Дар океана

Начало этой истории положили, как без сомнения знаем мы все, неожиданные обстоятельства, так резко изменившие размеренные и монотонные жизни нескольких человек. Многие до сих пор помнят, как в старый трактир «Адмирал Бенбоу» нагрянул бывалый моряк с грязновато-белым сабельным шрамом на щеке, как грузной походкой он дотащился до двери «Адмирала» и грубо затарабанил ганшпугом об деревянные доски, требуя чтобы его немедленно впустили и, несомненно, дали хорошенько насладиться отменным ромом, лучше которого он в своей жизни ничего не знал и, соответсвенно, не пил. Как этот же закоренелый моряк раскрыл свою строжайшую тайну и то кем он являлся на самом деле – первым штурманом легендарного капитана Флинта, человека который создал себе весьма зловещую славу во время своего пиратского промысла, доходившую до того, что было достаточно лишь упоминания его имени, чтобы привести людей в ужас. А далее потянулась беспрерывная череда событий: появление Слепого Пью и вручение чёрной метки, смерть Билли Бонса и нахождение карты сокровищ, побег из трактира и приход незнакомцев во главе со слепцом. Все эти события доходят вплоть до прибытия Джима в усадьбу сквайра. С этого то и момента на сцену всего происходящего действа неожиданно выходит новое лицо, которое невольно вносит собственные изменения в утверждённую постановку.

***

Вечер в тот день был необычайно мрачен и холоден. Проходили чередой облака, закрывая мчавшуюся через плотную завесу волнистой пелены луну, снежная поверхность окунулась в бледную синеву, под ледяным пронизывающим ветром прижимались друг к другу посеребрённые ветви деревьев. Мелкий колючий снег посыпал, закручиваясь в белые вихри и оседая на занесённую сугробами землю. Что-то неопределённое, напряжённое витало в воздухе невесомым туманом, окутывая чувством необъяснимой тревоги всех собравшихся в сегодняшний вечер в доме сквайра Трелони. Не слышалось привычного заразительного смеха хозяина усадьбы, не обратить на который внимание было попросту невозможно; не виднелось будничного оживления слуг, которые с наступлением темноты будто бы свежели, сберегая силы целый световой день, предоставленный в полное распоряжение разленившихся дармоедов, и как они уже самостоятельно определили, выделенный им на основании действительного одобрения самого сквайра; не чувствовалось той легкости обыденно-праздной атмосферы обиталища Трелони, которое могло бы заставить даже самого нелюдимого и угрюмого человека изящно вписаться в умело выстроенную обстановку радости и веселья. Не было ничего из того, к чему каждый уже давно привязался, принимая за счастье существование в столь соблазнительных на то время условиях. Ничего. Всё затихло, предоставляя возможность тишине окутать любого, заставляя быстротечность уделённого ей момента замереть, постараться завладеть им, осторожно проникнув в самую глубину неосязаемого, неизведанного и неподвластного, чтобы вселить во всякого изгнанное, забытое чувство устрашающего беспокойства, заполучив причитающуюся долю мимолетной власти. Без её немого внимания не осталась и персона нашей скромной героини, чьё сознание также, как и все остальные, утопало в том самом ощущении томительной и необъяснимой тревоги, разлившейся густым полотном в каждом уголке их небольшого городка на берегу залива Мор Хафрен. Девушка расположилась у окна, которое выходило прямиком на застеленную белёсым покрывалом дорогу. Её длинные рыжие волосы были небрежно заплетены в пушистую косу, кое-где выбивались вьющиеся пряди, обрамляя узкий овал лица сидящей, тонкие губы изредка трогала печальная улыбка, обнажая крошечную щербинку на передних зубах, глаза подвижно сновали по строчкам раскрытой на подоконнике книги, а нос с лёгкой горбинкой эпизодически морщился от прочтения отдельных, как ей казалось, откровенно глупых моментов женского романа. Однако, такое чтение вряд ли имелась возможность определять, как предмет для развития интеллектуальных способностей читателя – оно носило исключительно развлекательный характер, и издавалось с конкретным уклоном на репрезентативные вкусы аудитории прекрасного пола. Собственно, и памятуя об истинном предназначении подобных произведений, кудрявая и решилась на ознакомление с ранее не изученным направлением в современной литературе, чтобы хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей, которые так и норовили проникнуть в ничем не обременённую голову девушки. Сейчас ей просто необходимо было занять себя чем угодно, дабы не позволить разуму погрузиться в пучину нескончаемых размышлений и видений из прошлого, которые порождали неконтролируемый поток отрицательных эмоций. Нужно отвлечься, и ничего не ворошить. Получалось, надо заметить, совершенно неважно. Бесспорно отвратительно. Неоднократно приходилось одергивать себя, чтобы вновь вернуться к восприятию сути романа, стараясь при этом в перерывах пересказывать вслух прочитанные куски, соответсвенно, не позволяя мозгу мусолить кружившие перед глазами события минувших дней. Иначе все усилия пойдут насмарку, всё опять вернётся и теперь уж целиком заберёт её дух и тело в пучину непроглядных страданий и тьмы. Ей не хотелось снова вспоминать те ужасные мгновения, от которых она тщетно пыталась избавиться, стереть; никогда, ни за что не вспоминать; внушить себе, что такого не происходило на самом деле. Этого не было – она точно знает. Или было? Нет, конечно же, нет! И довольно об этом! Руки закрывают лицо, нижняя губа дрожит, тихий хрип вырывается из горла, перерастая в самое начало давно сдерживаемой истерики. Перед глазами плывёт череда картинок: одна сменяет другую с необычайной скоростью так, что проследить действия, запечатлённые на них, буквально невозможно. Цветные пятна прыгают из стороны в сторону, мешая разгоряченному сознанию ухватить хотя бы маленький кусок всего того, что старался воспроизвести измождённый мозг. Ей никогда не избавится от этих горьких воспоминаний. Никогда… Она это понимала, но каждый раз натыкалась на одно и тоже в попытке обмануть саму себя, избавив от несчастья, которое оставило неизгладимый отпечаток на её юном сердце. К горлу подкатили рыдания, грудь сжало болью, скопившиеся слёзы брызнули кипящей струёй, подняв в душе жгучую волну бешенства. Оно обволакивало, застилало пеленой ненависти всё вокруг, призывая взбесившихся демонов воплотить в жизнь засевшую на задворках сознания потребность. В конце концов, слепая неудержимость желания пересилила доводы ослабевшего разума, и беленькая ручка с небывалым остервенением встречается с твердостью дубового подоконника. Теперь она рыдает навзрыд, словно из груди вырвали сердце с куском плоти, пальцы сжимаются и разжимаются, сводимые судорогой от напряжения и боли в мышцах, голова раскалывается пополам, а во рту разливается неприятный металлический привкус. Струя крови брызгает из носа, прочерчивает красную дорожку по щеке, шее, и оканчивает свой путь впитавшись в белоснежную шаль, накинутую на плечи. Дрожащими руками она размазывает кровь по лицу, думая вытереть следы кровавого потопа одним жестом, но внутренняя жидкость хлещет с таким неистовством, что вскоре весь верхний участок светлой накидки становиться похож на рисунок полукруглого озера алого цвета, которое продолжает движение вниз, охватывая собой всё большую территорию. Ей не в первой видеть кровь, она уже привыкла к её запаху и вкусу, поэтому не предпринимает никаких радикальных мер по устранению последствий нервного перенапряжения. Обойдётся… Но лишь по прошествии четверти часа, проведённого с безостановочно хлеставшим кровяным фонтаном, девушка всё-таки решает обратиться за помощью. Стоило спуститься к миссис Харт – старой экономке усадьбы Трелони. У неё то она и найдёт все самое необходимое. Кое-как поднявшись на ноги, кудрявая поняла, что пустить сложившуюся ситуацию на самотёк было настоящей ошибкой. В глазах резко потемнело, в этой темноте стали расплываться радужные круги, голову будто огрели чём-то неимоверно тяжёлым, а ватные ноги подкашивались сами собой и грозили не удержать ее хрупкое тело. Пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть. Вдох-выдох. Прижала свободную руку к кровоточащей ноздре и стала двигаться по направлению к комнате миссис Харт. Коридор, по которому она шефствовала, был закручен спиралью наподобие морской раковины, сходясь к центру, его стены обшивались тёмными деревянными панелями, а звук шагов заглушал расстеленный под ногами толстый ковёр. Было мрачно и тихо, газовые светильники слабо освещали проход, предлагая обитателям лишь немного неровного желтого света, серебристая полоска лунного блика падала наискосок через восточное слуховое окошко и бросала отсвет на старый шифоньер с покосившимся стеклом в дверце. Миновав дверь, ведущую в кабинет сквайра, девушка уже хотела повернуть на лестничный пролёт, как за спиной послышались довольно громкие восклицания хозяина дома. — Нет, вы решительно не представляете какая удача постигла нас с вами, мой дорогой друг! Это же невероятно! — резкий хлопок в ладоши разразился чуть ли не над самым ухом кудрявой, заставив ту непроизвольно вздрогнуть. — Ох, это ты, милая Лола… Что же ты одна тут делаешь? Ее последним желанием на данный момент, определенно, была встреча с Трелони. И пускай мужчина никогда не давал поводов для намеренного избегания собственной персоны, однако именно сейчас Лола была не в том состоянии, чтобы с кем-то пересекаться и, тем более, беседовать. В особенности, зная его склонность к частым и продолжительным разговором о любой незначительной мелочи. Не сейчас. — Господин Трелони, — раздраженно выпалила она, не оборачиваясь и безбожно гнусавя, не оторвав руки от носа. — Я не… — В который раз повторяю, Бога ради, не называй меня «Господин Трелони», милая. Я же, как никак, родственник тебе, а об этом неуместном официозе забудь, — сквайр бесцеремонно перебивает девушку, которая готова упасть от охватившей ее слабости. Господи, почему же дядюшка так не вовремя пожаловал? — Мисс Шарлотта, с вами всё в порядке? — второй голос звучит мягко, но вместе с тем сквозит нотками маниакальной настойчивости. Она, и не поворачиваясь, может с точностью определить кому он принадлежит. Доктор Ливси – кто же ещё столь исправно жалует своим вниманием усадьбу дядюшки Джона? Лола частенько удивлялась, каким образом этому человеку удаётся успевать всё и всюду: вершить правосудие, исполнять обязанности врача, притом, что, как ей удалось выяснить за то непродолжительное пребывание в прибрежном городке – Ливси, пожалуй, единственный, кто имеет медицинское образование и в действительности может компетентно оказать помощь больным. Что ж, поистине удивительная личность. — Всё хорошо. Но доктор не слышит этого, или делает вид, что не расслышал, обходит ее дрожащую фигурку и встречается с растерянным взором влажных от слёз глаз. Сосредоточенно хмурится, оглядывая залитое кровью лицо. — Мисс, обопритесь о мою руку, — Лола попыталась заверить доктора, что ей уже лучше и она может справиться и без его помощи, но сбивчивый лепет девушки был остановлен одним властным движением руки. — Я наблюдаю совершенно обратную картину. Мисс, у вас пол лица в крови и вы берётесь утверждать, что это пустяк? — Лола… Милая… Как? Что произошло? — сквайр подхватил племянницу под руку, заставив девушку пройти вместе с ним в свой кабинет. Замечательно, именно так она представляла себе никем не замеченный поход к миссис Харт. Мужчина помогает Шарлотте усесться в кресло, а сам отходит к окну, предоставляя возможность доктору заняться кудрявой. Ливси наскоро открывает свой кожаный чемоданчик. «Он хоть когда-нибудь с ним расстаётся?» — мысль мелькнула с быстротой молнии, разрезающей душный воздух перед началом надвигающейся грозы. Какая разница? Это сейчас совсем не к месту… Мужчина, не обращая внимание на растерянный вид пациентки, умело извлекает оттуда бинт и маленькую стеклянную баночку с прозрачной жидкостью, чьё содержимое выливает на полоску ткани. Затем с присущей врачам аккуратностью, придерживая голову Лолы за подбородок, помещает в ноздрю бинт, смоченный в неизвестном, но ужасно пахучем растворе. Он совершенно не замечает, как бледность девушки сменяется уродливыми пятнами красноты, а глаза устремляются в пол, дабы ненароком не встретится с волевым взглядом джентельмена. По окончании, доктор, ничуть не смущаясь совершённых ранее манипуляций, уточняет с какой продолжительностью идёт кровь, но не получив вразумительного ответа, неодобрительно покачивает головой, вкладывая в руки Лолы кусок марли, пропитанный всё той же отвратительной жидкостью. Кудрявая же, обтирая лицо от крови, желает как можно скорее удалиться. Она испытывает некую неловкость от нахождения в мужской компании. — Что ж, я думаю, ты просто слегка устала, девочка моя, — Трелони занял место позади племянницы и ласково потрепал девушку по плечу. — Тебе непременно следует развеяться. Завтра я отправляюсь в Бристоль, почему бы тебе не поехать со мной? Отдохнёшь, прогуляешься, может что себе и присмотришь… Он весело подмигнул, видимо чувствуя скованность и напряжение, исходившие невидимой волной от самой Шарлотты. Облегчение от жеста дяди, тем не менее, не наступило, а вот заинтересованность в его предложении, наоборот, обретала всё большие размеры, увлекая сознание Лолы неожиданно выдвинутой идеей. — Однако, — доктор равнодушно обратился к сквайру, видимо не считая должным навязывать приятелю собственную точку зрения, но и не поделиться своими соображениями, казалось, не мог. — Мой дорогой друг, я всё же не рекомендовал бы вашей племяннице отправляться в путь вместе с вами. Не стоит понапрасну рисковать здоровьем, тем паче, что в дороге состояние может ухудшится, — Ливси вытер руки и щёлкнул серебряными застёжками своего чемоданчика. — Мисс Монт, необходим покой и, что не мало важно – здоровый сон. И Лола понимала, что доктор прав, ей в действительности нужно поберечь себя, но в тот момент кудрявой показалось, что поездка станет выходом из состояния отчаяния и плаксивости. Ведь, ей и вправду следует отвлечься от гнетущих мыслей, а сделать это в Бристоле будет гораздо проще. По крайней мере, она на это надеялась. А надежда, как говорится, умирает последней.