Белая полоса, уходящая в тень

Полотно ненаписанных строк

      Человеческое тело рассказывало истории даже лучше, чем некоторые написанные книги. Ацуши понял это в тот момент, когда увидел всполохи шрамов, разбросанные по торсу Чуи в хаотичном порядке. И после того, как узрел «Порчу», Ацуши знал, что могло добраться до человека, контролирующего гравитацию. Он заучил каждый след, огладив пальцами и губами, отпечатав в своей памяти взглядом. Поначалу Чуя просто позволял изучать себя, так как шрамы были частью его жизненного пути. И по-своему было приятно то, как Ацуши не делал никакого перехода в тех местах, где ровная кожа граничила со шрамом. Он не врал, когда говорил, что считает всего Чую прекрасным с ног до головы, изнутри и снаружи. Чуя понимал, что половина этих комплиментов была произнесена в порыве эмоций, но Ацуши никогда не говорил того, с чем не был согласен.       Сам Ацуши несколько стеснялся своего тела, считая шрамы клеймом своего прошлого. Чуя философски сказал, что они скорее демонстрируют пройденный путь и цену, которой Ацуши досталась его нынешняя жизнь. В этом было зерно истины. И действия Чуи настолько соответствовали словам, что Ацуши покраснел до корней волос, когда парень закинул его ногу себе на плечо и принялся оглаживать пальцами, добравшись до стопы и беззастенчиво повернув голову, чтобы поцеловать оставленные гвоздями белые всполохи. От ощущения языка пальцы подогнулись сами по себе, после чего было уже не до стыда.       Со временем Ацуши осмелел и начал рассказывать, отвечая на вопросы, ощущавшиеся под трепетным прикосновением пальцев, оглаживавших полосы поверх рёбер. Поначалу голос Ацуши предавал его, а горло сжималось само по себе, мешая сделать вдох и выдох. Чуя успокаивал его лёгкими поцелуями, а пальцы его перемещались на гладкую кожу. Он никогда не давил, позволяя Ацуши задавать темп, однако внимательно слушал каждое слово, впитывая в себя знание о том, каким человеком был Ацуши раньше, ведь Чуя лицезрел его таким относительно недолго. Часть Ацуши всё ещё была заперта в том приюте, однако он мог отпустить это, перестав сидеть у вечно закрытой двери, вместо этого направившись навстречу будущему, крепко сжимая чужую руку.       Иногда Чуя мог выдать случайный факт о своём теле. Так Ацуши узнал, что шрам на его бедре достался ему во времена начала их с Дазаем знакомства, переросшего в принуждённое сотрудничество, ставшего основой для «Двойного Чёрного». Некоторые шрамы были маленьких размеров, оставленных либо осколками от взрывов, либо чем-то иным. Ацуши было страшно об этом думать лишний раз, однако он не отводил глаз. Порой, когда они лежали на диване, смотря телевизор, он запускал пальцы под футболку Чуи просто для того, чтобы почувствовать его кожу и тепло. Чуя не возражал, тихо выдохнув и расслабившись, пока слушал чужое ровное сердцебиение под щекой. Он без труда сделал своё тело немного легче, чтобы избежать дискомфорта, пусть Ацуши и заверял, что его абсолютно устраивает ощущение чужого веса, будто бы подтверждавшее реальность происходящего.       Некоторые шрамы отличались, однако Ацуши не говорил об этом, пусть несложно было догадаться, от чего осталась тонкая полоска на спине, давно побелевшая с годами. На ней он не задерживался, но всегда неторопливо оглаживал ладонями слегка выпуклые шрамы в районе лопаток. Большинство шрамов Чуи собрались именно на спине, рассказывая весьма печальную историю.       — Такое чувство, будто у Вас были крылья, — пробормотал Ацуши, держа ладони поверх острых лопаток.       — Дазай упоминал что-то подобное. Те штуки выглядели страшно и ощущались так же, пусть я и не слишком помню. Хорошо, что они исчезли сразу же после того, как я исчерпал все силы, — пробормотал Чуя, почувствовав, как Ацуши прижал его к себе чуть сильнее. Он отменил действие способности, и Ацуши расслабился так, будто хотел этого с самого начала. — Это было давно.       — Для меня каждая Ваша часть прекрасна, — пробормотал Ацуши, будто извинялся за то, что когда-то Чуе было больно.       — Ты не обязан любить их все, — возразил Чуя, говоря честно и прямо. Ацуши и так был слишком щедр и открыт, чтобы это было правдой. Иногда Чуя по привычке ждал подвоха, пока не напоминал себе о том, через что они прошли, чтобы сейчас лежать на этом самом месте переплетёнными телами.       — Но я люблю, — упрямо возразил Ацуши. Его сердцебиение оставалось спокойным. — Вы научили меня этому.       — Ты всегда это умел.       — Но не знал, как, до встречи с Вами.       Чуя закрыл глаза, совсем размякнув под теплом чужих ладоней. Сосредоточившись, он пробормотал свой ответ, почувствовав, как сердцебиение Ацуши слегка ускорилось под щекой — оно никогда не врало. Каким-то образом даже после того, как Ацуши забрался ему под кожу и увидел те части Чуи, которые тот прятал даже от себя, он всё ещё был рядом, не расцепляя кольца рук, и Чуя не собирался никуда бежать. В них обоих было много трещин и надломов, но вместе они сочетались так, будто встретились для того, чтобы их заполнить.