Тихий, смешной, злой.

Вокруг собирается толпа из любопытных. Одни недоумевают, что может объединять Героя и Последнего Пожирателя, другие восхищены всепрощающей Поттеровской добротой, есть и те, кто уверен, что крокодильи слезы Малфоя необходимо изобличить. Ещё некоторых волнует, конечно же замеченная, излишняя тактильность между этими двумя. Так что же это? Измена? Расставание? Новая прихоть? Неужели самый популярный парень Хогвартса наконец-то занялся тем, чем пристало заниматься самому популярному парню – пошёл по рукам. То есть, конечно же, не он пойдет, а все остальные пойдут по его рукам, знай успей занять очередь. Народ толпится, делает ставки, ожидает ревности, драки, скандала. Но они идут навстречу друг другу торжественно, с тихими улыбками, словно всё правильно, словно всё как должно быть. Драко видит Тео издалека, он чувствует радость, что снова видит его. Гарри видит Тео издалека, и его переполняют чувства, он хочет стольким поделиться, а ещё он снова смущён. Тео смотрит на них, идущих рядом, с трепетом. Тео словно становится свидетелем чего-то важного. Он чувствует себя покорным жрецом, призванным оберегать пламена́ в капище. Он немного боится оказаться лишним. Как и боится помешать. Но он с детства умеет не занимать много пространства, он лучше всего умеет быть незаметным, он будет чуток. Они сходятся в холле перед Большим залом. – Всё хорошо? – спрашивает он. Получает молчаливые светлые кивки, кивает сам. – Драко, как чувствуешь, осилишь ещё немного общества? – всё-таки спрашивает он бережно. Это правда важно – вернуть ему его безопасное место в кругу. А Драко чувствует, что он теперь не один. Он чувствует, как рассыпается песком перед ним былая важность чужих мнений. Он знает, что стал смертельно зависим теперь от этих двоих, но это намного, намного лучше того, что было. – Да, – просто снова кивает он. И под нетерпеливыми взглядами они проходят к слизеринскому столу. Взгляды Паркинсон и Гринграсс полны праведным гневом и направлены на Драко. Как он посмел, не прилагая усилий, завлечь благосклонность и общество самого Поттера, когда они изо всех сил стараются казаться хорошими. А Гарри дотягивается через стол, чтобы положить Драко картофельного пюре. Драко почти жалеет, что они всё это затеяли. Хотя пюре выглядит аппетитно. Драко пока не осмеливается думать тоже о Поттере. Тео посмеивается, глядя на заботливые манипуляции Гарри, сидящего напротив них. – Кстати, ты слышал про Оливера Чейса? – спустя время вспоминает Гарри и глядит на Тео. Драко включает боковое зрение. – Нет, а что с ним? – смотрит Тео на Гарри. Драко восхищён его вежливым спокойствием. – Это он проклял Драко тогда. – опирается Гарри на локти, придвигаясь к ним ближе, – Он в больничном крыле. – Гарри, может быть, благоразумнее было сдать его директрисе? – Что? Это не я! – возмущается Гарри. А Драко сомневается, может Теодор и ни при чём. – Он вроде как сам себя туда отправил. Макгонагал уже с ним разбирается. – Оу. Что ж, тогда это вроде неплохая новость, – возвращается Тео к тарелке. – Да, неплохая – соглашается Гарри. – А ты чем занимался? – словно между прочим спрашивает Драко. Тео прекрасно слышит это его ненавязчивое равнодушие. – О, просто разбирался с долгами... Совсем забыл про эссе по зельеварению, – отмахивается он. – Ты же не делал глупостей? – спрашивает Драко негромко. Гарри возвращает к ним взгляд. – Обычно глупость мне не свойственна, – изящно отвечает Тео. – Это твоих рук дело? – спрашивает Драко тихо и прямо. – Не понимаю о чем ты, – Драко продолжает всматриваться в него, вынуждая Тео повернуться к нему. – Но, если бы кто-то сделал нечто выходящее за пределы благоразумия, было бы логично ему не выдавать себя самому и не признавать свою причастность, так ведь? – грёбаный Мерлин, это всё-таки он. Гарри тоже складывает два и два. Он смотрит на Тео по-новому. Он осознаёт, что тот сделал. И что делает прямо сейчас. И он, к своему удивлению, понимает. Он чувствует благодарность. – И, пожалуйста, поешь, хорошо? Пирожки с яблоками очень неплохи. Драко фыркает тихо, поражаясь: – Я уже стал было забывать, почему ты на Слизерине. – Не стоило, – Тео мягко улыбается и аккуратно отрезает ножом кусочек тушёной моркови. Драко с удивлением наблюдает за ним. Такое расчетливое поведение могло бы пугать, если бы Драко не знал, как нежен может быть этот человек. И сколько же накопилось в нем невысказанной злости, раз он пошёл на такое. Драко хочет и боится знать, что именно тот сделал. Варианты, один незаконнее другого, проносятся в голове. Проклятие было совершено палочкой Чейса. Значит либо Тео его разоружил и проклял сам, либо заставил его проклясть себя. И заставил признать свою вину. Угрозы, шантаж или Империо. Драко передумал, он хочет остаться в неведении. А ещё он хочет, чтобы Тео никогда больше не справлялся с этим в одиночку. Тем более из-за него. Он хочет, чтобы он для Тео был поводом для проявления только нежности. Перед глазами мрачный высокий силуэт Тео с нацеленной палочкой, страх в глазах противника, в ушах слова режущего проклятия. Драко поморщился, вспомнив ту саднящую боль, и по его телу разлилось мрачное удовлетворение. Мысли задвигались. Чейса выпустят из больничного крыла утром. Исключать его наве́рное не станут, а значит в ближайшее время возможно придется вновь посмотреть ему в глаза. Драко плохо знает психологический типаж этого Чейса, но в любом случае вариантов не много. Делать вид, что Драко не знает, что произошло, пожалуй, самый верный. Ни чем не подтверждать своё участие, прямо как Тео сейчас. Любой намек на самодовольство может подтолкнуть Чейса к новым эмоциональным поступкам, любое лишнее давление может расшатать психологическую конструкцию, созданную Тео. – Ты точно в безопасности? – спрашивает он всё же. И Тео не находит в его глазах ни капли осуждения, только участие, только уверенный расчет. Тео чувствует зарождающееся в груди тепло от этой заботы. Он обнаруживает, что едва слышно вздыхает с облегчением. Он чувствует нахлынувшее на него потребовавшееся ему нервное напряжение. Он чувствует так невыносимо долго сдерживаемый за него страх. Он чувствует усталость. Он кивает. И позволяет себе немного полюбоваться им. Драко смотрит в ответ, и Тео почти пугается быть видимым им. Он так привык быть невидимым. Гарри притих. Он словно становится свидетелем чего-то важного. Гарри останавливается у лестницы, когда они покидают Большой зал. – Ты уходишь? – спрашивает Тео, пряча тревогу. – Я думаю, вам нужно поговорить о многом, – говорит он, – Нам тоже нужно, – добавляет Гарри поспешно, глядя как Тео опускает глаза, – обязательно, просто... И так было слишком много откровений за один день, да? – припоминает он ему его слова, – И у меня тоже есть необходимость привести мысли в порядок. – пытается он сформулировать, – Такое благоразумие мне не свойственно, поддержи меня пожалуйста!... – смущается он. И Тео улыбается чуть насмешливо, и немного грустно, не удержавшись проводит пальцами по его непослушным волосам и, убедившись в ответном стремлении, склонившись, нежно прикасается губами к его губам. И Тео понимает, что скучает без него. Что за это короткое время успел так сильно привязаться к нему. Что он скучает без его смеха, без его добрых размышлений, без его молчаливой грусти, без его губ, без его рук у себя на талии, и спине, и везде, на что он решится краснея. – Мерлин... – отрывается Гарри со вздохом, – Как вообще ты можешь спокойно ночевать с ним в одной комнате?! – недоумевает он, бросив взгляд на Драко. А Тео не даёт ему передышки и берет его голову в ладони. Гарри мычит в поцелуй. Тео целует его так, что темнеет в глазах. Заставляет его широко раскрыть рот, глубоко проводит языком, толкается в бедра возбуждением. – Чёрт, – вырывается Гарри из его горячих объятий. – Уже поздно! – его щеки горят, – До завтра! – и он внаглую сбегает, оставляя их на произвол судьбы, не оглядываясь взбегает по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Тео чувствует тепло в груди, тяжёлое возбуждение в брюках и дрожь в конечностях. Тео растрепан, он с тихой улыбкой глядит Гарри в след. Потом переводит шальной взгляд на Драко. – Не знаю, как ему удается за минуту лишать меня всякой сдержанности, – он опускает глаза. А Драко осознает в эту самую минуту, что он не может спокойно ночевать с ним в одной комнате. Совершенно. Больше нет.