Песнь любви

Погиб король одного южного королевства. И под шумок одна маленькая северная провинция объявила о своей независимости. Александр услышал две эти новости на границе, где собирался ненадолго отдохнуть в комфортной обстановке. Не на горячих источниках в окружении духов и не у костра с желтоглазыми кочевниками, а в тёплой ванне с ароматным маслом и на мягкой кровати. Совсем как раньше. И до того момента, как молодой, но лысеющий хозяин, протирающий стойку бара, рассказал ему свежие сплетни с цивилизованного мира, Александр и не вспоминал о своём прошлом, где он был невольничьим сыном чистокровного дроу. Вероятно оттого, что та прошлая жизнь казалась ему сном. Сном, в котором он спускал с рук унижение и издевательства, сном в котором не мог свободно перемещаться и даже свободно говорить, сном, в котором были золотые кольца, мягкие шелка, всегда тёплые ванны, уходовые масла, высокие шпили башен и просторные покои... Ещё в этом сне были пронзительные ветра, от которых приходилось кутаться в утеплённые плащи, там были хохот и дружественные объятия, вечера, наполненные весельем, а также вечера, наполненные томлёной животной страстью и льющейся через край нежностью. Все эти «сны» внезапно обрели форму, и накрыли его, наёмника с ножами вместо коробки трав, немытым пучком на затылке вместо аккуратной причёски, с кожаной кирасой вместо сюртука, накрыли с головой, словно штормовая волна. Александр тихо рассмеялся, внезапно настигнутый воспоминаниями. Как странно сложилось, что именно сейчас он возжелал отоспаться в постели и привести своё тело в порядок. Словно знал, чувствовал каким-то внутренним чутьём. — Набери мне самый большой чан воды. — Александр положил на стол несколько золотых монет. — И пусть кто-нибудь приведёт в порядок мою одежду. Хозяин кивнул. Длинные волосы, зачёсанные на лысину, упали на покатый лоб. Он не стал обрезать волосы и менять одежду, лишь хорошенько вымылся, на несколько раз намылив лицо, голову и тело. В груди засело такое маленькое и тихое что-то. Нечто выжидающее, нечто волнующее. Изабель, эта зрелая дама с надменным взором, веселилась и игралась, словно молодушка, доставляя Александру немало хлопот, но желания усмирять её внезапную лошадиную радость не было. Он ведь и сам был немного на взводе. Да и его верная подружка давно уже не бывала так весела. Он отметил изменения, что произошли за прошедшие годы. Гарнизон оброс небольшим городком, в котором Александр и нашёл себе добротный ужин и весёлую компанию, чтобы этот ужин скрасить, а когда он подошёл к крепостной стене... что ж, эту крепость уже не назовёшь развалиной. Теперь она действительно стала похожа на крепость. — Наш король зазывал строителей со всех уголков света, — заявил ему молодой солдат, которого он встретил в таверне. — Они и привели эту развалюху в порядок. — Король? — удивился Александр. Он провёл рукой по серому камню, что защищал их от пронизывающего ветра, идущего с моря. — Некогда капитаном гарнизона был дроу... это до сих пор так? — Да, но он редко выходит из крепости. Разве что на поле боя. Так что увидеть его ты вряд ли сможешь. Александр кивнул. Распрощавшись с новым знакомым, он двинулся к сосновому лесу. Он был уверен, что в ночь полной луны найдёт Марса там. Александра и самого со страшной силой тянуло ко мхам и соснам, где ворожба обретает немыслимую силу, где духи предков напитывают и подсказывают правильную дорогу. Марс развалился на мхах голый и довольный, словно огромный, опасный кот. Его бледная кожа серебрилась в лунном свете, а чернильно-чёрные волосы переливались, словно перламутр. Александр не тешил себя надеждой на то, что его могли не узнать или не заметить. Он просто сел рядом, коснувшись пальцами твёрдого плеча. Так они сидели какое-то время, общаясь через Связь и впитывая луну. Марс, кажется, совсем не прибавил в годах, разве что черты его лица обострились ещё больше, да стали спокойнее жуткие безумные глаза. На белой груди прибавилось шрамов, и, спустя часы, Александр открыл рот, чтобы заговорить. — Как? — спросил он, и Марс открыл свои звёздные очи, посмотрев на родича с интересом и ожиданием. — Этот, — он указал пальцем себе на плечо под ключицу, — от воина нового короля на юге. Хороший был воин, да теперь его внутренности покоятся в реке. — Марс обнажил острые зубы в оскале безумной радости и положил ладонь на грудь, которую пересекал широкий, длинный шрам до последнего ребра. — Этот от водяной швали. Хочешь знать, что с ней стало? — Что же? — ухмыльнулся Александр. Марс приподнялся на локтях, сверкая глазами. — Я осеменил её чресла и отправил в пучину, — сказал он. Да, это было вполне в духе дроу. Пустить корни в стане врага. — Нас поджимают с двух сторон, — тон Марса был довольным. — Сын старого короля — с юга, и морские черти — с севера. Когда и если новый король на юге утвердит свою власть... нам будет очень тяжело их сдерживать. — Значит нужно просто убрать одну из угроз, — улыбнулся Александр. В ответ на это Марс хохотнул, откидываясь обратно во мхи. — И как же? Александр не знал, что на него нашло, когда он предложил Марсу эту авантюру, и не знал, что нашло на Марса, раз тот с радостью её поддержал. Они не взяли воинов кроме самих себя, никого не предупредили и никак не подготовились. Александр был в одних только брюках и рубахе без доспеха поверх, а Марс и вовсе сверкал причиндалами и, кажется, чувствовал себя вполне уверенно таким образом. На морской стороне было холодно, но Марс даже не поёжился, его тело было напитано лунным светом и теплом, а вот Александр заметно продрог и жалел, что не взял с собой хотя бы куртку. Под шум мерных, спокойных волн, пеной разбивающихся о берег, Марс запел новую для слуха Александра песнь. Он распознал её смысл: Марс призывал человека моря к переговорам. Песнь была громкой, но успокаивала нервы, песнь обещала мир. И на том его задача была сделана. Когда из морской пены вышла завёрнутая в жемчуга, как в кольчугу, женщина, пришло время для Александра использовать свои таланты. *** Порыв влажного ветра с моря затушил маленький огонёк свечи и погрузил комнату во мрак. Хельвиг дёрнул рукой, и перо прочертило некрасивое пятно по плотной бумаге. Он замер на короткий миг, а затем отложил письменные принадлежности. Лунного света было вполне достаточно, чтобы продолжить, однако желание работать пропало так же внезапно, как потухло и пламя свечи. Хельвиг откинулся в скрипевшем под ним деревянном стуле, потёр усталые глаза и заглянул в даль. Его комнаты находились как раз у самого утёса, и через окна он мог наблюдать буйство стихии, её извечную битву с твердыней суши. Поначалу, когда они с Асгерд похоронили их последнего ребёнка, и принцесса покинула его, вернувшись на родину к семье, он долго не мог привыкнуть к новым покоям из-за шума волн, особенно в шторм, но теперь он разучился воспринимать этот шум кроме как в моменты созерцания стихии. Возможно, это и спасло его от того, чтобы наложить на себя руки. Красота природы вокруг. Он каждый день засыпал с мыслью о том, что утром сможет наблюдать робкий рассвет, выглядывающий из-за горизонта. Какой он будет? Розово-пурпурный в окружении лепных белых облаков? Ярко-оранжевый, как фрукты в садах его отца, пускающий неласковый свет по всем уголкам крепости? А может быть, кроваво-красный? Как земля из историй Марса о грандиозных битвах его дедов? Может быть, рассвета не будет вовсе, и наступит вечная ночь, как обещают жрецы: дракон с чешуёй из пепла поглотит солнце, не оставляя никаких надежд. Порою он страстно рассчитывал на последний исход. Если змей поглотит солнце, больше не будет урожая, не будет жизни, а значит, не будет и его самого, вспоминающего уроки стрельбы, первые шаги и бессмысленный детский лепет. Он видел, как плетется, едва переставляя ноги, жизнь крепостей и деревушек, что расположились неподалёку. Видел стены, разрушенные временем, подточенные водой уступы, устаревший арсенал. Видел леность и отсутствие дисциплины там, где не присутствовал лично. Но ничего не мог с этим поделать. Он находил силы лишь на то, чтобы ради рассвета встать с постели, привести себя в порядок и выполнить необходимые дела. Уже ради собственных людей. Временами случались и радостные моменты. Когда он поднимал секиру, с тяжёлым весом которой успел сродниться, и шёл в бой, тренировочный, а лучше настоящий, где можно было не сдерживать себя перед смертельным ударом. Когда выпивал в компании солдат и мог отпустить себя, перестать быть Его Высочеством, а быть просто мужчиной, просто воином, без груза власти на плечах. Когда слушал восхитительные истории своего капитана, что уводил его разум далеко-далеко, как не могли бы самые искусные летописцы и менестрели. А потом появился Александр. Хельвиг помнил этот странный народец, что смешал в себе черты обеих рас, по жизни во дворце, когда у трона ещё находился его отец, но в зрелом возрасте увидал впервые. Заговорил впервые. Полукровка-дроу в качестве слуги считался очень щедрым подарком. Они не чурались ничего и были способны исполнять самые искушённые потребности и желания, причём не только в постели. Кроме того, таковых было немного, и исключительным правом на них всегда обладал король. Это были беспрекословные рабы с идеальной выправкой. Ещё они были сказочно красивы. Все эти стереотипы о детях дроу подтвердились, когда посланный ему слуга прибыл в его покои. Он был безукоризненно-вежлив, опрятен и досконально следовал этикету. Он был прекрасен, как первые весенние цветы, настолько привлекателен в своей хищной красоте, что Хельвиг, предпочитавший женщин, забыл о своей любви к мягким и нежным телам. Перед ним был образец изящной и смертоносной мужской красоты, и всё же принц проникся ею. Но было кое-что, что выбивалось из совершенной картинки идеального постельного прислужника. То была внутренняя полнота, живость, которая пробивалась сквозь маску, как корни дерева через брешь в каменной кладке. В глазах слуги всегда можно было что-то прочесть. Отношение, мнение. Иногда оно соскальзывало с его языка, завуалированно и скрытно. Абсолютно своевольно. Это была дикость на железном поводке. Так ему казалось поначалу, пока он не отметил, как хорошо этот дроу ладит с его людьми, склоняет на свою сторону, буквально влюбляя в себя. Он воспринимал «подарок» брата, как оскорбление, коим тот и являлся на деле, однако не ожидал, что оскорбление может наоборот обратиться подарком. Подарком, в который очень хочется заглянуть. Хельвиг постепенно забывал о своём горе. В его руках был этот мужчина, сочетающий нечто абсолютно несовместимое: дикую, яростную силу, спокойный, созерцающий разум и нерастраченную, незапятнанную нежность где-то глубоко внутри. «Им запрещено чувствовать желание и страсть, — говорил Марс, сверкая глазами. — Мы, чистокровные, едва ли способны сдерживать свою ярость. А полукровки и вовсе бывают бессильны. Если разожжёшь его огонь, будь готов сражаться с ним». И Хельвиг не почувствовал ничего, кроме наслаждения, когда сражался с жаждой убийства в ярко-зелёных, нечеловеческих глазах. Он захлёбывался в удовольствии и пил свою победу огромными глотками, когда настиг её. Он получил больше, чем подарок, он получил новый смысл. Рядом с Александром мир наполнялся яркими красками, а мысли о смерти отходили на задний план, уступая место нежности и любопытству. Он осторожно смирялся с тем, что никогда больше не станет отцом, в сердце зрело что-то большое: эгоистичное, собственническое чувство. Он мог бы сделать это раньше, мог отпустить человека, что стал так близок и дорог, но не хотел, трусливо прятался от этих мыслей, пока приезд брата не расставил всё по местам. Александра нужно отпустить. Александру нужно дать увидеть жизнь и самому выбрать свою судьбу. Александр заслуживает владеть собственной силой. Хельвиг боялся. Боялся, что с уходом Александра вновь погрузится во мрак и будет вставать с постели лишь затем, чтобы увидеть рассвет, но этого не произошло. Он обнаружил, что то большое и собственническое чувство сделало его сильнее, дало ему силы двигаться дальше, даже когда объект, создатель этих чувств был далеко. Хельвиг нашёл, что он может сделать свою жизнь и жизнь своих подданных лучше. На этих землях издревле добывали драгоценные металлы и жемчуг. На этих землях водилась чудесная рыба. Здесь росло множество редких целебных трав. Оказалось, что есть так много способов поднять Север на ноги, если приложить больше усилий. Если думать о том, какой прекрасной, сильной и плодородной может стать его Родина. О том, как много он может дать своим людям, тем, что так преданы ему. О том, что его прекрасному, дикому дроу будет, куда вернуться, если он того пожелает. Море казалось на удивление тихим, когда Хельвиг вышел из помещения, чтобы немного пройтись. Он поймал в ладонь одинокую снежинку, что тут же растаяла на тёплой коже. Хельвиг взглянул на небо, пытаясь понять, ждать ли ему снегопада, а когда опустил голову, сердце ухнуло вниз, пропуская удар или два... а затем вернулось на место и забарабанило, словно больное. Он ожидал этого. А лучше сказать, ждал. И всё же волнение встречи настигло его с неумолимостью штормовой волны. Замершая в ожидании фигура, едва заметная в ночи, поняв, что её благополучно засекли, не торопясь двинулась вперёд. И то время, что она приближалась, Хельвиг жадно скользил взглядом по обретающему формы силуэту. Александр был тем же и одновременно совсем другим в свете одинокой масляной лампы, висящей в коридоре крепости, куда Хельвиг завёл его, молча взяв за руку. Он уже не был похож на идеального любовника — на картинку, что была отполирована и вставлена в рамочку на показ. Хельвиг мог видеть неглубокие морщины, прорезающие носогубную складку, местечко между бровей и лоб. У подбородка появился короткий розовый шрам, весьма заметный под двухдневной щетиной, отливавшей медью под желтоватым светом. Волосы, отросшие, теперь не были уложены волосок к волоску, а были стянуты шнурком в удобный пучок, и кое-где выбивались из него неаккуратно и абсолютно невежливо. Александр не был так же красив, как шесть лет назад, и всё же Хельвиг мог бы поклясться на могиле отца в том, что этот человек сиял ярче, чем когда-либо. Пройдя запоздалую инициацию, великовозрастный юноша наконец обратился мужчиной, и это было заметно. Не только по весьма окрепшей фигуре, не только по шраму и кожаному доспеху на груди, но по взгляду, по тону голоса, по движениям... — Ваше Величество, — поприветствовал Александр тихо, а в его глазах, таких ярких, словно нарисованных, робко заиграли звёздные лучики. Хельвиг не знал, что ему сказать. Он словно забыл о том, что может использовать речь. Наверное, в его глазах было что-то такое... потому что Александр потянулся вперёд и смял губами его губы в нежном и невинном поцелуе, оседающим запахом незнакомых трав, мороза и пота. — Ты наконец вернулся. — Он взял лицо Александра в руки, а затем оставил несколько мягких поцелуев. На лбу, на глазах, на колючих скулах. И улыбнулся тепло. — Так изменился... Откуда это? — Он провёл большим пальцем по шраму на подбородке. Александр усмехнулся, как делал это всегда: живо, дерзко на грани, соблазнительно и иронично. — Упал с лошади. — И рассмеялся. Хельвиг подхватил этот непосредственный смех тихо, не отрывая взгляда от лица в своих ладонях. — А я надеялся на героическую историю, — улыбнулся он. — Героические истории для принцев, — ответил Александр. — А дроу остаются только падения с лошади и пьяные драки. — Так ты выпивал? — весело удивился Хельвиг. Их бёдра соприкоснулись в естественном жесте жажды друг до друга, и лёгкая, морозная дрожь пробежала по позвоночнику и обратно, туда, где наливалось желание. — Пару раз. Поначалу, — признался тот, опуская ресницы. Густые и тёмные, как и прежде. — Я боялся, что ты меня прогонишь... Хельвиг покачал головой и приподнял его лицо, вынуждая раскрыть веки и смотреть глаза в глаза. — Ты же понимаешь, почему я решил прогнать тебя тогда? Александр молча кивнул. — Значит должен понимать, почему я приму тебя сейчас. И почему больше никуда не отпущу. Зелёные глаза, открытые и большие, заискрились цветами и падающими с небосклона звёздами. Хельвиг не отрываясь следил за этим зрелищем, прекрасным настолько, что хотелось смеяться. — Даже если я буду бороться? — спросил Александр с улыбкой. — Мне нравилось с тобой бороться, — сказал Хельвиг серьёзно. — И я всё ещё надеюсь на битву. Взгляд Александра заставил его кровь пылать. В комнате Хельвиг стиснул его ягодицы руками, больно разминая их, громко прижимая к стене и гобелену на ней, вжимаясь каменеющим органом в такой же твёрдый орган напротив. Александр скользил ладонями по его плечам, по спине и бокам, по бёдрам, глухо стонал ему в рот, когда Хельвиг стискивал его слишком сильно... Александр любил такие ласки. Александр плавился, когда его щупали и мяли бесцеремонно и неотвратимо, когда кусали жилистые шею и плечи и вертели в руках, словно игрушку. И Хельвиг любил тискать своего дроу. Ему нравилось покорять это крепкое, изящное тело, падкое на силу и контроль, сжимать и изгибать его в своих руках, дарить удовольствие, что разливалось в ярко-зелёных глазах целыми озёрами, мириадами звёзд, планет и созвездий. В этих глазах он был богом, которого надо было почитать, созданием настолько достойным, что ему можно петь песнь любви, не ведая, что будет дальше. Хельвиг был польщён в первый раз и, наверное, будет польщён всю жизнь, что этот яростный дроу, этот сиятельный мужчина выбрал его, доверился без остатка и позволил проникнуть в своё сердце. Наверное, после всех страданий, после всех правильно принятых решений он просто заслужил это. Иметь Александра рядом, трогать его превосходное тело, говорить с ним, разделять чувства и эмоции на двоих. — У меня нет масел... — сказал Александр тихо, когда Хельвиг приспустил его штаны и коснулся ладонями прохладных ягодиц. Он замер на миг, а потом коснулся губами солёной от пота шеи. — Нам не обязательно... — Я хочу принять тебя, — отрезал Александр, забавно сводя брови. — Я желал этого много лет. Если ты не наполнишь меня собой и своим семенем сегодня... — Я позову Ало, — пообещал Хельвиг. Ало, смущённая их растрёпанным видом, получила указания Александра и убежала на кухню. — Давай пока примем ванну, — предложил Хельвиг. — Вода уже готова. Мы оба воняем, как табун лошадей. Александр кивнул. — Мы сделаем это в купальне королевского крыла. Хельвиг испытал одновременно испуганную ярость и тёплую гордость. Как он вырос, его строптивый дроу, всего за несколько лет свободы вырос на несколько десятилетий. Вырос настолько, что не побоялся предложить такое, не побоялся потянуть за руку по направлению к старым королевским опочивальням. Хельвиг смотрел на скукожившиеся от пыли и паутины главные комнаты и, к своему удивлению, не чувствовал желания кричать и бить кулаком стену. Осталась лишь скребущая печаль и сожаление. Он не смог их уберечь, не смог подарить им жизнь, красивым и сильным детям, которых так любил. — Позвольте мне прислуживать Вам, Ваше Величество, — прошептал Александр самозабвенно, с трепетной страстью, и Хельвиг забыл обо всём на свете, кроме этих сияющих бездонных глаз, кроме запаха чужого тела, знакомого и незнакомого одновременно. — Какой я тебе король, мой милый... — усмехнулся он горько, поглаживая Александра по щеке. — Мой король, — сказал Александр, отнимая его руку, чтобы поцеловать мозолистые пальцы. — Мой повелитель. Александр и не подозревал, что именно он был хозяином души короля на Севере. Сначала он разделся сам, жилистый, гибкий, как ветвь дерева, сильный и загорелый. Потом он ласково раздел Хельвига, невесомо пробежавшись пальцами по застёжкам, шнуркам и пуговицам, целуя кожу то там, то тут и игнорируя налитой член, полностью подвластный его воле. Хельвиг с удивлением заметил, каким властным стал Александр, а заметив, вспомнил, что он был таким всегда. Он всегда был своеволен и непреклонен в своей особой манере, вынужденный скрывать свою натуру, ведь слуге не положено приказывать, а Александр был идеальным слугой. Но не сейчас. Сейчас он был тем, кем и являлся на самом деле: его любимым, его мужчиной, светом в его окне. Александр натирал его застарелым мылом и умывал водой, пока Хельвиг наслаждался прикосновениями его ладоней, уже не таких мягких, как прежде, но обращавшихся с ним бережно, аккуратно, с запредельной, невыносимой лаской. Он скользил вокруг него голый и соблазнительный, как грех, а потом присоединился к купанию и позволил омывать уже себя. В купальне это было проще, чем в ванной. — Я избегал этих покоев много лет, — сказал Хельвиг, целуя мокрый затылок Александра. — Ты теперь король, а боишься воспоминаний. Жестокий, жестокий дроу, но как же он хотел его. Как же жаждал оказаться внутри, в скользкой, тугой дырке, голодной до его семени. Жаждал окропить это тело собой, заклеймить своим и быть с ним рядом вечно, подчиняя и подчиняясь, забирая и отдавая, складывая их жизнь — одну на двоих — в легенду, что обязательно заканчивается там, где началась. — Наглец. — Хельвиг небольно схватил его за горло, предупреждающе сжал. — Знаешь, что делают короли с теми, кто слишком распускает язык?.. Александр откинул голову ему на плечо и схватился руками за края купальни. Он задышал тяжело и задрожал, как от холода. — Кладут на этот язык свой член... — предложил он. Хельвиг тихо рассмеялся. Обязательно. Непременно. Но потом. Александр не хотел ублажать. Он хотел быть ублажённым и, желательно, изнутри. Кто такой Хельвиг, чтобы не подчиняться его желаниям? У кровати уже стояли масла, и Александр смешал их в одно, подогревая над маленькой свечой в глубоком блюдце. Затем он отдал блюдце Хельвигу и обратился к нему: — Возьми меня сейчас, Хельвиг из рода Белых Медведей. Для меня было, есть и будет честью принимать тебя. Я не знаю никого достойнее тебя. Я никогда не был так полон ни с кем, кроме тебя. Чтобы ни случилось, и где бы мы ни были, я уже навеки твой. Сделай меня своим. На этот раз навсегда. Либо после этой ночи отошли меня. — Не говори глупостей, — огрызнулся Хельвиг. — Сейчас ты уже никуда не уйдёшь от меня. Даже если запросишь, я больше не отпущу. Ты пришёл сам, мы теперь принадлежим друг другу. Как всегда было. — Он забрал блюдце с тягучим маслом и взял лицо Александра в свободную ладонь, заглянул в сияющие глаза. — Этот замок, он весь твой. Этот лес твой, и эти люди твои. Мы все принадлежим тебе. Особенно я. В первую очередь я. Губы Александра, соблазнительные и полные, приоткрылись удивлённо и чувственно. — Хельвиг, — прошептал он, распахнув ресницы. — Потом... ты позволишь мне? Каков наглец. Хельвиг усмехнулся и грубо хлопнул любовника по щеке. — Я тебя в рог скручу, наглое существо, — пообещал он, склоняясь к чужому уху. — Я сейчас выдеру тебя так, что ты об этом и не вспомнишь... Но если вспомнишь... — Рукой он скользнул по податливой талии, ловя отзвуки дрожи желания. — Так тому и быть. Наверное, он удивил Александра, но он не мог иначе. Он отпустил его, чтобы они стали равны, и теперь не мог отказывать ему в том, в чём Александр никогда не отказывал сам. Но и Александр удивил его. Вспыхнувший во взгляде гнев, что Хельвигу всегда приходилось усмирять в постели, так и остался лишь во взгляде. Александр покорно лёг грудью на простыни и широко раздвинул длинные ноги, увитые рельефными мышцами. Он смотрел из-за плеча пылающим диким взглядом, но не более того. Он научился усмирять себя сам. Он действительно повзрослел. Хельвиг положил подрагивающую руку на прохладную ягодицу. Он знал, что всё изменится, но не подозревал, в каком восхищении он будет тонуть, не имея сил всплыть на поверхность. — Любимый... — прошептал он безумно и ворвался в Александра двумя пальцами сразу. Тот заскулил. — Мой милый... — Хельвиг прикусил левую ягодицу и задвигал рукой. — Ты так неправ... это для меня честь быть с тобой. Это ты... ты тот, кто спас меня. Ты — прекраснейшее из созданий... Ты дороже всего остального для меня. Он брал Александра так же, как брал много раз до этого. Вгрызаясь в плоть на плече, и безжалостно врываясь в подрагивающее в экстазе тело. Он знал, как доставить удовольствие своему дроу не меньше, а может быть, и больше, чем дроу мог доставить ему. Потому что желания Александра были просты. Он хочет боли на своих плечах и ягодицах, он хочет наполненности внутри, он хочет быть бескомпромиссно покорённым. Он хочет всё это от Хельвига. И если однажды этот мужчина захочет сам оказаться на вершине, Хельвиг даст ему такую возможность. Он даст ему всё, что бы он ни пожелал. — Когда ты во мне, я словно умираю. — Его взгляд совершенно, непримиримо серьёзен, когда он говорит это. — Я полон под завязку и это пугающе и невыносимо. Поэтому я хочу покрыть и тебя. Чтобы ты знал, как это прекрасно — давать тебе. Хельвиг щёлкает его по губам. — А недавно называл меня своим повелителем... — Так и есть. — Александр с готовностью кивает. — Я должен помыться. Твоё семя всё ещё внутри. Оно жжётся. Хельвиг отпускает его, перекатываясь с его тела на бок. Он бы хотел наполнить Александра ещё хотя бы раз перед рассветом, но у них это было впервые за эти несколько лет, и Хельвиг знает, что теперь его любовнику нужно время восстановиться. Он будет с удовольствием ждать, когда это произойдёт. — У меня есть для тебя подарок, мой король. — В зелёном бархатном кафтане, с чистыми, длинными волосами и гладким лицом Александр буквально ослепителен. Настолько, что Хельвиг готов сощуриться, чтобы не потерять разум. Александр пришёл к нему почти под вечер, после того, как проведал всех своих старых приятелей: Бьорна, Вильда, Хельд, Огдена и Марса и даже могилу Кальвига, камень, оставленный в напоминании о воине, что теперь празднует в зале вечного пиршества с богами и предками. — Что за подарок? — приятно удивился Хельвиг. — Тебе понравится, Ваше Величество. — Его полупокорные, полушутливые обращения, где Александр смешивал «ты» и «вы», заставляли сердце Хельвига биться каждый раз чуть быстрее. — Ты будешь так благодарен, что позволишь мне всё на свете. — Я позволю тебе всё на свете в любом случае. Александр посмотрел на него нежным, лучистым взглядом. Он привёл короля к морю, держа его за руку. Там уже стояли и его приближённые воины с Марсом во главе. А ещё там стояли морские люди. Их бирюзовая чешуя была прикрыта чудесными ракушками, раковинами и жемчугом, а собранные в жгуты волосы сияли на солнце. Статная, красивая женщина из морских вышла вперёд, ловко вышагивая по холодному песку и пене длинными ластовидными ступнями. — Мы прийти. Заключать. Мир, — горделиво сообщила она. — Дроу поручиться. Дроу сказать ты. — Она ткнула Хельвигу пальцем в грудь. — Достоин. Дроу сказать мир. Мир? — Мир, — кивнул Хельвиг после паузы, за которую он пережил одно из самых больших потрясений своей жизни. Александр показал себя не просто как лидер. Он показал себя, как правитель, и теперь Хельвиг уже не сомневался ни секунды. Вместе они сделают Север богатым. Вместе они будут процветать.