Go ahead and cry, little boy Nobody does it like you do I know how much it matters to you I know that you got daddy issues
— Джон Винчестер — герой, — тихо и яростной убежденностью. — Да, да, да, — Аластар невпопад кивает, не принимая во внимание его слова, и Дин чувствует, как медленно закипает. Это хорошо. Он только на этой злости и держится уже десять лет. Он не хочет думать о том, что будет когда на смену ей придёт пустота. Демон стоит к нему спиной и садистки любуется игрой света на остром лезвии. — Ты мне уже все уши прожужжал этим, малыш. Давай что-нибудь новое, ну? Твой папочка настолько хорош, что ты называл его «сэр»? — Так надо было. — Ага, — Аластар умилённо улыбается, — Конечно, ты будешь его защищать. Ты так сильно в него веришь. А сам-то — ты же ничего, ничего сделать не в силах правильно. Он подходит и размашисто бьёт по лицу, хватает за грудки и поднимает наверх настолько, насколько позволяют Диновы путы. В ответ Дин мстительно сплёвывает кровь ему прямо на ботинки. Демон буквально касается его носа, заглядывает в глаза, шипит: — А сам-то, ты же всё так же потерян, всё так же надеешься что вот-вот придёт папочка и скажет, что делать. А помнишь, как ты из кожи вон лез чтобы выслужиться перед ним? Как надеялся и ждал похвалу? А я помню. Дин вздрагивает. Аластар смеётся. Этот смех затекает в уши и звенит на репите, этот смех пострашней смеха Джокера — или клоунов, которых так боится Сэмми. — Да-да, Дин, я помню. Я знаю. Я всё знаю, и не думай что у тебя выйдет спрятаться и забыться в воспоминаниях, ни в коем случае, — глаза Аластара сверкают. Дин резко подаётся вперёд и бьёт его лбом. Цепи на запястьях звенят, ублюдок отшатывается, из разбитого носа кровь. Боже, он бы смотрел на это вечно. Аластар грозит пальцем, как маленькому ребенку и слизывает кровь с губ. — Я твой палач, Винчестер. От меня не избавишься. А теперь, сыграем в одну игру? Он щелкает пальцами и всё вокруг превращается в чёрный лабиринт. — Найди Сэмми раньше, чем найду его я. Дин понимает что это блеф, Дин понимает что это очередная попытка его сломать, Дин, чёрт побери, понимает, но мягкий, наполненный надеждой отцовский голос раздаётся из ниоткуда: — Сынок, ты же делаешь то, что я тебе говорил, да? Ты присматриваешь за Сэмми? — и сердце заходится тупой болью. Нет, папа, не смог. Я подвёл те… — Это нереалестично! — выкрикивает он, — Дешёвая постановка. Аластар хихикает: — Ты так очарователен в своей браваде. У самого коленки подгибаются, но ты крепишься. Лжёшь. Ты лжёшь, Дин, ты только и делаешь, что лжёшь, когда ты вообще говорил брату правду о своём состоянии? И Дин сбивается. Ему стоило бы ответить что-то вроде «Ты ёбаный демон, не тебе судить», но это так блядски опустошает, что он молчит. Он так устал от этого, ему… больно, но рядом нет никого, кто бы его пожалел, есть только усмехающийся Аластар и он, чувствующий себя дерьмом. Он молчит. — Дин, Дин, Дин… — он укоризненно качает головой и хохочет. — Он для тебя — бог, верно? Да, сэр, конечно, сэр, извините, сэр. Сэмми этого не понять, да? Сэмми именно поэтому и сбежал. А ты… «Мой папа — супергерой», помнишь? — Аластар обнажает зубы в ухмылке, — Правда в том, что супергерою ты только в тягарь, малыш. Как кандалы, сковывал руки. Почему ты думаешь, он скидывал вас Бобби, пастору Джиму? Ему не нужен был сын, ему нужен был универсальный солдат. Дин задыхается и мотает головой: — Отец не такой. — Вот видишь, даже тут — отец. Не папа. Ой, а ты помнишь как ты позвонил ему, совсем отчаявшись? Как глотал слёзы, как трубку никто не взял, как ты записывал сообщение на автоответчик и просил подать хоть какой-нибудь знак? Помнишь? Специально отойдя за угол, настороженно оглядываясь, в тайне от Сэма? Как ты усердно притворялся сильным, потому что ты должен был им быть, а сам являлся маленьким растерянным ребёнком и ненавидел себя за это? — Заткнись. — Хочешь знать, почему я больше болтаю вместо того чтобы резать тебя? Хотя я этим и занимался в начале? Потому что с болью ты жил. Ломать тебя болью будет слишком долго и муторно. Физической. А вот словами… Вы, Винчестеры, слов и боитесь. А у нас времени ого-го. Ты сломаешься, малыш, обещаю тебе. Аластар качает головой. Протягивает руку: — Давай со мной. Соглашайся. И я заткнусь. Дин молчит. Аластар цепляется за это молчание, как за лестницу, находит обнаженное место и присасывается к нему пиявкой. — Тебе больше не будет больно, Дин. Тебе никто больше не сделает больно. — Тебе больше не будет страшно, Дин, ты не будешь бояться. — Тебе больше не будет одиноко. Я всегда буду рядом, Дин, тебя будут ценить. Тебе больше не будет, Дин, не будет, не будет, тебе больше не нужно, тебе будет хорошо, я обещаю… Нет, это не он, кто-то другой сипит «Я согласен» и давит рвущийся из горла всхлип. Оковы расстёгиваются и падают, будто их не было вообще, а рука Аластара каким-то образом оказывается у него на щеке. Стирает одинокую слезу, вопреки всему, бережно. Он смотрит на Дина задумчиво и продолжает выводить круги по его коже. Дин застыл от удивления так, что даже не противится. — Знаешь, зеленоглазый малыш, мне даже не пришлось тебя ломать. Только надавить в нужном месте. Ты всегда был с надломом.***
Ты всегда, всегда был с надломом, всегда, малыш, зеленоглазый с надломом, всегда, всегда, всегда… Дин рывком просыпается и какое-то время не может понять, где он. Рядом мирно спит Сэм. Он сидит на кровати, мокрый от пота, жаркий, с подрагивающими руками и влагой в глазах. Дин её смаргивает и тянется к бутылке недопитого пива, спешно пьёт, обливаясь и после с чертыханием слизывает напиток с пальцев. Откидывает одеяло полностью, опускает ступни на прохладный паркет. Идёт к окну и смотрит на восходящее солнце. Всё в порядке. Его спасли. Вот только радости от этого маловато.