На обложке Форнакса

      Перед экипажем Нормандии стоял один-единственный вопрос: лететь к ближайшему ретранслятору или напрямую к Земле. В первом случае они могли как сократить время пути до одного месяца, так и увеличить его как минимум на два или больше — настолько, сколько они будут, возможно, напрасно ожидать починки вышедшего из строя ретранслятора, а после вернутся к идее путешествия на собственной тяге, которое займет минимум полгода.       Мнения разделились, но последнее слово оставалось за старшим по званию.       Для принятия взвешенного решения не хватало данных, а Гаррус полагаться на удачу не привык. Он склонялся к медленному и более надежному плану, но решил поговорить с Явиком, который казался наиболее беспристрастным членом экипажа.       Когда Гаррус открыл дверь в каюту протеанина, то усомнился, к тому ли коллеге он пришел за советом. Явик сидел, обхватив голову руками и согнувшись — явно на него не похоже.       — Грустишь?       — А ты нет?       — Пытаюсь понять, в какую сторону лучше лететь. Хочу вернуть нас как можно быстрее. Мне надо с тобой поговорить, но, вижу, ты не в настроении.       — Хочешь, подниму настроение тебе?       — Явик, я, вообще-то, исключительно по женщинам.       — Турианец, не веди себя, как дурак. Дай мне руки и расслабься.       Решающая битва за Землю и последний раз, когда они видели своих любимых в минуту спокойствия. Лиара берет Шепард за руки и они погружаются в объятия вечности — спокойные и красивые, как будто нет вокруг ни горя, ни разрушений. Явик и Гаррус наблюдают за ними, готовые в любой момент броситься в бой с пониманием того, за кого будут сражаться, возможно — в последний раз.       У каждого своя любовь — горячая, как пламя, страсть Явика к нежной, как море Тессии, Лиаре — и омут страсти Гарруса, который Шепард превращала своим огнем в кипящий котел.       — Такие изящные, да? Я помнил этот момент, но не мог бы представить его перед собой так полно. Как будто пережил его снова. Спасибо тебе.       — Тогда мы смотрели на них для того, чтобы запомнить, за кого мы идем умирать. Сейчас я показал их для того, чтобы ты понимал, ради кого нам нужно выжить. Я не знаю, как нам лететь, турианец. Решай сам. Просто думай о той, к кому хочешь вернуться.       Усилием воли Гаррус погасил мысль о том, что Шепард может быть мертва. Это просто невозможно.       — Хотел бы и я так уметь запоминать. Некоторые события все крутятся в голове, а уложить их в стройную последовательность не могу.       — Тут я тебе не помогу. Постарайся вспомнить сам.       Гаррус сделал над собой усилие и поднял вихрь разрозненных мыслей, который в отличие от яркого, цельного, поэтичного образа, отправленного Явиком прямиком ему в сердце, был сухим, сумбурным, полным тревоги и тоски.       День, когда Шепард принимает решение об излечении генофага. Гарруса вызывает Примарх Виктус, говорит, что ему известно о связи того с человеческой женщиной, приказывает «повлиять» на ее решение. Гаррус намекает Шепард на то, что он принял бы предложение Далатрессы о саботаже, но коммандер непреклонна.       Лекарство распылено через Завесу. Его снова вызывает Виктус, требует спрогнозировать динамику развития конфликта с кроганами. Рост их численности в геометрической прогрессии при полной деградации культуры, осутствии эффективных институтов управления и законов вызовет неизбежный конфликт между старыми врагами уже через поколение.       Единственный обнадеживающий момент — разница в продолжительности взросления. За столетие, необходимое для взросления крогана, у турианцев вырастет три поколения. В этом их шанс, и все же численности населения для эффективного противостояния будет недостаточно. Оптимальным является удар на упреждение после победы над жнецами.       Доклад, как ни странно, Виктуса удовлетворил. Отпуская Гарруса, тот обронил странную фразу о том, как символично, что народ Шепард поплатится за ее же поспешное решение.       Гаррус разбирает почту, которую пересылал ему Примарх. Одна из папок для него не предназначена — Виктус явно ошибся и передал ему чужой кусок работы с резолюцией «Проверить на соответствие текущему законодательству». Тем не менее, он скользнул взглядом по списку законопроектов, название одного из которых заставило его насторожиться. «О предоставлении гражданства при прохождении военной службы лицам иных рас при наличии отца из числа лиц, обладающих гражданством, либо обладающих статусом, приравненным к ним».       Улыбка при мысли о батальоне десантниц-азари, которых в юности хлопали по мягким синим попам трехпалые когтистые руки строгих турианских отцов, погасла, как только Гаррус на автомате открыл заинтересовавший его проект и уперся в список терминов. «2.3.1. Под иными расами понимаются в том числе азари и люди.»       Из вихря воспоминаний Гарруса вырвал голос Джокера по внутренней связи:       — Коммандер, думаю, вам нужно подойти в рубку. Появилась связь, думаю, ретрансляторы починили.       Неприятно царапнувшее обращение Джокера, которое раньше будто приросло к Шепард, теперь досталось ему по наследству, хотя Гаррус просил не называть его так. При всей своей «шутейности», Джокер был армейским человеком до мозга костей: исполнительным, посмеивающимся над субординацией и всегда ее чтящим. Гаррус подумал, что сам был гораздо худшим военным, чем Джокер — тот никогда не стал бы соблазнять своего командира, какой бы сладкой конфеткой она ни была.       За спиной громко топавшего турианца раздавался шелест скользящих шагов Явика — оба спешили в рубку в надежде хоть на обрывки сведений о тех, по кому так скучали.       — Джокер, есть доступ в экстранет?       — Сигнал очень слабый, мало какие источники доступны.       — Хорошая вещь этот ваш экстранет, в нашем цикле такого не было. Много красивых видео с традиционными азарийскими танцами.       Гаррус и Джокер вдвоем посмотрели на Явика так, будто он сморозил какую-то ледянящую душу дичь.       — Что? Если вам не нравятся азари, то танцы живота в исполнении человеческих самок тоже весьма хороши.       — А я думал, кто трафик гонял по ночам так, что у СУЗИ буфера охлаждения перегревались.       — Вам достаточно было спросить, и я бы ответила, Джефф.       — Я не хотел узнавать из мужской солидарности. Хотя танцы и вправду хороши, и азарийские, и человеческие. У Явика неплохой вкус.       Руки элегантной оболочки ИИ порхали по консоли в поисках стабильного канала связи аккурат над буферами охлаждения.       — Так, есть связь. Читаем: жнецы повержены, герой человечества выжила и находится в больнице.       Гаррус приложил руку к своему шраму в волнении. Улыбнуться не позволяло внутреннее напряжение.       — Подождите: коммандер Шепард обвиняется в саботаже и взрыве здания колледжа в Ванкувере при соучастии Миранды Лоусон и доктора Т’Сони? Коммандер Шепард взяла в заложники Спектра Аленко и угнала военный корабль? Коммандер, что там вытворяет наша… коммандер?       Ответов у Гарруса не было, а тревога нарастала, как снежный ком, с каждым вздохом, пока память не прорвалась лавиной воспоминаний, от которых подкосились ноги.       Когда он вошел в нее, расслабленную и послушную, внутри она все еще слабо пульсировала. Ему было мало того, что уже получил, и на мгновение он представил, как заполняет ее горячим семенем, от которого она может понести, теперь он знал это точно. Последняя мысль вывернула наизнанку что-то в груди, и Гаррус поднял ее, вынудив встать в ту позу, в которой он поимел бы турианку — сзади, чтобы войти настолько глубоко, насколько было возможно.       Когда он кончил, все ее бедра были липкими и в темных потеках. Он был удовлетворен настолько полно, что почти сразу уснул, ибо в голове не осталось ни одной мысли.       Рой из сомнений, упреков совести и комков липкого страха вернулся утром. Потом пришла решимость, вернулась ответственность, такая же, которую он принимал за свой отряд, за свой народ, и теперь — за последствия своего единоличного решения.       — Нам надо срочно возвращаться. Летим к ретранслятору.       — Коммандер, еще одна новость. Началась война.