на него с тревожным ожиданием. Он не медлит. — У меня был тяжёлый день, поэтому тянуть не вижу смысла. Майор Ким не смотрит. Вглядывается в сумрак столичной окраины, держа руки глубоко в карманах. И каждый видит в этой позе своё, но одно неизменно — величественность осанки командира. Они молчат. Ждут.        — Благодаря прошлым заслугам мне великодушно предоставили выбор, — хмыкает, чуть поведя плечами, Тэхён. — Быть консультантом в Министерстве обороны либо завтра вечером вылететь первым же спецрейсом в ЦАР с очередной миротворческой миссией. Думаю, вам очевидно моё решение.              Они уже знают. По судорожному выдоху со стороны младшего становится понятно, что его надежды рухнули в один момент. В момент осознания. Обоюдоострого осознания: один верил, что всё обойдётся, второй доверия не оправдал, и кому из них сейчас хуже — тот ещё вопрос с двумя неизвестными.       Хоуп, решившись нарушить напряжённую тишину, шёпотом тянет: — Африка? — Угадал, — Ким разворачивается к своим бойцам. Улыбка на его лице пугает. — Алмазы, золото и кровь. Всё, как любит наш советник Ли. Командир отводит взгляд от осевшего вдоль стены Чонгука. Сердце сковывает стальным обручем. Альфа жалобно стонет внутри, рвётся наружу. Его младшенькому больно. Но человек держит зверя в узде. Не хватало расклеиться, чтоб потом себя вовек не собрать.        — Уже завтра? Чима не верит. Он пришёл в команду позже всех, ему незнакомо то чувство, когда надёжную опору отбирают вот так — одним росчерком на приказе. Остальные его уже испытывали. И хрен бы они добровольно согласились повторить. — Да. С утра я передам руководство капитану Ким Намджуну. Вводить в состав «Альфа-Ви» нового члена не станут. Будем надеяться на моё скорое возвращение.       Он говорит это ровным и уверенным голосом, но в воздухе виснет тысяча невысказанных слов и эмоций. И главная сейчас огнём горит у входа, где, откинув голову к прохладной серой стене, сидит с закрытыми глазами лейтенант. Тэхён скользит по нему мельком, радуясь про себя тому, что младший держит себя в руках. — И кто будет прикрывать тебя в этот раз? — Юнги чуть кривит рот в едкой усмешке, намекая на регулярные безрассудства командира. — Снова Мадс.       Парни едва заметно расслабляются. Они знают норвежца, знают, что тот уважает и бережёт корейского спецназовца, как младшего брата. — Всё будет нормально. Генерал обещал, что вытащит меня раньше, чем нашу группу переведут к местам боевых действий. — Это не про тебя, — тихо проговаривает Чонгук, сглатывая сухость в горле, что иглами срывает тонкий слой слизистой. Он всё ещё не открывает глаз, не видит того, как шесть хмурых взглядов пытаются пробиться сквозь защитный купол его боли. — Ты же первым рванёшь в пекло, командир.       Тэхёну хочется подойти к Гуку, встряхнуть хорошенько, обнять и прижать к себе, наобещав беречься во что бы то ни стало. Но он не может. Лейтенант знает, что прав. Если будет замес, майор не останется в стороне. Уповать приходится на расторопность Шихёка и только. Но советник крепко взял военное ведомство за яйца. Генерал просто не успеет. И Гук это знает. Все это знают. Только не легче от этого знания вот совсем ни хрена.       — Я буду осторожен, Джейкей, — только и может сказать командир, не сводя пронзительного взгляда с младшего. — Я вам всем обещаю вернуться как можно скорее. Временных ограничений нет. Мне не сказали, как долго будет продолжаться миссия. Вполне возможно, нас вообще не выпустят из расположения. Возможно, нашу группу набирают для подстраховки. — Или устрашения, — вставляет Намджун, подхватывая отчаянную уверенность командира. — Вас с Мадсом знают и вряд ли кинут на амбразуры в первых рядах. — В конце концов, я не просто так стал командиром «Альфа-Ви», да, парни? — Тэхён прячет горечь под ехидной улыбкой. — Меня не напугаешь простыми сложностями.        В его голосе, от которого у Чонгука внутренности сворачиваются, сквозит плохо прикрытое безнадёжное разочарование. Джейкей приоткрывает веки, встречаясь с прямым и суровым взглядом. И ничего не отвечает. Он смотрит, чтобы раз и навсегда запечатлеть на подкорке этот самый момент. Потому что завтра будет недосуг. Завтра даже проводов не будет — не до того. Ви не допустит сопливых прощаний. Максимум лейтенанта — сухое рукопожатие и многозначительный взгляд. Поэтому может статься так, что вот это мгновение — то, что нужно запомнить, иначе потом будет мучительно больно.       — Я понял, командир Ким, — ровно отвечает Чон, тяжело поднимаясь с пола. Он улавливает во взгляде напротив лёгкую рябь смятения, но берёт себя в руки окончательно, боясь рассыпаться пеплом у самых ног любимого человека. Его альфы.       И Тэхён подхватывает настроение своего лучшего бойца. Дрожа едва заметно, он втягивает сгустившийся воздух, наполняя себя последними вспышками лёгкого древесного запаха, и выпрямляется. — «Альфа-Ви», — обращается он к сослуживцам, вставшим по стойке смирно, — завтра в девять ноль-ноль общий сбор всего личного состава. У нас будет мало времени, поэтому прошу не опаздывать. — И, подарив каждому внимательный взгляд, тихо, но твёрдо добавляет: — Разойтись. 3.       Иногда случается такое, что даже вечно сурово-отстранённый Чонгук не знает, как вести себя дальше. Сурово отстраняться не получается, оболочка трескается под давлением. Но и демонстрировать что-либо ярко, так, как умеют обычные люди, те, что не закалены в стычках с бандами и тренировками на полигонах, тоже — не получается.       К перманентной тоске он привык, но переносится она в разы легче, когда его лидер, вожак его маленькой стаи, рядом, ежедневно перед глазами. Те времена, когда совсем молодого Тэхёна за несогласие с переводом в правительственные войска забросили в Среднюю Азию, он вспоминает, содрогаясь. Нет, он не наматывал сопли на кулак, умоляя друга вернуться. Но и не скрывал своей тоски при редких видеозвонках.              Они никогда не говорили о личном, об отношении друг к другу, потому что субординация, выбитая в подсознании ещё на первом курсе военной академии, имела важное место быть. Они перебрасывались колкими фразами, обменивались новостями. И Чонгук абсолютно точно знал, что такие вот разговоры Ким вёл только с ним, с Джуном и Шугой. Хоупу и Джину вполне хватало общих трансляций в Псарне. Они не тосковали по Ви, хоть и заметно скучали, чего уж тут. Лидер, даже будучи совсем молодым капитаном, оставался лидером не просто так.       Бесстрашный, порой безрассудный в отношении себя, но невероятно ответственный за других. Таков всегда был Ви. Таким был и Ким Тэхён, но с одной поправкой — он всегда был и будет лучшим другом и старшим братом для тех, кто вхож в его круг общения. Чонгук знает, что Тэхён не имеет эмоциональной привязанности к чему-то стороннему. Для него существует Псарня и её обитатели. Даже уборщик-омега близок ему. Наверное, это — его немногочисленная семья, и станет поводом сберечь себя и вернуться как можно скорей.       Только, сука, нихрена не легче от этой мысли. Чонгук не включал свет в квартире, ему не просто лень — у него нет никаких сил. Моральных, не физических. Он вынослив благодаря внутреннему волку, тренированному в уникальной команде. Но из-за того, что подавленное состояние вызывает фоновый звон в мозгу, мышцы рук и ног слушаются из ряда вон херово.       Всё, на что его хватает, — душ и бокал с подаренным на день рождения виски. Он сидит за барной стойкой собственной кухни, настраивая через блютуз-колонку что-то эпически-инструментальное, и, поникая плечами и влажной вихрастой макушкой, застывает взглядом на белой столешнице. Ему хуёво. В груди давит сильно, и страшно, сука, до слёз. Но он не умеет, ясно? Не умеет быть слабым, его другому учили. Мириться с обстоятельствами. Служить с грёбанными фаталистами. И любить одного конкретного альфу до последних вздохов. Бояться за него и ненавидеть за то, что так несправедлив. За то, что слеп и глух к чужим мольбам, пусть и молчаливым, но таким красноречивым в поступках и взглядах. Ведь Чонгук буквально всем своим существом готов служить и защищать, потому что по-другому не сможет. И то, что сейчас, буквально меньше, чем через сутки этого человека у него снова отнимут, приводит в безнадёжное отчаяние. Такое жуткое, что хочется кожу содрать с себя наживую, лишь бы заглушить то, что внутри. Сгорает до атомов, без права на восстановление.       Чон душит в себе это, закидываясь виски, косея на голодный желудок. Душит и не видит, что в темноте коридора медленно и бесшумно движется тень нежданного гостя. Нежданного, но до мучительных судорог желанного. — Ты же знаешь код, точно… — хмыкает лейтенант в бокал, прикрывая робкую радость прозрачными стенками стекла. — Это моя работа — знать о вас всё, Гук.       Тэхён обходит кухню, пристраиваясь прямо напротив, чтобы сложить руки перед собой и заглянуть в нахмуренное в неверии лицо. Где-то по краю сознания пробегает мысль, что Чонгук при всех его дуростях навсегда останется для Тэхёна самым лучшим и красивым человеком в мире, что бы ни произошло. Наверное, именно поэтому он здесь.       — Я хочу с тобой поговорить, Чонгук, прежде чем уйду. В мгновение вскинутое лицо отображает такой ужас, что Ви тут же прикусывает язык — ляпнул, не подумав. — Я постараюсь сберечь себя и вернуться на своих двоих, Гук. Так что не дёргайся раньше времени. Тот гулко сглатывает, но отвечать не спешит, видимо, всё ещё вздёрнутый неосторожным «уйду». — Нам давно надо было поговорить, согласен?       Чон кивает, повторяя за командиром движение рук. Теперь его тонкие пальцы едва касаются пальцев Ви, вытянутых буквально в миллиметре. Он заворожено застывает взглядом на аккуратно постриженных коротких ногтях командира, получая эстетическое наслаждение от красивых и не по-военному изящных рук. Это не смущает ни одного, ни другого. Это, будто так надо. Альфы внутри лишь тревожно приподнимают макушки, погружаясь в поток инстинктов — брать и защищать. И пока то, что происходит между двумя доминантами, чуть подёргивает нерв, но с ума от бешенства не сводит. Альфы знают друг друга, это успокаивает. Пока.       Тэхён улыбается краешком губ. Он очень любит такого Чонгука. Здесь, в стенах собственного убежища, в компании человека, который дорог до слёз, тот чувствует себя спокойно. Гук сейчас такой родной и уютный, что Тэхён борется с желанием прижаться к крепкому телу, обхватить его руками, спрятав от целого мира, и уткнуться в изгиб шеи, поглощая аромат леса литровыми объёмами, только бы мгновение не заканчивалось.       Но у них нет ни времени на это, ни прав. На одних только морально-волевых Тэхён не отнимает рук от близкого тепла — он пришёл поговорить, значит, надо говорить. — Я прошу тебя, Гук-а, постарайся не чудить, пока меня не будет. Сохрани нашу команду в полном составе до моего возвращения, потому что только это будет служить мне маяком, — он смотрит в огромные глаза, которые стынут холодом. Чонгук держится, гуляя желваками под иссушенной тренировками кожей. Ви слышит, как трещит зубная эмаль за сжатыми в линию губами. Но продолжает, зная, что его дослушают беспрекословно. Такова суть лидера — заставлять слушать.              — Генерал действительно обещал вытащить меня оттуда и вернуть на родину как можно быстрее, но Ли Сухёк не должен знать о моих слабых местах, — глаза в глаза, сука, так больно. Не останавливайся, командир. — Ты — моя слабость, Чонгук. — Тот дёргается. Стекло в склерах приходит в движение, нижний ряд ресниц подозрительно намокает. «Не смей, Чон, не трави душу!» — Поэтому твоя задача — сохранить Псарню. — Что ты…? — Наверное, я не совсем корректно выражаюсь, но хочу, чтоб ты понял: через тебя, если кто-то узнает о том, как мы относимся друг к другу, могут начать манипулировать не только мной, но и Джуном, и даже генералом. Так что постарайся не слететь с катушек от скуки и не наделай беды. Я вернусь, и мы с тобой решим, как быть дальше… — Тэ!.. — Чонгук реально не догоняет или просто не верит? Он выпрямляется на стуле, сверля ошарашенным взглядом командира, забываясь, сокращая любимое имя до интимных пределов, шевеля против шерсти холку собственного волка. — Да, Гук. Ты должен понимать, что твоё отношение ко мне взаимно, — ступор близок к кататонии. Чонгук уже не дышит. — Я не должен был тебе это говорить сейчас, но, в конце концов, врать нет больше смысла. Будь готов к тому, что против тебя начнутся провокации. Не ведись. И не верь ни единому слову.       Чонгук кивает. Он прекрасно понимает, о чём речь. Если советник пронюхает, а он может, если Гук не будет осторожен в высказываниях в адрес своего командира или в каких других действиях, то может подняться волна против Тэ, и оружием в чужих руках станет сам лейтенант.       Тэхён видит перемену в выражении лица своего альфы и, подчиняясь внезапности, нежно, почти ласково, накрывает прохладную ладонь своей. С губ напротив слетает что-то вроде всхлипа, а глазищи эти огромные становятся ещё больше, от чего дрожь пробегает по спине Ви вдоль позвоночника. Они чувствуют друг друга. Они близки, будто мифическое предназначение играет с ними в игры.        — Тэхён… — шепчет, не в силах справиться с голосом. — Тш… Я не договорил, Гук. Поэтому просто слушай, а я продолжу. У нас ведь не так много времени, да? — командир чуть склоняет голову к плечу, разглядывая и запоминая каждую чёрточку мужественно-прекрасного лица. В его интонации присутствует незнакомая раньше для Чонгука бархатная нежность, он питается ею, вдыхает полной грудью с запахом летнего дождя, забивает тонкими вибрациями каждую собственную клетку, сдерживаясь от чувственных порывов из последних сил. Он кивает, подтверждая готовность слушать и внимать. — Пока меня не будет, тебе придётся обдумать некоторые моменты, Чонгук. — Теплые смуглые пальцы неосознанно крутят между подушечек узловатые суставы, испещрённые непонятными татуировками.       Лейтенанта уже буквально трясёт, но внешне он остаётся спокойным. По крайней мере, он старается. — Во-первых, ты должен быть готов к тому, что за пределами этих… — Ви небрежно отмахивается свободно рукой, — стен мы останемся сослуживцами: я твой командир, как ни крути. Пока мы служим в ведомстве, никто и ни при каких обстоятельствах не должен будет узнать о том, что нас связывает. И я не за себя сейчас волнуюсь, и даже не за тебя, зная, что ради нас ты будешь готов бросить службу и погубить карьеру. Я знаю тебя, дурака, поэтому не исключаю и такого варианта. Но! Чонгук, есть одно «но» — Псарня. «Альфа-Ви». Никто не должен пострадать из-за нас, понимаешь? Неуставные отношения — это трибунал, Гук. Неуставные отношения между сослуживцами одного пола — трибунал и позорное пятно на всех, кто так или иначе будет связан с нами. А их, как минимум, пятеро. Поэтому подумай хорошенько, готов ли ты годами скрываться? Не иметь возможности быть рядом. Не иметь возможности прикоснуться…       Тэхён замолкает. Ему в какое-то мгновение становится очень тяжело говорить. Визуализируя собственные фразы, облечённые в негромкие, но твёрдые слова, он впервые натыкается на преграду. Эмоции. Он не может с ними совладать. И теперь, когда он теряется на секунду, уже другие руки складываются лодочкой и словно прячут всего Тэхёна от того, что обрушилось вдруг каким-то энергетическим, сука, импульсом. Всё будто бы разворачивается совсем под другим углом. И то, что было заготовлено по дороге в эту квартиру, рассыпается осколками битого стекла. — Я не подведу, командир.        В этой фразе вселенская уверенность. Тэхён теряется, глядя на подобранного лейтенанта, и вдыхает, восхищаясь ясностью его мышления. Режущие нутро осколки исчезают ровно в тот момент, когда тихий, но твёрдый голос шелестит в пространстве. Этот альфа ничего не боится. Значит, есть смысл бороться.        И Тэхён переходит к не менее важной теме, которую затронуть необходимо здесь и сейчас, пока разум совсем не поплыл от усталости и напряжения. — Чонгук, — говорит он, снова заглядывая в серьёзную черноту глаз напротив, — мы — альфы. Доминантные альфы. Вероятность субгендерного конфликта равна ста процентам, и справляться придётся своими силами. Медикаментозное подавление инстинктов — норма в наше время, но, возможно, когда-нибудь мы оба захотим большего… И нам придётся договариваться с нашими внутренними сущностями ради этого, — не отводит взгляд, не моргает, буквально слизывает встречную жажду. — Ты готов?       Тэхён не отшатывается, ловя на себе красный блик чонгукова взгляда. Там внутри альфа полыхнул инстинктами, слабо рыкнув, но мирясь. И Ким понимает — готов. Чонгук уже договорился. — Я не прошу тебя ждать, — выдыхает Ким. — Это романтизированная чушь, мы не в дораме. Но я хочу, чтобы ты знал, что по возвращении я приду к тебе, и мы закончим наш разговор. Договорились?       Он встаёт, незаметно хрустя пальцами. Напряжение сковывает суставы, и Тэхён пытается сбросить его, отстрелить от себя хотя бы таким образом. Молча развернувшись, он выходит из кухни, чувствуя обжигающий взгляд в спину. И, едва коснувшись дверной ручки, замирает. Пространство совсем рядом идёт рябью, движение за спиной ощущается настолько явно, что сводит поясницу. Но когда между лопаток опаляет тяжёлым дыханием и складывается в понятное лишь для них обоих хриплое «я не подведу, командир», он не может сдержать дрожи. Резко поворачивается, касаясь сухими губами подбритого виска, зажмуривается и выдыхает: — Я вернусь, Гук. 4.       — Что с рукой? Видеосвязь, наконец, заработала, и это первое, что выдаёт лейтенант вместо «здрасте». Тэхён смеётся устало, потирая лоб забинтованной ладонью, кивает ребятам по очереди, а потом вскидывает взгляд на стоявшего у стены Чонгука. — Царапина. Поверьте, — обращается ко всем и к одному конкретному, тому, кто прищурил свои невозможные глаза и сцепил руки на груди, мощно поигрывая мышцами, — ничего серьёзного.       Возможно, бойцы его подразделения и верят в «ничего серьёзного», но своим глазам они верят сильнее. И то, что каждый из них видит — не нравится. Информация о том, что объединённую группу миротворцев забросили в самое пекло, была озвучена буквально на пятый день. Сепаратистов из Банги по норам разгоняли с особой яростью. Командиры «Альфа-Ви» и «Альфа-Дог» сформировали собственную группу у границ с Суданом, где оказалось жарче всего. Во всех смыслах.       Командир Ким выглядит изнурённым, но самоуверенная ясность во взгляде присутствует как никогда явно. Он внимательно слушает короткий доклад замко́ма, перебрасывается быстрыми колкостями с Юнги, хвалит довольного Чимина за практически единоличное обезвреживание банды наркоторговцев из Китая, а Хоупа — за предотвращение провокации со стороны якудза, прознавших, что Сеул временно лишился одного из главных своих врагов, но умудряется отхватить от Джина за то, что скинул пару килограмм на африканском пайке. «Тут жарко, кэп, — пытается оправдаться сквозь сиплый смех командир, — ни хрена в рот не лезет».       И когда взгляд уже основательно останавливается на лейтенанте, замирает на секунду, чуть промаргиваясь. Им не надо ничего говорить, чтобы понять друг друга. Один обещал не натворить дел, второй обещал вернуться. Этим и живут. К тому же буквально позавчера вечером они разговаривали по телефону. Ни о чём и обо всём одновременно. За месяцы вдали друг от друга они научились читать между слов, в интонациях и едва слышном дыхании. Лишнее — чуждо. Всё своё внутри и его много. А пока просто разговор с сослуживцами.       — Как вы? — спрашивает Ви. — Хуёвенько, — откровенно, но ёмко. В этом весь Шуга. — Без тебя реально тоскливо. Советник что-то мутит, Шихёк отбивается. До нас доходят крупицы информации, но мы ждём тебя. Надеюсь, ты скоро вернёшься и наведешь здесь порядок. — В Псарне? — красивая бровь вздёргивается под опавшую на глаза чёлку. — В Сеуле, Ви. Неспокойно стало. На улицы снова лезет грязь. Гакт вернулся, помнишь его?.. — О, этот японский пердила ещё живой? — смеётся отчего-то невесело Ким и тут же задумывается.       Чёрт. Если Камуи вылез на свет, жди проблем. — Ребята, по этому каналу лучше не трепаться, но подскажите копам внимательней присмотреться к Мокпхо. И подстрахуйте их. Надо будет, валите туда и сидите. Грядёт что-то… Парни задумываются ненадолго. Связь трещит и ползёт пикселями, но не обрывается, словно даёт побыть вместе ещё немного. Чонгук не теряет времени: — Когда домой? — вопрос простой и совершенно бесцветный, но Тэхён-то знает… — Миккельсен улетает через неделю.       Это всё, что может ответить Ви. И не только потому, что боится спугнуть. Рапорт почти подписан, их увольнение — вопрос времени, но как всё обернётся, неизвестно. Да и сглазить боязно. Шанс, что Ви улетит с Мадсом есть, но весьма и весьма незначительный. Кому-то выгодно, чтобы Ким оставался подальше от родины. Но и дома он нужен, а это значит, что в самое ближайшее время схлеснутся все высшие силы военного ведомства страны. Командир только надеется, что Гакт не успеет начудить и превратить город в трясину, как это было несколько лет назад.       И вдруг шальная, абсолютно бредовая в своей молниеносности мысль рассекает сознание. Сука, Камуи творил дичь как раз тогда, когда Ви воевал в Афганистане. Сейчас тоже макушку свою седую поднял. И второй раз, а это уже система, а не простое совпадение, командира Кима в Сеуле нет. — Джун, Гук и Хоуп, срочно на пятый канал связи. Остальные разойтись. Розиту в страховку. И отключается. Переходя в личный кабинет босса, бойцы лишь кивают координатору и показывают пальцами английскую букву V. Она ловит на лету, подбираясь мгновенно, вдевает наушник и вводит пароль. Что-то действительно случилось.       — Что за срочность, Ви? Альфы ничем не выдают настороженности, но понимают, что дело не терпит отлагательств. — Хоуп, — командир, сменив локацию на нечто похожее на подвал, поправляет гарнитуру и понижает голос почти до шёпота: — Всё, что ты нарыл на якудза, базировалось на чьих отчётах? — С верхов. Получил наводку и обработал. — Чей офис? — Ну, ведомства, конечно. — Ли фигурировал? — Нет, — уверенно качает головой Хосок и прищуривается, догадываясь. — То есть, ты хочешь сказать, что человек, всеми силами прущийся в кулуары министерства обороны никак не проявил инициативу относительно «Альфа-Ви»? — Мне не показалось это подозрительным, — пожимает плечами альфа. — Наоборот, я обрадовался, что это первое дело без вмешательства его длинного носа. — Потрясающая недоработка…       Тэхён устало откидывается спиной к каменной стене и трёт свободной рукой сухую кожу лица. Чонгук ловит момент, когда взгляд его командира вдруг задерживается на нём, и тут же выпрямляет спину. Тот смотрит какое-то время, будто ищет что-то на дне почерневших от внутренней тревоги зрачков, но тут же едва заметно расслабляется, видя лёгкий кивок, мол, я обещал не высовываться, я обещание держу. — Подключайте Шихёка и госбезопасность. Надеюсь, вы понимаете, о чём я. — Да, сэр, — уверенно отвечает замко́м, чуть улыбаясь. Он тоже умеет читать между строк. — Мы прижмём этого гандона, — рыкнув, скалится Джейкей, за что получает тычок под рёбра от расслабившегося Хосока.       Пройдёт месяц, прежде чем омеге, только что получившему практически неограниченную власть, отрежут к хренам яйца, найдя нерушимые доказательства его связи с главой клана якудза Гактом Камуи. Не Ви был нужен советнику Ли, а ебаный бардак в стране, чтобы сместить действующую партию. А командир подразделения «Альфа-Ви» был самой что ни на есть преградой. Потому что связка Ви-генерал Бан никогда не давала осечек. Пройдёт ещё неделя, прежде чем отошедший от ранения в битве за порт Мокпхо лейтенант Чон получит смс-сообщение: «Я еду домой, Гук». 5.       Чонгук как никогда ясно помнит тот день, когда впервые увидел тогда ещё курсанта Кима. Это был грустный дождливый день. На кладбище, где хоронили боевого ветерана двух войн Чон Доджина — дедушку восемнадцатилетнего Гука, было полно народу. И почётный караул. Каждый как на подбор в парадном кителе и белых перчатках, с винтовкой, прижатой к груди, и полными холодной горечи глазами. Генерал Чон был лучшим во всём, но для курсантов академии при министерстве обороны он был отцом. И каждый из залпов, выпущенных ими в небо, был словами прощания.       Чонгук плохо помнит и похороны, и то, что им предшествовало, но прекрасно сохранил в душе тот момент, когда впервые встретился с альфой взглядом. Огромные миндалевидные глаза, плотно сжатые полные губы, острая линия скул и невероятная аура, вибрирующая в воздухе — всё это врезалось в царивший в мыслях вакуум и, подобно взрыву мегатонного снаряда, разнесло внутренний порядок, сдержанность и обычность Чона. Он, восемнадцатилетний мальчишка, первокурсник академии, сильно и навсегда влюбился в альфу, в человека, который на протяжении всех последующих лет будет для него путеводной звездой, кумиром и предметом просто вселенского обожания.       Это Ким, ставший на последних курсах инструктором по стрельбе, научит младшего всем хитростям настоящего оружейника. Он научит хладнокровию и уверенности в себе. Это Ким вскоре заберёт пацана в свой только что сформированный отряд, а после — целое автономное подразделение, сделав неотъемлемой частью команды и собственной жизни.       И сейчас, сидя у металлической двери, раскинув ноги на холодном полу, лейтенант Чон ждёт. Вспоминает те дни и совершенно не волнуется о будущем. Чонгук многое для себя решил за эти месяцы, за годы. И теперь он просто дожидается, когда створки лифта с чётким звоном раскроются, выпуская в залитый слепящим светом коридор человека, что буквально вернулся с войны. Живой и невредимый. Уставший, осунувшийся, загорелый, но такой красивый, что, сука, дух захватывает.       — Привет, командир… — хрипло проговаривает Гук, поднимаясь. Он жутко хочет прижать Тэхёна к себе, но тут же останавливается под кривой ухмылкой и лёгким взмахом руки. — Сначала душ, потом всё остальное, Гук-а. Нет, сначала душ, пожрать, а потом уже всё остальное. — Есть, командир, — весело отвечает лейтенант, по следам шагая в квартиру альфы. — Доставка? — Ты время видел? — усталым голосом, скидывая тяжёлую сумку с плеча прямо в коридоре. — Час ночи, что тут такого? — Круглосуточная будет долго ехать. Сваргань рамён, там их полно в шкафчике. — В курсе. — Умница. Я в душ. — Помочь? Чон осекается, понимая, что ляпнул. — Оу, детка, — смеётся хрипло Ким, запрокидывая голову, — да ты никак скучал! — потом игриво подмигивает другу и добавляет: — Давай, я сам, окей? Так будет явно быстрее. — Бля… — хлопает себя ладонью по роже Гук, как только Тэ скрывается в спальне. — Ну, дура-ак!..       Чонгук не верит. Он смотрит на совершенно расслабленного мужчину, не командира Кима, нет, а именно мужчину, чертовски красивого в этой растянутой чёрной футболке, в этих жутко старых спортивках и ворохом влажных волос на макушке, уплетающего обжигающе горячий рамён прямо из общей кастрюли, и не верит. Своему, сука, счастью, ей-богу.               Они обсуждают ситуацию с советником Ли и то, как генералу дали награду, как сразу после этого якудза взбеленились и устроили бойню на юго-западе страны. Обсуждают ранение Чонгука, которое, по правде, оказалось не таким уж и серьёзным. «Царапина» — сразу вспоминается тэхёново. Они говорят о важном и неважном, и когда вдруг говорить становится вроде как не о чем, но пауза не кажется некомфортной, Чонгук произносит: — В твоём комплексе есть неплохая свободная квартира, и я подумываю её купить. Ким вскидывает брови, усмехаясь, но молчит, ожидая продолжения. — Ладно, если честно, я её уже купил, — выдыхает Чонгук, следя за реакцией альфы. — И где она? — чувствуя какой-то подвох. Чонгук не отвечает, а лишь поднимает указательный палец строго вертикально вверх. — Да, ладно… — откидывается на стуле Ви, смеётся. — Хитрюга ты, а? Времени, я смотрю, не терял. — Прикрывал тылы, — довольный собой кивает лейтенант. — Теперь никто и слова не скажет, если мы начнём появляться на службе вместе. Ты ведь не против? — Ну, почему же я должен быть против? — ласково улыбается командир. И снова этот бархат в голосе, снова нежность, от которой горло сжимается. — Ты молодец. Значительно облегчил нам жизнь. — И ты точно не против? — снова повторяет свой вопрос Чонгук, чуть прищуриваясь, и вглядывается в лицо своего альфы. — Я не тороплю события? Тэхён выдыхает: — Мы просрали хуеву тучу лет, Гук-а, пора навёрстывать, ты так не считаешь?       И в этом вопросе всё. Абсолютно всё то, что необходимо знать обоим. Чонгука распирает от нахлынувших и совершенно незнакомых эмоций. Он втягивает воздух полными лёгкими, улыбается широко, блестит глазами и тихо, буквально на грани слышимости, произносит: — Спасибо, Тэ. — За что? — За тебя. За нас. Спасибо.       Он не сдерживается, обходит стол и, останавливаясь за спиной альфы, обхватывает горячими ладонями его шею, прижимаясь лицом к волосам. Он целует всё ещё влажные пряди, шепчет слова благодарности, дрожит весь, чувствуя, как внутренний зверь ласково жмётся к сознанию, счастливый, что ему наконец позволили быть так близко к любимому альфе. Чонгук чувствует, как его ладони раздвигают сильные пальцы, как перехватывают, как подтягивают к жилистой твёрдой груди. Он чувствует, как откидывается назад голова, а полные и такие вкусные губы вдруг накрывают чонгуковы, и мир разлетается. Этот чертовски несправедливый мужской мир буквально взрывается миллиардами цветных кристаллов, играя бликами в освещенном чувствами и эмоциями двух прекрасных людей пространстве.       Они движутся друг к другу, наплевав на запреты, усталость и былую боль. Они так долго были порознь, не позволяя себе даже маленьких прикосновений, а сейчас восполняют все имеющиеся пробелы. Поцелуи всё глубже и глубже. Всё ниже и ниже. Касания всё смелее, дыхание чаще. Им несвойственен страх и отступление. Только вперёд. И именно поэтому сквозь чёткий ритм двух сердец таким нормальным кажется: — Хён, ты позволишь?..       От этого обращения у Тэхёна шкура сворачивается вдруг, и он выдыхает судорожное «да», а когда чувствует жар горячих губ на собственном члене, то и вовсе срывается на грудной рычащий стон. Он в ужасе. Альфа никогда не был скромником, но здесь, срывая все заслонки, происходит вдруг такое откровение, что становится до звезд перед глазами страшно. Если это от лёгкого касания такое с его телом, то что дальше? Дальше сумасшествие? Полный разнос? А как же их сущности?..       Эти мысли с бешенной скоростью бьются в броуновском движении между всхлипами и звонкими стонами. Тэхён отрывает от себя возлюбленного, прижимается к его губам, обхватывает руками и гладит, гладит, гладит. Благодарит за смелость, за ласку, за неожиданный трепет и полное доверие. Но Чонгук вдруг вырывается, заглядывая словно в самую душу, и тихо спрашивает: — Давай попробуем? — Я не думаю, что… — хрипло. — Я готов, хён. Я ждал тебя. — Чёрт, Гук… — Я не могу остановиться, Тэ, — вдруг словно ребёнок молит лейтенант. Он ловко обхватывает командира и переворачивается, меняя их положение, и тут же сжимает бёдра, не позволяя вырваться. — Я так долго тебя ждал… Если я остановлюсь, я сойду с ума. Блядь, Тэ, ты ведь тоже этого хочешь… Давай попробуем. Пожалуйста!       Тэхён понимает. Он всё понимает. У него внутри словно бомба заложена, едва сдерживается, чтобы не сдетонировать. Сложно контролировать волю, когда перед глазами, когда в руках это тело. Невероятное, прекрасное, обтянутое бледной кожей, играющее каменными мышцами. Когда прямо под ним колом стоящий, ровный и очень аппетитный член, что уже буквально сочится белёсой смазкой. И мысль, что всё не так уж плохо, что можно, что все готовы и только ждут дальнейших действий, укореняется и бьёт естественностью по инстинктам. Потому что вот оно — родное. Прямо под ним. Доминанта под доминантой. Лидер над подчинённым. Глаза в глаза. И близко кожей.       Тэхён оглаживает ладонью узкую талию, захлёбываясь восторгом. Он следит за выражением полного доверия на красивом молодом лице, за наполненным такой невероятной любовью взглядом, что плакать хочется. Он может выдавить только «давай попробуем» и целует так глубоко и страстно, что меркнет всё вокруг, выключается и оставляет их двоих наедине друг с другом.       Каждый толчок, каждый стон отражается в теле настолько душераздирающим наслаждением, что выть хочется. Брать по-животному это крепкое, но такое податливое тело. Гук не соврал, он и правда готовился, хитрец. Знал, чем закончится встреча. Не пожалел бы только наутро, засранец… Младший хрипит в руках, лихорадочно целуя все доступные участки кожи возлюбленного доминанта. Его сиплые, слетающий с высушенных от тяжёлого дыхания губ, «быстрее, хён», «не останавливайся, прошу…», «боже, я уже…» сводят с ума. Тэхён методично втрахивает альфу в скомканное от ритмичных движений бельё, не теряя сил. Он всем телом чувствует то, как их удовольствие объединяется в одно, как бьёт сгустками сексуальной энергии по нервным окончаниям. Он чувствует, как содрогается на его члене Гук, и слышит, как громко он кричит, как воет в экстазе. Конечно, после такого сдержаться выше любых сил, и Тэхён кончает следом, буквально взрываясь изнутри. Кажется, что Ким на мгновение теряет сознание, но это лишь кажется. Лёгкость, взмывшая ввысь, вдруг обрушивается бетонной стеной благодатной усталости. Он заваливается рядом, буквально впечатываясь в дрожащее после оргазма горячее тело, и тут же попадает в крепкие объятия. — Не отпущу… — хрипит в ухо младший. — Не отпущу, хён. Всё, теперь ты мой. — Я всегда был твоим, Чонгук, — усмехается, зажмурившись, Ким. Он всё ещё ловит приход, дрожа каждой мышцей. — Нихуя, хён. Теперь вот совсем мой. — Договорились…        Они дышат всё ровнее, усталость отступает, будто открывается резерв внутренних сил. И звери, что удивительно, совершенно спокойны. Они не устроили потасовку, не стали бороться за звание сильнейшего, а просто отдались на волю чувств своих носителей. Это просто фантастика…       Тэхён прижимается губами к влажному от пота виску и ощущает, как накатывает что-то совершенно трепетное и сокровенное. Он знает, что Гук не спит, что тоже ловит эти мимолётные волны удовольствия, что внутри словно цепные электроимпульсы распускаются. Он, такой суровый, такой сдержанный всегда, этот лейтенант Чон, трётся сейчас, пытаясь вжаться сильнее, боясь потеряться в потоке долгожданных эмоций. Порыкивает по-альфьи, и в то же время урчит, как сытый кот. Это нереально просто. Тэхён смеётся счастливо, сковывая руками расслабленное тело, подаётся к губам, целует со всеми несдержанными чувствами, отвечает на ласку лаской, на нежность нежностью. И входит в тот же поток, чтобы совсем уж слиться, навсегда.       — Я благодарен твоему зверю за податливость, — шепчет Ким спустя время, не отрывая губ от тёплой кожи. Он тащится от разбегающихся по татуировкам мурашек. Чонгук целует в ответ. — Ты — лидер. Вот так. Тут всё ясно. — Поэтому и не возникло конфликта. Доминантные альфы в определённом ранге. Что ж, это очень интересное исключение из общепринятых правил, — усмехается Тэ. — Но мы никому об этом не расскажем. Пусть мучаются, — хихикает лейтенант. — И это не значит, — вдруг шепчет в макушку Ким, — что когда-нибудь мы не изменим положение вещей…       Чонгук застывает. Ему кажется, что он не совсем понял, но вдруг смысл тэхёновых слов колокольчиком звякает в сознании. Он хитро прищуривается, предвкушая новые эксперименты, и улыбается прямо в губы своего альфы: — Любой ваш приказ, мой командир. И Ким охуевает. Как? Когда этот суровый боец превратился в нежного и такого прекрасного мужчину? Они столько лет испытывали непрекращающиеся муки, а сейчас, вот так лёжа в обнимку, они просто строят планы, будто не было долгого одиночества. Чонгук чувствует себя счастливым. Его надежда обрела очертания, претворилась в реальность, и он дарит себя, делится своими эмоциями просто взахлёб. И счастье это настолько необъятное, что, кажется, весь этот грёбанный мир не вместит его в себя в полной мере, придётся раздвигать его рамки. Но это потом. Всё потом. Все серьезные решения и поступки потом. А пока…       Они ржут в третьем часу ночи, сидя за кухонным столом, доедая остатки рамёна и запивая обжигающим кофе. Сна ни в одном глазу, завтра выходной. — А узел мы попробуем? — весело вскидывается Чонгук. Ну как ребёнок, ей-богу. — Гук-а, наши жопы для подобного не предназначены, — отмахивается Ким. — И вообще, это травмоопасно. — Травмоопасно по минному полю с завязанными глазами бегать, а это лишь очередной эксперимент. — Который вылезет через задницу, ага. — Возьму больничный. — Ты бесстрашный придурок, в курсе? — Учился у лучших! — хохочет Чон, уворачиваясь от летящей в лицо чайной ложки. И продолжает веселиться: — Кстати, теперь мы и гон можем вместе проводить… — О, господи! — выдыхает в стол замученный энтузиазмом альфа. — А гон как ты представляешь? — Фу-у, хуйня! — взмахивает ладонью Чонгук. — Вскроем оптовый склад лубрикантов. И вообще, — вскидывается вдруг, — ты это спрыгнуть так пытаешься, командир Ким? — Не-а, — хмыкает расслабленно Тэхён, поражаясь восторженным искрам в огромных красивых глазах. — Просто озвучиваю все возможные препятствия нашего сексуального сосуществования… — Сексуальное сосуществование, — перекатывает на языке произнесённое. Чонгуку определённо нравится это словосочетание. Идиотское, конечно, но так подходит их отношениям. — То есть, ты хочешь сказать, что теперь мы вроде как вместе? — А есть другие варианты? — вскидывает брови Ким. — Нет. Нету, — резко отвечает Чон и мгновенно расслабляется.       Он смотрит в лицо напротив и всё ещё не может поверить, что это реальность. Их реальность. Их история. Совместная. Та, что будет долго. Та, которую придётся прятать ото всех, от того особенно восхитительная, красивая. Сослуживцы, что плечом к плечу для всех, но возлюбленные, что кожа к коже наедине. Они долгие годы будут прикрывать друг друга на боевых заданиях, выполняя приказы, но срывать одежду друг с друга, оказываясь в стенах одной из квартир их жилого комплекса. И ни у кого из их окружения не возникнет вопроса, почему они приезжают и уезжают вместе. Сначала даже думать не будут об этом, а потом, когда, наконец, поймут, просто закроют глаза и тихо порадуются, что эти двое всё-таки нашли своё счастье. Пусть тайное, пусть горестное иногда из-за того, что приходится сдерживаться, но такое выстраданное, такое заслуженное. И никому даже в голову не придёт осудить или высказаться о неестественной связи между двумя альфами. Может быть, потому, что поймут — раз внутренние сущности смогли договориться, кому какое дело до всего остального?