Conscientia Et Acceptio

Прикосновение давно стало для Люцифера пустяком, не стоившим особого внимания; инструментом в земных делах. Дотронуться до души лишь слегка, нисколько не утруждаясь, и, даже не увидев ее, исказить, сломать, подчинить — забава, сулящая быструю победу в состязании с каким-нибудь тщедушным ангелом, который трясется над любой ничтожной душонкой. Но Дино… Как только Люцифер узнал, что чужие души можно увидеть, «посетив» их, он жаждал только его души, которая, казалось, снова и снова что-то ломала в демоне, задевала и искажала без всякого касания. Дино не позволял дотронуться до своей души, оберегал ее, стерег — дрожал над ней, такой невинной, манящей, и чем больше ангел охранял ее, тем сильнее хотелось к ней прикоснуться. Наконец-то Люцифер почувствовал это. Душа Дино открылась ему, открылась для него. Желание, так долго лелеемое и взращиваемое, охватило демона, он весь задрожал: невыносимая, иссушающая жажда; голод, от которого стонут кости; страсть, пыткой изъедающая тело, — хотелось броситься к Дино, вгрызться в его душу своей и разорвать ее на части, и поглотить, и- Опустившись на пол у постели здесь же, где стоял, Люцифер посмотрел на свои трясущиеся руки. Сглотнув, потер виски и, взглянув влево, замер: прямо рядом с ним, свесившись с кровати, — крыло Дино. Длинное, странно-большое, оно частично лежало на полу. Не задумавшись, демон провел по нему дрожащей рукой — оно вздрогнуло от внезапного прикосновения. «Я же чуть не сел на него…» — мелькнуло в голове. Люцифер выдохнул, медленно оглянулся и тут же рассмеялся, осознав, насколько потерялся в реальности, охваченный собственным желанием. Ждать еще хоть мгновение было невозможно — он отпустил себя, словно с цепи, и всем существом ринулся к открывшейся ему душе. Комната расплылась перед глазами, и ощущение собственной целостности размылось. Казалось, Люцифер вышел за границы собственного тела, и его душа стала потоком, впадавшим в безграничную неизвестность. На мгновение к горлу подкралась тошнота — к горлу, которого Люцифер до конца не чувствовал: он просто ощущал эту тошноту, чувствовал ее комом у горла, но где это горло?.. Куда оно переместилось?.. Есть ли оно вообще?.. Заполненная ничем пустота, размывшаяся в неизмеримом пространстве. Вдруг бесконечное ничто сжалось: расползшееся тело сузилось до крошечной точки. Сознание опаляюще лопнуло. Казалось, мысли горячим огнем полились из ушей — ушей, границы которых до конца неясны. Они где-то здесь, в этой тесной, маленькой точке, но где? И что такое «здесь»?.. Все существо Люцифера на миг будто стало этими непомерными и в то же время крохотными ушами, и огонь лихорадочных мыслей сжирал его, обжорливо поглощал. Мысли метались, неразборчиво шептали; от их хаотичного движения хотелось спрятаться, укрыться, но ощущение разносимого ими жара не прекращалось, а становилось сильнее. Этот страшный огненный вихрь перебросился на все тело. Пожар, касавшийся кожи, помог осознать, что ощущение телесных границ вернулось в норму, но охваченное пламенем собственных мыслей — чувств? эмоций? — тело кричало о мучении. Каждый язычок пламени рвал кожу и вгрызался в открывшееся мясо, вылизывая кровь и проникая куда-то, где прятались остатки здравомыслия. Уйти от этого пожара, сбежать из собственного тела — или спрятаться в самую глубь его: так далеко, чтобы огонь не достал, не нашел. Но он все ближе, ближе, он ищет, обгладывая косточки, высматривает сознание, что бьется в конвульсии страха: только не это пожарище, только не оно, только не- — Я пришел посмотреть, кто тут плачет. Люцифер оглянулся на голос Дино. Еще совсем ребенок, ангел смотрел на него спокойно и тепло. Его рука потянулась к лицу демона, и, стоило лишь моргнуть, черты ребенка стали юными. Белокурые волосы отросли, заструились по плечам, опускаясь к локтям. «Зачем он обрезал их?.. Я знаю. Знаю?» Рука, все такая же нежная — почему так горько знакома ее нежность? — мягко коснулась щеки, и Люцифер вздрогнул от приятного, прохладного прикосновения. — А ты знал… — губы демона задвигались, он слышал собственный голос, но казалось, кто-то изнутри говорит за него — все происходит без его намерения. — Что ангелы рождаются из- Все резко померкло, словно кто-то закрыл Люциферу глаза, и горло стеснило рвотным позывом. — Давай, блядь! — отец сжал его шею и дернул руку вниз, заставляя сесть на колени. — Ты, сука, у меня еще и запоешь, если я так решу! Пальцы отца сомкнулись сильнее, в ушах зазвенело, и демона стошнило прямо себе на руки, и в груди осталось отвратительное ощущение кислоты. — Это что еще такое, м? — голос отца звучал еле-еле, заглушаемый звоном в ушах. Мужчина сел перед сыном на корточки, и только сейчас Люцифер смог разглядеть его лицо, обезображенное истинным дьявольским обликом и гневом. — Что это? Отец схватил его за волосы и заставил демона склонить голову на собственные руки. В них — какие-то цветы, смешанные с черной тягучей слизью. — И что это у нас такое, м, Люци?.. Слизи становилось все больше. Она растекалась в стороны, и демон чувствовал, как она растет и ширится прямо из его рук, вытягивается из них режущими нитями, отвратительно царапая кожу, и казалось, что его вот-вот снова стошнит — однако отвести взгляд от этой мерзкой черноты было невозможно. Цветы уже еле просматривались под нею, а она все росла, поглощая пространство, поглощая самого Люцифера: сжимая, стискивая — эти тысячи черных нитей обвивали тело и душили его, и не было ничего вокруг, кроме этой тьмы. — Ты мой сын, Люцифер, — зазвучал голос отца прямо в ухе: хриплый, рычащий голос его истинной формы, голос, неизменно бросающий тело в дрожь. — Не позорь меня. Слизь подбиралась к лицу. Затекала в рот, вползая куда-то внутрь, растекаясь в груди тяжелым свинцом. Забиралась в ноздри, мешая дышать. Ползла в глаза и уши, забивая всю голову тягучим гнилым ощущением. Обтянутый ползущей, густо-тянущейся слизью, Люцифер застыл — все в нем остановилось, кроме этих черных нитей, копошащихся в нем, как маленькие черви, снующие туда-сюда внутри остолбеневшего тела. — Моя мама совсем другая. Она всегда учила ме- Вдруг зазвучавшие, слова Дино угасли, когда в ушах Люцифера зашевелилась наполнявшая их слизь. — …Чувствуешь свет? — собственный голос раздался в голове, и чуть погодя его груди коснулась маленькая рука. — Да, — резко ворвался в уши голос. — Вот здесь. Только сейчас Люцифер вспомнил, кто он и что происходит, — пытка резко прекратилась, и он положил руку себе на грудь: сердце испуганно билось прямо в ладонь. Ни огня. Ни сжираемых им костей. Ни странных телесных ощущений. Ни чужих голосов и омерзительной слизи. Только сбитое дыхание, скачущее сердце и ошметки воспоминаний о пережитом кошмаре… Неужели каждое прикосновение к чужой душе сопровождается такими муками?.. Люцифер никогда не слышал о чем-то хотя бы на толику близком к тому, что он только что испытал. Рвано выдохнув, демон оглянулся. Тьма. Абсолютная, непроглядная тьма без единого источника света: ни крохотной точки, ни хотя бы силуэтов пространства вокруг. Казалось, Люцифер — в который раз с момента прикосновения? — разом ослеп: все вокруг было погружено в беспросветную черноту. Абсолютное ничто. Люцифер ощутил, как к горлу подкрался спазм страха, и вдруг на мгновение снова почувствовал то ползущее, склизкое, густое в теле. Что-то снова шло не так, но собственная душа подсказывала: прикосновение произошло, и вокруг — пространство чужой души. — Это… его душа? — произнес демон, оглядываясь в черноте. Владение собственным голосом и не нарушенный слух; то, что он может свободно двигаться, — все это помогало не теряться, не тонуть в ужасе, от которого заходилось сердце. — Не может быть… Демон вновь повертел головой, сделал несколько шагов: под ногами точно что-то было. Он наклонился, дотронулся, — на руке осталось ощущение влаги. — Вода?.. Он резко поднял руку к лицу, дотронулся до щеки: сухая. Опустил в воду, которая легко заскользила по коже, но не осталась на ней. — Какая странная… — продолжал говорить Люцифер. — Почему я ничего не вижу? Он выпрямился. Взволнованное дыхание больно теснило грудь, виски подрагивали от тревоги, которая все больше охватывала его. Нельзя. Нельзя погружаться в нее, нельзя отдавать ей власть над собой. Люцифер приложил руку к груди: сердце бьется. Его сердце. В его теле. Даже после всех пыток, что он пережил при вхождении в душу, оно осталось с ним: демон воплотился в ангельской душе в своей обыденной форме. Чтобы убедиться, Люцифер взмахнул крыльями, вновь прошелся взад-вперед, сжимая и разжимая пальцы рук. Ничто не отличалось от обыденных ощущений. Однако тьма не исчезала. — Что ж за- Он хотел было потереть глаза, но, прижав пальцы к векам, замер. Сердце остановилось, закостенело, дернувшись прямо в горло, — засело тяжелым камнем, мешая вдохнуть. Ужас взорвался и, бешеный, расползся по телу, обдавая его мелкой дрожью. Пальцы, надавливая на веки, проваливались куда-то вглубь, толкая мышцу, перед которой должны быть глаза. — Ч-что- Ноги ослабли, и Люцифер рухнул на колени — в воду, которая не способна была ничего намочить, но он все равно пытался зачерпнуть ее трясущимися руками и приложить к лицу, однако только больше дрожал от того, что ничего не выходит. Все, что было пережито до этого и что происходит сейчас, взрывалось в сознании вспышками паники. Демон открыл веки, еле чувствуя их движение, и коснулся пальцем пустых глазниц: что-то мягкое, влажное, податливое. Легкое надавливание вызывало тошноту — Люцифер еле сдержал рвотный позыв, пульсировавший в горле. Все это — кошмар, страшный, адский кошмар, какие ему давно не снились. — И как я… блядь! Дино лишил его глаз?.. — Он бы ни за что- Пальцы Люцифера вновь дотронулись до чего-то мягко-влажного, прикосновение к чему демон ощущал прямо изнутри головы; движение пальцев по оголенному мясу отдавало в лоб. Его опять затошнило — демон с усилием вдохнул, проглатывая неприятное ощущение. — Н-надо… собраться… Он попробовал было встать, но ноги не слушались. Попробовал снова — колени дрожали, и злость прорвалась сквозь пелену страха. — Да что, сука, творится?! — его голос срывался на хрип от давящего горло ужаса. — Дино! Дино, что за херь у тебя в душе, блядь, происходит?! Как же глупо… Как же все это странно и глупо. Так долго желать не просто коснуться его души, но увидеть ее, рассмотреть всю, познать — так долго изнывать от жажды, чтобы в итоге оказаться здесь вот так? Не может быть, чтобы душа Дино была такой сама по себе — пустой и «безглазой», погруженной во тьму. Даже если предположить, что он все это время притворялся и был вовсе не тем до мерзости добрым Святошей, Люцифер понимал, что так защищаться Дино не позволила бы как минимум сделка. Демон поднялся, пытаясь усмирить ужас в теле. — Но если это не он, то… Люцифер тяжко выдохнул. — Почему не могу… Почему ничего не вижу? Догадка мелькнула в сознании — мелькнула, не дав поймать себя, но сердце откликнулось на нее новой волной страха. — Я ничего не вижу… — он решил повторить последние слова. — Не могу?.. Не могу увидеть?.. Что за- Демон сперто пробормотал: — Не могу… я… Живот скрутило, и удушливое омерзение наполнило легкие. Люцифер весь сжался, сглатывая. Я не могу здесь быть. Давящее чувство тошноты стиснуло горло. Не могу здесь быть. Не должен. — Нет-нет-нет, — демон схватил себя за шею. — Нет. Мне здесь не место. Люцифер сжал шею пальцами, пытаясь отвлечься от тошноты на боль. — Я… Голова потяжелела. Демон рухнул на колени, наклоняясь к воде. — Блядь, да что же- Нет. Не могу. Люциферу казалось: собственные мысли давят его к этой странной воде, мешают подняться, и страх, что дрожью терзал тело, только множился. Мне страшно. — Не… страшно… Что я увижу? Мне здесь не место. Мне страшно. — Мне страшно, — сдался демон, и ему показалось, дрожь стала еще ощутимее. Страх давил: он скопился где-то тут, прямо в голове, и теснил изнутри. Там, где должны были быть глаза, не было ничего, кроме давления кошмара: словно вся голова была налита этим страданием, которое вот-вот польется из опустевших глазниц, и разгорится очередной пожар, обещающий новую пытку. — Да блядь!! Страх, растерянность, сомнение — эти и любые другие слабости Люцифер всегда отталкивал от собственного «я», не позволяя себе малодушие. Никогда прежде, кажется, ему не было так тяжело бороться с подобными низостями. Почему сейчас? Почему именно здесь?.. Осознание озарило его, и демон слабо, еле слышно рассмеялся. Входя во столь тесную, глубокую связь, Люцифер не подумал о рисках. Вступая в пространство желанной души, демон не мог избежать собственной, переполненной не до конца убитыми «глупостями» — так, справедливо посмеиваясь, их называл Велиал. — Если я хочу, чтобы ты мне открылся, я тоже должен открыться, да?.. — Люцифер хрипло выдохнул, выпрямляясь, но все еще сидя на коленях в воде. — Даже интересно, это твои условия или так всегда… Мне страшно. Мне страшно. — Мне страшно… — повторил Люцифер за собственными мыслями. — Чего же я боюсь? Его снова затошнило — в этот раз от почти физического ощущения самокопания, которое напомнило то прикосновение к влажно-мягкому внутри пустых глазниц, и ту омерзительную черную слизь, тягуче копошащуюся в теле. Мне здесь не место. — Мне страшно, и потому я не могу здесь быть? — он продолжал рассуждать вслух, отвлекаясь от мерзких телесных ощущений. — Не достоин? Да уж, похоже на тебя, Святоша, — он хрипло рассмеялся. — Ебать, как же все это- Он дрожаще выдохнул, сцепляя руки в замок. В мыслях — кажется, вот он, ответ на вопрос, прямо здесь, в глубине сознания; вот он — ответ, которого Люциферу не хотелось видеть, замечать. Сбежать от этой кривой мысли, сбежать из этого пространства обратно в обыденный мир, где все было ясно, где не было этих мучительных ощущений в теле, — желание, которое было куда громче этой жалкой глупости, запрятанной как можно дальше. — Мне здесь не место, потому что- Нет, не то. Мне страшно?.. Потому что- «Хуйня», — подумалось по привычке, но Люцифер чувствовал: он наконец-то «достал» эту глупость из темного угла собственного сознания. — Я боюсь видеть его душу, потому что, увидев, пойму, что… — он усмехнулся. — Пойму, что это правда. Что мне здесь не место, — договорил он. Люцифер вновь дотронулся до мяса пустых глазниц. Страх, до этого чуть ли не сжиравший его, затих на фоне злости. Это была знакомая, расслабляющая, все уничтожающая ярость, в данный момент обращенная к самому себе. До чего же жалкий, до чего же ничтожный в своей слабости! — И вот из-за этого я лишился глаз? — он поднялся, ощущая, как дрожь отступает, как тело вновь начинает его слушаться. — Из-за этой хуйни? Демон потянулся, тряхнул крыльями. Хоть на что-то годилась вся та дрянь, которую творил с ним отец: спасаться от всякой ничтожной глупости в злости на себя или других Люцифер умел в совершенстве. — Смалодушничал знатно… Все это в прошлом, — резко отрезал он. — И нехер вспоминать и тем более бояться, блядь. Мне нужны мои глаза. Он стиснул зубы, хмурясь. — Я ничего не боюсь. По крайней мере, — поспешил поправить себя Люцифер, — уж точно не этого. «Мне здесь не место», ебать, ну конечно. Он свободно выдохнул, вновь ощущая над собой власть. — Я всё здесь увижу. Своими. Глазами. Боль резко вспыхнула в голове и охватила ее всю, прошлась вниз по позвоночнику, заставляя сдавлено вскрикнуть, чуть согнувшись. Из приоткрытого рта капнула вниз слюна и, соприкоснувшись с голубой водой, вдруг стала черной — воды сразу поглотили ее, и их ясный мерцающий свет остался все таким же небесным, ничем не оскверненным. Люцифер резко выпрямился — видит! Снова видит! Он потер заслезившиеся глаза и оглянулся. Пейзаж, постепенно открывавшийся по мере того, как зрение привыкало к свету, был прекрасен, и восторг — искренний, ничем не скрываемый, смывающий только что испытанные кошмары, — охватил демона, заставляя восхищенно замереть, вглядываясь в пространство. Оно было залито ясным, приятным мерцанием: свет, источник которого не удалось обнаружить, отражался от голубоватой воды, и, казалось, в самом воздухе играло это поблескивающее, рассеянное сияние. Вглядевшись в воду, Люцифер усмехнулся. Это не просто случайный голубоватый оттенок — это цвет его глаз: светлая лазурь небес, подсвеченная изнутри. Смешно: словно демон оказался аккурат на радужке глаз Дино. — Что за ничтожное совпадение… Вода вместе со всем пространством бесконечно ширилась во все стороны, и было бы, пожалуй, даже неуютно оказаться в подобном месте, если бы не древо. Исполинское, оно своим непомерным стволом раскинулось на неизмеримую величину, заполняя одну из сторон души Дино, и гигантские ветви охватывали широту пространства, теряясь в бесконечности. Казалось, будь у Люцифера даже сильное желание, ему не удалось бы достичь ни одну из них. Если устремлять взор на дерево, пространство, несмотря на его безграничность, казалось абсурдно камерным. Тишина не тревожила, а успокаивала и после пережитого ужаса даже убаюкивала. Исполинское древо манило своей силой и красотой. Сколько же труда и сил вложено в то, чтоб оно выросло таким? Хотелось прикоснуться к этому крепкому стволу, прижаться к нему всем телом, ощутив его мощь, и это желание было таким детским, искренним порывом!.. Люцифер не хотел ему повиноваться, а потому, взмахнув крыльями, устремился в небесную высь — увидеть, понять, так ли она бесконечна, как кажется. Чем выше Люцифер поднимался, тем больше в нем звучало ощущение, на которое он еще там, внизу, не обратил внимание. Действительно, если смотреть на древо, широта пространства не казалась такой уж неизмеримой: мощный, разросшийся в стороны и ввысь ствол; огромные ветви, опоясывающие мир ангельской души, — цепляясь за них, взгляд Люцифера не терялся в бесконечности. Но если отвернуться от древа и смотреть в пустоту пространства, ветви, теряющиеся в туманном ничто, уже не задерживали на себе взгляд, казались призрачными. Все, что оказывалось перед взором, — громадный простор, которому нет конца. Вода и небо перетекали друг в друга: ни горизонта, ни ориентира — только бесконечный мир цвета ангельских глаз. И если там, на воде, Люцифер не терял связи с реальностью благодаря опоре, здесь, отвернувшись от древа и замерев в воздухе на месте, он ощутил себя потерянным. Голубоватая, мерцающая, бескрайняя пустота с ветвями-призраками; бесконечная тишина; «неиссекающее отсутствие» — откликаясь на этот вид, все существо демона наливалось ноющей, плачущей тоской. «Нет». Люцифер развернулся к дереву и, утешаясь только одним его видом, спикировал вниз по направлению к нему. Дерево приближалось быстрее, чем ожидалось, и Люцифер неотрывно смотрел на его корни. Мощные, торчащие над водой, они уходили куда-то вглубь — хотелось узнать, какие они, как далеко проросли. Он мощно махнул крыльями, устремляясь вперед, лишь бы скорее добраться до этой мощи, и все же — да, пускай по-детски, пускай глупо, пусть! — коснуться этой древесной громады и прижаться к стволу, и осмотреть его кругом, и забраться туда, где начинает расти листва. Что угодно, лишь бы не эта стонущая пустота. — Он здесь! Демон резко остановился, и сердце — снова! — замерло в ужасе. — Он здесь. Люцифе-е-ер! Голос маленького Дино звучал не извне — он был внутри, в голове: ожившее прямо в ней воспоминание, или — сотни таких воспоминаний, когда Дино- «Прочь». Это — лишь заноза, которую хотелось извлечь, но которая вросла настолько глубоко, что ее не отыщешь. — Иди сюда, Люци! Его образ — будто на картинке — перед глазами. Люцифер был уверен: он уже видел ангела сегодня в той пытке. Именно потому — да, именно поэтому, — воспоминание было таким живым, таким ярким. Светлые волосы, небесные глаза; те же, что сейчас, но более мягкие, по-детски нежные черты лица, а за спиной, спрятанной в белой рубашке, — два огромных крыла, какие не должны быть у детей. Дино порой смешно спотыкался о них, пока не подрос; укутывал ими от ветра на высоких «летучках», обнимая, — и они всегда были шелковые, как сейчас. Эти мелочи — да, да, просто мелочи, «пыль прошлого», — и его заливистый смех, и нежность ладоней- — Хватит. -Все это — огромная заноза, вросшая в сердце, в память, в душу, заноза, которую хочется выдрать. Заноза, посаженная этим древом в Люцифера в тот самый миг, когда он встретил ангела. — Люцифер, это же ты здесь? Это — уже юный голос ангела, чуть выше и мягче, чем нынешний, зрелый. — Нет. Хватит. Отвращение наполнило демона — он бросился вниз, к воде, которой даже нельзя умыться, лишь бы оторвать взгляд от древесного монстра, ветви которого, вдруг показалось, тянутся к Люциферу, душат его. Однако внизу что-то изменилось. На прежде бесконечно пустой глади воды — точка, которая обретала форму и детали по мере того, как демон опускался ниже. Первое, что выделилось на фоне неясных очертаний, — два больших белых крыла. Свет, источник которого так и не нашелся, отражался от них, и казалось, что они светятся. Еще не столкнувшись с этим «Дино» напрямую, Люцифер чувствовал себя утомленным. Казалось, будто он разучился усмирять собственные эмоции, и те изматывали его, все сильнее и сильнее сжимая где-то в груди пружину. Еще немного — и она лопнет, разрывая Люцифера изнутри. Появление «Дино» стянуло пружину сильнее. Сопротивляясь отвратительному ощущению, Люцифер быстрее рванул вниз и, приземлившись чуть поодаль от ангельской фигуры, направился к ней. Воплощение души стояло перед книжным шкафом — крепким, массивным, наверняка сделанным из этого самого древа. Полки были длинными, хотя едва ли больше размаха белых крыльев, и все сверху донизу усеяны книгами. Это насмешило демона: прямо как и цвет здешней воды, этот шкаф копировал Дино — вернее, его нездоровое увлечение человеческой литературой. Подобный шкаф стоял в его комнате, тоже переполненный изданиями разных цветов и размеров. Люцифер ухватился за собственное злорадство, словно это была рука, протянутая ему, тонущему в собственных незначительных эмоциях. Внутри зашевелилось знакомое ядовитое желание: уколоть, задеть, надломить. Он помнил о договоре, но ничто не мешало ему немного поиздеваться, не искажая душу. — Даже здесь не смог обойтись без этой хуйни? «Ангел» замер, и Люцифер, остановившись за его спиной, опустил взгляд. Согнутые в локтях, руки «Дино» что-то держали, но разглядеть из-за спины было невозможно — и когда он развернулся, демон понял: видимо, воплощение души вытирало пыль с книг, если таковая здесь вообще могла копиться. В одной руке — какая-то полупрозрачная тряпочка, в другой — томик в тёмно-синей обложке. — Что ты вообще- Люцифер поднял глаза на «ангела», и ужас — густой, парализующий, вязкий —заставил его замолчать. Взгляд скользил по рту «Дино», следуя аккурат по плотной белой нити, на которой — кажется, это навсегда врежется в память — почти чёрные следы давно запекшейся крови. Вот нить входит в уголок рта, «выныривает» чуть дальше над верхней губой и скользит вниз, входя в место под нижней, — и так снова, и снова, и снова, и точно такая же нить — с другой стороны губ, так что они перешиты крест-накрест. Тело ожило — он подошел к воплощению души ближе и протянул руку. «Ангел» не отшатнулся, и Люцифер, до этого смотревший лишь на сшитый рот, на мгновение остановился: в глазах «Дино» — ярко-голубая широкая радужка и темный, неестественно большой зрачок. Обычный взгляд ангела стал более цепким, острым и пристальным; казалось, эти странные, огромные зрачки буравят демона, ввинчиваются в него, словно это он, Дино, смотрел на душу Люцифера, а не наоборот. Подобное ощущение демон порой ловил и в реальности. Даже обычные глаза ангела иногда раздражали: ясные, чистые, внимательные, они изучающе вглядывались, вчитывались, и было мерзко от ощущения, будто вся подноготная Люцифера открывается перед ними. Теперь то же самое, увеличенное во много раз, а оттого ещё более разъедающее и неуютное. Хотелось закрыться, спрятаться от этого зоркого взгляда, уйти от его сверкающей чистоты. Демон вновь уставился на губы, плотно сжатые нитями, и поднес руку к подбородку «ангела». Подхватив чуть согнутым указательным пальцем, большим осторожно коснулся нитей прямо посередине губ. «Дино» не шелохнулся, но демон чувствовал: за каждым его действием, за каждым движением пристально следят страшно-зоркие глаза. Нужно было что-то сказать. Что угодно, только бы разрушить тишину. — Ты должен был мне открыться. Как будешь отвечать? — Люцифер небрежно одернул руку, но не поднял глаз с зашитых губ. — Очень просто. Демон вздрогнул, руки сами обхватили голову: ответ «ангела» зазвучал прямо в ней. Это был голос Дино- — Вот так. -Но, помещенный прямо в мысли демона, он звучал звонче и громче, и чужеродное чувство мучило: казалось, голос, словно вода, наполнял голову, плескался в ней, объемный, прохладный, текучий. — Спрашивай. Каждое слово — будто волна, омывающая изнутри, перемешивающая собственные мысли. Люцифер отнял руки от головы и поднял глаза на «ангела», уставившись в странные, неестественно большие радужки и расширенные зрачки. — Зачем и здесь эта херь? — демон указал на книжные полки. — Чтобы помнить, — прозвучал ответ в голове. «Надо поскорее к этой хуйне привыкнуть…» Он быстро взглянул на перешитые губы и вновь остановился на запекшейся, черной крови. «И к этому тоже». — Воспоминания, значит... Здесь все хранятся? — Только часть того, что удалось сохранить. — Со мной сохранил? «Дино» улыбнулся одними глазами, и их теплое, почти ласковое выражение вызвало жжение, которое напомнило о недавнем пожаре. — О, у меня их много — этих воспоминаний. Вот они, — «ангел» мягко провел тряпочкой по корешку книги, что до сих пор держал в руках, и поставил ее на полку, на которую тут же указал пальцем. — Я ждал тебя. Каждое слово, звучащее прямо в голове, — порез изнутри. Люцифер поморщился, не сдержавшись. — Слева направо… — «Дино» повернул голову на него и, задержавшись взглядом на искаженном лице, «заговорил» тише. — Со дня встречи до сегодняшнего. — Премного благодарен, — издеваясь, процедил Люцифер, осматривая корешки изданий. Слева — детские, уже старые, но бережно хранимые, а потому почти не истрепавшиеся. Они стояли в глубине полки и вместе с тем совсем не скрывались в тени, которую Люцифер ожидал здесь увидеть. Свет, разлившийся по пространству души, пробрался во все уголки книжного шкафа, и каждый корешок — без текста, символов, хоть каких-либо опознавательных знаков — был хорошо виден. Правее на полке — более новые книги, стоящие ближе к краю. — Спрятал? Демон потянулся к одному из детских томиков — «Дино» резко перехватил его руку, и он усмехнулся. — Ты все мне покажешь. Все, что я захочу. Голубые глаза встревоженно метнулись к полке и назад, пронзительно всматриваясь. — Знаю. Только будь осторожен. Не искази ненароком. — У нас уговор, — Люцифер нетерпеливо выдернул руку и вытянул из глубины полки первое попавшееся издание. — Я никогда не нарушаю такие соглашения. Он открыл книгу. Пустые страницы?.. Поставив на место, достал ту, что стояла рядом. — Ты, блядь, издеваешься? — Что именно ты хочешь найти? — воплощение души нежно коснулось детского томика на полке, поправляя. — Что ты хочешь там увидеть? — Да хоть что-то. «Дино» бережно взял книгу из рук Люцифера и встал рядом с ним. — Ничего не видишь? — А должен? «Ангел» посмотрел на страницы. Пролистнул несколько, вцепившись взглядом в лицо демона. Тот поглядел в ответ, на мгновение метнув взгляд на перешитый рот. — Интере-есно, — «Дино» протянул слово как-то по-научному, по-исследовательски, в тоне, какой порой включал на занятиях и который до скрежета зубов бесил демона. — Возможно, я сам должен показать тебе то, что ты попросишь… Может, поскольку это мои воспоминания, и хранятся они именно в той форме, что близка мне, ты не можешь просто выхватить любое с полки и начать его проживать. — Ты сам не знаешь, как работаешь? То есть… как работает душа, которой ты, по сути, и являешься, — Люцифер цыкнул. Усталость, о которой он лишь на время забыл после обретения зрения, заныла в теле отголосками перенесенной пытки; он начинал раздражаться из-за абсолютной мелочи, и это в свою очередь еще сильнее злило его. — Никто никогда не касался меня, Люцифер. — Звучит очень печально, не находишь? — демон усмехнулся двусмысленности высказывания, но «Дино» лишь пожал плечами. «Даже здесь делает вид, что ничего до него не доходит…» — Так что я снова спрошу тебя. Что именно ты хочешь найти? Люцифер посмотрел на полку, скользя взглядом по корешкам книг. Все шло совсем не так, как хотелось: странные события после прикосновения, вырвавшие его из равновесия; терзания тела и души, конкретные воспоминания о которых все больше блекли в памяти, чего нельзя было сказать о тени испытанной боли; спутавшиеся впечатления от пространства, что далеко не сразу открылось демону, лишившемуся глаз; и после — Люцифер посмотрел на «Дино» — перешитый рот и пронзающий взгляд. Однако эти книжные полки и беседа постепенно возвращали демону самого себя, и даже пустое раздражение было ему куда ближе всех тех глупостей, что он испытал поначалу. Мгновение за мгновением он будто вновь насыщался собой прежним; собой, который так жаждет узнать побольше о Святоше. Какие грязные секреты он таит в этих книгах?.. Особенно Люцифера заинтересовала полка с воспоминаниями о нем. Он понимал, что может столкнуться с моментами, которые ему самому не захочется воскрешать в памяти, но все это не имело никакой значимости в сравнении с возможностью заглянуть в темные, грязные, пыльные уголки этой высветленной души. Демон знал, что именно он ищет, и знакомое чувство шевельнулось в нем. Он ядовито улыбнулся, его рука сама потянулась к полке. Он ткнул пальцем в корешок книги, что стояла примерно в начале второй трети ряда, и повел от нее вправо, поочередно указывая на каждую из книг и доходя до крайней. — Здесь у нас какие-то интере-е-есные воспоминания есть, правда? — он чувствовал, знал: ответ будет положительным. Его демоническое чутье никогда не подводило. Конечно, в реальности Дино умело таился от кого бы то ни было, но Люцифер всегда понимал: даже этот чистюля не лишен бесстыдных телесных побуждений. Здесь, где все чувства, эмоции, мысли и желания Дино воплощены в пространстве и ангелоподобном облике, демоническое чутье работало куда лучше. Обнаружить эту сторону души ангела, змеей исползать ее всю, запоминая каждый изгиб, — вот чего так жаждал Люцифер. Это было необходимостью, которая мучила уже очень давно. — А вот здесь, кажется, — он повел пальцем влево, «в прошлое», остановился на книге, стоявшей как раз примерно в начале второй трети ряда, и вытащил ее, вертя в руках, — все началось? — Ох, ну конечно, — воплощение взяло из рук Люцифера издание, и в голубых глаза заплескалась знакомая усмешка. Демон ненавидел ее, говорящую: «Я не ожидал от тебя другого». — Я догадывался, что тебя заинтересует именно это. Хочешь увидеть, как все началось? — Хочу увидеть момент, когда ты понял, что ты ничуть не лучше других. — Лучше?.. — голос, зазвучавший в голове Люцифера, оказался неожиданно тоскливым. «Ангел» покачал головой, открывая книгу. — Я никогда не думал, что лучше других. И ты это знаешь. Демон следил за движением рук «Дино», и взгляд зацепился за пальцы: длинные, аккуратные, словно фарфоровые — точно такие же, как в реальности. Ловко пробежавшись по страницам, они остановились на одной из них — пустой для Люцифера, как и все прочие. Одна из рук сжала книгу, а другая вдруг устремилась к лицу демона, беря за подбородок. В груди что-то ноюще сжалось. — Хочешь абсолютной откровенности? Голубые глаза пронизывали, их внимательность, пристальность охлаждали, освежали — слишком приятно и страшно одновременно. «Я не хочу этого», — мелькнуло в голове. — Да, — собственный голос кажется чужим. — Тогда я не просто покажу тебе воспоминание. — Что?.. «Дино» подошел ближе, не отнимая руку от лица Люцифера, и подтянул его к себе. Передав ему в руки книгу, «ангел» освободившимися пальцами вдруг зацепил нить, что сшивала его губы, и потянул ее. Белая с запекшимися кровавыми подтеками, она медленно выходила с одной стороны, скользя в когда-то заживших ранах. Освободившись от этой нити, он точно так же вытянул другую и, отбросив обе в воду, взял Люцифера за лицо и этой рукой. Демон ждал, что сейчас он заговорит, но голос «Дино» вновь прозвучал в голове. — Ты проживешь мое воспоминание. Он притянул лицо Люцифера к себе и большими пальцами повел вверх по щекам. Прикосновение было мягким, нежным, и, когда воплощение души прикрыло пальцами веки демона, мурашки побежали по голове. «Дино» подался вперед, касаясь губами век: левое, правое — еле ощутимые поцелуи, от которых вновь — мурашки от головы вниз к шее. — Смотри. «Ангел» осторожно руками повернул голову Люцифера в сторону, целуя ухо; в другую сторону, целуя второе. — Слушай. Одна рука, оставив лицо демона, скользнула вниз к его груди, нажимая туда, где в дрожащем волнении учащенно билось сердце. — И ощущай. Толчок в грудь — Люцифер упал плашмя назад, стискивая книгу в руках. Вода, на которой он только что стоял, стала податливой, и он провалился в нее. Но ни страха, ни боли, ни ужаса — только прикосновения, эхо которых осталось на коже, и все заливший спокойный, утешающий свет. *** — Это ваше первое серьезное крылоборство, но это не значит, что вы должны переломать друг другу кости, вы поняли? Голос профессора Геральда врезается прямо в голову, вызывая еще большее напряжение. Пытаюсь выровнять дыхание, но волнуюсь только больше, потому что — чувствую это всем телом — отец внимательно смотрит. Его глаза холодны настолько, что при одном взгляде на них все во мне костенеет. И спина ноет. И крылья такие тяжелые… утренняя тренировка намучила настолько, что- «Ты мой сын, Дино. Не опозорь меня сегодня». «Не опозорить. И не опозориться. Не опозорить. И не опозориться». Напротив встает соперник — да, «соперник», именно так по-взрослому мы называем друг друга сегодня. Конечно же, нас с Люцифером поставили вместе: даже тренировочных парных состязаний между демонами и ангелами давно не было, а тут — первое почти настоящее сражение! Было ожидаемо, что нас обернут друг против друга. Однако я надеялся, что так и случится. Из-за учебного графика и моих тренировок нам все реже и реже удается видеться вне школы, и такие вот занятия — порой единственная возможность хоть как-то «общаться». Почему преподаватели постоянно сталкивают нас?.. Только ли из-за того, что у нас и правда одни из лучших результатов на потоке? Или мы так здорово «не дружим» на публике, что кажемся врагами?.. Губы Люцифера на мгновение — слабая, знакомая улыбка. Моргает несколько раз вместо приветствия. Тепло, но так тоскливо, так больно-тоскливо от того, что — агх! Не сорваться с места, не обнять его, не прижать к себе так, чтобы знал, как он дорог, как я скучаю! Не полететь после «учебной вражды» на «летучки»! Как хочется все изменить, как хочется перестать играть в почти незнакомцев, как же… Да нет. И думать нечего. Так давно мы «не дружим» у всех на глазах, что просто взять и все в один миг изменить?.. Прячемся от родителей. Прячемся от одногруппников. Как долго еще сможем прятаться?.. Тянет громко, протяжно выть от печали. От того, как построен мир, от притворного одиночества, которое уже давно походит на настоящее. Смотрю на отца, и мне кажется, он не сводит с меня взгляд. Хмурый, и глаза — две льдины: остро пронзают морозом, заставляя замереть. Видит во мне что-то, что ему не нравится. Ничего нового. Но все так же, как прежде, обидно и больно. Нет! Нельзя сомневаться в отце, в этом мире, который построен самим Шепфа! Нельзя. И все же все это так ужасно несправедливо. Я — бросаю взгляд на Люцифера, который что-то обсуждает со стоящим рядом демоном — так… Так нуждаюсь в нем. Так сильно хочу быть рядом с ним. Я тоже хочу просто говорить с ним, дружить, видеться. Что в этом такого? Что такого, если в моем сердце есть место для него? Разве не в этом смысл самого Равновесия?.. Почему я должен быть в стороне от него, только потому что он демон, потому что он сын Сатаны? Какое это имеет значение, если мы равны перед Шепфа и Вечностью? И я хочу говорить об этом открыто; хочу кричать о своих чувствах, хочу, чтобы все знали о них и о том, насколько я счастлив, когда он рядом. Как сложно молчать, когда нежность освещает меня изнутри, когда я- Как же обидно. Обидно и больно. — Вы разделены по парам. Не сметь, — профессор Геральд скашивает глаза в сторону некоторых демонов и ангелов, — мешать другим парам. Не помогайте никому, но и никого не дразните, не вмешивайтесь в чужую борьбу. И еще раз — не переусердствуйте. Мы бьемся не на смерть, и выигрывает тот, кто смог лишить противника равновесия и повалить его, а не тот, кто поломал больше костей. Если вы сбили противника, не роняйте его, а подхватите и спокойно верните на зем- — А зачем? — Люцифер ехидно ухмыляется, и я знаю, что он специально говорит так громко; вскидывает голову, чуть расставляя руки, будто всем своим видом призывает поспорить с ним. — Пусть поваляется! Стоящие рядом демоны и ангелы подзадоривающе кивают, хихикают. В горле становится тесно, так что приходится несколько раз сглотнуть. Знаю, что он просто так себя ведет. Знаю, что он поможет мне, если вдруг я потеряюсь в полете. И все же… Люцифер смеется с остальными, и тут его глаза обращаются ко мне. Сколько раз я уже видел это?.. Его губы поджимаются, и кажется, словно на мгновение одежда становится ему маленькой в плечах: он ведет ими, будто освобождается от ощущения тесноты, и несколько раз нервно сглатывает — прямо как я только что. — Гх, Люцифер, подхвати Дино, если повалишь! Люцифер кивает Геральду и снова бегло смотрит на меня. Каждый раз в такие моменты кажется, что моя тоска откликается на что-то похожее в его глазах. — Тоже неплохая тренировка на силу и реакцию… Проходит мгновение, и Люцифер снова становится «самим собой». Знаю, мы не будем обсуждать все это. Мне кажется, мы оба понимаем, что ничего хорошего из такого разговора не выйдет. В конце концов, он просто пошутил. Да. «Это просто шутка», — вот что он скажет и будет прав. Демоны многое делают «иначе», и шутки у них всегда более колкие, резкие и страшные. Незачем лишний раз ворошить все это, обижая друг друга. — Если мы увидим, что кто-то все же не успел подхватить соперника, — профессор Геральд кивает в сторону стоящего неподалеку ряда лекарей и преподавателей, — подхватим. Если почувствуете себя плохо, заканчивайте борьбу. Это все не на оценку и не на какой-то приз, нечего себя изматывать. Он строго оглядывает нас, останавливаясь на каждом и глядя несколько секунд в глаза. Я выдерживаю взгляд Геральда, и он смотрит на Люцифера, который тут же хищно улыбается. Это выражение, что обещает очередной поединок, я часто вижу во время подобных уроков. — Ну что, Дино, — говорит он мне одними губами, — полетаем? Хватит. Хватит уже думать о том, о чем я и без того много размышлял! Мысли, как «летучки», постоянно одни и те же, и я так устаю… устаю от этой заведенной «качели» — так ведь, кажется, называется это людское развлечение, где все садятся на фигуры животных и ездят по кругу?.. В хищной улыбке Люцифера вдруг — согревающая, любимая мягкость. Мелькает на мгновение и тут же пропадает, но я заметил ее, и уверен, он знает об этом. Словно маленький секрет, которым поделился со мной. Надежда лишь слегка вспыхивает во мне, но я не даю ей погаснуть: она часто спасает меня, и сейчас я не могу ее упустить. Горько. Обидно. Больно. Но здесь и сейчас Люцифер со мной. Пусть в этом соперничестве, и все же я могу наконец-то «пообщаться» с ним, прикоснуться к нему — и я не хочу упускать это время. Нетерпение охватывает меня, как только я откладываю все смутные мысли на потом. Да, позже, вечером, когда останусь один, дам им волю, но сейчас я хочу быть здесь не только телом, но и душой. Я ведь так ждал чего-то подобного! Нетерпение разжигает силы, и хищность Люцифера заражает меня: я чуть встряхиваю крылья, готовя их к предстоящей борьбе, немного подгибаю колени, ожидая начала состязания — и вижу: в его лице — еще больше агрессивной, пожирающей жадности. Да, все неважно: ни то, что приходится таиться; ни строгость отца; ни брошенная шутка. Важно лишь то, что мы можем насладиться не только единением, но и соперничеством на равных! Подают сигнал — все взмывают в небо. Люцифер, расправив красивые темно-красные крылья, в краткий миг отрывается от земли, и воздух гудит от силы взмаха. Я взлетаю следом, быстрый, скорый — крылья, хоть и плохо заживают из-за постоянного износа, все же становятся сильнее, и благодаря веригам, которыми я утяжеляю себя на тренировках, собственное тело без них кажется очень легким. Люцифер смеется, вскидывая брови и оглядывая меня с ног до головы. — Ну что, — в его глазах вспыхивает красный отлив, — я тоже времени зря не терял! Мы оба одним рывком оказываемся рядом друг с другом, и как только он взмахивает крылом, я ухожу влево: красные перья воют в воздухе, и я осознаю, какого мощного удара избежал. — Шутить ты сегодня не намерен, — бросаю я, и Люцифер скалится. — А ты как думал? Оно и к лучшему! Мы уже взрослые, «пора оставить детскую слабость», как говорит отец, — и раз Люцифер сегодня не намерен играть в «дружеское соперничество», я тоже не буду! Резко ныряю вниз, под Люцифера, переворачиваюсь на спину и взмахиваю крыльями так, что задеваю его крылья. От неожиданного удара он на мгновение теряется, и этого достаточно: пока он пытается вернуть себе контроль над телом, я переворачиваюсь на бок и, лишь слегка сдерживаясь, бью по одному из крыльев Люцифера своим. — Блядь! Мне кажется, этого должно быть достаточно для того, чтобы он потерял равновесие, и я вытягиваю руки, чтобы поймать его, но надо мной… никого? Неожиданно сильный толчок справа, и мое крыло складывается вдвое. Отпихивая Люцифера — как все же быстро он двигается в воздухе! — я пытаюсь подняться вверх одним взмахом, но вдогонку прямо в спину — твердый удар. От места, куда он пришелся, вглубь и куда-то к груди, где бешено колотится сердце, — знакомая с тренировок боль, разливающаяся по всему корпусу и горящая прямо в основании крыльев. Обычно она появляется лишь спустя время на занятиях с отцом, но сейчас от удара дает знать о себе гораздо раньше. Ненавижу. Ненавижу это слабое, ничего не умеющее тело. Ненавижу то, как быстро оно изнашивается, ломается из-за любой мелочи. От ненависти боль притупляется, и, лишь на мгновение взглянув на Люцифера, я рвусь вверх. Слышу: он не отстает, задорно смеется, догоняя меня, и я делаю еще один мощный рывок, чтобы перемена высоты была более резкой. Мне привычны такие перепады, а ему это может даться сложнее. Бросаю взгляд вниз — Люцифер гораздо быстрее и выносливее, чем я думал! Гордость, восторг звенят у меня в ушах, и грудь перехватывает от радости. Я не могу это скрыть в момент, когда он равняется со мной. — Ну ты даешь! Улыбка, скользнувшая по его лицу, тут же вырастает в хищный оскал. Я еле успеваю отлететь: перед лицом разрывает воздух багровое крыло, и до ушей, в которых только сейчас умолк звон, долетает смех — плохо знакомый издевательский, жестокий хохот. — Люци- Вижу быстрый взмах и чувствую удар: это его крыло тяжело приземлилось мне на голову, от чего перед глазами на миг темнеет. Я замираю на месте, и тут же — снова боль в основании крыльев, ощущение давления сверху: словно Люцифер толкает меня к земле. По всему позвоночнику — нескончаемые уколы, и я замираю, сжавшись, не в силах пошевелить ни перышком. Стискиваемый в зубах стон боли все же срывается, и я чувствую, как начинаю падать. — Д-Дино! Люцифер зовет меня испуганно, дрожаще, мне хочется откликнуться, но я не успеваю — его руки подхватывают меня под колени и лопатки, и он тесно прижимает меня к себе. Кажется, мы не спешим опускаться на землю: висим в воздухе, и я слышу, как тяжело он дышит, как хлопают по воздуху его крылья. — Дино? Прячу лицо в его плечо. В теле — все еще не утихшая боль, в ушах негромко звенит, но, поворачивая голову на Люцифера, я ловлю каждую деталь замирающего мгновения. Его лицо, искаженное волнением, смягчается, он улыбается, облегченно выдыхая, и красные глаза так завораживающе сверкают! Солнечный свет нежно обрамляет лицо, и лучи подчеркивают его сильную красоту, которая с каждым годом становится все более выточенной. Все мы творения Шепфа, но, смотря на Люцифера, я в который раз убеждаюсь, что это по истине так. — Я немного заигрался, — Люцифер оглядывается и начинает спускаться ниже. Я чувствую его руки: пальцы немного сжимаются, крепче прижимая меня к нему. Чувствую, как бьется его сердце. Кожа там, где он меня касается, словно пылает. Наверное, это жар завершившегося сражения. Сражения… Что?! — Я ведь… проиграл? Кивает. Не могу понять, что выражает его лицо, не способен на это: мысли бегут, в горле шипит ужас, и, не дожидаясь, пока Люцифер опустит меня на землю, сам спрыгиваю, сложив крылья. Ноги больно бьются, когда я приземляюсь, — неважно: скорее, как можно скорее! Увидеть отца. Получить выговор. Узнать меру наказания. Чтобы все это как можно быстрее закончилось. — Дино? Профессора Фенцио ищешь? Киваю профессору Геральду, направляясь в сторону места, где сидел отец. Все внутри меня словно покрывается коркой льда. Его нет. Отца нет! Оглядываюсь, всматриваюсь в толпу. Нет. Ушел. Значит, все совсем плохо? — Ну ты и слабачина, — Ости вырастает рядом из ниоткуда. — Люцифер тебя сделал просто на раз-два! Уебал! — Ости! — Геральд, у которого, кажется, особенно чуткий на ругательства слух, окликает ее с другой стороны площадки, и та, показав язык, бежит к Люциферу. «Он дружит со мной тоже», — заученная мысль всплывает в сознании, и тут же — образ отца, перекрывающий все остальное. Я подскакиваю, бегу по направлению к школе, пытаюсь взлететь. Но почему-то крылья именно сейчас предают, мучительно кричат о страдании, прямо как в конце тренировок с отцом. Сейчас это кажется невыносимым, и я пытаюсь бежать так быстро, как только могу, лишь бы не лететь через боль. Быстрее. Быстрее! Отец, как всегда, сидит в своем кабинете: я понимаю это, как только подхожу к двери и замираю, прислушиваясь. Водит пером по бумаге, пишет что-то, диктуя себе под нос. Не хочу заходить туда. Не хочу сейчас видеться с ним. И все же, чем больше тяну, тем больше растет нетерпение отца, тем сильнее будет его гнев. Он знает, что я приду; может быть, даже уже знает, что я стою здесь, не решаясь войти: чувствует мою энергию. Медлить больше нельзя. Я осторожно открываю дверь и, тихо ступая по полу, ровно держа спину и чуть приподняв крылья, чтобы не касались пола, вхожу и останавливаюсь чуть поодаль от стола. Если отец ничего не скажет, значит, наказанием становится очередной период «сына-невидимки». Меня не будут замечать, не будут со мной говорить; с утра на тренировки я буду ходить один: отец не будет приходить, чтобы преподавать, но, если не буду ходить сам, получу выговор за отсутствие дисциплины, — и даже на занятиях меня не будут особо часто спрашивать какое-то время. Заговаривать с отцом первым нельзя. Хуже будет. Молчание тянется, и вместе с ним тянутся к полу мои ноющие крылья, тянется текст, который пишет отец, и тянет у меня все внутри в ожидании. В этот раз мне почему-то особенно тяжело выдерживать эту тишь… Может, потому что я сам не особо расстроен исходом борьбы?.. Не чувствую обычной тишины. Сквозь страх, что возник по глупой привычке, прорывается что-то светлое. Почему-то в этот раз я просто рад просто самому общению с Люцифером; тому, как он подхватил меня в конце, как его руки прижимали меня к нему — кажется, я все еще чувствую их на своем теле, — его глаза, губы, распахнувшиеся в улыбке; голос, зовущий по имени. Я был… в восторге от его силы и- Стыдно. Как же стыдно я себя повел. Соскочил на землю и, словно не смог признать собственное поражение, убежал. Люцифер, наверное, понимает, почему я так сделал, но другие. Вдруг они что-то скажут отцу? Нет. Снова думаю не о том. Или о том? Я не знаю. Чувствую себя на каком-то перепутье. Если отец недоволен мною настолько, что объявляет тишину, значит, я все же должен быть расстроен; нужно все-таки разозлиться на себя как следует; желать наказания, молить о нем. Неужели я все-таки… «потерял ориентиры», как говорит отец? Мне отчего-то — снова чувствую прикосновения Люцифера, запечатлевшиеся на коже — даже… приятно? Вопреки проигрышу, вопреки Ости, и даже вопреки тому, что мы не можем с ним видеться, как раньше, — просто приятно! Но, раз отец молчит- — Дино. Подскакиваю от испуга. — В следующий раз не смей проигрывать. Понял? — Д-да! — Ступай. Что?.. — Ну же, ступай давай. Иди. Пытаясь шагать спокойно, выхожу из кабинета, осознавая. Отец заговорил со мной. Заговорил после проигрыша, прервал это тяжелое молчание и — просто сказал не подвести его в следующий раз. Ни наказания, ни выговора… ничего? В груди у меня словно что-то растет и сверкает, лучами заливая всего меня изнутри, — я срываюсь с места, бегу в свою комнату. Хочется кричать, смеяться так сильно и громко, чтобы голос пропал! Падаю в кровать и даю крику волю, уткнувшись лицом в подушку. Обняв ее, переворачиваюсь на спину. Откидываю подушку, поднявшись, но тут же падаю назад, укутывая себя сложенными крыльями. Ничего не разрушено. Я не сделал ничего непоправимого. Не сдерживаясь, тихонько хихикаю себе в ладонь, чувствуя в груди искорки радости; расправляю руки и ноги в стороны, освобождаясь от «крылатого одеяла». Позволяю своим мыслями лететь, вспоминая потрясающую борьбу с Люцифером и то, как он в конце меня спас. Я же знал, что спасет! Что правда просто пошутил тогда, перед состязанием! Поворачиваюсь на бок, накрываю себя одним крылом: люблю это ощущение давления сверху. Будто меня кто-то обнимает. Вспоминаю взволнованный голос Люцифера. Его руки, крепко держащие меня. Обхватываю себя руками, плотнее обнимаю себя собственным крылом, и в моих мыслях — он обнимает меня, укутывает, бережет. На теле в местах, где он держал меня, прямо под одеждой горит кожа. Я слышу, как бьется его сердце, и мне так хорошо просто быть рядом с ним, быть в его руках, чувствовать себя в безопасности и видеть, как я дорог ему. Как он улыбается, когда понимает, что я в порядке. Мне- Снизу мне вдруг становится тесно, и горячий жар ползет вверх по телу. Я откидываю крыло, смотрю туда — и ужас охватывает меня. — Нет, о, Шепфа, нет-нет-нет, — я обнимаю себя за прижатые к груди колени. — Только не снова. Тесно и жарко, и в голову лезут дурные мысли и образы, которые я не могу, не хочу видеть. Я словно отворачиваюсь от собственных мыслей. — Нет-нет-нет, — бьюсь несколько раз лбом о колени. — Прочь! Прикосновения рук Люцифера горят на коже, словно пробрались сквозь одежду. Сердце бьется, как бьется только с ним, но все равно в этом учащенном стуке что-то не так. Да. С недавнего времени что-то во мне было совершенно не так, как должно. Нечто в моем теле копилось, стекалось куда-то вниз живота и с каждой встречей, с каждым прикосновением Люцифера этого «нечто» становилось все больше. Это страшное ощущение нельзя взращивать в себе. В этом — низость, грязь по отношению к моему любимому, милому другу. Что-то… запретное. Я понимаю, знаю, что за гниль со мной творится. Понимаю, но даже в собственных мыслях не могу позволить себе назвать все своими именами, потому что словесно определить то, что со мной творится, — значит, признать, что я… болен. Отвратительно, до тошноты болен. Болен как ангел. Как сын. Как друг. — Прочь! Хватит! Какой же я гадкий. Какой отвратительный. Чувствую: тошнота кисло подкрадывается к горлу, резко вскакиваю с постели и бегу в ванную комнату, но ничего не выходит, и ощущение сжатого кислотой горла остается. Кажется, мое тело ломается прямо здесь и сейчас. Обычно все быстро успокаивалось, но в этот раз я не могу найти себе места, хожу взад-вперед по комнате, избегая взгляда в зеркало — почему в этот раз так тяжело? Чувствую тесную боль в паховой области, мучусь невыразимой тягой. Греховное сознание вновь и вновь подсовывает мне воспоминание: красные глаза, тепло смотрящие на меня; голос, зовущий по имени; руки, сильно обхватывающие меня, — и так снова и снова по кругу. Мысли изменяют, предают — не хотят слушаться, повиноваться, а потому издеваются, заставляя пятнать эти прекрасные воспоминания собственными грязными позывами, обращать светлые чувства к Люциферу в скверну. Как случилось, что охватившее меня ликование обратилось в это отвратительное, низкое, пугающее? Совершив над собой усилие, я останавливаюсь прямо перед зеркалом и, немного погодя, все же смотрю на себя. Немного вспотевший, тяжело дышащий, сам на себя не похожий из-за этого странного выражения в глазах. В них — что-то чужое, отвратительное, что нельзя никому показывать. И это — смотрю на паховую область, сразу отвожу взгляд, — нет, нельзя. Надо бороться с этой гнилью, со скверной, что липко захватывает мои душу и плоть. И я знаю, как. Иду к шкафу и, открыв дверцу, опускаюсь на корточки, заныривая рукой под стопку брюк. Металл приятно охлаждает кожу, я вытягиваю вериги, ощущая знакомую, успокаивающую тяжесть. Да. Это наваждение — просто несовершенство, которое нужно исправить. Я скидываю брюки и сажусь на кровать. — Не опозорить. Не опозориться, — расцепляю створки вериг. Смыкая их вокруг каждой ноги, чувствуя уже привычную тесноту, испытываю облегчение. — Скоро все придет в норму. Натянув брюки, спешу на улицу, смотря только вперед, не заглядывая никому в глаза. Вериги стягивают бедра плотными кольцами, раздражают кожу трением, но я знаю: чем больше буду двигаться, чем активнее будет летать, тем сильнее будет боль. А это как раз то, что мне нужно. Кровью смыть грязь с несовершенного тела. Мукой заглушить дурные, тлетворные чувства, уничтожить собственную слабость. Отвратительно, что все это приходится делать мне, ангелу, из-за такой низости в отношении моего дорого друга — и как хорошо, что есть хотя бы такой способ утихомирить болезнь. Спешу добраться до площадки за школой, на которой вряд ли кто-то сейчас будет, и краем глаза цепляюсь за компанию демонов. Сразу вижу Люцифера — гадливость хватает за горло. Как я могу… Как я- Он бросает на меня взгляд, и Ости оборачивается. За ней — все остальные. Они видят. Они… Отвожу глаза, иду быстрее. Я знаю: демоны, взрослея, могут чувствовать низкие побуждения других подобно тому, как ангелы ощущают свет. Вдруг они уже умеют это делать?.. Вдруг умеет Люцифер? Они знают? Он!.. Он знает?.. «Разрушение» охватывает меня, я чувствую это всем своим телом. Так называла мама моменты, когда я начинал ругать себя вслед за отцом. «Не разрушай себя». Но она не знала, каким я вырасту! Не знала, что я… такой. Не доходя до площадки за школой, спокойно взлетаю, чтобы ни у кого не вызвать лишнего внимания, и поднимаюсь на высоту первой попавшейся «летучки». Спина, ноги, грудная клетка — все надоедливо ноет, и омерзение к себе только усиливается от осознания того, насколько мало нагрузки понадобилось телу, чтобы начать болеть. Настолько я «хил и беспомощен» — да, верно, «хил и беспомощен». Я чувствую, как грязь скользит по моей коже, роется в теле. Мне хочется выбраться, перестать ощущать все это, хочется просто жить спокойно, беззаботно, разрушив до основания собственную природу и родившись заново, оставив лишь самое теплое, светлое и ясное. В правом крыле резко колет, и я тяжело опускаюсь на летающий островок. — Я даже эту боль вынести не могу… Кладу руку на ногу, прямо на вериги, скрытые под тканью брюк, и сильно надавливаю. Железо больнее вжимается в ногу, и я одергиваю руку, морщась. — Нет, не могу. Не могу. *** Голова тяжело клонилась набок: хотелось, лечь, закрыть глаза, лишь бы не ощущать этого груза. Собственное тело казалось чужим и невообразимо тесным, словно Люцифера насильно поместили в него, выдернув из только что обретенной реальности. — Ты слышишь меня? — лицо «Дино» было размытым, взгляд никак не мог сфокусироваться, и хотя он попытался «говорить» тише, его голос прозвучал в сознании слишком резко и громко. Люцифер поморщился, качая головой, и все вокруг затихло, скрылось в густой пелене. Он чувствовал только собственное сердце, отчаянно пульсирующее в висках. На легкие давила какая-то невидимая сила: они еле-еле слушались, с трудом позволяя демону дышать, и недостаток воздуха делал головную боль мучительнее. Тишина — давящая, тягучая — забиралась в уши. Только сейчас Люцифер почувствовал: прямо в основании крыльев что-то рвалось и болело, и на бедрах — там, где Дино носил вериги, — тяжело холодело ощущение металла, еще не сбежавшее из памяти. Хотелось лечь, подчиниться этой болезненной тишине, этому нытью во всем теле, и демон стал было наклоняться к воде, но прохладные руки прижали его к книжному шкафу, придерживая за плечи. Одна ладонь переместилась на его щеку, и вдруг стало так безмятежно, так спокойно, словно все только что прожитое Люцифером было лишь сном, протяжным воющим дурным сном, от которого он спасается в этом прикосновении. Демон приоткрыл глаза, и «Дино», словно ждавший этого, смотрел прямо в них. В голове тихо прозвучал его голос: — Как ты себя чувствуешь? Этот вопрос показался до абсурда глупым, ведь многое из того, что ощущает Люцифер, досталось ему прямиком из прожитого воспоминания: ломота в теле, тянуще-рвущее чувство в крыльях, стянутые болезненным холодом бедра — все это его боль, его страдание. Хотелось отмахнуться от всего этого, смеяться, ни о чем не заботясь, но сбежать пока что невозможно: если моменты, пережитые при вхождении в душу, уже почти стали призраками прошлого, этот эпизод слишком жив и явственен в памяти. Как долго?.. Как долго в Дино жил весь мрак, который испытал Люцифер? И как… можно было это пропустить? Как можно было не заметить этот распад?.. Веди они были- «Нет». Демон зажмурился. «Не хочу». Он зажмурился крепче. «Не хочу думать об этом». Демон сомкнул веки так, что в висках задрожало от напряжения. «Не надо всего этого». И вдруг поверх век — две ладони, но слишком маленькие для «ангела». — Значит, тебе пора. Юный голос Дино прозвучал в голове настойчиво и строго — Люцифер осторожно взялся за тонкие запястья и потянул вниз, открывая взор. Тот самый Дино, чьи воспоминания он только что пережил. Голубые глаза с расширенными радужкой и зрачками смотрят требовательно и остро. — Как ты- — Тебе пора, — повторил он. Люцифер помотал головой. Нет, нельзя было уходить — еще рано. Еще- — …Тот день. Демон произнес это до того, как смог осознать свое желание. Тот день — да, тогда все, в сущности, и закончилось. Почти все в Люцифере сопротивлялось, но он точно знал, что теперь нельзя уйти без того, чтобы прикоснуться к этому дню. «Хватит. Не хочу». — Покажи мне тот день. «Ангел» нахмурился и в мгновение стал старше — казалось, Люцифер только моргнул, а перед ним уже более взрослый «Дино». Но длинные волосы, струившиеся по плечам и опускавшиеся ниже лопаток, были расплетены. Раскрасневшееся лицо выделялось на их фоне, и ярко алела дорожка крови, спускавшаяся с нижней губы по подбородку. В голубых глазах — выражение, которого Люцифер никогда не понимал, но которое безжалостно, неизменно пронзало его запыленную память. — Этот? — прозвучал в голове вопрос «ангела», и голос, прямо как тогда, дрожал — то ли от злости, то ли от обиды, то ли от- «Нет. Не хочу». — Да. Покажи мне. «Дино» резко поднялся, сделал пару широких шагов к нужной полке и, не глядя, достал книгу. Столь же скоро вернувшись, наклонился, протягивая томик, открытый на нужной странице, на которой Люцифер все так же видел абсолютное ничто. — Тогда открой глаза пошире и запомни каждый момент. Демон прижал к себе книгу и, не дожидаясь указаний, сам опустился в воду, которая тут же провалилась под ним. *** Когда все поднимаются с места, чтобы пройти в общий зал и, воссев вместе за столом, восславить Праздник Равновесия совместной трапезой, я умоляюще обращаюсь к отцу. — Мне правда очень нужно, — еле шепчу я, но знаю: каждое мое слово он хорошо слышит. — Потом этим нельзя заняться? — отец устремляет на меня колкий взгляд, в котором, как всегда, это строгое недоверие. — Нет. Экзамен уже совсем скоро, я бы лучше лишний раз повторил все. — А раньше не мог? — Не мог. — О Шепфа, семнадцать лет — духа нет, — оглашает отец один из своих излюбленных «приговоров» и, еще раз вглядевшись в меня, хмурится. — Может, просто хотя бы быстро перекусишь? Сердце сжимается. Нельзя обманывать никого — и уж тем более отца, учителя. Однако иначе ничего не получится, иначе просто невозможно. Глупо оправдываюсь перед самим собой... и все же вру. — Я не голоден. Он оглядывает меня украдкой с головы до пят и обратно. Ну же, ну! — Хорошо, иди. Я слегка склоняю голову, прощаясь с отцом, и иду прочь из помещения, минуя поток ангелов и демонов, которые дружно тянутся к коридорчику в общий зал. Только лишь завернув за угол, срываюсь с места и, складывая крылья для ускорения, бегу к выходу из здания. Распахивая двери, я, конечно, и не думаю двигаться в сторону школы, в свою комнату, а, оглядевшись, взмахиваю крыльями, врываясь в воздух. От третьей «летучки» справа — вперед и наверх! Ветер смешно щекочет лицо, воздух ощущается на редкость легким и податливым, и кажется, будто полет не требует ни сил, ни времени. Вижу Люцифера издалека: сидит прямо на краю островка, свесив ноги. Стараюсь как можно меньше шуметь и, подлетая к нему снизу, хватаю обеими руками за щиколотки. — Блядь! Он испуганно смотрит на меня и тут же хохочет, закидывая голову назад. Мой слух все еще выхватывает из речи Люцифера ругательства, то и дело слетающие с его губ, но, кажется, я почти привык к этой его особенности — или не такой уж и особенности, если говорить о лексиконе демонов и, пожалуй, наших ровесников в целом. Присаживаюсь рядом с Люцифером, и в сердце моем так много радости от одного только взгляда на него! — Что, напугался? — пихаю его крылья своими, и почему-то вдруг от этого шутливого прикосновения — мурашки по спине. Уймись. — Летаешь тихо, хер услышишь, так еще и снизу подкрался. Я думал было, ты вообще не придешь… Люцифер чуть поджимает губы, улыбаясь. Я мягко касаюсь его плеча. — Не обижайся. — Пх, да кто тут- — Отец не сразу меня отпустил. Пришлось отсидеть всю официальную часть с речами, которые не меняются каждый год… Он кивает, тяжело выдыхая через нос. — Понятно… Ну, тебе повезло, что я дотерпел. — Я знал, что ты дождешься. Люцифер хмурится, отводит взгляд, чуть отвернув голову, словно разглядывает что-то в обратной от меня стороне. — Просто я знал, что ты придешь, — бросает он так, словно эти слова ничего не стоят, но сердце мое, кажется, бьется в самом горле. Может, все же полет дает о себе знать… Глупости. Дело вовсе не в полете. Губы тесно сжимаются. Как же противно. Успокойся. — Ты знаешь, — я решаю отвлечься на другие переживания, заведя беседу, которую долго откладывал. — Меня так… пугает, что мы стали гораздо дальше друг от друга, чем были когда-то. Люцифер опускает взгляд, и его лицо — словно стена, которую он выстроил между нами. Оно вдруг становится непроницаемым: закрывается от меня, не желая подпускать ближе. Зря я завел эту тему… но уже не могу позволить себе остановиться — только не сейчас, когда, цепляясь за случай, наконец-то осмелился говорить об этом. — Я понимаю, мы… живем очень разные жизни, — говорю медленно, старательно подбирая слова: нельзя допустить двусмысленных обидных высказываний. — Очень разные, да. У нас нет общих друзей. И особо нет общих увлечений и дел, которые были раньше. — Каждую встречу обмениваться письмами?.. Что-то типа того? — вдруг произносит Люцифер еле слышно, и его слова заставляют меня улыбнуться. Помнит. — Да. Я боюсь, что… наши пути… они… — Расходятся?.. — он наконец-то смотрит на меня, но взгляд такой же непроницаемый, как и его лицо. Страшная неизвестность. — Да. — Дино, это… в каком-то смысле неизбежно. — Ты правда т-так думаешь? — Да. В груди резко — мало места, и я пытаюсь глубоко набрать воздух, но получается лишь сделать пару обрывистых вдохов. Я надеялся, что он ответит иначе. Что он не согласен с тем, о чем, пожалуй, твердили бы многие, узнай они о нашей дружбе. С тем, в чем был убежден Велиал. Задумываясь, прислушиваясь к себе, понимаю: где-то глубоко-глубоко внутри я сам подпитываю собственный страх тем, что отчасти верю в наше прощание, которое отчего-то кажется обжигающе близким. — Мне больно, — говорю я откровенно, беря его руки в свои и сжимая. — Больно от того, что это может случиться. Он смотрит на меня, и в его красных, ярких на солнце глазах — тишина. Он пожимает плечами, освобождая свои руки и несколько раз встряхивая их. — Тут ничего не поделаешь. Таковы законы Равновесия. Почему он так безразличен? Может быть, просто храбрится?.. — Мы в любом случае живем здесь и сейчас, — продолжает он. — Так что, сколько бы нам ни осталось, давай проведем это время без подобных выматывающих разговоров. Они охуеть как раздражают. Нет. Не хочу! — Л-Люцифер, мы- — Дино, прошу, — хмурится, отворачивает голову. — Прошу, успокойся. — Я не хочу успокаиваться! — кладу руку ему на плечо, и Люцифер резко оборачивается, весь раздраженный, по-чужому злой. — Да ты ведь сам первый съебешься от меня, Дино. — Что?.. — Ты не сможешь этого вынести. — Люцифер, что ты- — Я тебя знаю. Не сможешь. Так что давай… — он встряхивает крылья, и, словно сбросив с себя все раздражение, улыбается. — Давай просто жить. И не будем об этом всем говорить. В его улыбке — отрешенность. Я сам отталкиваю его. Сам приближаю момент расставания, даже если в него не верю, потому что тревожу такими глупыми разговорами. Не стоило мне делиться с ним этими слабостями. Низко. Люцифер прав: мы должны жить здесь и сейчас — однако, хоть он и уверен в том, что наши пути разойдутся, грядущее сокрыто от нас обоих. «Ты не сможешь этого вынести». Чего же?.. Его будущего?.. Смотрю на свои руки, сжимая и разжимая пальцы. Его будущее… Я и сам не раз думал о том, каким оно будет; насколько оно будет отличным от моего. Но я не знаю, каким именно демоном он станет, — да и ему это вряд ли известно. Мы не должны сидеть здесь и сейчас, удаляться друг от друга только потому, что в будущем нас может что-то разъединить! Хотя я и думаю так, тревога скручивает душу, терзая; страх наполняет сердце, вытесняя другие чувства. Всю эту боль, весь этот мрак я откладываю на потом. Когда останусь один, я дам им волю — они сами потребуют вернуться к ним. Но сейчас в моих силах перенести взгляд на то, как — я смотрю на Люцифера — ветер нежно играет его глубоко-красными перьями; как напряжение в лице слабеет, когда я кладу руку ему на плечо, легонько поглаживая. — В общем, — он поворачивается обратно ко мне, — я придумал, чем нам сегодня заняться. Его голос намеренно непринужденный, веселый: Люцифер, как и всегда в разногласиях, просто делает вид, что ничего не произошло, а я подыгрываю ему, потому что тоже хочу поскорее избавиться от нависшего чувства неловкости и вернуться к нашему обычному общению. — И чем же? — Мы летим ко мне. — А? В Ад?.. — Ну, — демон улыбается, — отец на этом сраном празднике, Ад вообще полупустой. Пойдем… пойдем ко мне в гости? В моей голове, как вспышка, — образ Ада. Каждый раз после его посещения спешу принять душ: хочется смыть с себя ощущение этого гнетущего, душащего пространства. — Я знаю, тебя от Ада тошнит. Но я уже был у тебя в гостях, и не раз. Я хочу — или, может, ты хочешь побывать у меня, посмотреть, что у меня там вообще. Я не так давно от отца съехал, так что… Вина вонзается прямо в горло, ввинчиваясь и заставляя меня несколько раз сглотнуть. Я не должен так думать об этом месте. Мерзко, что я так несправедлив. Люцифер ощущает это? «Ты не сможешь этого вынести»… Вдруг он говорил о чем-то подобном? Надо бороться со своими страхами, своими ничтожными слабостями. В конце концов, Ад — не просто часть Великого Равновесия, это еще и дом Люцифера, важное для него место. Ненавидеть Ад, избегать его — это то же, что и не принимать саму суть моего милого друга, саму природу его души. Понимание этого дарит вдохновение: оно вспыхивает во мне, словно маленький огонек, и я искусственно подпитываю его, взращиваю, чтобы оно охватило меня. Ну конечно! Комната Люцифера! Я хочу, жажду увидеть ее, ведь это его место! Мысли о возможности посетить его комнату были и прежде, но непозволительное отвращение к Аду ослепляло меня. — Нет, если- — Я хочу! — хватаю его за руку и прислоняю ее к своей груди. — Я… хочу увидеть, где ты живешь, хочу побывать у тебя в комнате. Мне правда интересно! — С-серьезно? — Конечно! — стискиваю руку сильнее, теснее прижимая к себе. Этот простой жест кажется мне каким-то детским и жалким, но я никак не могу отучить себя от него — а должен. Реже дотрагиваться, меньше тянуться к нему, не искать его касаний… Отпускаю Люцифера, торопя. — Летим скорее! Но он вдруг хватает обратно мою руку и, спрыгивая с летучки, тянет за собой. Мы ныряем почти к самой земле, но он вовремя ведет меня выше. Несколько сильных взмахов крыльями, несколько поворотов вокруг корпусов школы, и дальше — вперед через поле, разделявшее территорию школы и вход в Ад. Ничего не могу поделать со своим глупым сердцем. Оно так жалобно скачет в груди и так тоскливо откликается на непрекращающееся прикосновение!.. Пальцы Люцифера крепко держат мою руку, и это так страшно, так неправильно — неправильно, что мне приятно, что все внутри меня дрожит от нежности, что я- Это не имеющее никакого значения касание. Это неважно, да, просто неважно! Успокойся. Уймись. Когда вернусь к себе, стяну вериги так, что ходить не смогу. По мере приближения ко входу в Ад зеленое, светлое поле бледнеет: растения словно растворяются в земле, которая постепенно становится выжженной, черной, как и пейзаж впереди. Небо, растерявшее краски подобно земле, тяжело висит над пылающей гигантской расщелиной, конец которой тянется куда-то к хмурым скалам, перекрывающим часть горизонта. Я регулярно бываю в библиотеке Ада на занятиях с профессором Геральдом, но каждый раз чувствую себя таким крохотным, таким беззащитным перед этой огненной пастью, ведущей в Царство Сатаны. Люцифер оглядывается, немного замедляясь, но не ослабляя хватку. — Ты как, нормально? — Да, все хорошо, — чуть сжимаю его пальцы, заверяя этим жестом свои слова. — Скоро уже доберемся. Люцифер уверенно складывает крылья, заныривая в расщелину, и тянет меня за собой. Становится жарко, и воздух, словно гигантское душащее полотно, стягивает меня со всех сторон, горячо дыша и кусая за крылья, но это — лишь краткий миг, к которому никак не получается привыкнуть во время обучения. После этой тесной огненной духоты — сам Ад, при виде которого возникает лишь одно стойкое желание — скорее, как можно скорее попасть к себе и забраться в душ. Огромное монохромное пространство с всполохами огненных оттенков кажется невыразимо пустым, безжизненным, застывшим. Я в который раз пытаюсь уничтожить в себе это неправильное ощущение, задавить его рациональными наблюдениями. Упорно устремляю взгляд в глубину пейзажей с изгибающимися скалами; на интересные дома с заостренными крышами и красивыми витиеватыми рельефами на стенах; на местное здание школы, в которой — в сознании вспыхивают образы — огромные просторные кабинеты, неизмеримая библиотека, длинные лабиринты-коридоры. Там недалеко и корпус для проживания учеников и учениц. Глаза упираются в видное, наверное, из любой точки Ада главное здание, где восседает Сатана. Все существо мое противится, и тело как будто становится липким от осознания, что там, в глухих подземных комнатах, несчастные, заплутавшие людские души ждут своего вечного приговора. Как же мне больно за них, как больно, что я ничего не могу сделать, и как ужасно, что- Нельзя. Нельзя так думать об этом месте; непозволительно так размышлять о работе Сатаны, о самом Равновесии. Перевожу взгляд на улочки. Обычно по ним гуляют демоны, демоницы, но сегодня и правда пустовато. Я понимаю, что для них это место — дом. Они не чувствуют здесь тех ограничений, что сковывают их в пространстве Небес. Замечаю это даже на занятиях: демоны и демоницы становятся гораздо шумнее, чем обычно; они чувствуют себя здесь свободнее. Даже в Геральде ощущается большая вольность, чем на уроках в небесном отделении школы: он будто расслабляется, а потому может позволить себе присесть на стул во время лекции, часто прогуливается по кабинету, активнее поддерживает дискуссии и порой даже улыбается. Люцифер… Весь сжимаюсь: хочется убежать от правды, спрятаться. Но какой смысл?.. Истина не изменится, даже если закрыть на нее глаза. Люциферу здесь лучше, как и другим демонам. На уроках он становится игривее даже в свои почти 18 небесных — нет… демонических — лет. Больше шутит; чаще смеется; и, конечно, больше огрызается на того же Геральда. Может, это просто ощущение безнаказанности?.. Или глоток той свободы, что свойственна демонам? И в той форме, что она им свойственна, пусть даже это чуждо мне?.. Как бы я ни ограждался от Ада, здесь — огромная вереница проявлений жизни: активной, свободной, неограниченной жизни! И все же мне здесь пусто. Все во мне столбенеет, и мне даже кажется, что свет моей души становится тусклее, откликаясь на здешний недостаток красок; спокойствие покидает меня, и где-то в груди начинает грызть не унимающаяся тревога. Я не чувствую себя здесь в безопасности. Однако… Я чувствую себя в безопасности с Люцифером. Да, в этот раз все иначе. Я здесь вместе с ним один на один, и мы направляемся не на занятие, а прямо к нему домой! Я же лечу в гости к моему милому другу! Да. На эту истину и нужно направить собственные мысли, эмоции. Не будет ни библиотеки, ни Геральда, ни одногруппников, ни заданий — ничего, кроме Люцифера и нашего общения. Типы комнат в жилом корпусе не особо отличаются от тех, что есть на Небесах, и, конечно, Люциферу с учетом его происхождения досталась одна из самых крупных, в которой он разместился в полном одиночестве. Мне ведь тоже одиночная комната досталась благодаря отцу, так что нисколько не удивляюсь, когда мы входим в просторное помещение. Сразу замечаю полупустой книжный шкаф. — Надо бы отдать его тебе, — полушутливо отмечает Люцифер, проследив за моим взглядом. — Тебе бы он куда больше пригодился. — Да его поставить некуда. Он улыбается и отпускает мою руку. Сразу становится пустее, хочется, чтобы он не отпускал, держал меня и дальше- Уймись. Отвлекаясь, подхожу к письменному столу, разглядывая записи. Похоже, домашку к урокам Мисселины делает… Люцифер вдруг подходит ближе со спины, почти вплотную, и кладет голову на мое плечо, смотря на стол. По спине — дрожь. Хватит! Резко отхожу, не в силах удержать натиск этого прикосновения, и в красных глазах — что-то странное. Что-то, чего я никогда не видел раньше. — Чего скачешь? Голос низкий, тихий. Он злится? — Просто ты так неожиданно подошел. Я смеюсь, но смех выходит глупым, неловким. Люцифер только плечами пожимает, но- За его спиной — кровать на одного с огромной подушкой, и рядом — открываю рот от изумления — прямо на полу подушка еще большего размера! — А это что такое? — подхожу ближе. — О, это такое… кресло? — Кре-есло? — Да, — Люцифер смеется. — Попробуй, сядь. Демон улыбается, и в этой улыбке — мягкое, теплое, на что, кажется, сам свет моей души откликается трепещущей, нежной лаской. Приближаюсь к креслу и, разворачиваясь спиной, опускаюсь. Крылья, подмятые подушкой, приобнимают меня с обеих сторон, и весь я проваливаюсь в это огромное, шелково-мягкое облако. Оно так неожиданно уютно «держит» меня в своих пуховых объятиях, что, кажется, я готов был бы прямо сейчас задремать, если бы не знакомство с комнатой Люцифера. Он со сдавленным смешком подходит ближе, опускается на корточки, смотря в глаза. — Ну как? — Очень комфортно… Мне кажется, я сейчас усну. — О-о-о, понимаю… Спи, если хочешь. — Я еще не все рассмотрел, — улыбаюсь и делаю попытку встать, но руки, ища опору, только глубже проваливаются в подушку. Люцифер искристо, немного хрипло смеется, поднимаясь и протягивая руки. Нисколько не мешкая, хватаюсь, и он тянет меня на себя, помогая подняться. — Я еще не обустроился, так что разглядывать здесь в любом случае особо нечего. Со сдавленным «ых» он падает на кровать. — Хоть кровать удобная, и то хорошо. Я чуть улыбаюсь, но глаза предательски, жадно впиваются в образ: Люцифер — прямо в одежде в темно-синем окружении постели. Смятое падением покрывало; свисающее с кровати крыло; лицо, наполовину спрятанное в мягкой подушке, и — живот скручивается — взгляд темно-красных глаз, направленный на меня снизу вверх. — Но я тебя не тороплю, если что, — он переворачивается набок, улыбаясь, и в его лице — хищное ожидание. — Рассмотри повнимательнее… Нет, он просто… или шутит, или издевается. Что-то не так, но- Нет, это просто мои надумывания, это мне только кажется. Однако глаза омерзительно обманывают меня, искушаются, рассматривая и пожирая: ключицы, выглядывающие из-под свободной рубашки, чуть сползшей и расстегнутой на одну пуговицу, — так и было расстегнуто, когда мы встретились на островке? — крепкая, сильная фигура; рука, стиснувшая одеяло. Но каждый раз, когда я смотрю на Люцифера, больше, чем что-либо, меня манят его глаза. Я люблю смотреть в них, ловить на себе их взгляд; наблюдать за игрой эмоций и цвета. Люблю. Не надо было приходить сюда. Отхожу от постели к книжному шкафу — кажется, только на него я могу хоть как-то отвлечься. Беру в руки книги, рассматривая одну за другой, но никак не выходит хоть на чем-то остановиться, успокоиться: кажется, сама душа подсказывает, что я слишком охвачен гнилостными мыслями, желаниями, и пора уходить, дабы не распалить их еще больше, — потому мне так неспокойно; потому руки чуть дрожат; тело горько ноет. — Дино, — слышу: Люцифер резко садится. — Кажется, я все знаю. Каменею, не в силах обернуться. Сердце замирает лишь на мгновение и, набрав силы, начинает биться так быстро, что отдает мне в шею и виски. «Кажется, я все знаю», — в моих мыслях нет ни сомнения в том, что именно это значит. Он поднимается с места и медленно идет ко мне, мягко, еле слышно ступая по полу. Знаю, нужно просто оглянуться, отшутиться или хотя бы улыбнуться; заверить, что все в порядке, что здесь нечего знать. Но я не могу, не хочу врать ему. Люцифер подходит почти вплотную, и от близости перья на моих крыльях встают дыбом, подрагивают. Тело — мое гадкое, глупое тело! — выдает меня перед ним. Что он чувствует?.. Ему мерзко?.. Он разочарован?.. — Л-Люцифер, я-я- — Пару лет назад нас учили видеть. Хочу стать чем угодно, хочу раствориться в пространстве, лишь бы не быть собой! — Демоны видят- — Знаю, — резко перебиваю я: не могу слушать пояснения, не хочу знать, как он назовет все то, что видят демоны, не могу это вынести! — Пф, — он тихо, глухо смеется. — Кто бы сомневался. Его рука давит на спину между моими крыльями, поднимается вверх, сжимает плечо. — Люциф-фер, что т-ты- — Дино, — он прижимается ко мне всем телом, и слова скользят по моей шее. — Я могу дать тебе то, чего ты так давно хочешь. Его руки тесно обхватывают меня за талию. Сердце скачет так быстро, что меня начинает трясти, перед глазами — пелена, через которую не могу разобрать ни буквы на корешках книг. Дыхание Люцифера прожигает кожу, от чего трясет только сильнее, и, когда он вдруг прикусывает кожу на шее сзади, я весь вздрагиваю. Мне страшно. Люцифер берет меня за плечо, разворачивает к себе, прислоняясь всем телом, и я вжимаюсь в шкаф: чувствую крыльями корешки книг, которые сдвигаются глубже в полку под натиском вставших дыбом перьев. В голове вместо роя снующих туда-сюда мыслей — пустота. Хочу сказать что-то, произвести хоть какой-то звук, но все, что выходит, — лишь тяжелый выдох, в ответ на который Люцифер улыбается, еле слышно смеется. Его красный взгляд всматривается, читает и видит то, что заставляет его ликовать. Багровые крылья подрагивают от нетерпения, чуть раскрываясь. — Не пугайся ты так. Его улыбка чужая, пугающая — и манящая. Кажется, я никогда не видел ее прежде, и меня уже трясет так, что, кажется, дрожат сами кости! От страха?.. Или от моих гнилостных желаний, что я не хочу допускать до своей души, не даю им волю?.. И что из этого хуже? За что нужно наказать себя сильнее?.. За трусость перед Люцифером и самим собой — или за грех, взращивание которого в себе я допустил?.. Хочу, чтобы Шепфа забрал меня к себе, защитил, уберег от края, на котором я стою. Хочу исчезнуть, раствориться в пространстве. Люцифер стягивает резинку с моих волос, они падают на плечи, опускаются к груди. — У тебя такие волосы, Дино… Даже длиннее, чем у Ости. Упоминание ее отчего-то злит меня, сравнение кажется отвратительным. Я не должен так думать, не должен чувствовать подобное!.. — Ревнуешь? — Нет! — Ты лжешь. А ты не должен лгать, — его улыбка режет меня, и моей кровью насыщаются эти жадные, хищные глаза. Он берет одну прядь, охватывая ее у корней, другой рукой прижимает меня к себе, и скользит пальцами по волосам вниз, опускаясь ниже лопаток — туда, где кончается прядь. Оставляя ее, второй рукой еще теснее обнимает, и его дыхание скользит по шее, заставляя мое отвратительное, глупое тело наполняться дурманом, и от него тяжелое, туманящее разум удовольствие нарастает где-то в животе. Люцифер вдруг берет меня за лицо обеими руками, заставляя посмотреть на него. — Я могу дать тебе все, что- — Н-нет! Люц-цифер, прости м-ме- Его губы — теплые, влажные, мягкие. Они прижимаются, открываются и прижимаются снова, и весь я теряюсь: будто мысли летят выше, чем я когда-либо смогу. Рука Люцифера скользит по спине вверх, ныряет в волосы, сжимая их на затылке. От каждого касания — мурашки, и в груди — тяжелый комок. От движения его губ по моим, абсолютно застывшим, только сильнее удовольствием тянет живот, и тело само льнет ближе. Раствориться не в пространстве, а в нем — вот чего жаждет оно, мое жалкое, трусливое тело. Чего жажду я. Не могу дышать. Не могу двигаться. Не могу. Влажное — прямо по нижней губе и в рот. Я пытаюсь отстраниться, но он еще сильнее стискивает волосы, прижимается, и я чувствую крыльями корешки книг, но лишь на мгновение. Все мое существо обращено к нему и к тому больно ноющему, тесному ощущению, что нарастает в паховой области. Я так омерзителен — и мне так хорошо. Он отрывается от моих губ, смотрит, и его улыбка — оскал хищника. Я хочу сказать ему что-то, хочу оттолкнуть, — и не хочу, не могу! Мою грудь разрывает от боли и радости; от ужаса и наслаждения. — Не надо, прошу… — могу вымолвить только эти жалкие слова, дрожащие неуверенностью: тихо, почти шепотом. Он целует меня в шею, чуть склоняясь, и я обегаю взглядом его комнату. Комнату моего милого друга. Что я наделал?.. — Л-Люцифер, я- Стон — гнилой, грязный — срывается с моих губ, когда Люцифер прижимает полусогнутую ногу прямо к моей паховой области. Его рука скользит туда же и чуть сжимает мою греховную плоть прямо сквозь ткань брюк. — Не н-надо! Я же- Его рука скользит выше, нога теснее прижимается ко мне, и я- Сжимаю глаза и вижу лишь дрожащую тьму, когда прямо в паху вдруг горячо, немного больно вспыхивает тошнотворное удовольствие. Оно такое яркое, что тело словно теряет все силы, становится податливым и мягким, полностью расслабленное. Чувствую, как руки Люцифера обнимают меня, держат, и я сам прижимаюсь к нему теснее. Когда все это заканчивается — очень быстро, за пару мгновений — я отстраняюсь. — Губу так прикусил, чтобы не стонать? Ощущение жжения на нижней губе только сейчас стало заметным. Я приоткрываю рот. — Пиздец, ты чего так сильно-то?! Дорожка крови — вниз по подбородку. — Л-Люцифер, ты- — В следующий раз стони, а не занимайся этой ерундой. Он отходит от меня, оглядывая комнату. Ищет, чем вытереть кровь? Чувствую в штанах влажность. Кислая тошнота — в горле. — Охуеть!.. Ты кончил только от этого, — он смеется, возвращаясь ко мне с каким-то платочком. Проводит от губы ниже по шее, вытирая. — Помыть бы… — Л-Люцифер, я- — А ты и не такой святой, каким себя строил, оказывается. Грязно. Боль во всем теле ломит, требуя помыться, смыть с себя грех. Бедра кричат о веригах. Плохо вижу — все погружено в дымку, окутано какой-то душащей пеленой. — Я-я… что? Его улыбка мучает меня; красные глаза прожигают, видя всю мою низость. Он знал. Знает. Хочется вырвать ангельские крылья, которых я не достоин. Стянуть с себя кожу. Выйти из собственного тела. Лишь бы не чувствовать эту гниль, что растет в нем, — растет так, что даже Люцифер ее заметил. Только ли он?.. — Кто-то еще видел? — Нет, — он расправляет запачканный кровью платок, складывает заново так, чтобы кровь оказалась на внутренней стороне, и снова проходится от губы вниз по шее шершавой тканью. — К тебе же не подобраться толком. — А ты?.. Он странно, криво улыбается, смотря мне в глаза. — А я подобрался. Уже давно. Я глуп. Глуп и жалок. Отвращение, стыд, униженность, слабость питают злобу, что клокочет в горле вместе с кислым ощущением тошноты — и когда Люцифер хватает меня за подбородок, я не сдерживаюсь: грубо отпихиваю его руку и толкаю в грудь. — Нельзя было, Люцифер! — С чего бы это? — Я ангел! — И что, блядь, дальше? Его равнодушный, тихий голос, его лицо, полное безразличия, — мне так режуще, так унизительно больно. Как объяснить ему?.. Как, если мое тело греховно? Как, если я не достоин быть понятым, быть утешенным этим пониманием? — Подобное пятнает меня! — П-пятнает?.. Он ухмыляется и закатывает глаза, тяжело выдыхая. — Я так и знал, что так будет. — Если знал, то почему… почему сделал это со мной? Как ты смел ко мне прикоснуться?! Я не могу быть в этом поганом теле, жить с этой мерзкой душой! Он не понимает — и не поймет, что это значило для меня! Читаю это в его полном презрения лице, вижу в каменной позе: ему чужд мой ужас, ему все равно! — «Смел»? — он смеется, и от этого мрачного смеха сердце тоскливо ноет. — А мне что, сука, нужно было специальное разрешение?! — Почему ты так- — Ты сам просил меня об этом! Сам молил при любом моем прикосновении! Сам, — он выставляет указательный палец, направляя его на меня, — еще более запятнанный, чем я! Он прав, он прав во всем — не могу, не могу вынести его правоту, не могу вытерпеть этот голос, полный омерзения! — Потому что это глупо, — уверенно произносит он, прикрывая веки. — Глупо, понимаешь? — Что «это»? Что «глупо»? — Глупо быть… — он отводит взгляд. — Глупо быть таким упертым Святошей, вот что. «Святоша». Прозвище, данное мне демонами забавы ради, звучит из уст Люцифера как напоминание о том, кто мы на самом деле и в каких отношениях находимся уже давным-давно. — Ты ведь хотел меня, да? — все еще не смотрит на меня. — Все в тебе кричало об этом. — Нет… нет! — О да, — Люцифер улыбается, и в его глазах, что обратились ко мне, — холод. Холод, которым обычно обдает меня отец. Умерщвляющий, острый мороз, больно пробирающийся в глубь меня. — Не смотри на меня так, Л-Лю- — Да, Дино, да! Как только я научился видеть, первым делом решил опробовать это на тебе! — П-почему?.. — Потому что, — он на мгновение замирает, опустив взгляд, но тут же вновь смотрит на меня. — Я должен был убедиться, что ангелы не лучше нас. Что ты не лучше меня. Из-за этого? Он правда — из-за этого?.. — Да разве я когда-нибудь считал, что я лучше тебя? Разве я нас сравнивал? — А хочешь сказать, нет?! — его голос рвется, и он говорит хрипло, громко, почти крича. — Хочешь сказать, никогда не думал, что ангелы лучше, потому что чище?! — Нет! — Ты лжешь! — он подходит ближе, толкает меня в грудь, и я больно ударяюсь крыльями о книжный шкаф. Тот шатается, но томики, загнанные в глубь полок, стоят крепко, не падая. — Тогда давай пойдем от обратного. Разве ты не думал о себе хуже от того, что чувствовал все это? Разве не стало мерзко после того, как я заставил тебя кончить прямо себе в штаны, м? Я вижу, как Люцифер ненавидит то, что замечает на моем лице. Он отворачивается, выругиваясь; его крылья напряженно приподняты и подрагивают, словно он прикладывает много усилий к тому, чтобы держать их на весу. — Люцифер, я ангел, мне нельзя… подобное. Но тебе можно. Для тебя это не что-то плохое. Он резко оборачивается, и гримаса злобы, застывшая на его лице, пугает меня, заставляя вжаться в этот горемычный книжный шкаф. — То есть твое отношение от произошедшего ко мне не изменится? — Н-нет. — Хочешь сказать, будем дружить, как раньше? — Люцифер незнакомо, резко смеется. — Будем летать, собирать цветочки, болтать о пустяках после того, как ты накончал себе в штаны от одного касания? — Перестань! Прекрати! Умоляю его. Готов пасть на колени. Не надо всего этого! Этой… этой грязи, этого ужаса, этого падения! Почему, почему это происходит?! Если бы я… если бы я не был столь низок, ничего этого не произошло бы. Падший. — Хочешь, чтобы все было, как раньше, значит? — Да! — мой голос чужой, такой же страшно незнакомый, как у него сейчас. — А если я скажу, что трахаюсь с Ости, тоже? Кажется, будто в грудь мне поместили что-то тяжелое, горячее. Оно испепеляет меня изнутри, заполняя — мгновение за мгновением — безумным огнем, от которого в агонии бегут все мысли, все чувства, оставляя лишь обуглившееся ничто. Абсолютную пустоту. — Т-ты любишь ее? Он смотрит на меня так, словно я сказал величайшую глупость, на какую только способен. — Любовь? Ты смеешься? Какая нахуй любовь? — Н-но, Люциф- — Какой же ты в самом деле, сука, наивный! — слышу тихий, сдавленный смех. Люцифер подходит ко мне, берет за подбородок, поднимая мою голову на себя. — Я же говорил тебе, Дино. Ты не сможешь всего этого вынести. А что будет, когда мы доберемся до заданий на Земле?.. Когда я буду искушать твои обожаемые людские душонки одну за другой?.. Он грубо отбрасывает руку и отступает. — Рано или поздно это бы все равно произошло. И чем раньше мы закончим эту дружбу, у которой нет никакой вечности, тем лучше. Во мне так испепеленно-тихо, так безутешно пусто — я, кажется, даже забыл, как говорить. Страшнее всего то, что его слова не вызывают во мне столь сильного, непоколебимого сопротивления, какое мне бы хотелось почувствовать. В каком-то уголке своей души я сам думал, что наша дружба не может продлиться вечно; что случится что-то, из-за чего нам придется пойти разными дорогами. — Н-ничего не понимаю, — честно признаюсь я. — Не может все так закончиться. — Лучше бы и не начиналось. Его взгляд равнодушно блуждает по комнате. Крылья расслабленно опущены на пол. — Не может быть, что для тебя все это ничего не значило, что ты врал мне все это время! Что-то во мне разбивается, я весь полон болью, какой прежде не помню. Так ли было больно, когда не стало мамы?.. Не знаю, и боль от этого вдруг кажется непростительной. — Я и не врал. — Тогда по- — Просто мы стали старше, Дино. Когда мы были мелкие, многое было по-другому. Ты сам это знаешь, — он бросает многозначительный взгляд на мои брюки, и я только сейчас вспоминаю об этом мерзком, влажном ощущении и той грязи, которой, кажется, теперь еще сильнее облеплено мое тело. Люцифер указывает на дверь. — Тебя проводить? — То есть… это конец? — А что, ждешь продолжения в кровати? Каждое его слово вгрызается в горло, душит меня, заставляя постоянно сглатывать. — Зачем ты так?.. — Дино- — Д-давай просто забудем о сегодняшнем дне! Словно не было ничего! — Нет. Ни ты, ни я — мы так не сможем. Чувствую, знаю, он прав. Пусто. Страшно. Мучительно. Так ли и ему? Но его лицо — словно ширма, равнодушная маска, за которой ничего не усмотришь; глаза смотрят на меня безучастно. Не верю, не верю, что ему все равно, но мне нечего ему ответить, нечего возразить! Ад давит на меня своей холодной мощью, но и собственная комната не кажется такой же успокаивающей и безопасной, как прежде. Водой пытаюсь смыть с себя грех, пытаюсь смыть боль и отчаяние, усмирить горящую агонию мыслей, что вновь вспыхнула, заполнив глухую пустоту — я остервенело царапаю себя до крови, но кожа быстро заживает, легкие ранки затягиваются, не успевая дать ощутить муку, на которую можно отвлечься. Чувствую на спине, на плечах волосы. Почему-то вдруг все мое внимание сосредоточилось на них, противно щекочущих кожу, скользящих по ней. На них, мне кажется, навсегда запечатлелись его прикосновения; то, как он сжимал их, запуская свои пальцы прямо в пряди, тесня меня к себе в поцелуе. Выхожу из душа, смотрю в зеркало. «Даже длиннее, чем у Ости». Омерзительно. Все это невыносимо омерзительно. Они еще больше щекочут кожу. Раздражают, режут ее своими острыми концами! Прохожу в комнату, к столу, хватаю ножницы — срезать! Срезать их так, чтобы от них ничего не осталось! Под корень, как можно быстрее!.. Стук в дверь «будит» меня. Сколько времени прошло с момента, как я все это начал? На руках, на плечах, у ног — и по всему мокрому телу, прилипшие к нему, — обрезки волос: короткие, длинные, самые разные — криво срезанные, брошенные, упавшие. И — дыхание на мгновение останавливается — несколько обрезков перьев. Задел, когда стриг волосы сзади?.. — Дино, у меня к тебе разговор. Отец не должен видеть меня таким! Рукой тянусь назад, проводя ею по верхней части сложенных крыльев — так и есть, обрезал несколько!.. — Отец- Дверь, которую я — глупец! — не запер, бесцеремонно распахивается, и отец входит в комнату не глядя, смотря в какие-то бумажки. Как только он поднимает голову, закрыв дверь, весь на мгновение замирает, и его ледяные, пронзающие глаза несколько раз проходятся по мне сверху-вниз: снова и снова, вглядываясь в каждую деталь. — Что ты... Что?! — П-папа, я- Что я могу сказать ему? Как могу объяснить, что происходит? Весь я, кажется, еще больше переполняюсь какой-то кислой, густой грязью; обрезки волос, застывшие на теле, колючие, неприятные — чувствую, как мелкая дрожь охватывает тело. — Дино, да что с тобой- Он прикладывает руку ко рту, словно заставляет себя замолчать. Отворачивается и тянется к двери — хочет выйти, так ничего и не сказав! Срываюсь с места, настигая его за несколько шагов, хватаю за руку, но он отбрасывает ее, и я хватаю снова, становясь на колени, в которые остро впиваются колючие короткие отрезанные волосы. Еле дышу, всю грудь теснит яркая, тяжелая боль. — От-тец, прошу, я- Он резко выдирает руку из моих пальцев и, смотря на остриженную голову, весь наполняется омерзением. Я вижу это в его позе, в лице. — П-папа! — Иди вымойся, оденься, а потом бегом в медицинское крыло к госпоже Даэль. Пусть как-то исправит это недоразумение. Я знаю, он говорит о волосах. Но, произнося «недоразумение», смотрит на всего меня. И последнее, что я вижу перед тем, как остаться в одиночестве, — его спина, глухая, повернутая ко мне спина, которая выходит за дверь. Все это — от моей слабости. От того, что я немощен и телом, и душой. От того, что не смог перебороть грех. Люцифер… Одно его имя откликается во мне рвущим, грызущим горем; мукой, что заполняет все мое существо, стягивает душу в жалкую никчемность. Как же я это допустил?.. Запираю дверь и оглядываюсь. Мои волосы неряшливо лежат на полу, и белыми пятнами мерцают отрезанные кусочки перьев. *** «Дино» ждал его: подал руку, как только Люцифер открыл глаза, просыпаясь от воспоминания. Грудь теснило полнотой всего того, что умещается в ангела: контрастные мысли и эмоции, исключающие друг друга чувства, неисчислимые сомнения и страхи. Прежде демон мог лишь представить его состояние, но теперь, пережив, убедился, что быть таким, как Дино, — то, чего он хотел бы избежать. Хочется забыть это все. И забыть тот день, который так не хотелось видеть. Люцифер чувствовал, что совершил ошибку: увидев, пережив все это, он, кажется, обрек себя на неизбежность вспоминания. Он собственными руками достал все эти глупые, ничтожные моменты прошлого из угла, в котором они покрывались пылью и тлели, и теперь они здесь: роются у него в груди; грызут, рождая зудящее беспокойство; копошатся подобно тому, что ширилось и тянулось, и шевелилось в нем, когда он только коснулся души. Взяв «Дино» за руку и поднявшись с его помощью, демон осознал: «ангел» принял свой нынешний облик. Не было в нем ни детских черт, ни юных, но тягучая усталость читалась в сжатой, какой-то сломанной позе и опущенных крыльях, концы которых терялись в воде. — Теперь тебе точно пора. Я устал. И тебя, кажется, кто-то ищет, — тихо звучит у Люцифера в голове. — Почему ты ничего не рассказывал?.. Голубые глаза опускаются вниз. — А ты?.. — Я? — Почему ты ничего не рассказывал? Об Ости. О людях. Об отце. — Я… — демон качает головой, и чувствует всем телом, как в нем все что-то роется, копошится. — Мы мало общались. — Да, мы отдалялись. Очень долго, медленно, но неизменно отдалялись. Вот и ответ, который известен тебе самому. — Да, но- — Люцифер, тебе пора. Не мучай меня больше, — «Дино» подошел ближе и отнял книгу, о которой, сжатой в собственных пальцах, демон совсем забыл. — Иди. «Ангел» подошел к шкафу и, аккуратно пригладив корешок, поставил томик на полку. Хотелось съязвить, возразить, ранить, и в то же время почему-то вдруг — разрыдаться, как ребенку. — Я понял. Выход будет таким же «веселым», как вход? Непонимание скользнуло в лице «ангела», и Люцифер только махнул рукой. — Давай. — Мы не прощаемся, Люцифер. Или не совсем прощаемся. По коже вдруг — мурашки. От этих слов. От легкой улыбки, в которой растянулись губы. — Ты снова их зашьешь? — почему-то сболтнул демон, и воплощение души только шире улыбнулось. — Конечно. — Чт- — А ты снова вырвешь себе глаза? Снова — холодные, дрожащие мурашки. — Разве ты не- — Не знаю, что ты перенес, когда входил сюда. Но знаю, что пережил, когда оказался здесь. — Это ты устроил?.. На мгновение «ангел» замер, изумленно подняв брови. — Неужели ты настолько плохо меня знаешь?.. И настолько плохо знаешь себя? Копошится. Роется. Грызет. Быстрее. Убраться отсюда быстрее. «Не могу больше выносить все это». Люцифер закрыл глаза, пытаясь нащупать пространство за границами этого мира, взывая к собственному телу, которое тут же преданно откликнулось. *** — …дин! Ну же-е-е, молодой господи-и-ин! — знакомо заскрипело над ухом. «Блядство». Маленькие цепкие ручонки трясли его за плечи. — Я говорил тебе, не трогай меня... Люцифер слабо поднялся со своего места около постели, на которой все так же, как до касания, лежал Дино. Взгляд метнулся к груди, которая тихо, медленно поднималась под тканью рубашки, — словно ангел спал. — Молодой господин! Опираясь рукой о кровать, демон склонился над Дино, вглядываясь в его лицо: губы чуть сжаты, но и правда похоже на сон. Встрепенувшись от воспоминаний, Люцифер осторожно дотронулся до бедер, где должны быть вериги. Ничего. «Не надел? Или вовсе не носит уже?..» — Прошу-у-у, молодо-о-ой господи-и-ин! — Блядь, Ахаз, — Люцифер резко выпрямился, отходя от постели. — Мерзкий твой голос... Чего тебе? Крохотное розовое, лысое существо, скрытое под тканью черного плаща и еле походящее хоть на что-то человекоподобное, оскалилось подобием улыбки. — Вы как всегда добры, господин. Его голос царапал мысли, и усталость отзывалась на него еще большим изнеможением. — Не еби мне мозги. Скорее давай, чего приперся? — Я всегда к Вам только по одному указу прихожу. — Чего ему опять- — Господин Вас ждет. — Да понял я… иди давай. Глаза Ахаза — две мелкие бусинки в больших белых блюдцах — метнулись на ангела. Люцифер проследил за его взглядом и утомленно выдохнул. — Хотя нет, знаешь… побудь здесь, пока он не проснется. — Но мне надо- — К моему отцу вернешься потом. Слуга открыл было рот, чтобы возразить, но, столкнувшись с красными глазами, смиренно опустил голову. — Слушаюсь. — И трогать его даже пальцем не смей, понял? — Понял, — на выдохе ответил Ахаз. — А если небесный господин проснется? — Скажи, чтоб- «Ждал меня». Люцифер метнул взгляд на место, где Дино случайно обрезал перья. Ни этих укороченных перьев, ни чего-то другого, что выдавало случившееся, он не заметил. — ...Чтоб летел домой. Намеренно избегая повторного взгляда на ангела, Люцифер поспешил выйти за дверь. Перед тем, как закрыть ее, он услышал: Ахаз тихонько сел куда-то на пол и еле слышно замычал какую-то глухую, стонущую мелодию.