День, когда все изменилось...

С огромным усилием разлепив веки, я обнаружила себя лежащей на кровати в комнате Хонки. Время суток определить было невозможно – шторы были плотно закрыты, и в вокруг царил полумрак. Я попыталась встать, но ужасная слабость, охватившая каждую клеточку моего тела, не позволила даже приподняться. Помимо этого голова болела так, будто на ней кололи дрова, еще было просто кошмарно жарко… Что произошло? Я что, потеряла сознание? Прямо как в какой-нибудь дешевой драме. Просто смешно… В приоткрытую дверь просунулась чья-то голова. В полутьме я разглядела лицо Хонки, который, склонившись надо мной, стал подсовывать под бока и шею пакеты с чем-то ледяным. Почувствовав обжигающий холод, я дернулась и стала извиваться, пытаясь от него избавиться. - Ты проснулась? – удивленно прошептал Хонки, замерев надо мной. - Убери это… пожалуйста, – еле слышно попросила я, пытаясь вытащить пакет, скатившийся под зад. Быстро убрав от меня лед, он присел на пол, приблизившись к моему лицу. - Малыш, ты меня до смерти напугала. Когда ты упала, я чуть не свалился следом за тобой… - тихо прошептал Хонки, гладя меня по щеке. – Ты заболела, но врач уже сделал укол, поэтому скоро тебе станет лучше. Хочешь чего-нибудь? - Можно воды, - пересохшие губы с трудом позволяли говорить. Взяв со стола стакан, он помог мне приподняться, и я сделала несколько мучительных глотков. - Почему с тобой это постоянно происходит? Я ни на минуту не могу перестать волноваться о тебе… - отодвинув с лица упавшую прядь, Хонки стал нежно перебирать мои волосы. – Мне теперь страшно даже на секунду оторвать от тебя взгляд. - Прости… - то ли сказала, то ли подумала я, борясь с желанием крепко прижать его мягкую прохладную ладонь к пылающей щеке. - Отчитывать тебя сейчас слишком жестоко, да и удовольствия никакого, - уголки его губ дернулись в легкой улыбке. – Скорее спи, я буду рядом… Он сказал что-то еще, но болезненное забытье не позволило мне расслышать его слов. Второй раз я проснулась от сумасшедшей тряски. Первым ощущением было, что меня везут по ухабистой дороге на старой раздолбанной телеге. Но когда помутненное сознание уловило очертания комнаты, я поняла, что по-прежнему лежу на кровати, содрогаясь от чудовищного озноба, периодически проходящего по телу, словно разряды тока. Рубашка была насквозь мокрой, скомканное одеяло валялось где-то в ногах. Я попыталась до него дотянуться, но, обессилено простонав, упала обратно на подушку. Краем сознания я заметила пробившийся сквозь шторы солнечный луч, слепящей полосой расчертивший комнату. Неожиданно почувствовав рядом с собой медленное шевеление, я вздрогнула – на полу, положив голову на край моей подушки, спал Хонки. Его губы беззвучно шевелились, а рука беспокойно шарила по краю кровати. Прохрипев что-то неразборчивое, он вскинул голову, протирая глаза, и, подняв на меня замученный взгляд, пару секунд отстраненно на меня смотрел, после чего его глаза испуганно расширились, и он, резко подскочив, вылетел из комнаты, крича что-то в пространство. Находясь на грани бреда, я заметалась по кровати, пытаясь избавиться от мучительного ощущения, что каждую косточку с чудовищной силой сгибают пополам. Но от этого тело сковала еще большая ломота, прошедшая по нервам ноющей болью. На глазах выступили слезы и я, не выдержав, громко простонала, впившись ногтями в матрас. Сжавшись в комок и тяжело дыша, я ощутила скатывающиеся от боли и бессилия слезы. Услышав над собой громкий, дрожащий голос, перебивавший другой, более тихий и спокойный, я приоткрыла глаза. Сквозь мутную пелену я разглядела незнакомого хмурого мужчину, которому Хонки, нервно вскрикивая, что-то торопливо говорил, держа того за локоть. Я не могла разобрать ни слова из их разговора, и собралась уже было о чем-то спросить, но, вместо слов, из груди вырвался лишь слабый свист. Обернувшись на звук, Хонки спешно склонился надо мной, приложив ладони к лицу. Его глаза были переполнены тревогой, в любую секунду готовую сменится отчаянием. Не отрывая от меня взгляда, он воскликнул что-то через плечо, но в конце его дрожащий голос предательски сорвался, пронзая мою грудь неприятным щемящим чувством. С тяжким вздохом мужчина подошел к кровати и, сжав плечо Хонки что-то тихо проговорил, устало покачивая головой. Глаза болели и словно пересохли, и я не могла больше держать их открытыми. Снова провалившись в полубредовое состояние, я могла выхватывать лишь обрывки слов и звуков, раздававшихся вокруг. Ощутив чье-то бережное прикосновение, я почувствовала, как меня отрывают от кровати, потом снова куда-то кладут. Затем начались легкие толчки и подергивания, на что я жалобно заскулила, требуя, чтобы меня оставили в покое. В конце концов, я ощутила долгожданное мягкое тепло, и немного отступившая дрожь позволила мне забыться беспокойным сном. В очередной раз открыв глаза, я сразу разглядела за окном яркий погожий день – кто-то открыл шторы и возле кровати разлилось теплое солнечное море. Я настороженно прислушалась к себе - ощущения в теле были не самые приятные, но все-таки терпимые. Гораздо сильнее меня беспокоил зверский голод и готовый вот-вот лопнуть мочевой пузырь. С удивлением обнаружив торчащую в руке иглу, я перевела взгляд на стоящую у изголовья капельницу, на которой был подвешен пакет, наполненный тошнотворной зелено-желтой жидкостью. Рядом с ней на тумбочке стояла куча разных баночек, скляночек, коробок, ампул и еще какой-то малоприятной дряни, стопка полотенец, куча их же, валялась на полу в тазу, вместе с моей одеждой… В испуге заглянув под одеяло, я облегченно выдохнула – на мне красовался симпатичный, невероятно теплый ангоровый свитер и треники, в которых Хонки был замечен в первый вечер. Затем мой удивленный взгляд неожиданно выхватил из поля зрения владельца эти самых треников, увлеченно ковырявшегося в айфоне, сидя на краю кровати скрестив ноги. - У меня нет денег на сиделку, - улыбнувшись, практически нормальным голосом проговорила я. – Так что на гонорар можешь не рассчитывать. Подняв от экрана изумленный взгляд, он подполз ко мне и уселся рядом. - Даже если очень сильно захочешь, ты теперь до конца жизни не сможешь со мной расплатиться, - пробурчал Хонки, после чего его лицо озарила наглая ухмылка, - Хотя, меня, пожалуй, устроит вечное рабство. Только я собралась ответить ему что-нибудь в таком же духе, как его лицо стало серьезным и он, оперевшись на руки, наклонился ко мне, ощупывая цепким взглядом с тревожно-подозрительным выражением на лице. От вида его сосредоточенной моськи я расплылась в улыбке. - Ну что, все на месте? – дразнить Хонки было одним из моих самых любимых занятий. Секундное недоумение, мелькнувшее на его лице, сменилось злобной гримаской. - Не вижу ни одного признака наличия мозгов, - ядовито процедил он укоризненно прищурившись. – Смотрю, тебе стало намного лучше, так позволь полюбопытствовать – какого черта ты вытворила позавчера? – уперев руки в бока, Хонки сверлил меня гневным взглядом. С какой поразительной легкостью я забываюсь, глядя на его лицо… Казалось, что злополучное «позавчера» было одним из безумных сновидений, мучительной чередой терзавших меня во время лихорадочного бреда. Я хотела уехать, трусливо сбежать от неминуемой боли, на которую обрекла себя бездумными и наивными фантазиями. Но ведь я так и не сказала ему тех самых слов… Теперь я не смогу… даже наверняка зная исход, я не смогу оставить их себе – в моем сердце будет слишком много боли для того, чтобы позволить им остаться. Я сделаю это – я обменяю свои слова на боль в надежде, что вместе с ними я смогу с корнями вырвать из себя это чувство… Я отдам ему все… Все, что он посеял в моей душе, все, что выросло так неожиданно и стремительно, так необыкновенно красиво – все это должно принадлежать ему. И я не буду думать о том, как он поступит с моим чувством, потому что это будет уже не важно… Просто буду молиться о том, что однажды, когда ему будет особенно холодно, оно своим теплом согреет его сердце.