Nuevo

      — Что вы видели? — спросил Мерфи, и сумрачного вида старуха захлопнула перед ним дверь.       У лежащего прямо на асфальте бездомного, заложившего руку на голую обожженную солнцем грудь, Мерфи спросил то же самое. Бездомный ответил:       — Vete al diablo, amigo.       Мерфи спросил у Пеньи, что это значит. Пенья сказал, что это неважно.       Из дома напротив крикнули грозное:       — No te atrevas a regresar aquí! — Пенья уволок Мерфи за плечи, не дав ему и рта открыть.       Обернувшись Мерфи увидел того, кто их прогнал: плотный мужчина сидел на мешке с солью в пахнущем дубильней и какао доме, двери которого были распахнуты и выворачивали внутренность в террасу.       Между выбеленных домов на непокорной земле расцвело кипящее многоголосое патио. В толпе мелькали выцветшие джинсы, протертые на задницах и коленях, с балконов бросали платки и скалили зубы.       — Где вы были вчера? Де… де айер, — Мерфи вспомнил, как говорил Пенья.       — Ayer fue el dia de san Jose, — дружелюбно подсказал ему старик, и Пенья умиленно кивнул:       — Си.       Мерфи на секунду воодушевился.       — Что «си»?       — Для тебя — не «си», — успокоил его Пенья, а старику сказал: — qu Dios lo bendiga.       Сонные от жары ишаки бродили прямо по мостовой — рядом с мастеровыми, что плотничали на улицах. Из домов слышали гомон нищеты: там подпаивали духов опрокинутыми наземь стаканами.       На каждом углу Колумбии стоят скульптуры святых, и печальные женщины в черных вуалях оттирают с них пятна крови.       Когда-то на этом континенте зародилась жизнь — с тех пор бьёт ключом.       — La mayor felicidad es la conformidad, — сказала ему женщина на рынке под навесом из желтой тафты, перед прилавком с разложенными дешманскими безделушками.       Рядом продают листья марихуаны — в медицинских целях. Предлагают чай с кокой или мате. Недорогой кокаин.       Уже пятнадцать тысяч лет как.       Мерфи интересно, убивали ли здесь пятнадцать тысяч лет назад кого-нибудь из УБН.       Костюм агента не к месту там, где идет гражданская война на три стороны.       Под вечер в Боготе по-настоящему холодно — город на горе, почти у самого края атмосферы. Глядя с этой горы, можно увидеть Медельин, лежащий где-то на дне расколотой надвое земной тверди.       Мерфи говорит:       — И это еще даже не Медельин.       Пенья стоит рядом, подперев бока кулаками и отставив бедро. Он поправляет:       — Медежин.       — Что?       — Колумбийцы так говорят. Медежин.       — Да срать я хотел, как они говорят, если говорят не то, что надо.       — Они не любят говорить о плохом.       — Или ненавидят нас.       — Может, ты им не нравишься, — предполагает Пенья, и с искренним сарказмом добавляет: — не знаю, почему.       На самом деле ничего этого нет. Скоро Мерфи вернется в дом, где он когда-то жил — еще этим утром.       В прошлой жизни он застрелил человека. В этой смерть течет рекой вроде Амазонки.       Мерфи говорит:       — Чем дольше я здесь, тем больше мне кажется, что мы спасаем эту страну от неё самой.       Пенья рядом затягивается сигаретой.       — Никогда не думал, что останется, если спасем?       — То же дерьмо, что и прежде.