Одержимость

      Декабрь выдался очень теплым. Вместо снега, которого все так ждали в канун Рождества, за окном лил дождь. Струи словно змеи расползались по стеклу, создавая странные рисунки. Дождь часто расценивался как обещание нового начала — пробуждение природы, однако в этот самый момент потустороннее мерцание капель будто бы пророчествовало конец всему. Небо заволакивали багровые тучи, казалось, можно было дотронуться до них рукой. Они, как и тяжелые мысли, что не оставляли в покое жителей Оакпоинта, готовы были обрушиться и уничтожить все живое.       Медисон, как это обычно бывало, сидела возле окна, наблюдая безжизненный серый пейзаж, слушая шум дождя. Обычно в такие дни она мечтательно смотрела на грозное небо, рисуя в воображении разные картины, представляя страхи древних людей перед бурей, которую они принимали за гнев грозных Богов. Однако сейчас в её голове крутились только воспоминания о погибших друзьях. Сердце сжималось, а грудь то и дело вздрагивала от спазмов. Слез уже не было. Кажется, она выплакала их все до единой. Если бы не Майкл, Медисон и вовсе бы не пережила весь этот кошмар.       Бесконечные допросы полиции, суды и беседы с психологом… Медисон не знала сколько все это длилось. Она пребывала в состоянии потрясения так долго, что потеряла счет времени. Ей казалось, что всё это произошло вчера, и чувство тревоги не покидало её, особенно когда она оставалась одна.       Суд признал Майкла невиновным. В этом никто не сомневался, ведь показания Лили, Ника и Медисон сводились к одному и тому же: Майклу пришлось убить собственного брата, иначе тот убил бы Медисон и его самого. Поэтому суд признал смерть Криса от рук Майкла самозащитой и посмертно обвинил Криса в пяти жестоких умышленных убийствах.       Искалеченные тела её друзей пролежали в морге до самого последнего суда. Сколько ни бились несчастные родители с полицией и администрацией города, умоляя отдать им их детей, все было бесполезно. Следствие продолжалось, образцы тканей и дорогостоящие экспертизы проводились в строгом порядке, и каждая из них становилась еще одним доказательством вины Криса. С Леамом было сложнее, на его обгоревшем теле ничего не осталось.       Стоило появиться Майклу, тревожность и мрачные мысли тут же испарялись. По телу разливалось тепло, в душе появлялся трепет, и сердце замирало уже не от скорби.       Майкл проводил с ней время каждый день. Родители Медисон не были против, они отлично понимали, что только Майкл мог привести её в чувства. С ним она улыбалась, а в его отсутствие часами сидела у окна, уставившись в одну точку.       Они не боялись оставлять их наедине, занимаясь своими делами, полностью доверяли Майклу. Он оказался именно тем, кто был нужен их дочери: образованный, очень симпатичный, вежливый и тактичный парень из хорошей семьи.       Когда они встретились в первый раз, страсть прожгла её тело насквозь и сейчас она не угасала, а разгоралась все сильнее. Только он мог её понять. Он был тем, кого она искала все эти годы.       Порой Медисон казалось, что она просто растворилась в нём. Когда он дотрагивался до неё, по телу бежали мурашки, даже душа и та содрогалась. С ним она забывала обо всём: о смертях, об отчаянии и грусти и отдавалась ему целиком. Ей не требовалось объяснять, что она чувствует. Он видел это в её глазах.       Её разум посещали самые развратные мысли, а Майкл словно бы читал их и делал так, как ей нравится. С ним не нужно было притворяться кем-то другим, стесняться и беспокоиться.       Были дни, когда они оставались в доме совершенно одни, или уходили далеко в лес на пикник, тогда оба забывали, что кроме них двоих есть мир вокруг, люди, боги и вселенная. Они могли не говорить друг другу ни слова, выражая свои чувства в прикосновениях. Майкл всегда был аккуратен, но чем больше они узнавали друг друга, тем больше он себе позволял.       Она понимала, что эти чувства опасны, что все это может зайти слишком далеко, но она оказалась пленницей своих желаний.       Он любил оставлять Медисон связанной и разглядывать её в полутьме. Она следила за каждым движением его глаз и все больше видела в них самодовольство. Эти карие глаза порой были наполнены чувствами, а порой во время близости становились горящими, будто в Майкла вселялся злой дух или зверь.       Иногда они играли в игру. Он привязывал её к дереву — их любимому клену, что рос глубоко в лесу, а сам уходил, скрывшись за деревьями. В этот момент Медисон ощущала страх, особенно в первый раз, когда он оставил её совсем одну, полуголую, привязанную к дереву. Её глаза беспомощно бегали вокруг, а губы дрожали, шепча его имя. Он не отзывался, но она слышала шорох листьев и чувствовала на себе его взгляд. Чувство неизвестности в смеси со страхом возбуждало её.       Наконец, он подкрадывался к ней сзади и шептал на ухо о своих наблюдениях, о том, что ему удалось разглядеть, то, что возбуждало его больше всего: её испуг, биение сердца, бледная кожа, растрепанные по плечам волосы, шевеление пухлых губ. Он всегда спрашивал, прежде чем развязать её:       — Ты боишься?       На что она отвечала:       — Теперь уже нет.       По обыкновению Майкл развязывал её руки, прижимая к коре дерева, что царапала спину, после чего она обхватывала его шею и впивалась в губы. Он медленно раздевал её, бросая вещи на холодную землю, целовал ее грудь, а затем грубо входил в неё. Он любил брать её сзади, наматывая густые темные волосы на руку, любил сжимать шею, и ей несомненно нравилось быть в его власти, несмотря на боль, которую он причинял. Порой ей казалось, что она любит эту боль так же, как любит Майкла. По началу ей было странно, когда он отстранялся, оставляя её в откровенной позе, и смотрел, как тогда в том проклятом доме, но со временем она приняла и это, полюбила его странности.       В последний раз во время очередной игры он снова спросил её:       — Тебе страшно?       На что она ответила отрицательно. Кажется, Майкл остался недоволен таким ответом, потому как в его глазах промелькнул тот самый звериный огонек. Он не раздумывая опустился вниз к своему рюкзаку, покопавшись в нем, вытащил маску для сна и надел её на Медисон.       — Что ты задумал? — с интересом спросила она.       Майкл не ответил. Его руки аккуратно завязали маску на её затылке, затем скользнули вниз к шее и груди, а потом к ягодицам. Он схватил её и сильно сжал, так, что Медисон вскрикнула. Потом он снова исчез.       Оставшись там, связанной и незрячей, она будто впервые за долгое время очнулась:       «Что я здесь делаю? Чего добивается Майкл?» — пронеслось в голове.       Она попыталась освободиться, но руки были надежно перевязаны. Ранее она думала, что Майкл только делает вид, что крепко накрепко связывает её. На деле оказалось, что если даже она и захочет, то ни за что не сможет освободиться. Сердце заклокотало, с каждой попыткой вырваться Медисон только калечила свои руки. Она задергалась, а страх — настоящий животный страх пронзил её тело и разум.       — Майкл! — крикнула она, но в ответ — только шелест ветра.       Майкл следил за ней. По его коже прошлись мурашки, так ему нравилось наблюдать за испуганной Медисон, что она даже не подозревает, как радует его в этот самый миг. Она слишком привыкла к нему, ведь он старался не торопить события и быть как можно более тактичным, но он слишком долго ждал, прежде чем явить ей свое истинное лицо и поделиться самым сокровенным. Наверное, это было для него чем-то большим, чем оргазм. Его пульс участился и, кажется, он более не может себя контролировать, и он знает, что чем больше себе позволяет и чем больше принимает его Медисон, тем больше ему будет хотеться в будущем, но сейчас этот инстинкт полностью взял его под контроль, и он направился к ней.       — А теперь тебе страшно? — снова спросил он.       — Да! Да, мне страшно, развяжи меня, Майкл! — потребовала она.       Он был уверен, что это часть её игры — она ведь понимает его. Она должна понимать, по другому быть и не может! Ради неё он убил своего брата, лишил жизни кровного родственника. Она просто не может его разочаровать.       — Тшшш, — ответил он, разрывая её одежду.       Медисон вскрикнула, когда он грубо вошел в неё, сжимая бедра. И если раньше он чередовал грубость с нежностью, то сейчас не менял ритм, несмотря на то, что она просила его об этом. Хотя Медисон и умоляла остановиться, внутри у неё было мокро. Её тело страдало, но при этом наслаждалась.       Медисон словно вывернули наизнанку. Она чувствовала боль, но эта самая боль была её наслаждением. Постепенно Медисон сдавалась, и вместо просьб остановиться с её губ срывались страстные стоны.       Воспоминания о прошлой ночи, вытеснили грусть, мрак и боль. Медисон еще до конца не понимала, как относится к новой игре, тем временем Майкл должен был прийти с минуты на минуту.       Между ног до сих пор жгло. Боль еще не прошла и возможно ей стоит посетить врача, но как она объяснит это Майклу и сможет ли сама устоять…       Всю ночь ей снились непристойные сны и даже сейчас она чувствовала возбуждение, вспоминая о том, что произошло в лесу.       Чем больше она подчинялась ему, тем больше ненавидела себя. Она совсем позабыла, что Лили страдает не меньше. Ей даже пришлось неделю пролежать в психиатрической лечебнице, чтобы хоть немного прийти в себя. Они виделись крайне редко, всего несколько раз, исключая суды. И пора бы уже подумать не только о себе, а о людях вокруг, об умерших друзьях и их родственниках. Однако куда приятнее растворяться в своих чувствах к Майклу…       Медисон опустила глаза вниз, заметив его машину.       «Как давно он здесь?» — подумала она.       Майкл минут пятнадцать пялился на Медисон, что изнемогала от желания снова почувствовать его внутри себя. Именно так он думал. Парень был уверен, что заставил её забыть обо всем и снова заставит. Конечно, ведь он придумал для них совершенно новую безумную игру…