На обложке Форнакса

      Гаррус не мог уснуть всю ночь перед боем с Вегой. Нет, его беспокоил вовсе не предстоящий поединок, тут он был уверен в результате. Гаррус начинал бояться того, что их путешествие скоро подойдет к концу, и придется посмотреть в глаза Шепард. То, что с ней произошло, не могло быть случайностью. Судя по последним новостям, преподнесенным журналистами не в ее пользу, Шепард сбежала из больницы и, совместно с сотрудницей Цербера Мирандой Лоусон, захватила в заложники Спектра Кайдена Аленко и завладела его звездолетом.       Формулировка о похищении двумя девушками мощного биотика и отменного бойца Гарруса позабавила — в этой вселенной Аленко не стал бы противостоять Шепард. Как бы не было кисло от этой мысли, он знал, что Кайден до сих пор ее любит. Похоже, Альянс решил прикрыть задницу своему единственному действующему Спектру, выгораживая его и придумав оправдание тому, что Аленко, скорее всего, добровольно помогает Шепард и Лоусон — даже ценой прорыва через оцепление ретранслятора Харон, где в результате стычки с Шершнем погибло несколько десятков человек.       Логические цепочки легко выстраивались в голове бывшего следователя. Эти причины-следствия его больше радовали, чем тревожили: Шепард жива, Шепард рядом с друзьями, и, духи…       Гаррус глубоко вздохнул и позволил самому себе озвучить эту мысль. Сердце колотилось, а руки дрожали — у него получилось. Неловкая, странная фантазия о продолжении рода воплотилась в жизнь — неловкая оттого, что реализовывать это иначе, чем с ней, он не хотел. Иной причины, почему героиня человечества, преданная Альянсу до мозга костей, символ Альянса, его душа стала врагом, которую пытались взорвать в Ванкувере и уничтожить у Харона, он не видел. Армия Земли доверяла Шепард даже тогда, когда та носила форму Цербера, но сейчас ее лояльность не имела значения.       Для Гарруса это была надежда получить то, что он так хотел — ребенка, мальчишку с таким же гребнем и голубыми глазами, держащего в руках слишком тяжелую для него винтовку, но уверенно целящегося в скального наездника. Для Альянса это был символ позора — по их мнению, на агитационном плакате рядом с Шепард хорошо смотрелся бы не турианец с изувеченным лицом, а, скорее, кто-то вроде бравого майора Аленко, и плакат этот стал бы особенно важен с началом новой войны. Но причины ее преследования Альянсом были куда более глубинные, и о них Гаррус хотел поговорить с тем, кого мысленно называл другом, мысленно, потому что скажи он это вслух — и получил бы очередную порцию язвительных комментариев от своего «друга».       Явик не спал — а спал ли он когда-нибудь вообще? Судя по тому, как зачарованно он гладил поверхность воды, к разговору настроения у протеанина не было. Но Гаррус отчаянно нуждался в беседе, и поэтому начал.       — Явик, как ты помирился с Лиарой после Тессии? Она же была в бешенстве, когда узнала, что протеане вмешивались в развитие азари. По всему кораблю предметы летали.       Явик достал ладони из темной жидкости и улыбнулся, схватившись за край емкости. С ответом он не торопился, а когда собрался с мыслями, предложение его прозвучало интригующе:       — Хочешь, покажу?       С одной стороны, Гаррусу и правда было любопытно, но с другой — он и сам уже понял ответ. Явик не стал дожидаться согласия и схватил «глупого турианца» за руки.       Лиара истерично смеется, зажмурившись, на щеках ее слезы — но она выгибается навстречу хищному, злому поцелую. Явик прикусывает шею своенравной азари, а потом проводит по ней языком, выше и выше, к щеке — и нежно целует закрытые плачущие глаза, снимает слезинки с ее век, со щек. От нее исходят волны боли и страха, и в Явике борются два начала — одно дрожит от восторга, смакуя ее страдания, а другое хочет сделать ее счастливой.        А потом бездонные голубые глаза распахиваются, и два начала сливаются воедино, превращаясь в горячую страсть…       — Явик, зачем ты мне это показал? Духи, дайте мне силы забыть.       — Ты спросил — я дал ответ.       — Достаточно было сказать вслух.       — Я утешил ее в постели, так тебе понятнее, турианец?       Они оба рассмеялись. Явику чувство стыда было неведомо, а интимную сторону жизни он таковой не считал. Когда веселье ушло, Гаррус признался просто:       — Шепард беременна.       Явик проникновенно положил руку ему на плечо и с чувством произнес:       — Я помогу тебе. Мое оружие всегда с тобой. Мы обязательно его найдем и застрелим.       — Застрелим кого?       — Застрелим коварного человеческого обольстителя, разумеется. Но если захочешь убить коммандер, я тебе помогать не стану.       Гаррус снова начал смеяться, представив себе, как гоняется вместе с Явиком за коварным обольстителем, например, Кайденом Аленко или Джеймсом Вегой.       — Нет, Явик, случись такое, я бы, скорее, застрелился сам. Это моих рук дело.       — Явно что-то новое. В моем цикле такое делали во-первых, не руками, а во-вторых, с самкой одного с собой вида.       — Вот насчет второго я и хотел с тобой поговорить. Очевидно, что в процессе эволюции азари не могли получить способность иметь потомство с кем угодно. Зачем протеане дали им такую возможность?       — Я не ученый, и могу только предполагать, что это механизм, который бы позволил популяции азари восстановиться, случись у них, например, катастрофа и сократись их число до минимума. Вот сейчас, например — Тессия была выжжена, азари осталось совсем мало, но они не вымрут. Даже останься хоть одна азари в галактике, это не было бы катастрофой для их вида, ведь отцом может быть кто угодно, и через какое-то время все бары были бы снова полны прекрасных танцовщиц.       Явик был неисправим.       — Выглядит, как искренняя забота об их виде.       — О да. Азари воистину были нашими любимыми детьми. Но ты впервые за пятьдесят тысяч лет пробудил мое любопытство, и я жду ответ. Что с коммандер?        Турианцами руководило отнюдь не абстрактное стремление к созданию новых прекрасных существ, способных изменить галактику к лучшему. К тому же, у них не было и научных возможностей протеан. Эксперименты, которые ставились над людьми во времена войны за Объединение, имели одну сугубо практическую цель — воспроизводство мужского населения, гибнущего во время боевых действий. Методы не выбирали, и дикарки, умирающие после того, как их единственный младенец расправит гребень, считались чем-то вроде расходного материала и учету не подлежали.       Явик посмотрел на него мрачно, отвернулся и снова опустил ладони в воду, которая стала подсвечиваться зелеными всполохами его биотики.       — Турианец, оставь меня одного. ***              Кайден молча развернулся и вышел. Он понимал, что сейчас его самоконтроль дал трещину, сжавшиеся кулаки опутало голубое облако биотики, а глаза светятся ледяной ненавистью.       Шепард и Миранда остались вдвоем, и понемногу атмосфера неловкости развеялась. Пока Миранда торопливо открывала полки стенного шкафа, Шепард уткнулась в ладони, силясь осознать, что с ней в действительности произошло.       Наконец Миранда нашла то, что искала, наполнила единственный бокал янтарной жидкостью и пригубила. Ей тоже не понравилось услышанное. Изо всех столь нелюбимых ею ксеносов, которых Шепард приволокла на борт Нормандии, Гаррус не нравился ей меньше всего, но сейчас Лоусон готова была пересмотреть свое мнение.       — Шепард, почему ты так в этом уверена?       Он повернул ее в самую унизительную позу, которую Шепард терпеть не могла — она смолчала. Происходящее было на него не похоже, ею будто владел кто-то другой, не тот Гаррус, которого она знала. Вместо распаляющих, чувственных движений были только крайне болезненные механические толчки, не доставлявшие ни капли удовольствия. Шепард поняла, что ему долго не продержаться — рывки стали быстрее, болью отдавал весь низ живота. Он выдохнул ей в шею и замер, дрожа, и к неприятным ощущениям добавилось ощутимое жжение внизу, от которого на глаза навернулись слезы.       Когда он закончил, то сгреб ее в охапку и, засыпая, буркнул голосом, показавшимся ей чужим:       — Больше не убежишь.       — Мне сложно объяснить. Намеки, в основном. Мы не говорили на эту тему до самого последнего дня.       — Ты не хотела детей?       На минуту Шепард прикрыла глаза и попыталась представить своего ребенка — мальчишку с голубыми глазами и рыжими волосами, как у нее. Он стоял у ворот семейной фермы и держал в руках слишком тяжелую для него винтовку, целясь в ворон.       А потом небо стало красным, и прилетел корабль батарианцев.       — Нет. Ты сама знаешь, Миранда. Стандартная процедура стерилизации — и я была совершенно спокойна на этот счет.       — Еще бы. Я несколько месяцев устраняла последствия твоего нежелания.       — Сучка ты.       — Я знаю.       Они рассмеялись. Злиться на Миранду было совершенно невозможно, ее очарование действовало даже на Шепард, притом, коммандер была очень благодарна той и за свое воскрешение, и за помощь с текущим непростым вопросом.       — Откровенность за откровенность. Раз в моем случае ты справилась, то и сама могла бы осчасливить Джейкоба оравой малышни, и он бы не сбежал от тебя к Коул.       — Нет. Я не готова.       Миранда осознала это в тот момент, когда Призрак отчитывал ее за одно только предложение сделать Шепард послушной марионеткой. Пока она решила притормозить и разобраться в себе.       — А если не Джейкоб?       Шепард улыбнулась, указывая на форменный пиджак, забытый Кайденом на кресле. Миранда замерла и, не удержавшись, взяла его, прижала к груди и принюхалась.       — Я бы подумала.        ***       Кайден сидел в рубке, глядя, как на обзорное окно Шершня осыпался звездопад. Он успел успокоиться, но сердце продолжало бунтовать, подкидывая мучительные воспоминания.       Шепард извивается в беспамятстве, не глядя на него, а потом произносит имя, произносит так сладко, так томно, что будь оно его собственным, за этот момент можно было бы умереть.       — Гаррус…       Кайден почувствовал, как она сжалась и обмякла, провалившись в полное забвение. Сердце заколотилось, наполняя вены яростью. В его голове Вирнус, мучивший Рану, превращался в Гарруса, ломавшего кости Шепард, и обратно — эти видения пульсировали, хаотично сменяя друг друга. Потом глаза заволокла красная пелена, а когда она спала, то Вирнус превратился в него самого — в Кайдена Аленко, держащего в руках беспомощное измученное тело.       Окончательно он пришел в себя только под струями ледяной воды, и его взгляд упал на маленькие синий квадратик, вывалившийся из кармана брюк. Три дня он хотел поговорить с ней о произошедшем, но потом они прилетели к Алкере.       Кайден смотрел на извивающееся тело, летящее прочь, разрываясь от мыслей, которыми он развлекал себя все эти три дня. Маленькая девочка биотикой запускает мишку в небо так высоко, что он исчезает — девочка смеется, прыгает, ее рыжие косички смешно торчат вверх, а в карих глазах прыгают голубые искорки.              Голова болела так мучительно, что начинало тошнить. Правый глаз почти перестал видеть — у него началась мигрень. Нужно было вернуться в каюту и что-нибудь принять, но видеть Шепард сейчас было выше его сил. Вместо этого Кайден сидел и смотрел в черную пустоту, где разворачивалось кошмарное видение, в котором маленькая рыжеволосая девочка с карими глазами, извиваясь в муках, сгорала дотла.