Фантом

Будильник у Скарамуччи всегда стоял на самом тихом режиме — сон у него был чуткий, оттого парень и просыпался при малейшем шорохе или вибрации. И пробуждение у него всегда было медленным, плавным, а тихая мелодия будильника лишь ненавязчиво напоминала о парах, не била по ушам. Так вот. Скарамучча забыл завести будильник. Именно поэтому только сегодня, в качестве исключения (потому что каждый в этом мире должен пережить такое), метеоролог не просыпается медленно и плавно, не нежится в кроватке (потому что его кроватка не подходит глаголу «нежиться» от слова совсем), а вскакивает, как ужаленный. Точнее нет, сначала он лежит и думает. Мысли его сонно перетекают из одного в другое, путаются, и парень то снова проваливается в дрёму, то пробуждается. А в груди медленно-медленно зреет недоумение. Оно известно каждому, кто хоть раз в жизни оказывался в той же ситуации, что и Скарамучча. Недоумение от того, что он… выспался. Ну правда, как это возможно? Парень лёг, конечно, довольно рано, но не настолько, чтобы выспаться и проснуться даже раньше будильника, а он, между прочим, должен сработать в двенадцать ночи, потом в три, потом в шесть, и… Стоп. И именно тогда Скар распахивает глаза, подрываясь с кровати. Не может быть, что будильник ещё ни разу не сработал — панически глядит в свой телефон. 8:47 Замечательно. Просто восхитительно. Он проспал уже три сбора данных. И забыл завести будильник, ага. Интересно, этого достаточно, чтобы его тут же отправили обратно? Благо, организм, привыкший в сборам данных раз в три часа, всё же забил тревогу, и Скар не облажался по полной, а так, немного, но терпимо. И сейчас у него был шанс реабилитироваться в глазах начальства. Не то чтобы метеоролог хочет реабилитироваться в глазах начальства, но из своей халупы всё же вылетает моментально, прямо в пижаме, наспех напялив на босые ноги кроссовки, и с блокнотом подмышкой. Вылетает и тут же утопает в снегу. Ну, точнее, не весь Скарамучча, а скорее его стопы. Только лишь чудовищная выдержка и нежелание перебудить всех на этой крохотной станции помогают ему сдержаться и не выругаться — парень с самым мрачным видом во всём Тейвате осматривает утонувшие в снегу ноги и радуется тому, что хотя бы в ботинки не попало. Скользит равнодушным взглядом по станции — это место, даже когда пестрело жёлто-коричневыми песками, от которых рябило в глазах, не выглядело, как райский уголок или хотя бы спасительный оазис. Метеорологические приборы стояли отдельно, одиноко, ржавые и потрёпанные (Скар всё ещё удивляется, как Сяо смог удержать в них жизнь?), а несколько белокаменных домов скорее были похожи на заброшенные гробницы Тутанхамона, точнее, на пробные версии, потому что в гробнице Тутанхамона, конечно же, есть пол (есть же?). И, будь Скарамучча заблудившимся путником, то точно никогда не остановился бы тут ночевать, опасаясь встречи с жуткими скарабеями или мумиями. Сейчас, когда до самого горизонта простирается белоснежная равнина, и ни песчинки не видно под ровным слоем снега, кажется, будто это край света. Попрёшься дальше, и тебя развернёт обратно со словами: «Давай пока не пойдем туда», — потому что твой рассудок точно не готов встретится с тем, что прячут от обычного человеческого взора всевышние силы. Солнце скрыто за серыми тучами, и в воздухе всё ещё кружатся редкие снежинки, оседая на землю, а одинокая станция кажется только лишь более жуткой и угрюмой. Как помехи на телевизоре: белая пустыня и небо, затянутое слоистыми, серо-дымными облаками — в глазах рябит. Ни одного следа не видно на ровном слое снега, и в окнах не горит свет — за стёклами сгущается мрак, будто плотная стена, не пропускающая и малейший лучик света. Флюгер монотонно стонет, покачиваясь из стороны в сторону, как маятник — Скар глядит на него бездумно, забывая о холоде. Ступает по сугробам, как зачарованный, подбираясь к термометру. И снег будто вовсе не скрипит под ногами, расступается, как перед владыкой, бесшумный и ледяной. Скарамучча словно попал в психиатрическую больницу — всё такое белоснежное и так тихо-тихо, лишь флюгер продолжает раздражать нервы своим навязчивым скрипом. Стальная ворона, вцепившаяся в жёрдочку своими вырезанными когтями, высокомерно взирает на метеоролога со своей высоты и угрожает вот-вот слететь, набросится на жертву и заклевать до смерти своим острым клювом — Скарамучча передёргивает плечами и отводит взгляд. — И чем им классический флюгер не понравился? — ворчит под нос, механично переписывая показания термометра на листок. — Надо же было такую жуть выбрать, — и угрожающий скрип над головой напоминает возмущённое карканье. Или у кого-то слишком разыгралось воображение. Ручка в закоченевших пальцах не хочет двигаться, и Скарамучча в сотый раз проклинает себя за то, что пренебрёг кофтой и выбежал на улицу вот так. Время, видите ли, ему хотелось сэкономить. И ветер, как назло, поддувает холоднее, словно дышит в затылок могильным, ледяным воздухом, пуская мурашки. Скар никогда не считал себя трусливым. Даже нет, он никогда не был таким, и в детстве, когда Тарталья в очередной раз находил в недрах интернета какой-то новый обряд по вызову матного гномика, пиковой дамы или просто злобного духа, то принимал участие без особо энтузиазма и со скукой в усталых аметистовых глазах. Аякс, правда, тоже совсем не боялся — он скорее просто жаждал снова убедиться, что все эти байки про призраков и правда обычные байки, не более. Вот и сидели оба, скептично глядя на своё отражение в зеркале, со свечами в руках до тех пор, пока Скарамучче не надоедало окончательно. Потом он просто внезапно задувал свечи, лишая последнего источника света, вынуждал Тарталью подорваться с места и включить свет с тихим хихиканьем: «Неужели испугался?». Так вот, нет, не испугался. И не сейчас совсем даже не боится. Скорее ему просто… неуютно? Холодок ползёт от лопаток вниз по спине, и парень замирает, напряжённо сжав в руках блокнот и ручку — её он, если что, просто воткнёт недоброжелателю в глаз. А потом просто свалит в Снежную. В голову, как назло, лезут всякие истории, которыми его осыпал болтливый таксист в первый час поездки. «В пустыне сейчас особенно опасно. Из-за погодных аномалий, люди стараются покинуть это место, как можно скорее, а Пустынники пользуются этим. Они же — эти разбойники — прекрасно знают местность, вот и нападают исподтишка, устраивают засады и грабят целые караваны. Их даже услышать невозможно, просто раз, — взмахивает ладонью, — и нож уже у горла». И как назло тихо так, что и не подкопаешься — Скар думает, что у него слишком разыгралось воображение. А воображение всё ещё продолжает рисовать ему страшные картины его трупа с перерезанным горлом и ограбленную станцию, на которой из ценного был разве что самогонный аппарат Нимрода. Могильное дыхание за спиной щекочет нервы, и Скарамучча даже, кажется, улавливает какой-то шорох, движение. Моментально разворачивается, замахиваясь кулаком. Рукой бьёт, почти не целясь — главное попасть — и глаза щурит гневно, мерцая злостью и пурпурной настороженностью. И удивлённо моргает, разглядывая пустое ничего перед собой. Лишь снежинки продолжают плавно опускаться на землю, совсем даже не потревоженные. Скарамучча чувствует себя параноиком и идиотом одновременно. Слава архонтам, этого не видел Тарталья, а то он свалился бы замертво от приступа хохота. Точнее, он бы свалился от хохота, а замертво его свалил бы потом метеоролог. Впрочем, не важно — Скар на всякий случай глядит по сторонам и, не обнаружив ничего подозрительного, разворачивается обратно к термометру. Бездумно переписывает цифры в блокнотик, стараясь даже не прислушиваться ни к каким звукам. Всё-таки — бредёт по снегу к гигрометру, ёжась от холода — тут очень неуютно. Неудивительно, что Сяо стал таким странным, провести столько времени, считай, в одиночку (потому что вечно пьяный Нимрод и вечно отлынивающий Годвин не считаются) и не сойти с ума на этой станции практически невозможно. Скарамучча сомневается, что у него бы получилось. Облака на небе сгущаются как будто с каждой минутой — становится темнее, несмотря на раннее утро, и от ослепительно белого снега под ногами кружится голова. Всё вокруг ощущалось как-то странно, необычно — Скар поджимает губы, стараясь избавиться от навязчивого ощущения, что за ним кто-то наблюдает. Нет, будто тысячи глаз из каждого уголка пустыни устремляются прямо на него. Но стоит обернуться, как все они — незримые — прячутся по уголкам и норкам, не желая выдавать себя. Может это — метеоролог усмехается — сурикаты уже присмотрели его к себе в компаньоны? И всё же сердце предательски пропускает удары, напряжённое, а Скар не понимает, почему. Вокруг тихая пустыня, белые снега, метеорологические приборы. Никакой угрозы, а нутро будто только и делает, что кричит об опасности. Ветер, холодный, пронизывающий, обдаёт спину особо сильным порывом, и блокнот выпадает из окоченевших рук в снег — Скарамучча мысленно проклинает всех, кто стоит за его нахождением в сумеровской пустыне, и присаживается на корточки, протягивая ладонь к блокноту. И замирает. Шёпот, тихий такой, едва различимый, медленно нарастает, окружая со всех сторон, липнет. Кажется, будто мир сужается до одного Скара, окружает неприступной стеной, и органы чувств обостряются: оглушающе шумит сердце в груди, шуршат перелистываемые ветром страницы блокнота, леденящий ужас охватывает душу. Кошмарный шёпот мурашками ползёт по коже и шипящим эхом рассеивается в ушах. Метеоролог крепко жмурится, пытаясь избавиться от жуткого наваждения. И стоит оказаться в кромешной тьме, как тысячи голосов, смешиваясь один монотонный шум, облепляют его хороводом, склоняются ниже и шепчут, шепчут, шепчут, шепчут. Дышать становится труднее: лёгкие забиваются этим шёпотом, липким, неприятным, неуловимым, и воздух застревает в горле. Будто находишься глубоко под водой: колышущийся на дне песок оглушает, а тело обвивают чьи-то незримые руки и тянут с собой вниз. Ощущение собственной беспомощности и слабости вызывает всплеск раздражения — Скарамучча дёргается, как от резкого хлопка. И мираж растворяется. А вокруг тихо-тихо, так, что в ушах звенит. Не слышно даже собственного дыхания, ни скрипа снега под ногами, ни раздражающих стонов флюгера. Только снежные вихри закручиваются над макушкой, молча гоняют снежинки по станции. Скарамучча устало осматривается, не совсем осознавая, что вообще произошло. Взгляд снова, как магнитом, притягивается к старому флюгеру, уже почти родному, так не вовремя замолкнувшему. И если в этот момент стальная ворона повернулась бы к нему клювом, метеоролог даже не удивился бы. Нет, в этот момент, он прямо-таки мечтал, чтобы эта дурацкая ворона повернулась и громко каркнула бы на него. Чтобы Скар очнулся — руки и ноги цепенеют, примерзают к земле, а тело охватывает странное неприятное ощущение, будто его выворачивают наизнанку, и тысячи глаз устремляются на его внутренности, глядят внимательно, пристально и жадно. Невероятно хочется сбежать, но вместо этого метеоролог продолжает пилить напряжённым аметистовым взглядом флюгер, не переставая шептать-упрашивать: — Повернись. Потому что не может быть, чтобы при таком сильном ветре, флюгер оставался бы на месте. Но ворона, будто намеренно издеваясь, игнорировала каждый порыв ветра, оставаясь на месте и разглядывая белоснежную даль своими чёрными глазками. — Что за бред? — метеоролог выдыхает, опуская взгляд на блокнот. Всё? У него уже тоже — осторожно вынимает его из снега — крыша поехала? Страницы совсем не промокли даже, никаких следов, потёков. Ничего. Да что опять? Надо было брать сюда — недоверчиво щурится, разглядывая нетронутые листы бумаги — Тарталью. Он бы обоссался от счастья. Такая мистика, ужасы — всё как он любит. Вот Аякс точно посмотрел бы на всё это своим псевдонаучным взглядом, а потом отправил бы Скарамуччу к психиатру — вымученно набирает горсть снега в руку на пробу. Никакой. Не ощущается на коже, не тает, не морозит. Как будто ничего в ладони у метеоролога и нет вовсе. Даже не сминается в снежок с характерным хрустом. Как будто Скарамучча не снег зачерпнул, а немного пара — бросает обратно, резко поднимаясь на ноги. Главное, не заморачиваться. Не накручивать себя — это вообще по части его матери. Просто соберёт данные, и пойдёт греться у обогревателя. Всё. А то уже крыша едет и мерещится всякое. Ветер, будто играючи, вьётся в ногах, взметая в воздух снежинки, крутится вокруг метеоролога, совсем неощутимый, подобно снегу. Как будто обтекает Скарамуччу, не касаясь. А холодно просто из-за температуры. Если погодные аномалии заключаются в этом, то он умывает руки. Это больше похоже на бред больного, чем на осадки — угрюмо топает к барометру. А слух разрезает скрип флюгера. Скарамучча устало ловит взгляд стальной вороны и неуютно передёргивает плечами. — Тебя не учили, что вертеться нужно по направлению ветра? — фыркает беззлобно, разворачиваясь к ней спиной. Клюнет — не страшно.

***

Раздражённый стук кончика карандаша об стол мешается с мерным тиканьем часов. За окном всё также кружатся снежинки и играет ветер, впрочем, совсем не трогая старый флюгер. Как будто назло Скару, чтобы тот не смог определить ни скорость, ни направление. Неприятно гудит обогреватель — метеоролог бросает карандаш на стол и растекается в кресле, вытягивая ноги вперёд, ближе к теплу. Голова уже пухнет от размышлений, а желудок жалобно напоминает о себе, настойчиво требуя завтрак. Дверь со скрипом приоткрывается, пропуская в комнату холодный воздух и едва уловимый запах гнили — такой появился совсем недавно, и Скарамучча надеется, что это не семейство каких-то грызунов померло от холода и теперь так сильно воняет. И что это не тело недошедшего до станции Годвина, только трупов ему тут ещё и не хватает со всеми странностями этой жуткой станции. — Я могу войти? — Сяо, впрочем, кажется, даже и не волнуют ни погодные метаморфозы, ни пропажа товарища, ни пьяный Нимрод, что уже пару раз за последние два часа оповестил всю станцию о том, что ему срочно нужно опорожнить желудок, чтобы освободить место для очередной порции самогона. Ну серьёзно — Скар раздражённо пинает обогреватель — что с ними всеми не так? — Да-да, — машет рукой, даже не оборачиваясь, — что-то случилось? Он же не за дружеской беседой зашёл? Пожалуйста, нет. Сяо молча ставит кружку с дымящимся чаем на стол и кладёт рядом лапшу быстрого приготовления. Казалось бы, лицо Скара не может стать ещё мрачнее. Но нет предела совершенству, как говорится. — Только не говори, что вы только этим питаетесь... — Нет, — Сяо качает головой, — раз в две недели завозят продукты, можешь взять их на кухне и что-нибудь приготовить, — стреляет взглядом в самый отдалённый домик, едва виднеющийся в окне. Интересно — устало думает Скарамучча, благодарно кивая парню за сделанный чай — а готовят они там как? В котле, как у ведьм, закидывая туда всякую нечисть, что мешает спокойно жить? Или на костре, нанизывая разделанные тушки сурикатов на вертел? Вот он даже не удивится, если узнает, что из привозимых продуктов, там только банки тушёнки, которые, впрочем, нечем открывать, и просто остро заточенные ножи, чтобы было чем резать друг друга, когда все окончательно сойдут с ума от голода. — Спасибо, — берёт кружку в руки и греет ладошки. Сяо похож на тень. Ночью его нет, появляется только днём, и то, почти незаметный, тихий, молчаливый. Наверняка ещё и убежать от него тоже невозможно. Не дай архонт, Скару когда-нибудь придётся от него убегать, конечно. Страшно это. Очень. Вообще находиться тут страшно, но метеоролог не боится — недоумевает. И в очередной раз бросает взгляд на собственные записи. — Ты уверен, что все приборы в рабочем состоянии? — косит глаза на Сяо, безмятежно разглядывающего один из самых тёмных углов его небольшого домика. — …да, — кивает, — сюда приезжали специалисты и проверяли. Вау — метеоролог раздражённо морщится — они не пожалели денег на проверку оборудования. А на работников пожалели. Правда, от этой информации ему ни горячо, ни холодно, а данные всё ещё остаются слишком позитивными, чтобы быть правдой. Не может же на улице быть 30°C в такую-то холодину, так ведь? Скарамучча аж с места подорвался и снова побежал на улицу, уже босиком, когда увидел, какую чушь записал. И удивился, когда понял, что вовсе не ошибся — термометр действительно показывает жару, когда на улице дубак. Так ещё и — возводит несчастный аметистовый взгляд к потолку — гигрометр показывает слишком высокую влажность воздуха. И атмосферное давление слишком низкое для такой погоды… И- Ай, да зачем всё перечислять, просто каждый, каждый, гори оно в бездне, прибор показывает такие данные, будто в пустыне всё ещё стоит дикая жара, засуха и всё такое. Но это не так! Скарамучча тут мёрзнет похлеще, чем в Снежной! Какие 30°C градусов? Что ещё за шутки?! — Что-то не так? — Сяо, надо же, отрывается от созерцания великолепного угла и глядит на метеоролога своим опасно-золотистым взглядом. — С приборами, — уточняет. — Единственное, с чем в этой пустыне что-то не так, так это с погодой… — Скарамучча зарывается ладонью в волосы, слегка ероша их. Сяо смотрит выжидательно и пристально. Странно это так, он вроде молчит, не двигается даже. А ощущение такое, будто в этой комнате не один Сяо, а сразу два. Иногда его было много, и присутствие казалось заметным, тяжёлым, взгляд — пронизывающим и пустым. Они — его глаза — выглядели живыми только лишь, когда парень рассматривал пейзажи за спиной Скара или паутину в углу комнаты, не знаю. Короче, когда не смотрел на метеоролога. И причём не понятно, было ли все дело в неприятном лике последнего, или просто необщительности Сяо? — Приборы дают неправильные данные, — вздыхает, поясняя. — Судя по тому, что они показывают, на улице, — кивает на окно, — должна быть жара. А там, сам видишь что. Не знаю, как мне отправлять такие результаты… Уже через час ему нужно идти на новый обход, а Скар до сих пор не отправил результаты первого. Просто великолепно. — Скажи, что приборы вышли из строя, — вот у Сяо всё просто. — Предлагаешь мне подставить тебя? — Если показывают неверно, — замолкает, как будто останавливаясь передохнуть, — значит, не работают. Может, они отправят тебя обратно, — замечательно, теперь Скару кажется, что Сяо хочет, чтобы он свалил. — В том то и дело… — метеоролог утыкается взглядом в ведро со снегом — его последнюю надежду. Когда он растает, то можно будет взять измерения выпавших осадков, — …что не может быть, чтобы все приборы разом сломались. — Может, они были сломаны изначально, но работник не заметил? — Ты так не веришь в себя или в того, кто проверял приборы? Сяо безразлично пожимает плечами. — В любом случае, — Скарамучча лениво потягивается на стуле, — надо дождаться когда растает снег. — Зачем? — Чтобы измерить количество выпавших осадков, — поясняет, кивая взглядом на ведро, — только тает он, — криво усмехается, — уже почти час. И это ненормально. Как и то, что все приборы разом вышли из строя. На этой станции вообще всё ненормальное, даже сотрудники (Скар не в счёт, конечно же). В голову всё чаще закрадывается мысль, что весь этот не таящий снег, ветер, который не вертит флюгер, температура, не улавливаемая термометром — всё, что можно зафиксировать приборами — ненастоящее. Скарамучча не удивится, если на самом деле правительство задумало провести эксперимент и, не знаю, загипнотизировало всех, вынудив думать, что выпал снег, когда на деле все сгорают от жары. Иначе никак ещё нельзя объяснить всю эту мистику. Тем более, что в мистику Скар не верит от слова совсем. — Не думаю, что он растает, — Сяо приваливается плечом к косяку двери и смотрит куда-то над макушкой метеоролога. Вечно избегает прямого контакта взглядами, смотрит куда-то в сторону, жуть какая-то. У Тартальи дома есть кошка, которую он завёл, чтобы проверить теорию о том, что животные чувствуют призраков. И ничего, что проверить не он никак не смог бы, потому что даже если бы его Собака (да-да, за неимением богатого воображения он назвал свою кошку Собакой) кого-то бы и почувствовала, то Аякс вряд ли смог бы это проверить наверняка. Так вот, Собака иногда тоже пялила куда-то в сторону, не моргая, и Тарталья весь изводился от любопытства, пытаясь понять, что она там видит. Скар, жалея нежные чувства своего придурка детства, обычно не говорил, что там, на стенке, просто муха. Зато советовал обратиться к окулисту. И метеоролог, если честно, охотно поверит в то, что Сяо, рассматривая тёмные углы его дома, на самом деле видит призраков. А вот Собака нет, это вообще глупое животное, потому что умное не будет любить Тарталью. — У меня нет другого выбора, кроме как ждать, когда он растает, — морщится, — как я ещё, по-твоему, должен измерить осадки? Сяо молчит — снова пялится куда-то в сторону, и это, если честно, начинает напрягать. Скар, в принципе, часто встречался со странными людьми (с матерью вообще — жил), была, например, такая неприятная особа, как Эола, его одногруппница, которая почему-то нашла в нём любовь всей своей жизни, а когда любовь всей её жизни не ответила на её чувства, то она задалась целью отомстить. И ведь реально мстила всё студенчество! Ну, как мстила… Если считать высокомерные взгляды и колкие высказывания местью, то да, получается, мстила. Казалось, страннее её не будет, но нет, появился Сяо со своим вечным стремлением загипнотизировать стенку. Последний, к слову, внезапно закатывает глаза. — Засунь, — говорит будто нехотя, — в снег линейку. Скар скептично выгибает бровь. — Это же так профессионально. — У тебя есть другие варианты? Метеоролог вымученно трёт ладонью лицо, мысленно соглашаясь. Да, других вариантов у него действительно нет. Но уж лучше вообще ничего не давать, чем измерять количество выпавших осадков таким способом! — Забудь, — тянется рукой к трубке телефона, — дам пока, что есть. А там будь, что будет. Сяо воспринимает его фразу как прямой намёк на то, что ему нужно уйти. Через минуту Скар в полном одиночестве и медленно растущем напряжении слушает долгие и мучительные гудки, размышляя над собственной судьбой. Скорее всего над ним посмеются. Или наорут и назовут никчёмным, а потом скажут немедленно возвращаться (на это он надеется). Может быть, спустят всех собак на Сяо, Годвина и Нимрода, обвиняя их в порче имущества (последних двух — заслуженно). Вот чего точно Скар не ожидает, так это того, что в трубке многозначительно промолчат, а потом просто поблагодарят. И до сих пор не может в это поверить. — Количество выпавших осадков назову чуть позже, — напряжённо постукивает пальцем по столу, — снег ещё не растаял. И не тает уже час точно. Стоя рядом с обогревателем. — Да-да, — соглашается растерянный голос на другом конце провода, — мы будем ждать. Спасибо, продолжайте работать. Гудки. Скар кладёт трубку обратно и недоумённо моргает в стол. Что за бред? Вдруг они подумали, что у него всё нормально с погодой? Нет, тогда откуда тут взяться снегу… О архонты, что происходит вообще? Идея собрать шмотки — метеоролог устало и от безысходности пинает портфель под столом — и пешком отправиться в Снежную уже не кажется такой абсурдной. Внимание привлекает тихий стук чего-то ударившегося об пол — Скарамучча закатывает глаза, залезая под стол. Однажды, ещё года три назад, Тарталья со словами: «Чтоб ты не забывал», — вручил Скару небольшой, больше даже сувенирный термометр, на корпусе которого большими печатными буквами было написано: «Лох». Вот именно на него Скарамучча и натыкается. И думает, что Аякс ещё тогда всё знал, предвидел, потому что как ещё, по сути, можно назвать человека, который пересёк пол континента, чтобы приехать в жуткий холод и метель в пустыню собирать погодные данные с приборов, которые, как выяснилось, не работают? — О, — метеоролога внезапно озаряет. И уже третий раз за день он выбегает на улицу, не накинув на плечи даже толстовку. Присаживается на корточки на самом пороге и просто пихает термометр в снег. Если лопнет от холода, значит, не Скар сошёл с ума, а всё-таки приборы. Ждёт. — Что ты делаешь? — почти дёргается от неожиданности, не услышав подошедшего Сяо. Не измениться в лице помогает только лишь колоссальный опыт в виде просмотренных ужастиков с немыслимым множеством скримеров на любой вкус и цвет (хотя Сяо всё же мог с ними посоревноваться своей внезапностью). — Измеряю температуру, — хмурится, — вспомнил про свой термометр. Ну же, падай, давай, ниже. Какие 26°C? Не может быть. Такая погода стоит на въезде в пустыню, но никак не здесь, нет. Это точно бред. Сяо в ответ ничего не говорит. Молча пялится куда-то вперёд, рассматривая белоснежную равнину, да пыльно-серые облака на небе. Слегка морщится от неприятного запаха гнили, и- — Ночью будет туман, — вводит Скарамуччу в ступор. — Чего? — напряжённо вскидывает голову, недоумённо хмурясь. Сяо, что, в метеорологи решил записаться? Какой туман? Судя по показателям, этой ночью их ожидает только жара, жара, жара и ещё раз жара. А вокруг снег, как ни странно. — Если увидишь их, — как будто мнётся — отводит взгляд, — не обращай внимание. — Кого? — Фантомов. — Чт- — Иначе умрёшь. — -о ты несёшь? — метеоролог поднимает взгляд выше, пытаясь увидеть на лице Сяо хотя бы тень насмешки, не знаю. Сталкивается лишь с прямой уверенностью и едва заметным сожалением, золотистой крошкой распылённым по радужке. — Прости, — вздыхает. И просто молча, поглоти его бездна, уходит. Скар беспомощно сжимает в руке дурацкий термометр. 26°C Замечательно, можно доставать плавки. И глядит вслед Сяо, медленно пробирающемуся по снегу. По снегу, который совсем не хрустит. По снегу, на котором совсем не остаётся следов. Будто Сяо — ненастоящий. — Может быть, — глядит на свои подрагивающие от нервов ладони, — я сплю? И щипает себя на всякий случай.