чтобы запустить внутреннее разложение души, нужно сделать всего одну вещь — улыбнуться. улыбнуться не эмоциями, чувствами светлыми, радостными, а лишь тонкими уголками губ. натянуть на себя неловкую гримасу, надеть маску становится обычным делом, когда сердце черствеет, а голова туманится пеленой бесконечных проблем. когда некогда становится показывать действительность, бурю из различных колких чувств, когда они вовсе под запретом, «лживая» улыбка становится спасением. безусловно, человек не может выжить без притворства.
включается и выключается рубильник в голове, отвечающий за мимику, как только Вова переступает порог дома. он улыбался тут по-настоящему только в детстве, когда ещё не был одиноким выпускником и позором семьи. в маленькой двушке он знал, какое лицо ему нужно надеть, какие эмоции выражать, чтобы никто не задавал глупых вопросов и не упрекал в проблемах человечества. давление, которое он чувствовал в пахнущей пивом квартире, стало единым со стенами и корнями вцепилось в зелёные обои. стандарт поведения въелся в подкорку подсознания.
один момент — и вот, Вова уже выходит из лифта. за ним закрываются двери, сдавливая лёгкие, эхом раздаются шаги. в воздухе висит неприятное чувство от предстоящего разговора.
пару минут Семенюк стоял перед дверью и размышлял. размышлял о том, стоит ли заходить в шестьдесят третью, что говорить матери и как не сорваться на отца. гудела голова, словно по ней ударили тяжёлым молотом, а вместе с ней неприятно поскрипывала входная дверь. Вова переступил порог.
из кухни сразу же выскочила мать. она подхватила школьный рюкзак без слов, попросила побыстрее разуться и срочно зайти в кухню. Вова изумлённо снял куртку и вытащил телефон на всякий случай: вдруг ему понадобится скорая. удивительно, но в зале не шумел телевизор и не храпел отец. в квартире стояла тишина. непривычная и оттого тревожная. на кухне парня опять встретили потрёпанная скатерть на белом столе, пожелтевшая микроволновка и веник в углу — ничего не меняется. Вова мимолётно взглянул на Наталью Ивановну: она вся пылала румянцем и непривычной теплотой, будто осенняя хандра наконец ушла из её жизни и в душе появились первые апрельские почки. кожа на руках вновь стала блестеть на солнце, а глаза-бусинки сияли, словно жемчужины. усталость всё ещё пылилась на лице, но следы её потихоньку спадали. она села на стул с непривычной резкостью, всем видом показывая, что ждёт одного простого вопроса:
— так что случилось? — спросил Вова после нескольких секунд молчания.
— сыночек! — начала мать, улыбаясь глазами. — сыночек, ты представляешь, твоя мама… она… — на её щеках появилась пунца. её уголки губ поднялись ещё выше, а в глазах забегали огоньки, — мне уже тридцать восемь лет… — она никак не могла подобрать нужных слов, — и я всегда думала, что я уже никому, кроме твоего отца, не понравлюсь… но я недавно познакомилась с таким замечательным мужчиной! — сказала Наталья Ивановна, охая и ахая. Вова видел незнакомую ему женщину, по-детски наивную и с раскрасневшимися щеками, словно от зимнего мороза, — он такой… у него такие глаза красивые, Вова, а какие руки… — она ещё раз вздохнула. воображение уносило женщину в мир фантазий.
— и как вы познакомились? — спросил Семенюк с сильным недоверием.
— на рынке, представляешь? я хотела купить последние огурцы и он тоже… он мне уступил, а потом… а потом мы разговорились, выпили по кофе… вкусный такой, я никогда подобного не пила… я узнала, что он работает в банке, ему сорок лет и зовут Евгением. такое имя красивое, да?..
Вова хотел промолчать, но увидев пылающие щёки матери, её искреннюю улыбку и те самые ямочки, которые он замечал только на старых фотографиях в альбоме, соврал:
— да, неплохое.
Наталья Ивановна кивнула. «удивительно, что делает любовь с людьми, — подумал Володя, пока мать что-то печатала в телефоне, — точно, телефон»
— а откуда у тебя телефон?
женщина вновь улыбнулась:
— подарок!
недостающая деталь пазла наконец нашлась. Вова вздохнул с облегчением, взглянув в окно. за старенькими ставнями бегал дождь, стуча по крышам человейников своими шумными руками. наперегонки соревновались между собой маленькие капельки. гнулись от ветра стволы обедневших деревьев, а на землю, кружась и разлетаясь, падали последние листья. разноцветными красками разложились они на детской площадке, где веселились дети, на тротуаре и на дороге, откуда они вечно разлетались по сторонам, боясь попасть под тяжёлые колёса. вся эта картина вызывала душевное спокойствие, радость от последних дней осени, но было что-то не так: на небе всё сгущались тучи.
— а где отец?
вот-вот должен был пойти ливень. Семенюк наблюдал, как люди раскрывали свои чёрные зонтики и надевали цветные дождевики. вдалеке, в бескрайнем тёмном небе, сверкала молния. она появлялась на секунду, завораживая своей силой и смертельной красотой, а потом также быстро пропадала.
— он ушёл.
быстрой мелодией заиграла погода. её можно было сравнить со скрипкой: мелодичной и резвой, вечно играющей разные композиции. надломились серые многоэтажки в крике резкого ливня. люди побежали под крыши ближайших магазинов, а во дворе летала безыменная картонка, спасаясь от буйства осени.
— куда?
дрогнули оконные ставни от грома.
— ушёл, как только узнал о Жене. я не знаю где он.
Вова посмотрел на мать, но уже не смог уловить в ней нотки прошлой радости: она вся побледнела. лицо приобрело оттенок, какой был всегда у мраморных статуй известных скульпторов, а губы дрогнули в секундной тревоге. она всё смотрела в телефон, слегка сжимая пальцы, но глаза были направлены сквозь экран. женщина находилась сейчас в неистовом потоке воспоминаний, тонула там, захлёбывалась и выплывала со дна. ведь где-то там есть маяк — светлячок в кромешной тьме, о котором она так мечтала.
— ясно. ну, я пойду.
Семенюк встал с табуретки, прошёл в коридор, как позади послышалась еле уловимая просьба:
— останься сегодня, а? — мать смотрела на сына с той самой улыбкой притворщика. той, какой недавно Вова смотрел на неё и других.
в груди неприятно защемило. слишком быстро изменилось настроение, витающее в воздухе, заковала в цепи своей непосильной хваткой неуверенность. как бы Вова не распинался про помощь матери, оставаться в уголках этой квартиры не хотелось. тут пропахло пивом, сигаретами и бессознательным отвращением. однако пустые глаза женщины, направленные сквозь него и смотрящие в никуда, её застывшие брови и морщины толкали на безумную идею — задержаться, остаться всего лишь на одну ночь. а потом он вновь уйдёт к Илье и Дрейку, туда, где спокойно. Семенюк лишь кивает матери, глубоко в душе проклиная себя за жалкую безвольность. он умывается, берёт рюкзак и проходит в зал.
в нос ударяет запах алкоголя. дешёвого, купленного в ближайшем обосанном ларьке, куда ходят только последние алкаши. они покупают там «дозу», восемьдесят рублей за бутылку, и идут домой, где напиваются в стельку, а потом, наверное, проваливаются в несуществующий мир. ведь там им легче, там они по-настоящему живут.
бутылки в комнате везде. они стоят на столе, на книжном шкафу и валяются целой цепочкой на полу. на коричнево-красном ковре красуются тёмные пятна от мерзкого пойла. весь стеллаж покрыт пыльными вещами, а отцовская одежда, пропитанная запахом то ли алкоголя, то ли пота, комком лежит прямо на его полках. Вова, переступая через различные упаковки от еды и испачканные салфетки, быстро подошёл к окну и открыл форточку на всю. приятно запахло осенним дождём.
диван, такой же жёлтый и противный, неприятно заскрипел, когда Семенюк сел на его край. не хотелось ложиться, да даже касаться пропахнувшей алкашом мебели. рюкзак пришлось оставить в углу перед выходом из комнаты. одиннадцатиклассник тяжело вздыхает.
в голове бардак. сейчас он мог бы идти по вечерним улицам Москвы, наблюдать за светом фар, за гонкой листьев и ритмом ливня, но он застрял в пропахнувшей пивом двушке. его схватили мёртвой хваткой холодные руки. возможно, с самого начала, когда он только переступил порог этой квартиры, всё шло к такому финалу. по телу вновь бегает, постоянно ускоряясь, гнетущее чувство тревожности. стук противных часов эхом раздаётся в голове, ломая грудную клетку на мелкие кусочки. он думал насчёт неизвестного Евгения, матери, о нём так лестно отзывающейся, и отца, словно сквозь землю провалившегося. маленький клочок сознания понимал, что грядут перемены, которые изменят жизнь на сто восемьдесят градусов.
Вова посмотрел в экран телефона. никто не написал. белыми цифрами на дисплее было выведено шесть часов вечера. ничего не хотелось; в глубине души Семенюк понимал, что ему сейчас ничего и не нужно. лишь вечный сон, каким спят мертвецы в толстых гробах под тяжёлой землёй. он завидовал смерти, мечтал о мнимом благополучии и секундах умиротворения, когда тревога не разъедает душу, не раздирает своими острыми клыками. жизнь, казалось, налаживалась, но всё вновь летело к чертям. однако уж такова судьба каждого человека — скитаться в лабиринте мук ради минутного счастливого финала.
на диван пришлось постелить две простыни сразу. Вова сравнивал чистое постельное бельё с некой безопасной зоной. сантиметр влево, сантиметр вправо — и ты попадал на пивные пятна. иррациональный страх не позволял сдвинуться хоть на миллиметр. его закрутили в голове тяжёлым болтом, поэтому Семенюк лежал неподвижно, боясь даже дышать. в душ, пожалуй, он сходит с утра.
ливень за окном всё не прекращался. он размывал границы мира и казалось, что лужи и незнакомцы смешались в одну серую массу. осень тем и ценна: непременно идёт дождь, стоят мокрые голые статуи, и к ним непременно прилипают чёрные листья. последние же прикрывают на невымощенной земле, обычной, натуральной, всю грязь — подноготную человеческого мира. хрупкие листочки закрывают просчёты Бога, который, по святым писаниям, так хотел создать прекрасный мир. именно поэтому осень — единственное время года, когда показывается нутро действительности.
Вова наблюдал за бунтом природы ещё несколько минут. и наблюдал бы дальше, если бы не уведомление в Вк от человека, которого он точно не думал сегодня услышать.
Дмитрий Карпов
здравствуй, Вова. меня не будет завтра в школе, дополнительные занятия отменяются.
на Семенюка с фотографии в профиле смотрел учитель химии. другое ФИ не мешало понять, кто на снимке. узнать Губанова можно было по лохматой, на удивление, причёске, высокой, как эйфелева башня. многие Вовины одноклассники подшучивали над этим, да и сам одиннадцатиклассник был не прочь подколоть, но ему всё равно она была по душе; укладка ведь тоже требует сил, а у химика, судя по ежедневному стилю, их много. глаза почти такие же, как в жизни: голубые и с прищуром. не было только фиолетовых синяков под глазами, заработанных от тяжёлой работы.
было непривычно видеть Губанова в другой, не школьной, одежде: тёмная футболка, а поверх серо-чёрная куртка в полоску. Вова не хотел признавать, но фотография получилась неплохая. наверное, на
его учителя постоянно обращают внимание сверстницы. от представленной картины, где химик разбивает женские сердца, Семенюка блевать тянуло. «вот повезёт же кому-то с мордашкой, а», — думает Вова, листая другие фотографии. все снимки сделаны на профессиональную камеру, и везде Алексей выглядит
неплохо.
быстрыми движениями парень написал ответ:
Вова Семенюк
здравствуйте, хорошо
в душе сразу появилось чувство свободы. ну хоть что-то хорошее за этот вечер наконец случилось.
парень убирает телефон под подушку, закрывает глаза и прислушивается к шороху листьев за окном. ещё нет даже девяти вечера, но организм неуклонно тянет в сон. Вова прикасается к притягивающим грёзам, как на телефон приходит новое сообщение:
Дмитрий Карпов
попробуй позаниматься сам, ладно? принесёшь вариант, который я сейчас скину, в пятницу. потом разберём.
вот запара.
Вова Семенюк
а я могу отказаться? у меня дела есть на днях…
Дмитрий Карпов
желательно сделать. всё равно в пятницу как домашнее задание получишь :)
две точки и скобочка смотрели прямо в душу. глазки-двоеточия, на удивление, используют даже старички. Вова не смог придумать ничего лучше, чем ответить тем же:
Вова Семенюк
:D
детская шалость, не более. парень считал забавным, что такой, казалось бы, взрослый и серьёзный человек, постоянно одетый в светлую рубашку и брюки, с очками, может писать столь ребяческие сообщения.
Дмитрий Карпов
:)
«ну всё, это война» — подумал Вова и проспамил штук пять однотипных смайликов. Губанов начал что-то печатать, долго набирая слова. наконец пришло уведомление:
Дмитрий Карпов
спокойной ночи, Владимир.
Семенюк очень долго пялился в экран. он знал, что у химика есть свои странности, но кто желает своему ученику «спокойной ночи»? так делают монахи в горах, почитающие доброту и вежливость, но никак не школьные учителя. однако почему-то на душе стало теплее, будто грелку приложили прямо к грудной клетке. три слова вызвали рябь на тихой поверхности озера под названием «чувства». столько времени прошло с тех пор, когда Вове желал сладких снов кто-то другой, кроме друзей из общежития.
Вова Семенюк
спокойной
одиннадцатиклассник спрятал телефон под подушку. он повернулся набок, поморгал в стену напротив, потом в потолок, а после в диван. он крутился из стороны в сторону, не смыкая глаз, пока наконец не нашёл удобную позу. бессоницу как рукой сняло, и Вова заснул.
сон той ночи был самым крепким и спокойным за последние несколько месяцев. ливень наконец стих.
