* * *
Моя, как выразился Роберт фон Кош, чрезмерная паранойя, также предполагала, что все это лишь технические неполадки, но эта же паранойя твердила, что локомотив бронепоезда не мог взорваться просто так, без какого-либо вмешательства извне. Мы уже были примерно в середине поезда, и звуки оружейной канонады доносились до нас все отчетливей, поэтому моя уверенность в том, что это нападение, подтвердилась. И это значит, что вражеские силы в голове поезда, а не в конце. Но ведь это все ещё мог быть отвлекающий маневр, и враг также пробирается сзади, по-тихому устраняя охрану и пассажиров, решивших остаться на местах... Собственно, по поезду передвигались лишь мы с фон Кошем, изредка встречая патрули или суетящихся солдат и оберфюнкеров. Я подозвал одного из них и спросил: — Оберфюнкер, связь с нашей базой на пограничье имеется? — Да, имеется, господин генерал-майор. — Свяжись с базой от моего имени и вызови управляющего базой гауптмана Фредерика Миллера. — Будет исполнено в кратчайшие сроки, господин генерал-майор! Вы останетесь тут или мне идти с вами? Я встретился взглядом с генералом пехоты и, повернувшись обратно, ответил связисту. — Господин фон Кош передаст все, что нужно. Я пойду дальше. Когда закончите, собери как можно больше солдат и выдвигайся к головному вагону. Командуй от моего имени. Выполнять. — Яволь! – встал по струнке старший радист и принялся что-то тыкать в своем аппарате. — Стой, – остановил его я, немного подумав, — Представься, Оберфюнкер. — Ремо Барбоне, господин генерал-майор. — Итальянец? Неважно. Ремо, постарайся связаться с базой как можно быстрее, и привести подмогу в кратчайшие сроки. — Сделаю все, что в моих силах! — Давайте, господин генерал. Я отчаливаю. — Штаб сто пятый, штаб сто пятый, говорит Белуга, требую немедленно ответить! Повторяю, штаб сто пятый... Как только я отошёл, радист сразу же начал делать попытки связаться с пограничной базой, усердно повторяя слова в приказном тоне за Робертом. Если этот Оберфюнкер справится с поставленной задачей максимум за двадцать минут, то он станет неплохим кандидатом в радисты моего будущего танка. Мне позарез нужны хорошие кадры, чтобы не упасть в глазах Гитлера и не потерять свое высокое место в иерархии Вермахта. Не то чтобы меня это волновало, всё-таки неприязнь к нацистам никуда не делась и никогда не пропадёт, но все же жить припеваючи лучше, чем остаться у разбитого корыта. Пробираясь через вагоны, мы с генералом договорились о том, что он остановится и свяжется с нашей базой на пограничье и запросит подкрепление сразу же после того, как мы найдем ближайшего связиста. Я не знаю, какая ситуация сейчас "на фронте" – может наши уже перестреляли там всех, может наших там всех перестреляли, а может бой ещё идёт, но канонада выстрелов заметно утихла и звучали лишь редкие очереди выстрелов. Перестраховаться никогда не помешает.* * *
Я уже почти дошел до головного вагона. Чем больше я продвигался вперёд, тем больше на моем пути встречались перекореженные обломки бронепоезда, бегущие в одном со мной направлении солдаты, или наоборот, хромающие против меня бойцы, несущие ещё более тяжело-раненых товарищей. Вот мимо меня пробежала обеспокоенная девушка-медик с волосами цвета вороного крыла и красивым личиком. Девушки в Германии в принципе красивые. Но что-то я отвлекся. Я уже подошёл к очередному месту сцепления вагонов, и заметил возле него укреплённую огневую точку. Мешки с песком, перекореженный металл, всякие бочки – все это составляло основу своеобразного контрольно-пропускного пункта. Слева от прохода стоял пулемет. Нет, не пулемет. Монстр! Спаренный MG.131 из MG.131a и MG.131b на сошках и с приваренным прикладом. Возле пулемета стояло двое солдат, и можно сказать, что один – наводчик, другой – заряжающий. С правой стороны КПП стояло ещё двое солдат с автоматами MP40. При моем приближении они козырнули. — Генерал-майор, рады вас видеть в полном здравии, – поприветствовал меня "заряжающий" спарки. Хм, этот монстр произвел на меня неплохое впечатление. MG.131 может пробивать кормовую, и даже бортовую броню нынешних танков, а такая спарка сделает это в два раза быстрее. Нужно будет учредить этот пулемет и запустить в серию. Назову его... А так и назову – MG Спарка. — Господин генерал-майор, вам не следует здесь находится. Здесь опасная зона и вражеские силы совершают периодические набеги, пытаясь прорвать оборону и пройти дальше в поезд. Скорее всего их целью являетесь именно Вы, как и другие представители военной и управляющей верхушки Оси, – проговорил один из бойцов с MP40. Его товарищ было опешил от такой наглости, проявленной к высшему чину. Но я тварь не гордая, и внимания на это особо не обратил. Почти что год отыгрывания роли великого и грозного генерал-майора мне уже осточертело, и я перевел себя в разряд обычного крестьянина. Разумеется, плавно изменяя свой характер. Пользуюсь своим положением я лишь изредка – с совсем наглыми людьми, или же тогда, когда этого требует ситуация. — Бойцы, доложить о происходящей ситуации. Кто нас атаковал, сколько их, каковы наши потери и потери врага. Немедленно. Теперь все бойцы до единого выстроились по струнке, и "наводчик" Спарки начал доклад. — Предположительно, нас атакуют силы Союзников при поддержке вооруженных сил Польши. Видимо, это заговор. Точное количество противников подсчитать не представлялось возможным. Потери с нашей стороны – не более тридцати человек, плюс десяток раненых, среди которых четверо тяжело ранены. Потери же со стороны противников гораздо больше – не меньше сотни. Сейчас вражеские силы, скорее всего, взяли передышку, или вовсе отступают. Интенсивных атак не было уже около двадцати минут, лишь одиночные солдаты, видимо, ходившие в разведку, появлялись на склоне холма. — Отступают... Или же они решили перегруппироваться и зайти к нам с тыла... Во время моих размышлений о тактике врага, позади послышался гул от топота множества ног. Я уже было подумал, что это враг уже обошел нас и успел захватить весь бронепоезд, но когда я обернулся, я увидел толпу солдат в немецкой форме, во главе которых шел оберфюнкер Ремо Барбоне. Всё-таки справился с задачей, и даже быстрее чем за 20 минут. — Господин генерал-майор! – радостно начал он, — Ваш приказ выполнен! Связь с пограничной базой установлена, подкрепление вызвано, по пути к вам собрал всех свободных солдат, оставив минимальный гарнизон и охрану высокопоставленных личностей. Не успел Ремо закончить свой доклад, как раздались выстрелы. Много выстрелов. Только сейчас, обернувшись в сторону КПП и вглядевшись дальше, я заметил что вагон, который должен был примыкать к тому вагону, в котором мы находимся, отцеплен и находится на приличном расстоянии от нас. Видимо, это сделали специально, чтобы увеличить зону прострела – не только соседний вагон, но и окрестности вокруг. Перестрелка все усиливалась, из отцепленного вагона слышались крики и вопли боли. — Да там натуральная бойня! Солдаты! Есть у кого запасной или лишний автомат или любое другое оружие?! – выкрикнул я в толпу. Один из егерей, сняв с плеча, передал мне старенький пулемет Kg m/40. Им крайне неудобно пользоваться, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба. Я кивнул бойцу, что дал мне пулемет, и сказал небольшую пламенную речь о том, что сейчас погибают наши товарищи, что им нужна помощь, и что я лично поведу в бой наш небольшой отряд. Солдаты прониклись моей речью, и я, во всех традициях комбатов СССР, достал из кобуры наградной Вальтер П38, встал в стойку и выстрелил в потолок. Бойцы воодушевленно закричали и повалили из вагона. Началась натуральная резня. А точнее – стрельба. И точнее – продолжилась. Войска Союзников и Польши окружили бедный отцепленный вагон со всех сторон, не считая той, что простреливалась с КПП. Немецкие солдаты с боевым кличем, что-то вроде нашего "Урраааааа", понеслись на врагов, на ходу стреляя из всего, чего только можно было. Некоторые, у кого были винтовки, даже пошли в штыки. Лично я забежал в вагон и занял удобную для стрельбы позицию. Сзади меня прикрывали ребята с КПП, но моя паранойя даже сейчас не спала, поэтому, я то и дело, да поглядывал назад. В вагоне от наших солдат остался один пшик. Лютый запах крови стоял на весь вагон. Множество тел со сквозными ранами, преимущественно в форме немецкой армии, валялись чуть ли не везде - на полу, на подоконниках, в дверях, ведущих в купе, и, наверняка, в самих купе. Наши бойцы уже расслабились и не ожидали такой подлой атаки. Вагон расстреляли из чего-то крупнокалиберного – сквозные дыры в обшивке бронепоезда ярко светились в окровавленном помещении. «Боже, что же могло проделать такие дырки в обшивке бронепоезда?» Из ближайшего ко мне купе раздалось копошение. Я не стал проверять и лишь выдал пробную очередь из пулемета в стенку. Оружие работало исправно. Следовало проверить его ещё раньше, а то оказался бы в логове врага с одним лишь пистолетом, пусть и самозарядным. Из двери выскочил солдат в характерной форме американских воздушно-десантных войск. Я дал по нему короткую очередь, и пендос рухнул на пол с продырявленной башкой. На звуки выстрелов выбежали ещё несколько десантников, а по "нашему" фальширмягеров, и не успел я отреагировать, как они тут же крупным решетом упали за своим товарищем. Ребята с КПП постарались, заметив в своей зоне видимости врага. Я показал им большой палец, мол, спасибо, дальше я сам.* * *
Продвигаясь вглубь вагона, дыр в обшивке становилось все больше, как и трупов. Пошел уже третий десяток, и наверняка это ещё не всё. Звуки сражения снаружи постепенно шли на спад, и в окно я видел, что наши побеждают. Но с тех пор, как пулемётчики с КПП разрешетили ту тройку ВДВшников, противников в вагоне я не встречал. Я уже подходил к концу вагона, как вдруг услышал неразборчивую ругань, вроде бы, на японском. Потом голоса перешли на немецкий. — Мы ничего вам не скажем! Можете пытать нас сколько угодно, воля Императора непоколебима! – кричал представитель военной верхушки Японии. До чего же фанатики эти японцы. Хотя, сейчас нам это на руку. Я подошёл достаточно близко чтобы все видеть и слышать. Я уже не успевал помочь союзникам. Солдат в форме польских вооруженных сил вознёс автомат и уже был готов расстрелять японских пленников, как вдруг политик завопил: — Прошу, не надо! Я все скажу, только оставьте меня в живых! У меня жена, дочь, трое сыновей! — Ты не посмеешь! – заорал военный, — Ты не посмеешь предать волю его Императорского величества! Я не хотел продолжать смотреть на эту трагедию, и решил взять все в свои руки. Чтобы бы там не хотел сказать японский чиновничек, это не должно попасть к Союзникам. Я нажал на спусковой крючок, выпуская длинную очередь в их сторону. Прежде всего, я целился в представителей японской делегации. Два связанных между собой тела, изрешеченные выстрелами деда Kg m/40, с грохотом упали на пол. За ними повалилось тело того самого польского солдата, что хотел расстрелять япошек. Остальные же успели попятиться в укрытия. Их было по меньшей мере восемь человек. Будет проблематично не то что одолеть их, но хотя бы связать боем до прихода подмоги, которая не факт что ещё придет. Но пока они не знают, что я здесь один, я поудобнее поставил пулемет, схватился за рукоять правой рукой, в левую взял пистолет, и начал методично расстреливать стенки, чтобы хоть как-то создать ощущение того, что я здесь не один. Какую-то стенку даже прострелило, и пуля задела в ногу одного пендоса. Я стучал ногами об стенку и пол, имитируя шаги; выкрикивал фразы по типу "Сбоку, сбоку заходи!" и "Окружаем их!", стараясь менять свой голос; я выстрелил из пистолета в ближайшее окно, будто кто-то его выбил снаружи и запрыгнул внутрь. Пендосы паниковали, что-то кричали на английском, переговариваясь. Если бы я вслушивался, я может бы смог бы понять, о чем они говорят, но сейчас я был занят тем, что волновался за скорое опустошение магазина пулемета. Пистолет уже разрядился, а перезарядиться возможности не представляется. И вот, последняя пуля вылетает, рикошетит от стенки и улетает в потолок. По итогам стрельбы вышло следующее: я ранил одного пендоса в ногу, убил одного польского солдата, разбил окно, оставил кучу вмятин на стенках, потолке и перегородках, разрядил пистолет и пулемет. Запасных обойм к Kg m/40 у меня нет, поэтому я перезарядил Вальтер и начал медленно отходить назад. Видимо пендосы смекнули что к чему и вышли из своих укрытий. Я рванул в обратную от них сторону. — Глотайте пыль, порохонюхи. Вновь начались выстрелы, но уже в мою сторону. Пока я бежал, мне ранили левое запястье и правое ухо – пули прошли совсем рядом, оставив от уха половинку и, можно сказать, поцарапав запястье в районе большого пальца. Я продолжал бежать. Эти минуты продлились для меня ужасно долго. Наконец, показался выход из вагона. Дверь была вынесена окончательно, возле ее остатков столпилась группа немцев. «Свои!» — Боевая готовность. С десяток врагов движется прямо за мной! Бойцы отреагировали моментально, вскинув оружие в мою сторону. Я запрыгнул в ближайшее купе, дверь которого была открыта. Раздались выстрелы, послышались крики, полные боли и отчаяния. Но мне было насрать. Они испоганили мое лицо! Мое прекрасное, такое красивое для моих сорока лет, лицо! Отстрелили ухо! Это же теперь навсегда!* * *
Через час с пограничной базы пришло подкрепление. Остатки Союзников выбили за ещё один час. Через ещё один час приехал новый бронепоезд, но уже поменьше, только для того, чтобы забрать нас – важных шишек с минимальным сопровождением. Со мной и Роберт фон Кошем поехали ещё пятеро сопровожденцев. Ремо Барбоне выжил в той бойне, но с нами не поехал. Все закончилось хорошо. Да, потери были большие, в том числе погибла большая часть японской делегации и часть испанской. Но главное, что я жив, полезные кадры уцелели, и перспективный союзник в лице генерала в отставке, с которым я потихоньку выстраиваю отношения, тоже жив. Остальное не столь важно. Инцидент с расстрелом японских представителей мы уладим потом – а я уверен, что последствия будут. А пока, надо отдохнуть. Сегодняшний день был ужасно долгим...