Контрперенос

...который в открытом виде не даёт спокойно жить автору. Шапка для этой главы: Повседневность, Самоопределение/Самопознание, Психология, Кода, Панорамное повествование Бета: Danya-K Примечание: Если у вас есть предложения по меткам, велкам в личку, как говорится. Фокал скачет, как подорванный. Если писать как положено, выйдет не то, что планировалось. Предупреждение первое и главное: Вы уверены, что хотите читать эту часть? Особенно, если у вас по сюжету и расстановке сил между гг всё отлично срослось и после второй части. Предупреждение или пояснение второе и последнее: Это не сиквел и не приквел. Может быть, сие называется мидквел, но, как по мне, вряд ли. Поэтому литературно-художественная правильность повествования тут условная. Зато ответы на вопросы присутствуют.       Жил-был у папы с мамой мальчик Стасик. Хорошо ему было у них за пазухой, тепло и вкусно. Родители не третировали воспитанием и не прессовали любовью – уважали и принимали как есть. Так бывает. Стасик, как ни странно, таким подходом проникся, оценил и платил добром за предобрейшее. Так тоже бывает, но значительно реже. И было у него всё как у всех: садик, школа, первая девочка и второй мальчик, следующий после девочки. Стасик разницы не понял. Нет, понял, конечно, не дурак, но… не понял. Решил, что разберётся потом. Но внезапно обнаружившуюся вариативность просилось обсудить, и раз в семье было принято обо всём разговаривать открыто, то далеко исповедоваться Стас не пошёл. Отец признание сына встретил открытым в изумлении ртом, отчаянно жалея, что жены нет дома. Но несколько общих фраз выдавить получилось. На этом разговор и закончился. Ночью на кухне с бутылкой водки отец горевал, что вместе с женой купился на новомодные методы воспитания, вместо того чтобы драть сына как сидорову козу. К рассвету перебрав все свои прегрешения и сглотнув поднимающую к горлу изжогу, он простил себя – авось как-нибудь да рассосётся. Как закинутый под язык каменный квадратик «Ренни»: не скоро, но всё-таки. Однако внезапно открывшаяся болезнь быстро избавила отца от приступов самобичевания. Впрочем, перед смертью он успел поделиться с женой подробностями сыновних откровений.       Первым делом, лишившись мужа, мать Стаса – он тогда учился на первом курсе – чуть не за руку отвела его к психологу, чтобы пережить потерю отца. Сама, отгоревав своё, как и положено пройдя все стадии: от шока до принятия, вдруг открыла, что толком не распробовала себя в роли жены. К тому же грызло, что сын открыл душу отцу, не ей. Значит, и как мать она не состоялась, хоть и старалась воспитывать ребёнка в соответствии с советами продвинутых психологов. И это тяготило чуть ли не сильнее смерти мужа. Но если снова входить в реку в качестве жены она не собиралась, то с сыном… Она принялась навёрстывать упущенное, выпустив из внимания, что Стас давно перестал быть ребёнком. Впрочем, к радости матери, он не стремился показывать независимость, отчего-то легко впускал её в свою жизнь и, несмотря на наличие друзей, всё равно держал в курсе всех событий. О бисексуальности Стаса они тоже в конце концов поговорили, и завершить разговор мать смогла именно так, как ей и мечталось: хрестоматийным «я люблю тебя любым!» И с того дня, даже больше, чем прежде, она не представляла, что может сделать её мальчик, чего она не сможет принять.       К тому времени Стас, должно быть впечатлившись сеансами у психолога, перевёлся с филфака на психфак. Мать одобрила, тем более что знала о тяге сына к известности, даже к славе, чего, став филологом, он вряд ли бы получил. Теперь её беспокоило, кого и как быстро приведёт домой Стас, обозначив тем самым начало серьёзных отношений, а значит, автономию от матери. Нередко она терялась, что беспокоит её больше: одинокая старость без внуков или маячившаяся на горизонте сепарация сына. Конечно, мать надеялась, что его школьный эксперимент с мальчиком из параллельного класса, которого она так и не смогла вспомнить, хотя, работая в родительском комитете, знала полшколы, так и останется экспериментом. И пусть вечером она шептала как молитву: «Пусть будет девочка, пусть будет девочка!» – в глубине души готовила себя к любому варианту.       Стас помотал себе нервы беготнёй по кафедрам, утрясая переход на психфак и обещая догнать и перегнать психологов-первокурсников. И наконец приступив к учёбе, с удивлением осознал, что, кажется, нашёл своё призвание. То самое, о котором твердили в школе и о котором он ни сном ни духом, а вот, поди ж ты, оно есть! Девчонок в новой группе было не просто много: Стас в принципе парней не увидел, когда пришёл впервые на общую пару в потоковую аудиторию и огляделся. Вечером на кухне под чай он со смехом рассказывал, что теперь ему подцепить самую красивую девчонку проще простого. Мама смеялась вместе с ним и подливала сыну чая.       Где-то на другом конце города жил-был мальчик Денис. У него тоже были и мама, и папа, и даже сестра Тася с кошкой Муркой. У них так же было принято уважать и принимать, но не всех, а главу семьи. Иногда и маму, но в тех случаях, если отец был с ней согласен. И в целом всё шло неплохо до тех пор, пока что-то начинало идти не так. Кошка разродилась пятью котятами, когда деньги на стерилизацию были своевременно выданы жене? Тася пролила клей на пиджак отца? Денис оказался геем (от его альбомов для рисования с непонятной мазнёй никто и не ждал другого) и к тому же слишком откровенным, решившим открыться матери. Впрочем, после такого меркли любые проступки. Но надо отдать должное, его не вышвырнули из дома на помойку, как Муркиных детей, – до совершеннолетия было ещё несколько лет, – и не лишили подарков на целый год, как Тасю, чтобы научить ценить вещи. Просто родители перестали быть родителями. Они разговаривали с Денисом строго по необходимости: сыт, одет, ходит в школу, ночует дома. Иногда мать, забывшись, как будто оттаивала, но её вымученные разговоры по душам и натужные улыбки уже ничего не могли исправить. Отец со временем и вовсе свёл все контакты на нет: даже стал выходить из кухни, когда там появлялся Денис.       Сначала Денис много плакал ночами, стыдясь и запрещая себе – мальчики не плачут, но ничего не мог поделать. Одиночество и заброшенность сводили с ума. У него и парня-то никакого не было, чтобы поговорить хотя бы с ним и выдохнуть ненадолго, чувствуя кого-то близкого рядом. Чтобы остановить заедающее, выматывающее душу «а если бы я тогда...», Денис поклялся, что когда-нибудь у него обязательно будет семья, своя личная семья, в которой будет всё: понимание, принятие и, конечно, любовь. Такая сильная, что ей всё будет нипочём.       Чем ближе подходил день окончания школы, тем разговорчивее становились родители, но лишь для того, чтобы подвести Дениса к мысли, что отныне пора самому заботиться о себе. Подкинули идею подать документы в иногородний вуз, чтобы претендовать на общежитие. Денис не возражал. Ошеломлённый и сломленный, он поступил в областной университет на дизайнера. Но с переездом не вышло – государственные койки были не для столичного мальчика, местных бы разместить. В октябре стало ещё хуже: Дениса убивала дорога – пять часов до вуза и обратно, едва оставалось время на занятия и пятичасовой сон, домашняя обстановка давила всё больше. Казалось, что он снимает угол в квартире не просто у чужих людей, которым нет до него дела, а у заклятых врагов: его перестали звать к ужину, не забрасывали вещи в общую стирку, и взгляды были уже не равнодушные, а тревожные, боязливые: столкнувшись в коридоре, его сторонились, будто он чумной. Тася, словно не замечая холодности родителей, всё также просила брата нарисовать ей очередного малолетнего ухажёра-одноклассника, выбалтывала свои секреты и подкидывала по вечерам яблоко под подушку. Подкарауливая за дверью, как делала давным-давно в детстве, вспрыгивала ему на спину и, хохоча, требовала покатать.       Однажды придя с учёбы, у своей кровати он увидел вместо тумбочки крошечный холодильник, старый, местами с ржавыми пятнами. С трудом понимая, что делает, Денис закинул внутрь своё худи – оно только-только влезло, вмявшись между крохотными полками, и в джинсах упал на кровать. Слёзы он задавил на подходе, вспомнив клятву, которую дал себе в пятнадцать: не ныть, а искать того главного и единственного, который будет всегда рядом и не предаст, что бы ни случилось. Лишь в этом виделось спасение. Денис догадывался, что отношения, о которых он мечтает, так просто не появятся. Но как только Денис найдёт его, то уж сделает всё! Будет защищать, хвалить, поддерживать, никому не позволит вмешиваться. И ещё они будут всегда разговаривать: много и обо всём. Предрассветный дождь Денис встретил без сна, улыбаясь назло.       К ноябрю на деньги, которые, пряча взгляд, сунула ему мать – только бы бракованный сын не мозолил глаза отцу, – Денис снял комнату в убитой двушке напротив вуза, сразу сказав соседу, что гей, и если возражений нет… Слишком дорого стоила свобода и слишком мутным было будущее, чтобы самолично напускать тумана ещё больше. Кривая ухмылка была, а возражений не было, впрочем, границы по приводу гостей и любых поползновений в соседскую комнату и её хозяина были чётко Денису обозначены.       Денис крутился, как мог: смены в Макдаке, разгрузочно-погрузочные ночи в «Пятёрочке», ремонт квартир в звании «подай-принеси». Многое пришлось испробовать. Зато он вдруг отчётливо понял, что отныне справится с чем угодно и, если придётся, ответит сам за себя. Ну и ещё немножко за Тасю, с которой часто созванивался и иногда водил в «Подружку» и «Lady Collection» за девчачьими украшениями и другой мелочёвкой. Потом была остановка в том Макдаке, где работал Денис, и он угощал сестру картошкой и клубничным коктейлем. Повторять путь брата она не рвалась, считая, что, уйдя из семьи, Денис стал несчастным, и потому, прощаясь с ним после встреч в ТЦ, нередко плакала. Он жалел, что не может объяснить сестре, что люди сами себя делают счастливыми и что совсем скоро это самое счастье у него будет. Но со временем из её рассказов Денис с изумлением и обидой узнал, что без него в их семье то самое счастье, кажется, наступило. Семейные ужины, выходные на природе с шашлыками, совместные планы на отпуск: будто после его отъезда Тася получила новых родителей.       На четвёртом курсе по просьбе менеджера из Макдака Денис нарисовал в квартире у её знакомых корабль с алыми парусами на всю стену. Родители мелкой Ассоль не заплатили, но Денис надеялся на сарафанный маркетинг. И действительно, заказчики пошли. Правда пока на банальщину: потолок со звёздами или облаками, крошей и лунтиков. Но зато Денис избавился от подработки на ремонтах квартир, после которых понедельники для него ещё долгое время ассоциировались с дикой усталостью и недосыпом: он физически не мог по утрам встать с кровати, более-менее приходил в себя только к обеду и хорошо, если приползал к последней паре.       Вместе с деньгами у Дениса появилось хоть какое-то свободное время, и пришла пора начать воплощать в жизнь свой план. Он перебрался на другую квартиру, съехавшись с Муромом, Муромовым Лёшкой, единственным открытым геем на факультете. Муром был не его человек, но с ним Денис чувствовал себя свободнее. И честно говоря рассчитывал на его помощь. С подачи Мурома Денис стал бывать на «голубятнях» – гей-вечеринках и прочих тусовках для своих. Банные дни, чтобы убедиться, что имеет спрос, и поднять себе самооценку, тоже не отвергались. Пресытившись, в какой-то момент поняв, что его уносит не туда, Денис встряхнулся, точно собака после лужи, и ринулся к цели. Ему не везло.       Муром, посвящённый в его семейную историю, едва не крутил пальцем у виска: «Почему не пожить в своё удовольствие анкетному мальчику? Зачем тебе такой гемор, как отношеньки?» – и упорно подгонял ему лишь однодневок-Димовочек, не желая терять удобного соседа. Денис от Димовочек не отказывался, но и от своей мечты тоже. Однако натыкался лишь на тех, кто, как и Муром, не собирался строить «долго и счастливо» – впрягаться во что-то серьёзное до тридцати. Видимо, дураков не было.       У Стаса личная жизнь протекала куда успешнее. К удивлению мамы, на последнем курсе он официально привёл домой знакомиться не парня, а сокурсницу Лену, на самом деле подумывая жениться. Но радость от того, что сын всё-таки вырулил куда надо, сменилась тревогой: вдруг в один прекрасный момент он всё разрушит, поняв, что ошибся и выбрал не тот путь? Бросит жену, может быть, даже с ребёнком, начнёт метаться, а дальше наркотики, СПИД... Мать боялась такого конца до дрожи: читала в сети, к чему приводят у бисексуалов смена курса. Особенно настораживало, что Стас не производил впечатления влюблённого.       Стас же ни о чём таком не думал. У него всё шло отлично: планы на будущее с Леной и довольно осязаемые, но всё же пока воздушные замки о закономерном признание его в профессии. Он замирал от удовольствия, представляя себя известным психологом, к которому все хотят попасть на приём. Особое наслаждение было рисовать в воображении разные варианты сложных сессий и как виртуозно он выйдет из затруднения. Например, как будет воздействовать на эмоции клиента через свою речь: намерено в противовес притормаживая её или ускоряя, чтобы добиться лучшего результата в терапии.       С мамочкой у Стаса тоже было всё в порядке: его удивляли жалобы сокурсников на своих родителей. Он продолжал всё так же тесно с ней общаться, но совсем не из-за детской привязанности или особенной любви. После разговора с ней у Стаса в голове всё вставало на свои места, сами собой принимались верные решения и самооценка занимала правильное место. И, когда мамочка вдруг спросила, закончил ли он эксперименты со своим полом, Стас сначала рассмеялся, а потом задумался. Тогда, желая доказать скорее себе, нежели ей, аккуратно расстался с Леной, умудрившись повернуть всё так, что инициативу в этом вопросе она проявила как будто сама. И почти сразу, точно по заказу, Стас познакомился с Денисом: чем не контрольный объект для лонгитюдного эксперимента.       Денис Стасу внешне нравился. Секс с ним нравился ещё больше. Объективно говоря, секс с парнем хоть и физиологически проблематичен, но по ощущениям Стаса ни шёл ни в какое сравнение с близостью с девушкой. По характеру к Денису тоже нареканий не было, а значит, и впрямь почему бы не проверить себя?       Матери не слишком нравился выбор сына и, по его словам, а ещё больше по несказанному, она убедилась, что никаких чувств у Стаса нет, что это лишь их примерка, испытание. Причём Стас тестирует не только себя, но и её: сможет ли она сохранить за собой звание идеальной, всё понимающей матери.       Денис ни сном ни духом ни про какие эксперименты: слишком ему хотелось, чтобы именно Стас оказался тем самым, родным и близким. Что симпатия у них взаимна, увидел бы даже слепой, но с такой же отчётливостью тот самый слепой увидел бы, что до конца впускать Дениса в свою жизнь Стас не торопился. На личные вопросы отвечал пространно и как-то несерьёзно, словно только для того, чтобы отстали. Раз на прямые вопросы отвечать откровенно Стас не торопился, а значит, понять, что за мысли крутятся у него в голове, не получалось, Денис пробовал зайти с другой стороны: заваливал его комплиментами. Стас клевал на них, как маленький ребёнок на конфету: расцветал, загорался, но и только. Пробовал разводить на ревность, но Стас не реагировал: не следовало разборов полётов с выкладыванием всей подноготной про себя, не было перечисления осквернённых ожиданий или проявления особенных чувств. Денис не мог разобрать, то ли Стас не ревнив, то ли видел игру и не поддавался. Однажды Денис, забив на намёки и плюнув на осторожность, принялся прямо расспрашивать обо всём: друзья, мечты, почему пошёл на психолога, плакал ли когда-нибудь, чего боялся в детстве, кого любил больше: отца или мать, но без толка. Стас сначала отсмеялся, потом поудивлялся на внезапный допрос и выдал несколько ничего не значащих фраз. Этим всё ограничилось. Зато с матерью – мамочкой, как Стас её называл, – была такая близость, которой Денису не дождаться от него было, наверное, никогда. Получалось, что у него ничего нет, чтобы укрепить их отношения и, если что, удержать Стаса.       Начав жить с Денисом в его ипотечной двушке, Стас на удивление легко втянулся. И быстро привык к своему новому статусу – бойфренд парня. И хоть вызов обществу он бросать не собирался, инаковость грела и где-то даже возвышала. А вот быт напрягал. Напрягали общие метры, общая кровать, особенно того, кто с рождения имел неприкосновенное личное пространство. По утрам Стас уходил бриться на кухню – делить на двоих ванную, когда не выспался, было тем ещё испытанием. Угнетали закупки еды на неделю, посуда в раковине, готовка – Стас ничего подобного раньше не делал. Бесили танцы с бубнами вокруг стиралки: загрузи, рассортируй, включи именно после одиннадцати вечера, чтобы зачем-то сэкономить на оплате. Потом развесь на сушилке, которую, проклиная всё на свете, вытяни из-за шкафа, собери, а после снова разбери. Стас, скрипя зубами, производил все эти манипуляции – не устраивать же тупые разборки – кто больше делает по дому?       Он готовился к притирке характеров, к мелочным обидам и спорам: какую музыку слушать в машине, какой канал смотреть, как проводить выходные, нормально ли идти Стасу к своим друзьям без Дениса. Ждал посягательств на свою свободу, перечислений прегрешений и выдвижению условий, ждал серьёзных разговоров на тему трудоустройства. Но ничего подобного! Его спокойно отпускали одного к друзьям и не пилили отсутствием вклада в общий бюджет. Денис пытался, не слишком настаивая, давать советы по карьере, но всё мимо. Телик он вообще не смотрел, как и не обращал особого внимания на музыку, звучащую в машине, не занудствовал и достаточно взвешенно относился к иногда возникавшему желанию Стаса побыть одному. Но совместное хозяйство... Особенно Стасу становилось паршиво оттого, что Денис справляется со всем легко: посуда, готовка, уборка. Что он более гибкий, несмотря ни на что.       Стас узнал столько нового о себе в последний год – раскопал и прочувствовал, что проклял способность хорошо всё раскладывать по полочкам в своём мозгу. Он просто не хотел всего этого знать про себя. Эксперимент грозил зайти не туда. К тому же он ведь изучал самого Дениса и то, как они монтируются вместе. Теперь же выходило, что более интересный объект исследования он сам. Просилось с кем-то посоветоваться, но как это сделать, не раскрывая карты? Не заниматься же с Денисом вечерами интервизией, дотошно разбирая, что пошло не так и в чём причина. Всё это выводило Стаса из себя и прицельно било по самолюбию.       Решив не сдаваться и вернуть себе ведущую роль, Стас в качестве общего подарка на первую годовщину накупил домашней техники: стиральную машину с сушкой и обязательно с таймером, посудомойку, мультиварку, робот-пылесос. Траты с Денисом по его кредитке он не обсуждал – подарок должен быть сюрпризом. Сюрприз действительно удался, но не закончился. На волне эмоций Денис, взяв кредит, нанял рабочих для ремонта ванной, чтобы увеличить её за счёт коридора и разместить две раковины с розетками под свежекупленным огромным зеркалом с подсветкой – Стас о таком и не мечтал.       Денис на самом деле проникся подарком: мечта о настоящей семье начинала сбываться. Стас сам делал её былью. Денис потом ещё несколько дней ходил с шальной улыбкой, и сердце в груди не просто билось, а выстукивало мотивы всех известных ему попсовых песенок про любовь. И потому Денис сделал бы для Стаса много больше, чем ванная. Он видел, как мучают Стаса обыденные заботы. Его самого быт не напрягал, и, если успевал, то он многое по дому делал сам. Но страх не отпускал: вдруг эта его затея с семьёй с самого начала была дурацкой блажью и Стас уйдёт? Тот с самого начала как будто предупредил: ввернул вроде случайно в разговор фразу про свою бисексуальность. И это, пожалуй, единственное, что можно было засчитать от Стаса как откровенность. Но Денис не собирался его отпускать ни к девушке, ни к другому парню. Он чувствовал, что Стас его человек, хотел, чтобы он им был.       Впрочем, главная проблема всё-таки была в другом. Мать Стаса. «Ма-а-амочка». Денис слышал вечерами их телефонные воркования и ревновал до сжатых кулаков и стиснутых челюстей. Стас вполовину столько не разговаривал с ним, сколько со своей мамочкой. Денис догадывался, что эти беседы лишь вершина айсберга, на самом деле они общаются ещё чаще, однако мешать не собирался – верный способ всё испортить. Денис и в другом обезопасил себя: так и не посвятил Стаса в свои семейные истории и держал подальше от Мурома – только рассказывал о нём. Ему не нужны были пьяные откровения друга о его прошлых похождениях. Свою сестру Денис Стасу тоже не показывал. Та семья никак не должна была пересечься с этой, чтобы от столкновения вселенных не взорвался мир, который он выстраивал для себя.       К чести матери Стаса, она границ не переходила и не пыталась вбить между ними клин. Она регулярно приглашала их к себе в гости на чай или ужин, всегда была дружелюбна и предельно вежлива. За что Денис ещё больше её ненавидел. Она виртуозно балансировала между своим в доску парнем и еврейской мамашей. Правда, «свой парень» у неё заканчивался на принятии Дениса. На самом деле она лишь мешала сыну научиться самому добиваться и продираться. Он так и не повзрослеет, оставаясь со своей мамочкой в плотной связке.       И в том, что Стас стал психологом, тоже было мало хорошего. Денис не сомневался, что в эту профессию идут искать ответы, а если есть вопросы, значит, проблем немало. Но, с другой стороны, Денис благодарил судьбу, что Стас не знал ни ненависти родных, ни презрения – когда надо выкусывать у судьбы каждый день, продолжая всё равно надеяться. Поэтому Денис нужен Стасу, он обо всём позаботится, он знает, как выживать, и сможет защитить.       Со временем всё бытовое утряслось и выправилось, но отношение к мамочке у Стаса не изменилось. Он не только не думал рвать связь, но и укрепил её до состояния парашютной стропы. Чтобы не остаться без страховки. Дениса в этом качестве Стас не рассматривал. Он всё ещё видел их отношения как опыт, который по всем правилам лонгитюда не разменивался на недели и месяцы, а шёл уже третий год. Стас прикидывал, что ему нужен ещё год, чтобы точно всё узнать и быть уверенным в жизни, которую выбрал. Он не торопился: понимание себя – процесс сложный. К тому же постоянное самосовершенствование отнимало у него все силы. Здесь тоже надо было со многим определиться, ведь поиск себя в профессии слишком важен для него, чтобы ставить его на паузу.       Если Стас всегда следовал чётко намеченному плану, то Денис жил сегодняшним днём и решал вопросы, скорее, откладывал их, по мере обострения. С одной стороны, дизайн-студия, в которой он работал, неплохо справилась с последствиями «короны»: заказы продолжали поступать, хоть и пришлось немного снизить ценник. Некоторые клиенты, довольные результатом, даже возвращались и заключали новые договоры. Деньги были, но недостаточно. И потому Денис пошёл на беспрецедентный шаг – объединившись с «врагом», матерью Стаса, они арендовали и отремонтировали офис для начала его психологической практики, позволив Стасу думать, что в большей степени всё это стало возможным из-за невероятных скидок, мамочкиного везения, знакомств и практической помощи Дениса и лишь отчасти денежных вливаний. Денис видел, как важна для Стаса карьера, как страстно он хочет известности, но что-то не срасталось. Значит, вот он шанс застолбить Стаса за собой, привязать.       С другой стороны, Денис был близок к панике. Он иногда сам не понимал, чего именно хочет: уберечь Стаса от проблем или, отвадив от матери, столкнуть с ними, чтобы научить справляться? Но тогда Стас может войти во вкус и захочет независимости заодно и от Дениса. Иногда Денис словно терял связь с реальностью, и ему начинало казаться, что в тотальном контроле восточных мужчин над своей женщиной что-то есть. От таких мыслей Денису становилось по-настоящему страшно. Но когда он видел, как Стас пьёт своё какао, глядя куда-то поверх горки маршмеллоу, как облизывает верхнюю губу и улыбается, – от невыносимой нежности хотелось рыдать. И если он лишится Стаса, вот такого Стаса, то просто сдохнет. Внезапно вспыхнувшая гетерострасть, ненормальный клиент, после которого Стас замкнётся в себе, начав выискивать несуществующие недостатки, его мамашка, до сих пор считающая сына своей собственностью, или тупое быдло в тёмном переулке. Денис готов был защищать его от всего мира: руководить, направлять, подхватывать, стелить хоть соломку, хоть перину. Только как понять, что пора? Дениса просто не пускали к этому миру. Стас спокойно снимал деньги с его карты, не заботясь сообщить, на что они пошли. Мог почти час проговорить с матерью – теперь он уходил на балкон и плотно закрывал за собой дверь, а потом возвращался и расслабленно заваливался рядом с Денисом на диван, чтобы залипнуть на очередной сериал, ни словом не обмолвясь, что именно его взволновало или разозлило, что заставило исповедоваться матери на балконе столько времени. Стас отдавал всего себя своей мамочке, Денису же не оставалось ничего. Временами, когда совсем становилось туго, Денису чудилось, что ему греет бок лишь тёплая оболочка, а настоящий живой Стас сидит у своей мамочки или ещё где-то, только не рядом. Неужели ему на роду написано жить в одиночестве?       После офиса Денис знал, что сделает дальше: будет рядом со Стасом в день его первого успеха. Но успех надо организовать, чтобы быть уверенным, что Стас получит своего первого правильного клиента. Тогда на волне эйфории Стас откроется Денису и навсегда будет принадлежать ему.       Испытанное Стасом на первой сессии с клиентом потрясение, а потом и оторопь от поступка Дениса всё же перекрывались тем, что он в конце концов справился: и с ситуацией, и с собой. Стас долго гулял потом по улицам, приходил в себя и думал. Хорошо сидеть на двух стульях: если ты играешь за все команды, то всегда можно соскочить. Хорошо иметь запасной парашют и крепкие стропы: пока летишь, уверен, что в любом случае спасёшься. Только вот невозможно всю жизнь болтаться между, пора приземляться. И на твёрдой земле принять и выбрать. Он, получается, давно выбрал. А дома… Я поддержу тебя, помогу. Потому что мы единое целое, и я знаю, что тебе надо. Знаю лучше, чем ты. Я всегда буду держать тебя, Лапочка. Клетка захлопнулась.