Homecoming

В деревне было жарче, чем обычно. Пот заливал рубашку Джона Стейнбека, пока он охотился в кустах за ягодами, то и дело приседая и протягивая руку. Вокруг него суетились, кричали, гонялись друг за другом, пробирались сквозь ряды ягодных кустов трое маленьких человечков — его младшие сёстры и брат. Они были его самым большим сокровищем, единственным, что делало жизнь в этом скучном месте стоящей после того, как их родители погибли во время войны. Старшая, Рути, подбежала к Джону с руками, сложенными чашечкой. — Смотри, сколько у меня, Джон! Смотри! Лицо Джона, до этого измученное и полуобморочное, озарилось, когда он поднял на неё глаза. Всё болело. Его плечи одеревенели и работали как петли, покрытые ржавчиной. Колени, казалось, могли подкоситься под собственным весом, стоило ему только присесть. Каждый сустав казался тяжёлым. Но он улыбался и продолжал работать, делая всё возможное, чтобы остатки его семьи могли стать как можно ближе к роскоши. — Ого, как много, Рути, бросай их сюда, — он протянул свою корзину, позволяя ей освободить ладони. — Странно, я думал, что тебе тоже дал корзинку. — Ага, — сказала она, — Уин забрал его. Джон вздохнул и встал. Как бы он ни любил и защищал своих младших, иногда приходилось быть строгим. — Уинфилд! Это ты украл корзину Рути? Уинфилд держал руки за спиной. — Неееет… — Тогда что у тебя в руках? — Ничего! — Тогда покажи мне! — Нет! Джон постарался сделать серьёзное лицо и зашагал к брату. — Ладно, ладно! Я взял его, я отдам его! Я верну! Выражение лица вернулось к солнечному столь же быстро. С этими тремя Джон только лаял, но не кусался. — Ладно, ладно. Думаю, мы почти закончили. Кому-то придётся набрать воды из колодца. — Моя очередь? — спросила Розашарн. — Ну, была, — сказал Джон, — но я думаю, что поскольку Уинфилд украл корзину Рути, на этот раз воду набирать ему. — Нееет! Джон пожал плечами. — Это справедливо, — на самом деле, он забыл, чья очередь была, и просто выбрал Уина за непослушание. Так что, хотя поначалу отобрать у него корзину было непросто (ещё один пункт в списке), это было и небольшим благословением. Он подумал о том, как Готорн проповедовал об этом в деревенской церкви, о том, что Бог всегда даёт своим последователям небольшие благословения. Может, тихая жизнь, которую он сейчас вёл со своими сёстрами и братом, была одним из них. Но, конечно, иногда, в безбожные часы ночи, когда он не мог заснуть (а это случалось каждую ночь), его мысли блуждали и вожделели чего-то большего. Может, бороздить океан на собственной яхте, каждый день глядя в бескрайние небесные просторы, или отправиться на запад от их атлантического городка, чтобы полюбоваться величием гор. Может, найти… Он остановил себя и вернулся к тому, что считал достижимым. Его семья, земля вокруг их дома и все те, кто находился в нескольких минутах ходьбы от города. И, как он делал каждую ночь, он снова спустился с небес на землю и понял, что стремление к большему только разрушит то хрупкое равновесие, которое установилось сейчас. И как бы он ни наслаждался своими фантазиями, сейчас не было ничего лучше, чем это, верно? — Джон, мы всё ещё планируем сходить к океану сегодня? — прервал его мысли голос. Джон посмотрел вниз и увидел, что он принадлежал Розашарн, которая не двигалась с тех пор, как он в последний раз о ней вспоминал. Неужели он просто завис в мыслях прямо перед ней? Ай, это было неловко. — Д-да, конечно! — вырвалось у него. — Как только Уинфилд принесёт воду, а я занесу ягоды в дом, можем идти. Хорошо? — ему действительно нужно было поспать. Он был не в себе, и он знал это. Может, запах солёной воды прочистит его пазухи и, следовательно, то, что мешало ему думать. Он взял две полные корзины и вернулся в дом.

***

Линия, где встречались море и суша, была скалистой и неровной, усеянной камнями, достаточно острыми, чтобы проткнуть человека, если тот упадёт. Это не было похоже на сказочные пляжи Западного побережья с их золотыми песками и ясными небесами, о которых слышал Стейнбек. Атлантика была жестока и капризна по сравнению со своей тихоокеанской сестрой. Но и там, и там волны словно пульсировали, подобно ритмичному биению сердца, то набегая, то отступая, то снова набегая. Иногда Стейнбек думал, что если бы он не сидел в этом тесном старом доме, а лежал по ночам здесь, на берегу, то хоть раз смог бы поспать нормально. С расстояния он наблюдал, как его младшие играют на камнях, и как бы ему ни хотелось полностью сосредоточить внимание на них, что-то другое отвлекало его; ветхий дом на холме, рядом с морем, справа от Стейнбека. Первые пару лет, когда Джон и его семья жили здесь, в этом доме не было ничего, кроме чаек и паутины. Но потом в доме поселился таинственный человек и сделал его — если не весь берег — своим. Джон вспомнил его имя: Говард Филлипс Лавкрафт. Это имя звучало слишком человечно для того, кто его носил. Он никогда не участвовал в церковных проповедях, не говорил, если к нему не обращались, и всегда носил с собой странные товары, подобных которым никто в городе не видел, даже в книгах. Его впалые щёки и нестриженые волосы всегда вызывали тревогу, а когда он всё же заговаривал со своим странным гортанным акцентом, страх только усиливался. Ходили слухи, что он хранит в своем доме множество странных и нечестивых предметов, словно оккультный антиквар, а иногда из его дома по ночам доносилось странное бормотание на неизвестных языках. Якобы однажды группа подростков попыталась сжечь его дом, но он уже ждал их у двери. И слухи эти росли в том единственном месте, куда Лавкрафт не пошёл бы без принуждения: в церкви. Лично Стейнбека этот человек беспокоил меньше, чем других. Он ненавидел сплетни о нём, и как бы ему ни хотелось верить, что Лавкрафт на самом деле обычный человек со странным характером, мысль о том, что он на самом деле может быть кем-то другим, привлекала Джона. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали, он знал, но что, если Лавкрафт действительно был каким-то заклинателем? Насколько мала вероятность того, что колдун решил приехать сюда, а не в любое другое место в мире? Это была ещё одна мысль, которая посещала его бессонными ночами: подружиться с Лавкрафтом и выведать все его секреты. Однако его репутация среди горожан не позволяла этого сделать. Поэтому пока он с тоской смотрел то на дом, то на океан, чтобы ещё раз проверить своих сестёр и брата. Они почти не двигались: девочки болтали ногами в спокойной воде, а Уинфилд лежал на спине и загорал. В кои-то веки дождя не было. Это было приятно. Потом он оглянулся на дом и заметил, что Лавкрафт смотрит на него. Темноволосый мужчина стоял на пороге дома, его волосы слегка трепал ветер. Подол его пальто, как обычно, изорван, а остальная одежда была слишком безвкусной, словно он заглянул в справочник о том, как должны выглядеть нормальные люди, и следовал ему дословно. Он смотрел прямо на Стейнбека. Будто чего-то хотел. Как только он, похоже, понял, что привлёк внимание Стейнбека, загадочный человек сунул руку в карман и достал что-то цвета, который Стейнбек не мог разглядеть. Затем он отвёл руку назад и бросил предмет. Джон, спотыкаясь, бросился вперёд и едва смог поймать его. Восстановив равновесие, он оглянулся, чтобы убедиться, что никто из его семьи не заметил его, разжал пальцы и осторожно посмотрел. В его руках был тёмный камень, по виду что-то между обсидианом и кварцем. Камень был чёрным, словно нефть, а на его передней стороне был вырезан какой-то символ… но камень был слишком тёмным, чтобы понять, какой именно. А теперь, когда солнце зашло… Погодите. Вот же оно ещё было на небе всего минуту назад. Джон оглянулся и увидел, что все трое устремили свои взоры в небо. Там, где когда-то мирно клубились белые облака, теперь темнела грозовая туча. Откуда, чёрт возьми, она взялась? — Джон, как думаешь, это… — Да, — сказал Джон, даже не заботясь о том, кто из младших это сказал. — Надо уходить. Прямо сейчас. Пока они бежали обратно к дому, Джон глянул на вершину холма и увидел, что Лавкрафта уже нет.