***
Во что нас способно превратить одиночество? Не то, в котором мы заперты без малой доли общения и людского внимания. Речь про душевное одиночество, которое можно ощутить даже в толпе или кругу семьи. Гермиона жила в одном доме с Молли, Артуром, Джинни и Гарри. Несколько лет спала в одной кровати с Роном. Всё это время она ощущала себя лишней, одинокой, без шанса на спасение и победу. Одиночество превратило её в мраморную статую с теми же утончёнными чертами лица, осанкой, улыбкой. Но совершенно неживую. Порой она чувствовала себя мёртвой, поскольку давно перестала ощущать вкус жизни, уже ничего не хотела и не желала. Сейчас, шагая по улицам Лондона в одном из любимых платьев, держа спину ровно и натянуто улыбаясь, она всматривалась в прохожих. В попытке углядеть, где они находят вкус к жизни, Гермиона так и не приобретала собственный. И вновь отсутствовал результат: улыбка всё ещё была натянута, а из ощущений — лёгкий холод, бродящий по оголённой коже. Когда Гермиона подошла к двум похожим зданиям, она села на лавочку, разглядывая их. Театр создал один из учеников Когтеврана. Здесь играли самые потрясающие пьесы. Рядом располагался отель, где во время показа определённого спектакля весь интерьер становился под стать ему. Оливер, именно так звали хозяина, считал, что зритель должен не только прочувствовать, но и прожить атмосферу, которую передавал автор. Сама Грейнджер посещала данное место ровно два раза. С Роном, который всегда не хотел туда идти, но соглашался, потому что она была увлечена. И вновь Гермиона вспомнила, что когда-то была жива и не являлась третьей лишней даже в окружающем мире. — Это же Малфой, босс Тазетты, — послышалось позади неё. Гермиона оглянулась. Чуть поодаль от неё разговаривали двое мужчин в костюмах и небольших котелках. — Тазетты? — удивился собеседник. — Захочешь заняться в Лондоне чем-то серьезнее продуктовой лавки — услышишь это название, — ответил первый, всё ещё продолжая смотреть на шедшего рядом мужчину. — Мистер Малфой, здравствуйте! Грейнджер обратила внимание на Драко, которого оглядывал волшебник. Его фамилию последний раз она слышала в Визенгамоте. Там Гермиона искренне защищала человека, который её носил. Кто бы мог подумать, что одна из первых вылазок в Лондон закончится столь необычной встречей? Хотя, казалось, он её даже не заметил. Да и был ли это Малфой? Тот юноша, который отрицал, что видел перед собой Гарри Поттера в стенах мэнора, прекрасно понимая, что это может быть лишь он. Ведь мужчина, которого она видела не так далеко от себя, его образ, лицо и тело, лишь напоминал прошлого Драко — во всём остальном это был некто иной. Мужчина двигался уверенно, ровно, с высоко поднятой головой и лёгкой усмешкой, царившей на губах. Он остановился около звавших его волшебников, обсуждая с ними неизвестные ей темы значительно тише, нежели кричали они. Гермиона разглядывала Малфоя. Волосы цвета снега были немного взъерошены. Черты лица стали грубее, скулы — острее, а взгляд напоминал две серебряные монетки, которые блестели от уличных фонарей. Широкая грудь, внушительные плечи, рост чуть выше, чем на момент их последней встречи. И лишь цвет одежды оставался неизменным. Гермиона помнила, как часто он носил чёрное, словно указывал на свою принадлежность к высшему злу. На языке поселился неприятный привкус, а сердце пропустило несколько ударов, напоминая о том, что было живо. В голове её стали появляться вопросы, ответов на которые она не знала, но уже жаждала получить. Малфой всегда был тем, кто указывал ей, кем она должна стать, на что не способна и кем являлась. Гермиона часто желала сделать всё, чтобы доказать ему обратное. Это было её мотивацией учиться, стараться, становиться лучшей. Той самой, которую она уже давно потеряла. Чего он добился? Кем стал? Чем занимался? Насколько на нём сказалось едва ли не осуждение в Азкабан. И что такое Тазетта, что упоминали двое мужчин? Давно забытое пестрящее ощущение проснулось в её душе, уже надеясь пустить корни и наконец-то помочь Гермионе вернуться в мир живых. Вопросы исчезли ровно в ту минуту, когда Малфой развернулся и направился в сторону театра, исчезнув так же быстро, как и появился. Взгляд Грейнджер упал на огромные часы, которые располагались между двумя входами, — время подходило к пяти часам. Этот вечер должен стать лучше, чем предыдущие. В это нужно искренне верить.***
Гермиона не хотела и представлять сумму, которую она должна будет Гарри за билет сюда. До этого она бывала лишь в нижней части театра, где всегда было неудобно смотреть спектакль. Сегодня же она располагалась в возвышавшейся над залом ложе, где открывался подобный искреннему свету в полной тьме вид, такой же исключительный и особенный. Отсюда было идеально слышно актёров и видно игру. Единственное, что её смущало, — ложа была на двоих. Но она сидела одна. И тот человек, который проведет с ней ближайшие три часа, был загадкой. Хотя кто-то чужой сейчас порадовал бы её больше близкого. — Мисс, позвольте разочаровать, но вы ошиблись ложей, — раздался сзади мужской голос. Гермиона встала с кресла и оглянулась. Судьба словно смеялась ей в лицо, складываясь весьма ироничной ситуацией. Губы вытянулись в еле уловимую улыбку — этого стоило ожидать, однако она всё равно старалась оставаться максимально удивлённой, насколько это было возможно. — Грейнджер? — изумился Малфой, на несколько мгновений его неприступное лицо воспылало недоумением. — Малфой, — спокойно произнесла она, оглядывая его с ног до головы. Он был без пальто. Ей открывался вид на жилистую шею, белую рубашку, облегающую тело. — Не знала, что ты ходишь по театрам, — сказала Гермиона и вновь села. — Неужели полюбилось искусство? — Не знал, что ты носишь фамилию Поттер, — ответил он, обходя её и присаживаясь на своё место. — Неужели у вас шведская семья? Казалось, в эту минуту её уши загорелись пламенем. Гермиона гневно взглянула на Малфоя, который лишь довольно ухмылялся её реакции на его слова. — Гарри всего лишь купил билет, — хмыкнула она, при этом перекидывая ногу на ногу и облокачиваясь на спинку кресла. — Годы идут, а Поттер всё ещё покупает Грейнджер игрушки, — язвил Малфой. — Всегда было интересно, когда это ноша перейдёт к Уизли? В груди кольнуло. То было напоминание, что Гермиона даже приобрести что-то для себя уже давно не могла. Стало неприятно, и она устремила взор на сцену, не желая отвечать на вопрос. Малфой же рассматривал её — Гермиона буквально ощущала это кожей. Как его ледяной взгляд изучал её тело. Ей не хотелось представлять, о чём он думает в такие моменты. Это начиналось ещё в Хогвартсе. Тогда Гермионе казалось, что он размышлял, какого цвета будет её кровь. Будет ли там грязь? Сам же Драко сидел, поражённый в душе и непоколебимый внешне. Он и правда ожидал здесь Поттера, как и было запланировано. Дело, которое сегодня должно произойти в стенах этого места, являлось неотъемлемой частью работы. Но он встретил её — девушку, которую уже давно не думал увидеть рядом с собой. «Грейнджер не меняется, всё такая же строптивая, с высоко поднятой головой, резкими словами и своим тонким, властным голосом. Он мог приказывать с таким же упоением, что и петь самую очаровательную мелодию в мире». — Мне почему-то показалось, что ты наконец вырос, Малфой, — выдохнула она после паузы. — Но ты всё тот же, со своими глупыми шуточками. — Прошу заметить, что они всегда попадают в точку, — прищурившись, ответил Драко, на что она лишь вобрала в лёгкие больше воздуха. — Ладно тебе, Грейнджер, немного юмора не повредит даже такой серьёзной даме, как ты. Он говорил с явными нотками сарказма. — Юмор — это когда смешно, — огрызнулась она. Он лишь прыснул, откидываясь на кресло и вальяжно расставляя ноги. Гермиона обратила взгляд на сцену, где начиналось представление, стараясь полностью отдаться искусству, но сидевший рядом Малфой всё не выходил из головы. «Может быть, мы были далеко не друзьями, всецело наоборот, но неужели после шести лет он продолжает быть таким… таким… Малфоем?» Когда-то эту фамилию Гермиона всецело приравнивала к самым гнусным ругательствам. Этот человек всегда пробуждал бурю эмоций, как правило, ужасных и отрицательных. В то же время это не опускало того факта, что, в отличие от друзей, он продолжал их вызывать, что пугало её с каждой минутой всё больше и откровеннее. — Ты не ответил на вопрос, — заметила Гермиона, немного подождав. — На какой именно? Ты всегда задаешь слишком много вопросов, Грейнджер, — сказал Драко. — Иногда полезных, иногда — совершенно глупых. — Самый глупый вопрос — незаданный, Малфой, — вновь злилась Гермиона. — Вряд ли ты считал глупым вопрос о становлении Пожирателем смерти… Звенящая тишина. Она осознала сказанное лишь спустя пару секунд. После нескольких лет отсутствия препирательств, ссор, колких фраз и всего того, что из себя представлял Малфой, её слишком задели его слова. Гермиона медленно посмотрела на него — взгляд Малфоя выражал злость, на лице играла маска полного безразличия. Ухмылка, которая некогда украшала его лицо, придавая приятное тепло, испарилась. Подошёл антракт. Малфой встал с кресла и уже собирался уйти насовсем. Ведь нужного человека не было. А её слова, напоминание о прошлых, тех самых безрадостных моментах — явно не то, что он хотел слышать. Драко уже был в том возрасте и положении, когда мог не терпеть ситуации, которые его не устраивали. Впрочем, он никогда этого не терпел. Гермиона подскочила и подбежала к нему, хватая за руку, которая в её миниатюрной ладони казалась огромной. — Извини, — выпалила она. — Я… просто… — Гермиона пыталась сформулировать мысль, в глазах пылало чувство вины. — Давай начнём сначала? Гермиона явно намекала на первую часть их разговора. Он скептически осмотрел вынужденную собеседницу. С одной стороны, он хотел отправиться домой и забыть об этой встрече. С другой — Грейнджер была отождествлением того времени, когда он ощущал себя свободным. Ему нравились её эмоции, начиная от улыбки и язвительных ответов и заканчивая криками о том, что он невиновен в зале суда. Возможно, именно по этой причине он часто пытался задеть её, чтобы увидеть реакцию. Драко никогда не считал это чем-то вроде подростковой влюбленности, скорее, зависимостью от эмоций человека — ему нравилось вызывать их в ней всегда. Раньше он мог побудить лишь на удручающее чувство — обиду. Но с возрастом начал понимать, что её сконфуженное лицо, растерянность и искренняя улыбка радовали бы его куда больше. — Пожалуйста, Малфой, — попросила она уже тише. — Я не хотела тебя задеть. — Твоего острого языка, Грейнджер, мало, чтобы задеть меня, — выделяя последнее слово, ответил Драко. — Я всего лишь хочу заняться своими делами. Не переживай, я скоро вернусь в твоё очаровательное общество. По его лицу пробежалась ухмылка, и Гермиона слабо улыбнулась. Отголосок ощущения чего-то живого вселился в сердце, отчего ей стало немного лучше. Порой неважно, испытываешь ты положительные эмоции или отрицательные. Самое худшее, что можно испытать к человеку, — равнодушие, терзающая пустота и ощущение, что ничего не существует. Когда тебе безразличен кто-то, то тебе безразлично его равнодушие, когда для тебя он важен — оно тебя убивает. Малфой действительно вернулся спустя несколько минут. Прогулочным шагом прошёл по ложе и сел рядом с ней, вновь наблюдая за сценой и Гермионой, которая краем глаза смотрела на него самого. — Только давай в этот раз без твоего гриффиндорского гостеприимства? — он вопросительно выгнул бровь. — Только если ты признаешься, что всё это время втайне обожал магловскую культуру, — ухмыльнулась Гермиона. Малфой прищурился, глядя на неё, и не понял, что же она имела в виду. Заметив это, Грейнджер нахмурилась, после её взгляд переместился на сцену, а далее — на самого Малфоя. — Ты сидишь в зале на магловской пьесе, — начала она. — О Мерлин, только не говори мне, что настолько жаждал встречи с Гарри. Гермиона звонко рассмеялась, но сразу же замолкла, когда из соседних лож на неё посмотрело несколько пар глаз. Она приложила ладонь к губам, но всё ещё внимательно наблюдала за Малфоем. — Даже не могла предположить, что за шесть лет моего отсутствия ты будешь искать Гарри по ложам магловских пьес, — улыбалась Гермиона. Настоящая, реальная улыбка, такая обычная, не фальшивая. Та, что в девушках он перестал видеть слишком давно, — везде мерещились теории заговора и те, кто желали к нему подмоститься. — За период твоего отсутствия случилось слишком много, Грейнджер, — ответил он чуть тише, а после взглянул на сцену. — Что за пьеса? Поведаешь? — Фауст. История о том, как разум обернулся против человека, — ответила Гермиона, улыбаясь некогда врагу, и посмотрела на сцену, где играла великой радости сцена встречи двух влюбленных. Вечер для них обоих проходил слишком быстро. Время летело, действие продолжалось. А они всё комментировали, обсуждали и оправдывали похожих на них героев. Трагедия Гёте вновь тревожила умы, но теперь уже волшебников. Только Гермионе и Драко постепенно становилось всё равно, что играли на сцене, о чём рассказывала история и что будет, когда это закончится, — они находились в моменте друг с другом. Драко всегда стоял за спиной отца, сам никогда не имел ничего и скучал по тому времени, ведь сейчас в его распоряжении было слишком многое. Гермиона раньше получала всё — от статуса до признания — и хотела это вернуть, ведь сейчас окунулась в пустоту. Две души, которые желали получить то, что было у другого, хотя искренне не понимали, к чему это приведёт. И когда пьеса подошла к концу, они оба продолжали её обсуждать, защищая взгляды, будто сами являлись героями. — Не отрицай, что существует понятие необходимого зла, Грейнджер, — сказал ей Малфой, все ещё сидя, пока люди постепенно начали покидать зал. — Это понятие слишком скользкое, чтобы считать его правильным, — ответила Гермиона, вставая со своего места. — Мефистофель толкал Фауста на ужасные вещи. — Он исполнял прихоти, — Малфой также встал, кивая в сторону входа. — Не сделай этого Мефистофель — мёртв был бы Фауст. — Фауст и так в итоге оказался мёртв, — она вышла из ложи и обратила внимание на двух волшебников, которые, словно охрана, стояли около входа. — А Мефистофель лишь хотел заполучить его душу, здесь нет ни грамма благородства. Один из мужчин отдал Драко его пальто, и Малфой пошёл вперед, увлекая за собою Гермиону, которая косилась в сторону шедших за ними волшебников. — Оказывая кому-то услугу, ты не руководствуешься благородством. Как правило, лишь тем, что потом можешь получить от этого человека, — произнёс Малфой. «Я сам делаю именно это — даю людям то, что они так хотят и страстно желают, принимаю их в своем доме, а после взамен прихожу за долгом, когда мне это необходимо. Здесь нет благородства, Грейнджер, ты ищешь его отнюдь не в том мире, хотя, возможно, мы живём в разных». — Я руководствовалась желанием помочь тебе, когда свидетельствовала в твою защиту, — ответила Гермиона. — И делала это лишь потому, что знала, что ты этого не заслужил, а не потому, что потом хотела забрать с тебя долг. Не все люди так корыстны, Малфой. В этот момент они остановились у той самой лавочки, на которой она сидела в начале вечера. Гермиона оглянулась на него, смотря в глаза и улыбаясь. Однако её взгляд всё ещё падал на двух мужчин, которые шли по пятам за ними, а до этого передавали Малфою одежду. Он стал ходить с охраной, может быть, это связано с Тазеттой? Он всегда интересовался чем-то необычным, по всей вероятности, это завело его не в лучший мир. — Однако у тебя есть такая возможность, Грейнджер, — ответил он. — Ты всегда можешь отправить мне патронус, ведь Малфои отдают долги. В следующую минуту за его спиной прогремел едва ли не гром. Он даже не оглянулся в тот момент, когда Гермиона смотрела на отель, в котором должна была остановиться. Показалось, что там произошёл взрыв, люди кричали, выбегали из здания. Несколько волшебников подлетели к отелю, создавая заклинания, а здание… пылало. Её дыхание перехватило, а в организм стали проникать ароматы гари и сожжённой плоти, хоть она и стояла достаточно далеко от здания. Когда-то она бы бросилась спасать людей, ей было бы плевать, что она пострадает. С некоторых пор Гермиона Грейнджер считала, что одиночество убивает в ней способность к состраданию. — Что произошло? — одними губами произнесла она, однако, когда вернула взгляд на то место, где стоял Драко, его там уже не оказалось. Грейнджер поджала губы, понимая, что ей придётся вернуться этим вечером в Нору, хотя… она уже была благодарна тому, как провела время. Кто бы мог подумать о том, что это сложится именно таким образом?***
Гермиона старалась идти до Норы прогулочным шагом, чтобы как можно позже добраться до нужного ей дома. Она надеялась, что, придя туда, застанет всех уже спящими и сможет спокойно лечь в кровать, не вызывая вопросов, внимания и в принципе всего того, чего так сторонилась в последнее время. Одиночество было не только вынужденной мерой, но иногда вполне желанной затеей, а порой и сущей роскошью. Однако, когда она подошла уже чрезвычайно близко, её слуха коснулась музыка, которая играла из дома. В нём горел свет, и даже за несколько метров слышался смех. Гермиона замерла, смотря на дверь, которую совершенно не желала открывать, пока не поймёт, что там может быть. «Рон? Вернулся? Они отмечают это? Всё-таки решил вернуться в Британию?» Эти предположения осели на её душе, и Гермиона улыбнулась, быстрыми шагами направляясь прямо в дом. Оттуда пахло пирогами Молли — теми, что так любила вся семья и которыми уже осточертело питаться Грейнджер. Гермиона толкнула дверь вперед и вошла в помещение, смотря на накрытый стол и всех, кто за ним оказался. Рона там не было. Зато были Перси, Чарли, Билл, Джордж, все с жёнами. Казалось, вся семья Уизли, за исключением Рона, собралась именно сегодня на празднование торжества. Того… на которое её не пригласили. Виноватый взгляд Гарри кричал о том, что он жалеет о её приходе, подтверждая её мгновенную догадку, что не хотели они побыть одни… — Миона? Ты что здесь делаешь? — удивился Билл. — Живу, — отстранённо ответила Гермиона. Последний раз она видела их всех, когда приехала. В тот день все, мягко говоря, были не в восторге, что их брат не вернулся обратно. Но под взглядами Джинни, Молли и Артура молчали, не разворачивая в Грейнджер всё больше негодования и чувства искренней вины. — Ты же сказала, что она уехала, — строгий голос Перси был направлен в строну миссис Уизли. — Вы обещали, что она не переступит больше порог этого дома. Музыка прекратилась, а напряжение, которое царило в комнате, казалось, можно было потрогать руками. От этого Гермионе стало не по себе и хотелось сгореть — прямо здесь и сейчас. Складывалось ощущение, словно она нашкодивший ребёнок, которого собирались ругать родители. — Мистер и миссис Уизли разрешили остаться, пока мою кандидатуру… «Почему ты оправдываешься, Гермиона?» Разум и давно мёртвая гордость почему-то лишь сейчас начинали кричать навзрыд. — Вы ей не сказали? — пуще прежнего кричал Перси. — В этой семье лишь я не подвластен чёртовому очарованию этой девчонки? — Брат, — уже было начал Джордж, но хватило лишь одного взгляда Перси, чтобы он резко замолк. Сердце начало бешено колотиться: одна теория происходящего была болезненнее другой, и Гермиона уже не желала думать и понимать, что здесь происходит или будет происходить. Однако, судя по взгляду, человек, который когда-то показывал ей Хогвартс, был настроен слишком решительно и бесповоротно. Перси вышел из-за стола, убрал руки в карманы брюк и остановился напротив уже ошеломленной Гермионы. Все сидели. — Неужели после нашей встречи по твоему приезду и целого месяца молчания до тебя не дошло? Я поражаюсь тебе, Гермиона, — со злостью начал Перси. — Ты лишила нас брата, а моих родителей — сына! Из-за тебя он сейчас один, неизвестно где, потому что ты — чёртова эгоистка, думающая только о себе и своих родителях, — он развёл руками, его лицо приобрело пунцовый оттенок. — Как у тебя хватает наглости жить здесь, есть их еду, разговаривать с ними после этого? Сколько лет Рон потратил на тебя и твои проблемы? Сколько времени своей жизни он потерял из-за тебя? Гермиона попыталась оправдать себя, хоть и понимала, что он говорит истинную правду, которую она прокручивала в голове столько раз. — Рон любил меня, Перси, и… — А ты растоптала любые его попытки на какое-либо будущее, — продолжил за неё он. — Если они не могут этого сказать — это сделаю я, причём с великим удовольствием, — казалось, каждое слово он буквально выплёвывал ей в лицо. — Ты лишняя здесь, Грейнджер, ты не можешь быть частью этой семьи, и ты сама отсекла все возможности к этому, — Перси сделал несколько шагов ближе. — Все буквально ждут, пока до тебя это наконец-то дойдёт. Или твой мозг окончательно перестал функционировать? Тебя вообще не смутило, что Министерство месяц рассматривает твою кандидатуру? «Нет. Он не хотел этого говорить, это эмоции, Гермиона, в нём говорит тоска по Рону, Перси бы никогда не стал себя так вести. Ведь именно он помогал тебе с первыми работами, проводил экскурсии и порой подбадривал…» Но его взгляд кричал обратное, столько злости, ненависти, ещё и добивала тишина. Никто не встал и не собирался вставать на её сторону или даже на его — они были безмолвными зрителями, теми, кто смотрит, но ничего не предпринимает. — Ты никому не нужна ни здесь, ни в Министерстве, тебя отклонили сразу же, но почему-то все волнуются, как ты это переживёшь, — сквозь зубы, буквально трясясь от злости, проговорил Перси. — Мы все ждём, пока ты уйдёшь из нашей жизни, пойми ты это уже наконец-то — ты забрала слишком много у этой семьи, все устали испытывать к тебе чувство жалости. Убирайся отсюда. Третий лишний в жизни Гарри и Джинни, мистера и миссис Уизли, среди каждого мужчины за столом и его женой. Ей не было места на этом празднике жизни, где она могла занять своё почётное звание возлюбленной Рона и не стать изгоем, но судьба распорядилась иначе. Она существовала как человек, который неосознанно встал между двумя, сам того не подозревая и подрывая их отношения. Гермиона не хотела верить в то, что сейчас услышала, не хотела понимать или принимать этого. Её взгляд метнулся к столу, где все, включая её друзей — людей, которые говорили, что она всегда может на них положиться, — смотрели и молчали. — Джинни? — прошептала она, но та отвела взгляд. — Мистер и миссис Уизли? — Те предательски поджали губы. — Гарри? Он был последней надеждой на то, что это всё — ложь. Он был её другом, её опорой. Точно так же, как и она для него. Он не мог бросить, не мог предать — она не желала и не хотела верить в это, но он отвернулся. Стоило ли задуматься, почему они поступали с ней так после всего? Человеческое сострадание, милосердие и доброта, как и всё в этом мире, имели срок годности. Уизли были готовы продолжать поддерживать её как избранницу сына и брата, а не как чужого человека, от чьих проблем хотелось затянуть петлю на шее. Они устали от неё, а мотивации пытаться с этим справиться уже не хватало. Был ли Рон причиной? Нет. Он был поводом. Безразличие и желание помочь Гермионе давно иссякли, словно высохший источник в пустыне. Казалось, что, если бы она осталась с Роном, они бы придумали что-то ещё или просто оставили её на попечение сына и брата. Но решение пришло само к ним в руки — что может быть проще для совести, чем бросить человека и обвинить его в том, что он сам отказался от них? Что же до Гарри… У него действительно был выбор. Он стоял между одинокой подругой, которая нуждалась в помощи и поддержке, и людьми, которые заменили ему семью, растили с детства и являлись близкими его супруги. Гарри Поттер сделал свой выбор, к сожалению Гермионы, не в её сторону. Она не понимала, откуда в её голосе взялась ледяная хватка, но следующую фразу она произнесла уверенно и строго: — Вещи забрать можно? Перси лишь довольно улыбнулся и сделал шаг обратно, указывая ей в сторону лестницы.***
Всё произошло слишком быстро, её вещи сами летели в чемодан, а после парили за ней, когда она вышла из Норы и двигалась в сторону Лондона. Ей было уже всё равно, ночь сейчас или нет, может ли на неё кто-то напасть или убить. Нужно было только уединение, побыть одной, осознать то, что случилось, то, во что всячески не хотелось верить или как-либо осязать. — Гермиона! — издалека послышался голос Гарри. Она обернулась, видя, как тот бежал к ней. Ей хотелось накричать на него, ударить, сказать, насколько ей больно, но в душе осталось только пугающее спокойствие, словно эмоции не желали на неё обрушиваться. — Возьми, — он протянул ей несколько галлеонов. — Этого хватит, чтобы… — Нет, — строго ответила она. — Возможно, я пожалею об этих словах, Гарри, — в ней говорила уже не боль или обида, лишь злость. — Но ты для меня мёртв с этой минуты. С этими словами она аппарировала прочь от Норы, не зная, куда и зачем — ей просто нужно было оказаться подальше от людей, которые её предали. Почему-то, когда она сама обвиняла себя в подобном, это терзало чувством вины, уничтоженным состоянием и жалостью. Но когда эти же слова летели с губ Перси и их подкрепило вселенское молчание остальных, в душе осталась обида. Казалось, что Гермиона понимала возможность этой ситуации, но всячески отрицала то, что она существовала. А когда они подтвердили, буквально втоптали в такую неудобную правду — стало хуже, ужаснее, словно вырвали сердце, а его остатки всё ещё щипали область груди, где уже становилось пусто. Гермиона встала около того самого отеля, который некогда горел на её собственных глазах. В тот момент она думала о том, что люди, жившие там, остались без крова, и была искренне рада, что ей есть, куда вернуться. И вот она оказалась на этом же месте человеком, которому некуда и не к кому больше пойти. Лавочка, едва ли свежий весенний ветер, звук автомобилей и свет вывесок — всё, на что сейчас ей могло хватить сил и средств. За пазухой, кроме волшебной палочки и одежды, не оставалось совершенно ничего. Грейнджер присела на холодное дерево, окинула взглядом полуразрушенное здание. Несколько часов назад оно выглядело прекрасно, в тот миг и она была счастлива. А сейчас что здание, что её душа — лишь остатки некогда прекрасного, очаровательного и уже почти мёртвого. «Ненадолго хватило эмоций от встречи с Малфоем». В её голову украдкой закралась мысль о том, что он говорил о долге, будто готов ей его отдать — достаточно патронуса. Гермиона поджала губы, посмотрела на древко, вокруг которого были сомкнуты пальцы. Она могла сейчас решить свои проблемы одной фразой, однако… Стоило ли верить когда-то заклятому врагу? Человеку, который всю жизнь уничтожал её. По иронии, именно он стал тем, кто смог вдохнуть жизнь за считаные часы, совершенно недавно. Возможно, оно того стоит? Они уже не дети — он может ей помочь и хочет это сделать, почему нужно отказываться? Она всю жизнь жертвовала собой ради других, а когда настала её очередь, они выдержали несколько лет, прежде чем опустить руки. Никто не справился до самого конца с миссией Гермионы Грейнджер, даже она сама. «Либо я сплю здесь, кочую по улочкам и становлюсь местной забулдыгой из котла, либо прошу помощи у него. Разве есть что-то, что я ещё могу потерять? Семьи нет. Друзей нет. Дома нет. Тех, кто готов был поступиться своими желаниями, как всю жизнь делала я, больше нет — они закончились. Единственным, кто пошёл бы сейчас и помог мне, был Рон, но с него достаточно — рушить его отношения с семьёй я больше не буду». Гермиона достала палочку, пытаясь воссоздать хотя бы одно хорошее воспоминание. Раньше ей давалось это легче, однако сейчас в голову шли лишь боль, разочарование, ощущение предательства и полное моральное истощение. «Сегодня. Я могу вспомнить сегодняшний вечер в ложе». Она прикрыла глаза, и перед ней мелькнули картины с улыбающимся Драко, его глупыми шутками, той наполненностью, которую она ощутила в этот самый момент. Приятная истома начала наполнять тело, словно свет, который проникал от пяток до кончиков волос, такой медленный, приятный и поглощающий. От него хотелось улыбаться, кричать, выплёскивая это на весь окружающий её мир в полной мере. — Экспекто патронум, — прошептала она, а рука машинально взмахнула палочкой. Гермиона подняла веки. Она видела светящуюся голубым светом выдру, что скакала около неё, благодарно смотря в глаза. Грейнджер улыбнулась, присаживаясь рядом с ней и пытаясь прикоснуться, — её милое животное, очаровательное создание, которое никогда не отвернётся. — Передай Драко Малфою, что нам нужно встретиться на месте, где мы сегодня расстались, нужна его помощь, — прошептала Гермиона. Выдра кивнула, а после испарилась, оставляя за собой лишь разливающийся тёплый свет, который радовал её хозяйку.