На хвосте кометы

      Оливер пришел в себя не сразу, медленно, как всплывают на поверхность с большой глубины ныряльщики или ловцы жемчуга. Стоило немного приоткрыть заспанные глаза, как в них со скоростью и силой нокаутирующего апперкота ударил свет, и заставил мальчика со стоном перевернуться на другой бок. И тут же чуткий слух Вертрана уловил далекий, призрачный шум кипящего котелка, доносившийся до него откуда-то снизу. Обоняние доложило о витающем в воздухе приятном аромате горячей пищи. В желудке, как по команде, громко и протяжно заурчало.       «Я голоден, — запоздало осознал Оливер, когда вибрирующую трель в животе стало почти невозможно игнорировать. Мальчик потер обеспокоенное нутро затекшей рукой в надежде хоть немного его урезонить. — Я очень голоден. Не знаю, что там готовит Диана, но я хочу это съесть и немедленно. Значит, надо заставить себя подняться с постели».       — Неохота, — пробормотал Вертран в подушку, лениво потягиваясь.       Ему было так тепло и уютно лежать здесь, завернувшись в толстое одеяло, в обнимку со знакомым с детства, затертым до дыр в плюшевой шкуре маленьким львенком с рыжей гривой. А ведь снаружи наверняка шел снег, было холодно и промозгло, как и должно было быть в самый разгар зимы.       Оливер решил проверить свое предположение, осторожно высунув из-под одеяла нос, и сразу же спрятался обратно. Его догадки оказались абсолютно верны: спальня была не натоплена; в ней столбом стояла пыль и застарелый запах помещения, которое давно не проветривали. Вся мебель за исключением кровати пряталась под плотными покрывалами. Кроме едва заметного шума кипящей в котелке воды этажом ниже, в доме не было слышно ни звука.       Оливера это встревожило. Он поерзал на кровати, присаживаясь, и покрепче прижал к себе любимого плюшевого зверька. От игрушки тоже пахло пылью и затхлостью, что в общем-то было неудивительно. В последний раз Вертран брал этого львенка в руки еще когда его мама была жива.       «Я в своей комнате в доме родителей, — заключил мальчик, окончательно проснувшись и оглядевшись по сторонам. Свою старую детскую он не мог не узнать, пусть даже холодную и заброшенную, с заиндевевшими окнами и занавешенной темными, пыльными покрывалами мебелью. — Неужели мы все-таки вернулись? И если вернулись, то куда и когда именно?».       — Кристиан, — негромко позвал Оливер. Никакого ответа не последовало. Если бы опекун находился в доме, Вертран был в этом уверен, то отозвался бы на его зов немедленно. Разве что он настолько устал, путешествуя из одного времени в другое, что вслед за своим воспитанником и сам провалился в глубокий, беспробудный сон. — Кристиан, ты здесь?       И снова никто не ответил. Только где-то внизу продолжал булькать котелок, да соблазняющий запах пищи разносился по округе.       — Он здесь. Еду ведь должен кто-то готовить, верно? — рассудил Оливер, с трудом подавляя растущее чувство тревоги. Его не покидало ощущение, что повисшее в доме гнетущее молчание было плохим знаком. — Ничего страшного, опекун должен быть где-то неподалеку. Но я ничего не узнаю, если продолжу валяться в кровати, как бесполезное бревно. Я должен встать и выяснить, что произошло, сам.       С этими словами Вертран неохотно выпростал ноги из-под одеяла и свесил их на пол. И тут же вскрикнул от удивления. Обе его ноги оказались целы и невредимы, нетронуты, словно их никогда и не касалась ядовитая слюна и зубы черных чудовищ, пытавшихся стереть мальчика из чужого времени. Неосознанно он начал ощупывать место укуса, и опять едва подавил рвущийся из горла восторженный вопль. Руки тоже были на месте, подвижные и крепкие, как всегда. Сохранились даже следы его столкновений с Крисом на костяшках пальцев. Только застарелого, грубого белого шрама от охотничьего ножа, который Оливер когда-то так боялся показывать опекуну, на ладони больше не было. Он исчез, не оставив после себя совершенно никаких следов.       — Мы вернулись, — выдохнул Вертран, неуверенно улыбнувшись. Он вертел свою ладонь так и эдак, рассматривал ее под разными углами и разным освещением, но уродливый шрам так и не показался вновь. Все было кончено. — Мы вернулись!       Оливер подскочил на кровати, будто ужаленный, с радостью обнаружив, что конечности слушаются его как и прежде легко, наспех обулся в приставленные к ящику с игрушками сапоги, и громко топая побежал вниз по лестнице. Оказавшись на кухне мальчик выкрикнул, не успев даже толком осмотреться:       — Кристиан, мы вернулись!       Пустая столовая ответила гробовой тишиной. Опекуна здесь не было.       Гревшийся на печи котелок наполовину выкипел и теперь больше шипел, чем булькал, выплевывая через край остатки воды. На столе, с которого кто-то предусмотрительно снял пыльное покрывало, лежал выпотрошенный бумажный пакет с едой, стандартным школьным завтраком: порцией овощей, мяса, вареного риса без специй, да парой свежих, крупных яблок. Еда осталась нетронутой, в отличие от столового сервиза. В мойке, сложенные маленькой башней, лежали несколько использованных чашек; в небольшом чайнике с треснувшим носиком остывали на дне остатки заварки. Похоже, кто-то коротал долгие утренние часы ожидания, попивая горячий чай, сидя возле растопленной печи и глядя на умиротворенный пейзаж заметенного свежим снегом двора перед домом.       Оливер инстинктивно перевел взгляд туда же, и у него сразу отлегло от сердца. Не обнаружив опекуна на кухне, мальчик с ужасом предположил, что тот исчез, растворился в воздухе под действием яда в его теле, который зашел слишком далеко и все-таки поразил сердце. Но нет, Кристиан, живой и здоровый, стоял на веранде и молча смотрел на снег, медленно и плавно оседающий на землю с серого неба.       Даже не оглянувшись на разложенную на столе пищу, Оливер пересек кухню и вышел на улицу. На него тут же дохнуло ставшим уже непривычным зимним холодом, ноги едва не подскользнулись на обледенелых досках веранды, но мальчик устоял. Запахнувшись в доходившую ему до икр куртку опекуна, Вертран встал рядом с ним, облокотился на перила и всмотрелся в ровное, белое покрывало снега, под которым прятался опустевший двор.       — Я уже и забыл, как это красиво, — произнес Оливер вместо приветствия. При каждом выдохе у него изо рта вырывались облачка пара. — И как тихо. Зимой слышно гораздо меньше звуков, чем летом.       — Да. Зимой жизнь как будто замирает, — согласился Кристиан. Вопреки ожиданиям Вертрана опекун отнюдь не выглядел усталым. Очевидно, за то время, что мальчик провел в забытьи, он успел выспаться и восстановить силы. Оливера это обрадовало и в то же время навело на тревожную мысль: сколько же он пробыл без сознания? Часы? Или дни?       Тем временем, Орвуд продолжил:       — Зима — это олицетворение покоя. Может быть, поэтому мне всегда так нравилось это время года. Летом все живые существа бегут и суетятся, торопятся решить все свои большие и маленькие проблемы, готовясь к наступлению холодов, которые даже в самую страшную жару все равно дышат им в спину. Зимой, напротив, повсюду царит неподвижность и полусонное оцепенение. Оно дает нам возможность остановиться и подумать, куда мы идем и зачем. По-моему, без зимы и лето было бы бессмысленным.       — В природе все должно пребывать в равновесии, — сказал Оливер, согласно кивая, а когда опекун посмотрел на него с недоумением, усмехнулся и пояснил: — Это слова профессора Кортеникса. Он произнес их на уроке магии, когда объяснял нам закономерности движения токов энергии в наших телах. Из всего урока мне запомнились только эти его слова. Может быть, потому что они были единственным, что я тогда понял.       — И этому я ничуть не удивлен, мой мальчик. Кортеникс славится своей способностью даже самое простое дело превратить в научную проблему, — произнес Кристиан со смешком. Потом вдруг разом посерьезнел и спросил: — Как ты себя чувствуешь?       — Хорошо, — ответил Оливер и тут же понял, что ничуть не покривил душой.       Вертран и вправду уже очень давно не чувствовал себя так умиротворенно. Впервые за долгое время ему никуда не надо было спешить, ни к чему не надо было стремиться, у него не было жизненно важной цели, которой непременно требовалось бы достичь. Это ощущение пустоты, образовавшейся на месте непрестанно зудящей потребности чего-то добиваться, было непривычным для мальчика, но оно ему нравилось. Ему нравилось просто так стоять рядом с Орвудом и смотреть на снегопад, зная, что мир больше не обрушится ему на голову и никакая новая напасть не заставит его срочно сорваться с места и опять бросить все, к чему он привык, и всех, кого успел полюбить. Вот только знает ли он это в самом деле, или ему всего лишь хочется в это верить?       Не в силах и дальше тяготиться сомнениями, Оливер поймал взгляд опекуна и с надеждой спросил:       — Как ты думаешь, мы правда вернулись?       — Кажется, да, — сказал Кристиан, но полной уверенности в его голосе не чувствовалось. — По крайней мере, все указывает именно на это. Проклятье, поразившее наши тела, исчезло. Чудовища, которые чуть было тебя не загрызли, нас больше не преследуют. На улице снова зима, и дом твоих родителей стоит пустым и покинутым: по углам скопились паутина и пыль, а вся мебель спрятана под покрывалами. Очень похоже, что это действительно наше время. Мы вернулись, это неоспоримо. Вопрос только в том, когда именно мы вернулись?       — Что ты имеешь в виду? — спросил Оливер.       — Я не знаю, какой сегодня день. Не знаю, сколько времени прошло здесь с того момента, как я отправился тебя искать. Признаюсь, меня это немного беспокоит, — ответил Кристиан и крепко сжал руки на столбике веранды. Затем добавил полушепотом, так что мальчик едва разобрал его слова: — Я не уверен, что дома нас будет ждать теплый прием.       — Почему? Что случилось? — поинтересовался Вертран, с трудом скрывая тревогу. — Ты считаешь, что нам все еще грозит опасность?       — Конечно нет, мой мальчик. Тебе не о чем волноваться, — возразил Кристиан, немного вымученно улыбнулся и положил руку на плечо подопечному. — Все испытания уже давно остались позади. Единственная опасность, которая угрожает нам сейчас — это оглохнуть от трелей твоего желудка. Пойдем в дом, мой мальчик, пришло время как следует тебя накормить.       — От еды я уж точно не откажусь, — с готовностью откликнулся Оливер и просеменил вслед за опекуном обратно на кухню. Когда Орвуд встал у печи и разжег пожарче огонь, чтобы подогреть разложенный на столе завтрак, мальчик, не удержавшись, задал новый вопрос: — А откуда все это, Кристиан? Дом стоит пустой уже несколько месяцев, здесь никак не могло оказаться свежей еды. Неужели пока я спал, ты успел добраться до города?       — Нет, конечно. Я бы ни за что не оставил тебя здесь одного, — проговорил Орвуд и взглянул на подопечного с таким упреком, как будто одно только предположение, что он способен на это, глубоко его оскорбило. Потом вдруг улыбнулся, словно вспомнил нечто очень приятное, и продолжил: — Нет, этот сувенир я прихватил в другом времени, пока искал дорогу домой.       — Ого, здорово. Хорошо, что ты до этого додумался, потому что я страшно голоден. Кстати говоря, а ты много где побывал? — поинтересовался Оливер, жалея, что проспал все самое интересное.       Он сам, как правило, путешествовал во времени только в двух направлениях: на двадцать два года назад или вперед. Орвуд, очевидно, перемещался между разными мирами намного свободнее и успел повидать значительно больше, чем его подопечный, хотя и находился в лабиринте дверей совсем недолго. Вполне естественно, мальчика терзало любопытство: что же его опекуну довелось увидеть в другом времени?       Тем не менее, Кристиан не торопился раскрывать свои секреты и лишь лукаво улыбался, разливая по чашкам остатки горячей воды из перекипевшего котелка.       — Я уже говорил, что точно не знаю, сколько раз прыгнул, мой мальчик. Я потерял счет на двадцатом прыжке.       — На двадцатом?! — ужаснулся Вертран, едва не выронив тарелку горячего риса, которую протянул ему опекун. — Не может этого быть, Кристиан! Ты меня разыгрываешь? Я даже с помощью кометы сумел переместиться во времени всего семь раз, а если считать мою последнюю неудачную попытку вернуться домой, то восемь. Но прыгнуть двадцать раз за один присест, на одной только «Белой ворожбе»? Ты спятил? Как ты вообще остался жив после такого? Это же очень тяжело для организма. Я знаю, я через это проходил.       — Ну, наверное, у меня просто чуть больше сил, чем у тебя, — скромно пожал плечами Орвуд, мелко нарезая овощи в салат. Оливеру было настолько непривычно видеть опекуна хозяйничающим на кухне, что он даже позабыл оскорбиться на такое возмутительное предположение. Поэтому некоторое время он молча наблюдал за ним, изредка вспоминая о том, что рис в его тарелке остывает и стоило бы уже приступить к трапезе.       — Я все-таки старше тебя, Оливер. Опыт, который приходит к человеку с возрастом, молодые люди довольно часто и совершенно напрасно недооценивают.       — Возможно, — уклончиво ответил Вертран и наконец принялся за еду. Мальчик никогда не любил вареный рис, особенно если в него не добавляли специй, но сегодня эта простая, незамысловатая пища привела его в настоящий восторг. Оливер и не подозревал насколько сильно проголодался, пока не сел за стол.       — Вкусно? — спросил опекун с многозначительной улыбкой. Мальчик активно закивал. — Вот и хорошо. Поешь, тебе нужно набраться сил. Может быть, самая тяжелая часть нашего путешествия и осталась позади, но нам еще предстоит добраться до дома. Дорогу сильно замело ночным снегопадом, а идти нам придется пешком, так что силы тебе понадобятся, мой мальчик.       — Тебе тоже, — проговорил Оливер. Потом бросил тоскливый взгляд на оставшийся в тарелке рис и без колебаний протянул ее опекуну. В желудке тут же протестующе заурчало, но Вертран отказался его слушать. — Поешь и ты, Кристиан. Ты устал ничуть не меньше меня и, готов поспорить, также голоден. Я уже почти наелся, так что возьми. Это твое.       — Я не голоден, — покачал головой Орвуд и подвинул к подопечному тарелку с салатом, а себе взял лишь одно яблоко. — Я так напился чая, пока ты спал, что теперь в меня все равно еще долго ничего не влезет. Спасибо, мой мальчик, но я правда не хочу есть.       — Хватит мне врать, Кристиан, — строго произнес Оливер, глядя опекуну прямо в глаза. Затем с громким стуком поставил наполовину опустевшую тарелку риса прямо перед его носом, а сам принялся активно поглощать салат, предварительно разделив и его на две равные доли. — Мне не нужно твое самопожертвование, так что ешь. А если не хочешь, можешь сразу выбросить свою порцию в окно, потому что я это доедать не собираюсь. И на этом точка.       Несколько томительных секунд Орвуд, с явным недовольством поджимая губы, пристально смотрел на него, потом устало вздохнул и взял в руки ложку.       — Какой же ты иногда упрямый, мой мальчик.       — Уж кто бы говорил, — спокойно возразил Оливер, прикончил свою половину салата и опять поставил тарелку перед опекуном. Затем взял второе яблоко и с наслаждением впился зубами в сочную мякоть. Мальчик обгрыз его до косточек меньше чем за минуту и, как и подозревал, совершенно им не наелся. Но отказываться от своих слов он все равно не хотел. Наоборот, Вертран расслабленно откинулся на спинку стула и с довольным видом похлопал себя по животу, приговаривая:       — Вкуснотища. Жаль, что как только мы вернемся домой, эта еда сразу же перестанет казаться мне деликатесом.       — Да уж, каша из топора будет в радость только на голодный желудок, — усмехнулся Кристиан, отставил в сторону девственно чистую, без единой рисинки тарелку, и принялся за салат. — Диана своими блюдами высокой кухни избаловала нас обоих. Мы совершенно перестали ценить простую, безыскусную пищу.       — Говори за себя, — покачал головой Оливер. — Мне этих ее хваленых блюд высокой кухни не видать, как собственных ушей. Это для тебя она готовит по-человечески, а мне вечно достается все самое не вкусное, пареное, вареное, да не соленое. Как в детском саду, ей богу!       — Действительно странно. Ты же у нас так далеко ушел от детсадовского возраста, — проговорил Кристиан с такой откровенной иронией в голосе, что ее разобрал бы даже глухой. — Восемь лет — это конечно очень солидно, ничего не скажешь.       — Смейся, сколько влезет, только меня все равно не обманешь. Ты в этом «солидном возрасте» питался нормально, за одним столом вместе со взрослыми, и ничего плохого с тобой не случилось, — заметил Оливер и пригвоздил опекуна к месту укоряющим взглядом. — Раз твоя бабушка не беспокоилась об отдельном меню для тебя, почему же мне нельзя есть обычную пищу? Разве мы с тобой чем-то отличаемся?       — Да, отличаемся. У меня уже есть хронический гастрит, а у тебя еще нет, — ответил Орвуд, отложил в сторону вторую чистую тарелку и упрямо скрестил руки на груди. Праведный гнев подопечного ничуть его не смутил, и Кристиан продолжил с прежней уверенностью: — И я сделаю все, чтобы так оставалось и дальше. Ты верно подметил, что моя бабушка не волновалась о таких вещах, как здоровая еда. Гораздо больше ее беспокоило мое поведение, и комфорт постояльцев гостиницы. Не мне обвинять ее в недосмотре или безалаберности, но у ее выбора предоставить мне полную свободу во всем, что касается питания, были определенные последствия. Последствия, которые я ощущаю на себе даже спустя двадцать лет. И я не хочу, чтобы тоже самое произошло с тобой.       — Понятно, — ответил Оливер, внезапно смутившись. — А я всегда думал, что мадам Элоиза была просто идеальной воспитательницей, раз сумела сделать из тебя, провинциального дикаря, настоящего столичного аристократа. Оказывается, даже она не могла все предусмотреть.       — Предусмотреть абсолютно все невозможно, Оливер, — рассеянно отметил Кристиан и, как показалось мальчику, мыслями ушел глубоко в себя. Несколько минут он сидел почти неподвижно, размышляя, затем продолжил: — Первое время моя бабушка искренне пыталась это сделать. Предусмотреть все, я имею в виду. И в результате чуть не задушила меня бесконечными правилами и запретами. Ребенком я воспринимал такой тотальный контроль особенно тяжело, потому что, как ты уже знаешь, не знал ничего подобного пока жил с родителями.       Спустя двадцать лет я, похоже, в точности повторил ее ошибку с тобой. Я старался все учесть, пытался поступать правильно, временами даже жестко, только так, как диктовали мне опыт и логика, но… Но в конечном счете и ей и мне пришлось признать очевидное: мы не в состоянии контролировать все, как бы сильно нам этого ни хотелось. Иногда приходится просто довериться тем, кого любишь. И надеяться, что ты сделал правильный выбор.       — А он был правильный? — спросил Оливер со сдавленным смешком. Почему-то мальчик хотел и одновременно боялся услышать ответ опекуна.       — Только время покажет. Но я не думаю, что ошибся в тебе, — произнес Кристиан. Потом придвинулся поближе к подопечному и, приобняв его за плечи, заговорил со всей серьезностью: — Впрочем, моя вера прошла далеко не все испытания. Недавно ты попросил у меня прощения за то, что не доверился мне сразу, Оливер. Теперь пришел мой черед просить тебя о том же, потому что я совершил ту же ошибку. Я требовал от тебя доверия, на которое у меня самого в самый ответственный момент не хватило ни храбрости, ни верности. Я отказался поверить в твои силы, Оливер, отказался признать, что ты знаешь, что делаешь. И такого малодушия ничто, даже самые благие намерения не могут оправдать. Поэтому я прошу у тебя прощения, мой мальчик. Прости, что я подвел тебя.       — Не стоит, Кристиан. Ты сам сказал, эту ошибку совершили мы оба. Я первый в тебя не поверил, ты ответил мне тем же, так что, думаю, мы квиты, — усмехнулся Оливер, смущенно ерзая на стуле. Под пристальным взглядом опекуна он по-прежнему чувствовал себя глупым и неловким. — Я не в обиде, Кристиан. Но я надеюсь, что из этой ошибки ты вынесешь урок. Например, если я обещаю, что исправлю оценки в четверти, тебе не следует сразу ругать меня или отбирать в наказание телефон. Ты должен верить, что я сдержу слово. Не правда ли, Кристиан?       — Закатай губу, мальчик. Мое доверие не простирается настолько далеко, — фыркнул Орвуд и игриво взъерошил воспитаннику волосы. — Я слишком хорошо тебя знаю, мой мальчик. Если тебя время от времени не стимулировать, ты вообще перестанешь учиться. Впрочем, как и умываться, и расчесываться, и заправлять за собой постель, и менять одежду…       — Ты на меня наговариваешь, Кристиан! — протестующе воскликнул Оливер, впрочем, не скрывая улыбки. — Я вовсе не такой лентяй. И вообще, тебе ли меня критиковать, господин Волчак? Уже забыл, как мы вместе сбегали с занятий? Забыл свои протертые до дыр штаны и рваную после драки школьную рубашку? Так вот я тебе напомню, каким ты был. Хулиган и лоботряс, вот ты кто! Да по сравнению с тобой, я просто идеальный ребенок, Кристиан… Но если без шуток, я прошу тебя доказать свое доверие ко мне прямо сейчас. Скажи мне, почему ты считаешь, что дома нас не ждет теплый прием? Что здесь произошло пока меня не было?       — Все-то ты слышишь, мой мальчик, — огорченно пробормотал Кристиан и встал из-за стола. Потом подошел к мойке и принялся сосредоточенно мыть посуду, стараясь пореже смотреть подопечному в глаза. У Оливера сложилось впечатление, что говорить о случившемся Орвуду было попросту стыдно.       — Да, слышу. И хочу узнать, чего следует ждать прежде, чем мы вернемся домой. Так ты мне расскажешь?       — Хорошо, — безропотно согласился Орвуд, хотя Оливер видел, что это согласие далось ему нелегко. — Случилось именно то, чего следовало ожидать, мой мальчик. После того, как ты исчез… мы все решили, что ты погиб, Оливер. Погиб в результате несчастного случая, единственным свидетелем которого был я. Погиб всего через несколько месяцев после своей матери. Дознаватели не могли не обратить внимания на подобное подозрительное совпадение.       — И тебя заподозрили в убийстве, — закончил за него Оливер, с содроганием вспоминая жуткое видение, явившееся ему всего пару дней назад в гостинице мадам Элоизы. Выходит, оно действительно было пророческим, по крайней мере отчасти. У Вертрана холодный пот покатился по лицу, стоило ему припомнить подробности. — Отец Кела пришел с двумя дознавателями, чтобы арестовать тебя, так? Но Лили встала у него на пути.       — Откуда ты знаешь? — спросил Кристиан дрогнувшим голосом. Тарелка, которую он тщательно намылил, вдруг выпала у него из рук и чуть не разбилась о стенки раковины. Орвуд вздрогнул от этого звука и резко обернулся к подопечному. Лицо у него было бледным как у мертвеца. — Откуда ты это знаешь? Тебя здесь не было.       — Я это видел, — честно признался Оливер. Больше он не боялся, что опекун ему не поверит. После всего, что им довелось пережить, пророческие сны уже не казались чем-то настолько фантастическим, чтобы об этом стоило молчать. — По ночам меня иногда посещали странные видения обо всех вас: про тебя, про Кела, про Лили. Я принимал их за обычные сны, пока однажды не увидел, как Кел с родителями пришел к нам домой. Его отец поругался с госпожой Барнс, потому что она не верила, будто ты убил меня, и попыталась тебя защитить. Они заперли ее в амбаре, и пошли наверх, чтобы арестовать тебя, но ты… В моем сне ты к тому моменту был уже мертв.       — Ясно, — пробормотал Кристиан, отвернулся обратно к раковине и навалился на нее всем весом, словно его неожиданно перестали держать ноги. — Вот, значит, почему ты так внезапно захотел вернуться домой. Я смутно помню, что ты сказал мне, перед тем как уйти. Тогда, двадцать лет назад. Что-то о том, что тебе надо спасти от смерти одного человека. Выходит, этим человеком был я?       — Ты, — подтвердил Оливер, не отрывая глаз от напряженной, словно натянутая струна, спины опекуна. — Меня шокировало то, что я увидел в ту ночь. Я был очень на тебя обижен и долгое время даже не думал возвращаться, но когда понял, к чему может привести мое упрямство, чуть не тронулся умом от страха. Я не хотел, чтобы ты пострадал из-за меня, Кристиан. Знаю, это было очень самонадеянно, думать, будто моя смерть настолько тебя подкосила, и все же я не осмелился рисковать. И попытался вернуться домой, и опять подверг нас обоих опасности, когда застрял в прошлом. Если бы ты не пришел мне на помощь, я бы ни за что не выбрался оттуда живым… Какой же я все-таки неудачник!       — Это не правда, Оливер, — твердо, даже жестко возразил Кристиан, немного помолчал и снова обернулся к мальчику. На лице Орвуда застыло странное, упрямое выражение, как будто он ожесточенно спорил с самим собой. — Это никогда не было правдой. Не смей говорить такое о себе, мой мальчик, не смей в себе сомневаться. Только не в моем присутствии. Не в присутствии человека дважды обязанного тебе жизнью. Ты даже представить себе не можешь, что ты сделал для меня.       Наверное, я не имею на это никакого права, и все же я горжусь тобой, Оливер. Очень сильно. И тем человеком, каким ты был, и особенно тем, каким ты стал сейчас. Так что сделай мне одолжение, не говори больше таких глупостей. Хорошо, мой мальчик?       — Ладно, не буду, — кивнул Оливер, смущенно и в то же время гордо улыбнувшись. Услышать признание своих заслуг из уст Орвуда ему было очень приятно, и мальчик не желал этого скрывать. — Спасибо, что ты сказал мне это, Кристиан. Мне не все равно, что ты обо мне думаешь. И мне не все равно, что о тебе думают дознаватели. Если мое видение было хоть отчасти правдивым, то они приходили к нам домой, чтобы тебя арестовать. Как же тебе удалось от них ускользнуть?       — Мне помогли, — отговорился Орвуд и замолчал. Но видя, что мальчик с нетерпением ждет продолжения истории, он вздохнул и нехотя признался: — Я обнаружил твое сообщение в последний момент, будучи уже прикованным наручниками к собственному столу. Честно говоря, если бы не этот мальчишка, Домиан, я бы вообще его не нашел.       — Одну минутку. Кел правда был у нас дома? Ты хочешь сказать, что он тебе помогал? — уточнил Оливер, а когда Орвуд согласно кивнул, едва сдержал удивленный вздох. — Не могу поверить. Мне казалось, что вы двое на дух друг друга не переносите. А уж если Кел был убежден, что ты виновен в моей смерти… Как же вы оказались в одной команде?       — Я бы не назвал это «командой», — произнес Кристиан с пренебрежением, с головой выдававшим его истинное отношение к юному Домиану. — Скорее уж, взаимовыгодным сотрудничеством. Кел первым обнаружил твое сообщение, связал вместе все звенья цепи и понял, что я невиновен. К счастью, ему хватило ума не бежать с этой информацией к своему отцу. Нет, он пробрался ко мне в кабинет и убедил меня в том, что ты все еще жив. Потом все завертелось, как на карусели. Слуги заперли Домиана в гостевой комнате, повязали дознавателей, а меня освободили, и я сразу решил отправиться искать «Белую ворожбу», чтобы как можно скорее попасть в прошлое. Тут-то мальчишка и увязался за мной.       — Постой, слуги тебя освободили? Вот это да! Они что, правда напали на дознавателей? Круто! Боюсь представить, что там началось, когда господин Домиан понял, что ты сбежал, — присвистнул Оливер, с удовольствием воображая эту живописную картину.       — А что там могло начаться? Он, естественно, бросился за мной в погоню, нельзя же упускать такую желанную добычу. Мы с твоим приятелем едва ноги унесли. Оказывается, этот мальчишка очень настойчив. Мне с трудом удалось отговорить его следовать за мной в прошлое, так сильно ему хотелось выручить тебя из беды, — рассказывал Кристиан, хмурясь с досады. Очевидно, Кел успеть порядком помотать ему нервы, прежде чем Орвуд сумел наконец-таки сбросить его с хвоста. — Надеюсь, он не наделал глупостей и не попытался совершить путешествие во времени сам.       — Разве у него была такая возможность? — тихо спросил Оливер. Мальчик похолодел при мысли, что Кел мог отправиться в прошлое и застрять в чужом времени в безнадежной попытке спасти лучшего друга. — Кристиан, ради бога, скажи мне, что ты не оставил ему порцию «Белой ворожбы», прежде чем ушел.       — Мне пришлось. Иначе он бы от меня не отвязался, — признался Кристиан, виновато потупив голову. Точнее, он попытался выглядеть виноватым, но Оливер хорошо понимал, что покаяние это напускное. Его опекун имел слишком много счетов с отцом Кела, чтобы всерьез переживать о благополучии младшего Домиана. — Я знаю, что это чревато неприятностями, но, если честно, сомневаюсь в способностях этого мальчишки к путешествиям во времени. В таком деле мало одного только состояния транса, необходимо иметь еще и какую никакую связь с кометой. У нас с тобой она была, а у него нет. Не стоит переживать о нем, мой мальчик. Думаю, твой друг сидит сейчас дома, в безопасности.       — Хорошо, если так, — проговорил Оливер, которого уверенный тон опекуна почему-то совсем не убедил. — Но мне бы хотелось увидеть это своими глазами. Раз мы оба немного передохнули и позавтракали, предлагаю отправиться домой прямо сейчас. Даже если там нас ждет отряд озлобленных твоим побегом, вооруженных дознавателей, не думаю, что они решатся причинить нам вред, если увидят меня рядом с тобой живым и здоровым. Как говорится, нету тела, нет и дела, правильно?       После этих его слов опекун на мгновение замер, как громом пораженный. Лицо у него словно окаменело, ладони так быстро сжались в кулаки, как будто их свело судорогой. В бледно-голубых глазах короткой вспышкой промелькнула ярость и… страх. Страх, причины которого Оливер не понимал.       — Даже не думай шутить на такие темы, мальчик, — резко осадил подопечного Кристиан, чуть не пригвоздив его к месту осуждающим взглядом. Вертран послушно притих, немало удивленный столь бурной реакцией Орвуда на такую невинную шутку. Он хотел было спросить, что именно сделал не так, но опекун не дал ему такой возможности: — Ты меня понял, Оливер? Чтобы я больше не слышал от тебя таких слов. Никогда.       — Хорошо, не волнуйся так. Прости, если я тебя обидел, Кристиан, — осторожно подал голос Вертран. Мальчик был растерян. Ведь он на самом деле ничего страшного не сказал. Почему же у его опекуна был такой вид, словно его неожиданно застали на месте преступления?       Пока Оливер размышлял над этим вопросом, Кристиан успел взять себя в руки.       — Ты не обидел. Просто о таких вещах не шутят, мой мальчик, — ответил Орвуд, несколько смягчившись. — Подобный каламбур годится для дознавателей из Ордера, которые в силу своей профессии давно уже не испытывают никакого уважения к смерти. Но от тебя я слышать этого не желаю, Оливер. Как не желаю вспоминать о том, что с тобой едва не случилось в ту ночь, когда ты сбежал из дома. Я пока еще… не готов говорить об этом. И буду тебе очень признателен, если ты не станешь поднимать эту тему без крайней нужды. Хорошо, мой мальчик?       — Как скажешь, Кристиан, — охотно согласился Вертран. — Ну так что, пойдем домой?       — Пойдем, — ответил Орвуд и хотел было распахнуть дверь, чтобы выпустить воспитанника на улицу, как Оливер развернулся кругом и припустил вверх по лестнице. — Эй, ты чего там забыл?       — Сейчас вернусь! — отозвался Вертран и ворвался в старую спальню.       Мальчик подозревал, что больше не вернется в этот дом, по крайней мере в ближайшие несколько лет, и решил прихватить с собой в дорогу парочку ценных вещей. В первую очередь, он схватил с комода портрет матери, потом забрался на кровать и отыскал среди вороха одеял плюшевого рыжего львенка с аккуратной заплаткой на боку, которого когда-то сшила для него Джинни. Затем распахнул дверцы платяного шкафа и, отплевываясь от пыли, снял с вешалки старую зимнюю куртку и помятый школьный рюкзак.       — Чего ты там застрял, Оливер? Дожидаешься, пока на улице снова разыграется метель? — поинтересовался Орвуд откуда-то снизу.       — Всего одну минуту, Кристиан! — заверил его Вертран и опрометью бросился к спальне родителей. В этом доме оставался еще только один предмет, который ему хотелось непременно взять с собой. — Вот ты где, приятель. Ты пойдешь со мной!       С этими словами мальчик схватил с прикроватной тумбочки позолоченный подсвечник, много лет оберегавший покой его родителей по ночам, сунул его в рюкзак к портрету матери и плюшевому львенку, и выбежал из комнаты. Кристиан встретил его на лестнице и, заметив в руках подопечного истрепанный временем рюкзак, полюбопытствовал:       — Что это? Решил взять с собой какие-то вещи?       — Да, на память, — кивнул Оливер и протянул опекуну его куртку. — Я одену свою, так что вот, держи. Возвращаю. Спасибо, что поделился.       — Не за что, — ответил Кристиан и с явным удовольствием оделся. — Да, так намного лучше. Я уж думал не доберусь до дома не отморозив себе хотя бы пару пальцев. Кстати, а чего ты там набрал, если не секрет?       — Не секрет, — улыбнулся Оливер и развязал тесемки рюкзака. — Ничего особенного, как видишь. Так, пару мелочей, чтобы обставить комнату.       — У тебя… весьма своеобразный вкус, мой мальчик, — констатировал Орвуд, осматривая содержимое рюкзака. — Подсвечник? Боюсь даже представить, какое сакральное значение он имеет для тебя.       — Если хочешь, я расскажу, — с готовностью пообещал Оливер, спускаясь с лестницы. — Поговорим об этом по дороге. Давай выдвигаться потихоньку. Если честно, я уже хочу домой.       — Я тоже, — согласился Кристиан, и они вместе вышли на улицу.       Только оказавшись посреди заснеженного двора, разглядывая со стороны неухоженную родительскую усадьбу, Оливер впервые полностью осознал, какие именно чувства питает к этому месту. Он любил этот дом со всеми его недостатками и совершенно точно знал, что никогда не перестанет его любить.       Здесь прошло его детство, мирное и вполне счастливое, полное самых обычных мальчишеских радостей и горестей. Вертрану стоило бросить один единственный взгляд на покосившийся сарай или на заросший дедовский сад, как перед ним словно живые вставали картины из прошлого. Вот здесь Джинни учила его прыгать на скакалке, а вон там, на поляне, едва проглядывающей между деревьями, мама играла с ним в солнечного зайчика. Долгими летними вечерами папа сидел с ними на веранде и рассказывал удивительные истории из своих путешествий, половина из которых, как теперь думал Оливер, были всего лишь забавными байками. Каждый камень, торчавший из снега, и каждая ветка, низко свесившаяся к окнам, имели для Вертрана огромную значимость, потому что именно они тонкой, непрочной ниточкой связывали его с потерянной семьей. И все же эта связь была почти призрачной, иллюзорной.       Оливер трепетно оберегал воспоминания о своей прежней жизни, но не мог не признать, что они уже не способны сделать его счастливым. Прошлое ушло безвозвратно, исчезло, растворилось в реке времени вместе со всей их дружной семьей. Вертран очень долго не хотел мириться с этой мыслью, никак не мог отпустить ту самую лучшую и любимую жизнь, которую у него отняли, оттого и страдал. Но теперь, глядя на тихий, опустевший родительский дом и не ощущая при этом ничего, кроме смирения и тихой тоски, Оливер с удивлением почувствовал, что все закончилось. Он отпустил их всех. Отпустил ее, свою маму. Она ушла из этого дома, но не из его памяти, и, хочется верить, обрела покой где-то в другом месте, очень далеко отсюда.       Пришло время ее сыну сделать тоже самое.       — Прощай мам, — шепотом произнес мальчик, в последний раз оглядываясь на укрытый шапкой чистого, ослепительно белого снега особняк. — Я иду домой.       — Мы идем домой, — поправил его Кристиан и протянул руку подопечному. Тот, даже не задумываясь, принял ее.       — Мы идем домой, — поправился Оливер, робко улыбнувшись. Пожалуй, впервые со дня смерти Шеррис, он в самом деле больше не был одинок.       И они ушли вдвоем, оставив после себя только цепочку ровных, неглубоких следов, тянувшихся к дороге, которую уже к вечеру полностью занесло снегом.       Как и обещал, Оливер рассказал опекуну, чем именно были так дороги ему вещи из старого дома. С плюшевым львенком все оказалось до смешного просто. Много лет он был любимой игрушкой Оливера, потому что его связала для него старшая сестра. Этот подарок Джинни преподнесла ему на день рождения вместо извинений после страшной ссоры, закончившейся настоящей дракой. О чем они поспорили и кто на самом деле был виноват, они забыли очень быстро, а вот трогательный львенок с яркой рыжей гривой, совсем как волосы у Джинни, оставался с мальчиком еще много лет. Этот дар своей драчливой, упрямой сестры он хотел сохранить навсегда.       Кристиан ничего не спросил у воспитанника о портрете Шеррис, выглядывающем из его рюкзака. Пожалуй, даже для Орвуда тут и так все было кристально ясно, но вот подсвечник его глубоко заинтересовал. И Оливер, верный своему слову, рассказал опекуну о том вечере, когда он, совсем еще малыш, заигравшись, рассыпал по полу отцовские магические порошки.       Досталось ему тогда по самое не могу. Роджер застал сына прямо на месте преступления и излупил так, что это напугало даже маму. В панике она схватила с прикроватной тумбочки подсвечник и ударила им отца по спине. Несмотря на то, что Оливер был тогда еще маленьким, ему хорошо запомнились растерянные, смущенные, испуганные лица отца и матери, впервые столкнувшихся в настоящем противостоянии. Оно длилось всего секунду, и за эту секунду Роджер и Шеррис, казалось, побывали в аду. Мама расплакалась и выронила подсвечник. Руки ее дрожали. Отец рухнул на колени как подкошенный, схватившись за голову, словно от удара болела именно она, а вовсе не спина. Затем одним движением сгреб жену вместе с сыном в охапку, обнял их и принялся успокаивать.       Вот чем был для Оливера этот подсвечник. Вовсе не олицетворением первого раскола в семье или внезапной жестокости отца, а, наоборот, того тепла и трепетной заботы, которыми окружил их Роджер, осознав свою вину. Вертран не ожидал, что опекун сумеет понять это по его рассказу, поэтому был очень удивлен тем выводом, который сделал Кристиан, когда он закончил.       — Твой отец очень тебя любил, Оливер, — сказал Орвуд и покрепче сжал его ладонь в своей руке. Мальчик ответил ему тем же. Он был рад, что опекун правильно понял его слова.       — Я знаю. Я всегда это знал, — кивнул Вертран, и они продолжили путь.       Пробираться по заснеженной дороге, по колено в сугробе было тяжело. Поэтому Оливер старался отвлечь себя разговорами, вспоминая все те бесчисленные приключения, что ему довелось пережить, путешествуя во времени. Кристиан не возражал, даже наоборот, слушал его болтовню с живым интересом, тут и там дополняя историю своими собственными впечатлениями. Как оказалось, и спустя двадцать лет Орвуд неплохо помнил многое из того, что с ними произошло. А когда Оливер принялся в красках описывать их столкновение с бандой Роузвуда у обрыва, вообще выяснилось, что Кристиан с Питером давно преодолели свои разногласия, и хотя общаются они редко, в основном по работе, но до сих пор относятся друг к другу вполне уважительно.       Оливер не удержался и забросал Орвуда вопросами и об остальных их общих знакомых. Их судьбы сложились очень по-разному. По словам опекуна, где-то через полгода после того, как Вертран покинул прошлое и вернулся обратно в свое время, посол Корво, Финеас, тоже принял решение вернуться на родину. Он исполнил долг перед своим народом, отстояв в Верхней палате Совета право протопраймалов на существенные послабления в системе местного самоуправления, и был с почестями выпровожен из Кройстхема с горячим пожеланием больше никогда не возвращаться. Тем не менее, Финеас принимал на себя обязанности посла еще трижды, пока в конце концов не осел в родном племени далеко на востоке. Они с Кристианом по-прежнему дружат и переписываются уже много лет. Они стали делать это чаще с тех пор, как умерла его бабушка.       Оливеру было больно об этом услышать, но к сожалению мадам Элоиза совсем немного не дожила до того дня, когда они с Кристианом снова отыскали друг друга. Ее не стало год назад, в возрасте восьмидесяти девяти лет. По воспоминаниям ее внука, мадам Элоиза до самого конца оставалась мудрой, бодрой и на редкость активной женщиной, искренне болеющей за свое дело — шикарную столичную гостиницу, которую она завещала городу. Но только потому что сам Кристиан наотрез отказался принять такое наследство, сколько бабушка его ни уговаривала. Оливер решил, что вполне способен понять такой отказ. В свое время Орвуд отдраил до зеркального блеска слишком много ступеней в этом доме, чтобы теперь у него могло возникнуть желание им владеть.       Вот так, за оживленной беседой, насквозь промокшие, но счастливые, они дошли до заветной калитки, словно специально широко распахнутой им навстречу.       — Добрались. Не могу в это поверить. Мы действительно добрались, — пробормотал Оливер, часто дыша от усталости. Рядом с ним тяжело вздохнул и оперся руками о колени Кристиан.       — Да, добрались. И пышущего злобой Домиана, вооруженного арбалетом, вроде бы нигде не видно. Думаю, можно считать это победой, — усмехнулся Орвуд, вытирая со лба пот.       — Это да, но… Тебе не кажется, что здесь слишком тихо? Сколько сейчас, полдень? В это время Вестин обычно работает в амбаре, разве не так? Где же все? — спросил Оливер, с тревогой оглядываясь по сторонам.       — Может быть, разошлись по своим домам? Кто знает, сколько мы мотались по чужому времени? Вполне возможно, что нас обоих уже давно считают пропавшими без вести, — предположил Орвуд, тщетно стараясь отдышаться.       — Типун тебе на язык, — шикнул на него Вертран и осторожно двинулся через двор к дому. — Должен же здесь кто-нибудь быть. Хотя бы Луис, он ведь тебя обожает. Не верю, что он мог покинуть этот дом по своей воле. Разве что к нему явился твой дух и потребовал освободить помещение.       — Хех, нет. Не думаю, что Луис ушел был даже тогда, — усмехнулся Кристиан и тоже пошел к дому, но остановился на полпути. — Постой, ты слышишь это?       — Что?       — Кажется, шаги. На лестнице. Внутри кто-то есть, — сказал Орвуд, схватил подопечного за плечо и заставил встать у него за спиной. — Держись позади меня. Мы не знаем, друг это или враг.       Оливер не стал спорить, хотя в глубине души был уверен, что здесь их не может поджидать никакая опасность. Тем временем входная дверь легко повернулась на смазанных петлях, и из дома вышла темная, нескладная фигура, в длинном, волочащемся по земле вязаном шарфе. Человек был совсем не высокого роста, одет по домашнему, шел спотыкаясь и как-то по-детски протирая заспанные глаза. Наконец, он остановился на верхней ступеньке веранды и уставился на замерших посреди двора Оливера и Кристиана тупым, равнодушным взглядом. Затем устало зевнул и словно разочаровавшись в том, что увидел, поплелся обратно к двери.       — Кел! — окликнул друга Оливер, неуверенно выступая из-за спины опекуна.       Стоявший на веранде мальчик медленно, словно не веря своим ушам, обернулся. Его глаза, устремленные на Вертрана теперь уже абсолютно трезвым, осознанным взором, округлились от изумления. Челюсть мальчика слегка отвисла, дыхание стало неглубоким и очень частым, словно это именно он полтора часа пробирался к дому по сугробам, а вовсе не Оливер. Двое друзей неотрывно смотрели один на другого наверное целое минуту, прежде чем Кел громко, почти истерически вскрикнул и бегом сорвался с места. И тут же, споткнувшись о собственные, заплетающиеся от волнения ноги, упал прямо в сугроб.       — Кел! — воскликнул Вертран, уже устремившийся на помощь другу. Но Домиан в помощи не нуждался. Мальчик упрямо поднялся и снова побежал.       Они с Оливером буквально врезались друг в друга в самом центре двора, и оба, в обнимку как маленькие дети, повалились в снег.       — Ты… Ты… — бормотал Кел, крепко прижимая друга к себе. Затем на миг отстранился, посмотрел ему прямо в глаза и, едва сдерживая слезы, выдохнул: — Да что же ты так долго, придурок?       — Прости, — извинился Оливер, уткнувшись красным от холода носом в плечо друга. — Прости, что заставил поволноваться. Прости меня, Кел. Долго нас не было? Сколько дней ты уже ждешь?       — Это не имеет значения. Дурак ты, Оливер, — всхлипнул Домиан ему на ухо, при этом вцепившись в плечи друга так крепко, что швы на его куртке протестующе затрещали. — Думаешь, я стану волноваться из-за такого балбеса, как ты? Еще чего! Ты о себе слишком высокого мнения, дружище. Подумаешь, лучший друг восстал из мертвых. Да со мной такое каждый день бывает.       — Не сомневаюсь, — улыбнулся Вертран, поглаживая икающего от слез Кела по голове. — Ну, тише, тише. Как вы тут без меня? Уже свергли власть профессора Крейса, я надеюсь?       — Не свергли, — пожаловался Домиан и опять всхлипнул. — Без тебя было очень плохо, дружище. Просто ужасно. Как же хорошо, что ты все-таки вернулся к нам… Спасибо вам. Спасибо, что сдержали обещание.       Оливер понял, что последние слова Кела были обращены к Кристиану, когда услышал позади себя его осторожные шаги. Возможно, Орвуд успел коротко кивнуть в ответ, но больше ничего не добавил, потому что в следующую секунду повисшую над домом тишину разорвал новый крик. Отчаянный женский и пронзительный, почти доходящий до ультразвука девичий визг.       Вертран едва успел поднять голову, чтобы посмотреть, кто кричал, как на них с Келом, опрокинув обоих друзей обратно в снег, как вихрь налетела светловолосая девочка. По сильному, но приятному аромату духов, разносившемуся вокруг нее сногсшибающей волной, Оливер понял, что это была Дарина. А по сдавленному воплю, донесшемуся до него откуда-то сзади, мальчик догадался, что на руках у опекуна только что повисла Лили и, не скрываясь, со слезами, гладила и неистово целовала его лицо.       — Дарина! Дарина, а ты что здесь делаешь? — не удержался от вопроса Оливер, с трудом отыскивая в ворохе их сцепившихся рук и ног конечности, принадлежавшие подруге. Маленькая, изящная ладошка тут же выскользнула из-за головы Кела и влепила ему болезненную пощечину.       — Да как ты смеешь задавать мне такие вопросы, Оливер Вертран? — поинтересовалась Лотнер, шумно, совсем не по-девичьи шмыгнув носом. — Как ты смеешь прикидываться мертвым, когда на самом деле ты совсем не мертвый? Ты подлец, невежа, бессовестный и бесчувственный кусок… сам знаешь чего! Да как ты только посмел так меня напугать?       — Прости меня, Дарина, — покаялся Вертран, но все его искренние извинения смазало язвительное замечание Кела, зажатого между друзьями, как кусок колбасы между сыром и хлебом.       — Да, да, все мы знаем, как глубоко ты переживала эту потерю. Может быть, теперь, когда ты все высказала, ты соизволишь убрать свою задницу с моей спины?       — Будь мужчиной хотя бы один раз в своей жизни, Кел, и потерпи еще две минуты. Оливер только начал извиняться передо мной! — воскликнула Дарина и еще теснее прижалась к мальчишкам. Все трое закопались в сугробе по самую макушку и с трудом сдерживали смех, перемешанный со слезами.       Тем временем, чуть в стороне от них выясняли отношения еще двое старых друзей.       — Больше. Никогда. Не смей. Оставлять. Меня. Одну! — грозно прошипела Лили, сопровождая каждое свое слово поцелуем. Она повисла на Орвуде как девчонка, совсем как в детстве, не спрашивая его разрешения. — Ты меня понял, Крис? Отвечай немедленно!       — Конечно, я понял, — ответил Кристиан и притянул женщину еще ближе к себе за талию. Затем он поцеловал ее в шею, в лоб и щеки, потом еще раз и еще. — Ну что ты, не злись, Лили. Тише, все со мной в порядке. С нами обоими все в порядке. Неужели ты правда так из-за меня волновалась?       — Пф-ф! Я? Волновалась? Да сдался ты мне, пижон, — фыркнула госпожа Барнс и ласково погладила его по щеке. Несколько минут они стояли обнявшись, потом Лили неохотно отстранилась, снова поцеловала Кристиана в губы и как в атаку на злейшего врага бросилась в самую кучу малу радостно возившихся на снегу детей. — А ну-ка, расступитесь все! Я должна увидеть этого маленького негодника. Где ты там, Оливер? А ну иди сюда ты, притворщик! Сейчас я тебе задам! В следующий раз подумаешь, стоит ли так бесцеремонно бросать в одиночестве свою партнершу по танцам.       — Я тоже очень скучал по вам, госпожа Барнс, — ответил Оливер, когда женщина ужом протиснулась между его друзьями и принялась целовать его всюду, куда только могла дотянуться. — Я так скучал по вам всем!       — Мы тоже скучали, — отозвался Кел, не без труда высвободил зажатую руку и взъерошил другу волосы. — Мы безумно по тебе скучали, дружище.       — Очень скучали, — подтвердила Дарина и снова шмыгнула носом. Она плакала и смеялась одновременно. — Так скучали, что наш скромняга Кел даже набил морду Гроффу, когда тот начал высказываться о тебе и твоей матери в классе. Видел бы ты этот бой, Оливер! Грофф едва ушел от него живым.       — Что? Правда, что ли? Да ты молоток, Кел! — расхохотался Вертран и от всей души похлопал товарища по спине. По крайней мере, он надеялся, что то был именно Кел. — Так держать, дружище!       — Да ладно, прямо морду набил, скажешь тоже, — тут же смутился Домиан, вжимая голову в плечи. — Всего лишь фингал ему под глазом поставил и все.       — Ага, и еще чуть руку ему не сломал, — добавила Дарина и тоже попыталась подбодрить товарища, ткнув его кулаком в плечо, но угодила прямиком в Оливера. — Ой, прости!       — Да ничего, — простонал Вертран, задыхаясь в объятиях своих друзей. Когда он уже подумывал о том, чтобы попросить их ослабить хватку, от дверей дома послышался новый крик.       — О, Левифан! Оливер! Наш Оливер! Господи боже, вернулся. Живехонький… Вестин, Луис, Молли, идите все сюда, живо! Они вернулись! Вернулись живые! — закричала Диана и выбежала во двор, сразу же провалившись по колено в снег, как до нее Кел. Оливер всерьез испугался, что его раздавят, когда к компании стискивающих его в крепких объятиях друзей присоединилась и грузная кухарка. — Мальчик ты наш, маленький, Оливер! Живой, слава богу, живой. Где же ты был?       — Загулялся, — ответил Вертран, покорно принимая новый град поцелуев, который обрушила на него кухарка. — Диана… Диана, полегче. Ну, пожалуйста! Вы же меня раздавите.       — Терпи, приятель, ты сам во всем виноват, — пожурил друга Кел и охнул, когда расчувствовавшаяся кухарка сжала в объятиях его, вместо Оливера. Вертран в ответ только рассмеялся, чем вызвал острый всплеск негодования со стороны Дарины.       — Ты чего ржешь как конь, Оливер? Прямо мне на ухо! И кстати, кто лежит у меня на ноге? Она вся затекла, — пожаловалась девочка.       — Кажется, это я, — смущенно ответила Лили, а потом опять вскрикнула. — Ай, кто это там? Тяжело же! Нельзя ли помягче? Вестин, это ты, что ли?       — Я это, я, — пробасил низкий голос конюха, навалившего на них сверху. — Где там наш Оливер? Я хочу его увидеть. Ты где спрятался, малыш?       — Кажется, он был где-то в самом низу, — высказала догадку Диана и зашевелилась, едва не перевернув весь их крепко сцепившийся клубок тел вверх ногами.       — Где? — вмешался третий голос. Единственный пятачок света, видневшийся наверху, загородил аккуратный женский профиль, в котором Оливер без труда узнал горничную Молли. — Где Оливер? Я его не вижу!       — Я здесь — отозвался Вертран, придавленный к самой земле. — И я еще жив, но ненадолго. Кажется, у меня лопнула селезенка.       — Живой! На самом деле живой! А мальчонка-то не солгал, дорогая. Оливер правда вернулся к нам, — обрадовался Вестин и попытался протиснуться к мальчику, но сумел только протянуть к нему руку. Вертран с удовольствием крепко пожал ее. — Луис, иди сюда немедленно, индюк ты во фраке! Наш Оливер вернулся. Он живой!       — Не надо так орать, Вестин. Я прекрасно тебя слышу, — отозвался дворецкий, не без труда нашел в их перепутанных телах лазейку и протянул руку к мальчику. — Я очень рад вашему возвращению, юный господин. Даже если я пока что не могу вас увидеть, а только дотронуться. Добро пожаловать домой.       — Спасибо, Луис! — крикнул Оливер, надеясь, что дворецкий, где бы он ни был, его услышит. — Спасибо, Молли! Спасибо, Вестин! Спасибо, Диана! Я очень, очень рад всех вас увидеть.       — И мы тебя тоже, Оливер, — ответила горничная откуда-то снаружи. Застрявший в их крепко обнявшейся куче конюх согласно покивал головой, при этом случайно ткнув локтем в бок Лили, отчего она опять громко ойкнула.       — Мы тоже очень рады видеть тебя, дорогой, — сказал Диана, кое-как выпуталась из объятий Вестина и погладила мальчика по щеке. — Мы так волновались за тебя. Если бы твой друг не предупредил нас, что ты на самом деле жив и скоро вернешься, то готова спорить, все мы сейчас свалились бы с инфарктом.       — Да, паренек, ты настоящий оратор. Все зубы нам заговорил, — поддержал кухарку Вестин и попытался ободряюще хлопнуть Кела по плечу. Попытка не увенчалась успехом — мозолистая лапища конюха угодила прямо Дарине по носу.       — Осторожнее! — запищала девочка. — Больно же!       — Простите, юная госпожа, — извинился Вестин и глухо рассмеялся, пощекотав ребят густой бородкой.       — Фу, Вестин, колится! — пожаловался Оливер, не в силах даже пошевелиться под спудом тел навалившихся на него друзей и слуг.       — Оливер, хватит уже извиваться, как угорь на сковородке. Ты мне все ноги отдавил! — проворчал Кел. И вздрогнул, когда на веранде снова хлопнула дверь. — О, черт! Похоже, нас услышали. Он уже здесь.       — Кто здесь? — забеспокоился Оливер. Ему ответила Дарина, распластавшаяся между Лили и Вестином.       — Его отец. Или это мой отец? Кого из них ты услышал, Кел?       — Твой отец тоже здесь? А он-то что здесь делает? — спросил Оливер, тщетно стараясь подобрать с земли отвисшую челюсть. — Кел, сколько народу ты собрал в моем доме? И самое главное зачем?       — Чтобы они увидели, что ты живой, — пробормотал младший Домиан, нетерпеливо проталкиваясь наружу. — Мой отец всерьез вознамерился повесить на Орвуда твое убийство. Он даже Вильяма Лотнера подключил к этом делу. Наплел ему что-то про то, что сможет таким образом дискредитировать семью твоего опекуна и выставить их из Совета, наверное.       — Такова официальная версия, но на самом деле во всем виновата моя мама, — вставила свое слово Дарина и виновато, насколько это позволяло ее стесненное положение, опустила голову. — Помнишь, о чем я говорила тебе тогда в школе, после уроков, Оливер. Так вот папа кое о чем догадался, и вызвал маму на серьезный разговор. Она побоялась открыть ему настоящее имя своего дружка-придурка, потому что к тому времени уже давно порвала с ним, и свалила все на твоего опекуна. Навыдумывала всяких глупостей, будто он пытался за ней приударить, а она не смогла ему отказать, потому что он из Орвудов. Отец чуть не взбесился от злости. А когда к нему явился господин Домиан и предложил совместными усилиями засадить Кристиана за решетку, он ухватился за эту возможность обеими руками. Я ему говорила, что это все чушь собачья, все уши ему прожужжала! Но разве меня кто-нибудь когда-нибудь слушал?       — Тебя очень хорошо слышно сейчас, Дарина, — упрекнул ее Кел и схватил Оливера за руку. — Я хочу увидеть, что там происходит, так что подвинься. Давай, выпусти нас!       — Это будет нелегко, — пробормотала Дарина и беспокойно поерзала на своем месте. И тут к ней протянулась крепкая, жесткая пятерня и грубо схватила девочку за шиворот. — Эй, поаккуратнее! Вы что себе позволяете? Да вы хоть знаете, кто я такая?       — Проклятье! Как я теперь должен выудить мальчишку из этого клубка? — выругался господин Домиан и отпустил Дарину. Девочка, взвизгнув, повалилась обратно на своих друзей. — Ну все, хватит с меня. Именем Ордера, я приказываю вам построиться передо мной в одну шеренгу! Разойдитесь! Немедленно, черт вас всех раздери! А ты, Орвуд, стой на своем месте и не двигайся. Чтобы я все время тебя видел. Хоть на сантиметр шевельнешься и снова окажешься в кандалах, это я тебе обещаю!       — Не очень-то кандалы помогли тебе в прошлый раз, Уилбур, — язвительно процедил Кристиан и, словно для того чтобы лишний раз позлить давнего врага, сделал решительный шаг вперед. — Оливер, ты там еще живой?       — Уже не очень, — ответил мальчик, медленно выбираясь из объятий слуг. — Я сейчас вылезу, подождите одну минутку!       — Ждем, юноша, ждем. Мы уже очень давно хотим посмотреть на тебя, — проговорил еще один мужской голос, не знакомый Оливеру. Должно быть, это и был отец Дарины, Вильям Лотнер. — Девочка моя, разве можно вести себя так неподобающе? Ты вся испачкалась в земле и к тому же эти неотесанные мужланы, которые служат в этом доме, тебя едва не раздавили!       — Я в порядке, папа. Ты же знаешь, я очень соскучилась по Оливеру, и не могла просто стоять и ждать пока он подойдет ко мне, — оправдалась Дарина, подошла к отцу и тут же схватила его за руку и подвела к другу. — Вот он, папа, вот наш Оливер. Он вполне живой и здоровый, только немного помялся… Но это ничего! Главное, что все именно так, как нам говорил Кел. С ним все в порядке, и он вернулся!       — Где же вы были, молодой человек? — строго спросил господин Лотнер, окатив мальчика как ледяной водой холодным, недружелюбным взглядом. — Вас искали несколько недель. Все думали, что вы погибли. Что же с вами случилось?       — Ну я… — замялся Оливер, совершенно не готовый к подобного рода вопросам. К счастью, ему на помощь пришел Кристиан. Он мягко прижал воспитанника к себе, приобняв его за плечи, и сказал:       — Как оказалось, он все это время гостил у своей дальней родни со стороны матери. У них небольшое поместье к югу от Кройстхема, в очень труднодоступной местности. По счастливой случайности, они нашли моего мальчика в реке и выходили, но не смогли ничего о нем сообщить, пока на воде прочно не встал лед. Недавно мне пришло письмо от них, и я сразу отправился за Оливером.       «Не знаю, когда ты все это придумал, но ты просто гений лжи, Кристиан» — подумал Вертран, искоса поглядывая на опекуна.       — Вот как? — спросил Вильям, недоверчиво скривив губы. — Это письмо у вас с собой?       — К сожалению, я его потерял, пока скрывался от дознавателей, несправедливо обвинивших меня в убийстве Оливера, — проговорил Кристиан с холодком в голосе и бросил на стоявшего позади Лотнера Уилбура такой испепеляющий взгляд, что тот даже покраснел.       — Брешет, как сивый мерин, — презрительно фыркнул Домиан. — Не вздумайте купиться на эти россказни, Вильям.       — Ситуация и впрямь неоднозначная, — покачал головой Лотнер и снова внимательно осмотрел Оливера с головы до ног. — Но факты говорят сами за себя, друг мой. Мальчика опознала моя дочь, ваш сын и все домашние слуги. Это действительно юный Вертран, и, как я вижу, он вполне себе жив и здоров. Не представляю, что у вас здесь произошло на самом деле, но полагаю, что Ордер снимет с вас все обвинения в убийстве, господин Орвуд, как только наш общий друг, господин Домиан, вернется на службу.       — Я очень надеюсь это, — произнес Кристиан и уважительно склонил голову перед Лотнером. Когда Вильям ответил Орвуду тем же, Уилбур взорвался от возмущения:       — Пока не будет проведена полная проверка вновь открывшихся обстоятельств, я бы не рекомендовал выпускать подозреваемого из поля зрения следствия, господин. Допрос потерпевшего, как мне кажется, будет целесообразно провести прямо на месте. Я хочу сверить их показания. Вполне возможно, что мальчишку удерживали насильно.       Поймав на себе голодный взгляд старшего Домиана, Оливер невольно сглотнул. К настоящему допросу, да еще со стороны такого предвзятого человека как отец Кела, он определенно не был готов.       — Я это запрещаю, — отрезал Кристиан, крепко стиснув плечо мальчика. — Хочу напомнить, что я по-прежнему являюсь его опекуном, Домиан, и это мне решать, с кем и когда Оливер будет разговаривать.       — Он прав, — подтвердил Лотнер, оглянувшись на красного от ярости дознавателя. — Без разрешения опекуна мы не можем привлечь мальчика к допросу, если только он сам не является подозреваемым по этому делу. А он больше не является. Дело об убийстве закрыто, Уилбур.       — Но дело о похищении еще нет, — пробормотал Домиан, стиснув зубы.       — Меня никто не похищал! — выкрикнули Оливер и Кел одновременно, затем переглянулись и улыбнулись друг другу.       — Я просто вывалился из седла и упал в реку, господин Домиан. Это был несчастный случай.       — А я вообще поехал с господином Орвудом по своей воле, я тебе уже сто раз об этом говорил, пап, — настаивал на своем Кел.       — Дознавателям, которые нашли тебя в лесу ты пел совсем другую песню, — заметил Уилбур, буквально пронзив сына обвиняющим взглядом. Кел выдержал его и снова пошел в атаку:       — Я же тебе говорил, что просто отвлекал на себя внимание. Я знал, что господин Орвуд невиновен и знал, что ты не станешь ничего слушать, пока не увидишь Оливера своими глазами. Вот и дал ему возможность уехать и привезти его назад.       — В таком случае, что вы оба делали у поместья Вертранов? — спросил Лотнер, очевидно, внимательно следивший за перепалкой отца и сына. — Уилбур рассказывал мне об этом. Если вы точно знали, что Оливер гостит у родных за городом, зачем было делать остановку в его старом доме? И почему вы вообще решились отправиться за ним самостоятельно, господин Орвуд, если догадывались, что за вами пошлют погоню? Почему не передали эту информацию властям? За мальчиком вполне мог съездить кто-нибудь другой.       — И за это время меня бы уже превратили в бойцовскую грушу в камере, — справедливо подметил Кристиан, при этом неотрывно глядя на Уилбура. — У нас с дознавателем Домианом много лет весьма натянутые отношения. Не думаю, что он вам об этом говорил. Я предполагал, что он либо вообще не поверит моим словам, либо решится проверить их истинность далеко не сразу, осознанно затягивая процесс. А я… я очень хотел поскорее увидеть Оливера. И решил съездить за ним сам. Чтобы немного его порадовать я взял из его старого дома несколько вещей, которые были дороги моему мальчику. Вот они, у него в рюкзаке.       «Быстро же ты соображаешь, Кристиан. Это блестяще, просто блестяще. Вот у кого мне надо было учиться врать» — подумал Оливер и развязал тесемки рюкзака, чтобы продемонстрировать окружающим свои сокровища. Лотнер заглянул внутрь без особого любопытства, а Домиан, напротив, долго изучал содержимое рюкзака, как будто надеялся найти внутри новые доказательства.       — У вас есть еще вопросы? — осведомился Кристиан с фальшивой любезной улыбкой.       — Нет. Полагаю, этот инцидент можно считать исчерпанным. Если только сам мальчик не желает сообщить нам что-нибудь новое? — Вильям вопросительно взглянул на Оливера.       — Мне нечего добавить, господин Лотнер. Кристиан вам все уже рассказал. Если у вас больше нет к нам вопросов, с вашего позволения, я хотел бы вернуться домой. Честно говоря, я немного устал с дороги, — произнес Вертран и, дождавшись пока взрослые расступятся перед ним, поднялся на крыльцо. — Кристиан, ты идешь?       — Конечно, мой мальчик. До встречи, Уилбур. Господин Лотнер, — попрощался с ними Кристиан, пожал руку отцу Дарины и подошел к воспитаннику.       — Орвуд! — внезапно окликнул его Вильям. — Хочу напоследок внести ясность. С вас снимаются обвинения в убийстве, но подозрения… более личного характера, еще нет. Об этом у нас с вами будет отдельный разговор. А пока что, я буду вам очень признателен, если вы постараетесь избегать встреч с моей супругой. Это понятно?       — Я не… — начал Кристиан, явно слегка растерявшись. Оливер мягко ткнул его в бок и одними губами произнес: «Соглашайся. Потом объясню». — Я понял, господин.       — Хорошо. В таком случае, до встречи, — попрощался Лотнер, взял дочку за руку и вместе с ней пошел к калитке. Словно по сигналу из-за деревьев показался роскошный экипаж с их семейным гербом на дверце.       — Пока, Оливер! Увидимся в школе! — попрощалась с ним Дарина, размахивая платком из окна кареты.       — Пока! — ответил ей Вертран.       Стоявший рядом с ним господин Домиан с хмурым видом сошел со ступенек крыльца и, поманив сына рукой, раздраженно проговорил:       — Пора и нам убираться из этого проклятого места. Пошли, Кел, хватит уже прыгать вокруг этого мальчишки. Еще успеешь на него насмотреться, идем. Мать ждет дома.       — Хорошо, пап, — без споров согласился Кел, крепко обнял друга на прощание и побежал к отцу: — Еще раз с возвращением, Оливер. Не против завтра пойти погулять?       — Я только за. До завтра, Кел! — помахал другу Вертран. Потом обратился к расположившимся на веранде полукругом, как зрители в театре, слугам и госпоже Барнс. Все это время они с интересом наблюдали за беседой аристократов, тихо переговариваясь между собой, но когда перед ними остановился Оливер все разговоры разом стихли. — Ну, что вы все здесь застыли? Пойдемте в дом, отметим мое возвращение!       Совместными усилиями праздничный стол накрыли быстро. Диана и Лили дружно занялись готовкой, Вестин и Луис, без конца препираясь, растопили печь, а Молли разложила на всех столовые приборы и тарелки. Кристиан и Оливер, чтобы не сидеть без дела, принесли из подвала продукты, потом перетащили вниз вино и стулья из каморки. Через полчаса все уже сели праздновать. Разговоры не утихали ни на минуту, слуги, перебивая друг друга, торопились пересказать все, что произошло в доме за время отсутствия мальчика. Вертран охотно заваливал их вопросами, а когда пришло время ему рассказывать, как он провел все эти дни «в гостях у дальних родственников» с удовольствием предоставил отдуваться опекуну.       Они ели, пили и беседовали до самого вечера, никак не хотели расходиться, пока Кристиан не настоял, что его уставшему с дороги воспитаннику давно пора в постель. Оливер, у которого и вправду от усталости слипались глаза, спорить не стал, попрощался со всеми и отправился в свою комнату. У самого порога мальчик неожиданно для самого себя замер, задумавшись над своими ощущениями. Почти весь сегодняшний день он чувствовал непривычное удовлетворение, спокойствие и… кажется, был счастлив.       Впрочем, почему бы и нет? Ведь этот день и правда стал для него особенным. День, когда Вертран в полной мере ощутил неистовую, невыразимую любовь ко всем, кто все эти месяцы окружал его в поместье Орвуда. Как славно было вернуться к этим людям, так тосковавшим без него, к этому дому, этим столам, стульям и гарнитурам, казавшимся такими родными, словно мальчик видел их каждый день с момента рождения. И пускай уже завтра утром все снова станет как прежде, обычным, привычным и будничным, безмерной радости возвращения домой Оливер не променял бы ни на что. Потому что этот дом был теперь в самом деле его. Настоящий дом. Тот дом, в который стоило вернуться.       Впрочем, Вертран понимал, что сегодняшний восторг и всеобъемлющая любовь к близким останутся с ним ненадолго. Конечно, Луис всегда будет раздражать его своим ханжеством и неистребимой привычкой относиться к Орвуду как к полубогу. Естественно, здоровые и полезные блюда Дианы, не досчитавшиеся порядочного количества соли, очень скоро вызовут у Оливера бурчание в желудке и отчаянное желание смыть очередную кашу в унитаз. Разумеется, Вестин в скором времени доведет его до истощения своими уроками верховой езды. Конечно, Лили не задержится в их доме надолго. Теперь, когда все беды остались позади, она наверняка вернется к своим повседневным обязанностям редактора «Кройстхемского вестника» и если и будет здороваться со своим юным партнером по танцам при встрече, то уж точно эти встречи будут не частыми. И, конечно же, Кристиан уже завтра начнет изводить подопечного бесконечными придирками, так что сегодняшний приступ горячей любви к нему покажется Оливеру глупым, неправдоподобным сном.       Все это будет, но это будет завтра. А день сегодняшний, полный радости от долгожданной встречи, возвращения ко всему знакомому и любимому, еще не закончился.       С этой мыслью заспанный и безмерно счастливый Оливер вошел в комнату. И с удивлением обнаружил, что еще одна часть его страшного видения оказалась правдой, и детская полностью разгромлена. На закономерный вопрос о том, что здесь произошло, Кристиан с совершенно невинным видом пожал плечами, а спрятавшаяся за его спиной Лили многозначительно захихикала. Отчаявшись добиться от них внятного ответа Вертран в конце концов махнул на все рукой и забрался в кровать, с головой укрывшись одеялом.       Вопреки настойчивым уговорам воспитанника, убеждавшего Орвуда дать себе хоть раз как следует выспаться, Кристиан остался сидеть у кровати мальчика до глубокой ночи и уснул только к рассвету, бережно сжимая его маленькую ладошку в своей руке.       Будущее, которого он ждал больше двадцати лет, наконец, наступило. Три месяца спустя.       — Я ставлю вам оценку «пять», господин Вертран. Это достойная работа. Рад, что вы все-таки решили взяться за ум, — похвалил ученика профессор Крейс, протягивая Оливеру исписанную ровным, как по линейке почерком, тетрадь.       — Спасибо, профессор. Я очень старался, — признался мальчик и вернулся обратно на свое место, чтобы собрать вещи в рюкзак.       Урок чистописания закончился пять минут назад, но ему пришлось ненадолго задержаться, дожидаясь, пока профессор рассмотрит его работу под всеми возможными углами и выставит оценку. Похоже, старый скряга остался доволен его прописями, по крайней мере, на этот раз. Это хорошо. Кристиан будет рад узнать, что подопечный сдержал свое обещание и исправил оценки почти по всем предметам. Может быть, удастся даже уговорить его купить билеты на то цирковое представление, о котором рассказывал Кел? Было бы здорово сходить туда всем вместе на выходных и хоть немного отвлечься от скучных уроков.       Размышляя об этом, Оливер покинул опустевший класс и вышел в коридор. Там его с нетерпением дожидались Кел и Дарина.       — Ну как? — спросил Домиан, нервно переминаясь с ноги на ногу. Он переживал об оценках лучшего друга едва ли не больше его самого с тех самых пор, как опекун разрешил время от времени гостить у них дома, если оценки Вертрана не опустятся ниже четверки с минусом. — Что сказал старик Крейс?       — Пять, — ответил Оливер, сиявший от гордости. — Если так и дальше пойдет, я закончу четверть без единой тройки. Впервые за два года моего обучения в школе.       — Смотри не сглазь, умник. На следующей неделе у нас контрольная по магии у Кортеникса. По предварительным прогнозам, ее должна завалить как минимум половина класса, — напомнила Дарина.       — Будем надеяться, что мы в эту половину не войдем. Оставим эту честь Гроффу и его банде, — проговорил Кел и с некоторой тревогой огляделся по сторонам. Оливер только рассмеялся.       — Что? Все еще ждешь, что он отомстит тебе за тот фингал под глазом? Да он же теперь и на километр к нам не подходит, особенно после того, как Дарина распустила слух по всей школе, что ты черной магией вернул меня из мертвых, — поддел приятеля Вертран, изображая кровавый магический ритуал. — О, мой могущественный повелитель, позвольте понести ваш рюкзак!       — Да отстань ты! — смутился Кел. — Хорош будет из меня черный маг, если я завалю контрольную у Кортеникса. Тогда Грофф живо перестанет меня бояться.       — Не перестанет, он ведь до жути суеверный тип! Похоже, Грофф считает меня чем-то вроде зомби и бледнеет всякий раз, как мы встречаемся в коридоре, — успокоил товарища Оливер. — Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу, как Грофф Холифилд прячется от меня в женском туалете! Ради этого стоило разок умереть!       — Я тоже так считаю, — согласилась Дарина, довольно вздернув нос. — Так я хотя бы смогу как следует разглядеть ваши лица. А то я уже забыла, как они выглядели без синяков.       — Теперь у тебя будет много возможностей на нас полюбоваться, — кивнул Кел, но стоило им выйти на улицу и увидеть остановившийся возле калитки роскошный экипаж Лотнеров, как он тут же загрустил. — О, нет. Только не говорите мне, что я опять пойду до дома один! Так нечестно, я тоже хочу ездить в школу в экипаже. Ну, или на худой конец на собственном жеребце, как Оливер.       — Я могу подвезти тебя, если хочешь, — предложила Дарина, протягивая другу свой рюкзак. — Ты отплатишь мне за эту маленькую милость тем, что понесешь мои вещи.       — Ладно, все равно мне скучно идти одному, — согласился Кел и забросил ее сумку себе на плечо. — А ты что, Оливер? Поедешь с опекуном?       — Да, как обычно. Думаю, он уже подъехал, только прячется где-нибудь за деревьями. Наверное, боится, что госпожа Лотнер снова к нему пристанет, — усмехнулся Вертран, и они с подругой хитро переглянулись.       — Ну и зря! Родители давно уже замяли это недоразумение и мама во всем призналась. Разве твой опекун не получил ту коробку с подарком и записку с извинениями, которые послал ему отец? — полюбопытствовала Дарина.       — Получил, и чуть не выбросил все это в камин со злости, — рассказал Оливер, улыбнувшись при воспоминании о том памятном дне месяц назад. — Он, конечно, начеркал что-то в ответ из вежливости, но теперь не подойдет к твоей матери и на пушечный выстрел. Уж больно не вовремя она его подставила. Кристиан этого просто так не простит.       — Пожалуй, это правильно. Пусть она немного помучается. Глядишь, в следующий раз десять раз подумает, прежде чем заводить очередного дружка, — произнесла Дарина, глядя на мать, впрочем, без особой мстительности. Госпожа Лотнер слишком старательно заглаживала свою вину перед семьей, чтобы они могли продолжать всерьез злиться на нее. — Ладно, нам пора идти, Кел. Увидимся завтра на занятиях, Оливер. Не забудь взять с собой доску для магических ритуалов, не то Кортеникс опять понизит нам балл за плохую подготовку к уроку.       — Понял, до встречи, — попрощался с друзьями Вертран и вышел за калитку.       Мальчик сразу разглядел черный круп Эйвара на привычном месте, на небольшой, укромной полянке, скрытой между деревьями. Конь лениво переминался с ноги на ногу, пощипывая траву, почти расседланный. Рядом с ним полулежал на земле Кристиан и, вальяжно вытянув ноги, грелся на солнце и читал книгу. Похоже, они отдыхали здесь довольно давно, дожидаясь, пока Оливер освободится с занятий.       Мальчик уже хотел подойти к ним, как его неожиданно отвлек протяжный скрип двустворчатой двери в лаборатории Кортеникса. Вертран оглянулся на этот звук и увидел как изможденный от усталости, понурый старшеклассник с горьким вздохом вошел внутрь сарая, прогибаясь под тяжестью многочисленных приборов и инструментов, которые профессор использовал в своих экспериментах.       «Похоже, старик все же нашел себе нового ассистента» — подумал Оливер и улыбнулся.       Мальчик хорошо помнил, как всего несколько месяцев назад и сам занимал эту почетную, но нелегкую должность. В то время он, должно быть, выглядел таким же несчастным, одиноким и оторванным от друзей, как этот старшеклассник. А ведь у него уже тогда было все, необходимое для счастья, вот только Вертран никак не мог этого разглядеть. Он просто еще не был к этому готов. Ему пришлось пройти большой путь, совершить путешествие на двадцать два года назад и вернуться, умереть и воскреснуть, чтобы, наконец, открыть глаза и начать по-настоящему жить.       — Спасибо, что дала мне этот шанс, — пробормотал Оливер, глядя в чистое, голубое весеннее небо. Никаких следов кометы на нем больше не было.       Вертрана это вполне устраивало. Он развернулся кругом, вышел за калитку и со всех ног побежал к опекуну. Завидев воспитанника, Кристиан тут же оторвался от книги, улыбнулся ему, встал, неторопливо отряхнулся и взял под уздцы Эйвара. Пристегнув к седлу рюкзак подопечного, он помог ему забраться и спросил:       — Ну что, едем сразу домой, мой мальчик?       — Да, — просто ответил Оливер. — Едем домой.