Фантом

Скарамучча просыпается и сонно оглядывает комнату мутным взглядом. Ночи в пустыне были холодные и мрачные — плотные облака грязными пятнами расплывались по иссиня-чёрному небу и прятали от любопытных взоров луну. Вокруг было тихо. Эта тишина даже неприятно давила на уши — Скарамучча вертится с бока на бок, не в силах свыкнуться с гробовым безмолвием ночи. У них в Снежной даже самой глубокой ночью можно было услышать голоса редких гуляк, старательно сбивающих свой режим, хруст снега под ногами, скрип шин об асфальт или просто тихое гудение города, столь привычное, что его не замечаешь, пока не столкнёшься с полным его отсутствием. И сейчас метеоролог ощущает себя как вакууме: слышно только собственное сердце, дыхание — оно срывается с губ густым паром и растворяется во мраке комнаты — да редкие поскрипывания флюгера на улице, но этот звук вызывал лишь желание заткнуть уши, потому что было жутко и неуютно. До подъёма оставалось ещё около часа, и Скар действительно собирался продолжить спать, но банально не мог из-за пробирающего до костей холода и оглушающей тишины. Это даже забавно: многие яростно желают убить соседей, что мешают спать (даже сочиняют песни об этом!), а метеорологу было слишком тихо. Из-за этой тишины все органы чувств обострялись и реагировали на малейшие шорохи, будь то копошащийся в песке скорпион или просто разыгравшееся воображение. По ноге будто ползёт что-то скользкое — Скарамучча дёргается, подрываясь на кровати и напряжённо глядит в мрачнеющую пустоту перед собой. Даже если там кто-то есть, то его банально не видно — шарит рукой под подушкой в поисках телефона. От холода немеют кончики пальцев и покалывают стопы, как будто те самые подкроватные монстры, которых все так боятся в детстве, проводят по незащищённой коже своим шершавым языком. Тусклый свет от экрана телефона на секунду освещает напряжённое лицо Скара — он направляет его перед собой, вглядываясь в пустое ничего впереди. Голые стены его временной обители, разбросанные по комнате шмотки — от них тени ползут выше, к потолку, складываясь в жуткие образы. Клубы пара перетекают перед лучом света, лишний раз напоминая о диком холоде, и метеоролог в очередной раз ёжится, плотнее закутываясь в одеяло. Тени движутся, будто живые, и ползут ближе. Кажется, это костлявые руки протягивают свои длинные кривые пальцы к крохотной фигурке Скарамуччи, готовятся поглотить его, растворить во мраке. Сделать очередным призраком прошлого. Метеоролог выдыхает, раздражаясь на самого себя. Что за нервозность? Он будто маленький ребёнок, что боится спать без мамы, но дело в том, что спать с его матерью было гораздо страшнее, чем в этой мрачной и холодной пустыне. Убирает телефон обратно под подушку и накрывается одеялом с головой, наивно полагая, что от этого станет менее холодно. Считает овец, представляя, что они не перепрыгивают через забор, а врезаются в него, разносят в щепки. А потом, как по волшебству, появляется новый, и овца снова врезается в него своей стальной тушкой. Не помогает. Каждый раз отвлекается на подозрительные шорохи, которые, впрочем, списывает на банальное воображение, потому что оно у него, судя по придуманному им месиву из овец, очень даже богатое. И неконтролируемое. Тихий скрип двери заставляет напряжённо замереть и забыть вообще обо всём — Скарамучча стискивает зубы и досадует на то, что оставил всё, что могло сойти бы за оружие, на столе. Пустынников всё же никто не отменял. Однако не лезет за телефоном, чтобы в очередной раз не разочаровываться в себе и не сетовать на свои нервы, и так напряжённые до предела. Если снова окажется, что ему просто показалось, то Скар по приезде в Снежную, просто сразу же сляжет в психушку. И Тарталью за собой утащит, потому что не может быть, что метеоролог стал таким самостоятельно, во всём виноват Аякс и его неконтролируемая любовь ко всему мистическому и ужасному (например, к Скарамучче). Больше метеоролог ничего не слышит, и он даже не знает, что пугает его больше. Что неизвестный наблюдатель застыл в дверях и просто пялится на него или что он, вероятно, ниндзя, которому легко пройти по песку настолько бесшумно, что даже Скарамучча, активно вслушивающийся в тишину, его не услышал. Все беспокойные размышления прерывает ледяное касание к затылку — и ничего, что метеоролог укрылся с головой. Даже не касание, а дыхание, поцелуй холода, мурашками пронёсшийся аж до самых лопаток. У Скара стучит в висках и потеют ладони, а неизвестный, словно измываясь, продолжает молча дышать ему в затылок и пилить взглядом. Как же жутко, о святые архонты. Скар, не выдержав, судорожно разворачивается. И душит испуганный вскрик, отшатываясь ближе к стене. Уши закладывает от протяжно-скрипучего воя. Последнее, что видит Скарамучча — безжизненный, заплывший мглой взгляд. И снова просыпается, подрываясь на кровати как ужаленный. Просто сон — облегчённо выдыхает. Сон. Очень кошмарный, но сон. Судорожно оглядывается по сторонам. Ничего не видит. Вся комната утонула в густом, липком тумане — метеоролог щурится, пытаясь разглядеть в плотных клубах мглы хотя бы что-то. Он настолько плотный, что вытяни вперёд руку, и ладонь исчезнет, растворится. Туман обволакивает со всех сторон, наседает, но не стоит на месте — движется и несёт за собой тошнотворный запах гнили. Теперь он стоит такой невыносимый, что Скарамучча морщится, затыкая нос пальцами и снова шарит под подушкой в поисках телефона. Сознание всё ещё взбудоражено после жуткого сна, и пальцы немного подрагивают, напряжённые. Неудивительно, конечно, но луч от фонарика, сталкиваясь с плотной стеной тумана, угасает, теряется в завихрениях мглы, не в силах пробиться дальше. — Да что происходит? — метеоролог ругается себе под нос, мельком глядя в экран телефона. 2:47. Супер, почти 3:00, надо собирать данные, а тут туман, как Сяо и предсказывал, наведался в гости (серьёзно, кто тут ещё метеоролог?). И как вы прикажете ему работать в такую погоду? Не видно же ничего — парень ощущает себя героем знаменитого мультика, осторожно сползая с кровати: такой же колючий и тоже в тумане. Так ещё и вонь стоит такая, что глаза слезятся. Серьёзно, ладно ещё туман, но запах-то откуда? Может — Скар опасливо оглядывается, всё ещё тщетно надеясь разглядеть во мгле хоть что-нибудь — у Сяо тут где-то пара трупов припрятана? Вот он даже не удивится. И если из этого тумана щупальца Ктулху выползут, тоже совсем не удивится. В голове как раз всплывают обрывки недавно просмотренного фильма с придурком детства, и, метеоролог клянётся, что если на улице его встретят паучьи коконы и трупы его невольных товарищей, съеденные изнутри тысячами крохотных паучков, то Скар, если выживет, конечно, сразу же соберёт все свои вещи и телепортируется в Снежную. Ну, в плане, свалит из пустыни так быстро, что будут только пятки сверкать, если в этом тумане вообще может что-то сверкать, а то такое ощущение, что мгла пожирает любые источники света да и цвет в целом. Всё такое белое-белое. И как будто живое, шагает куда-то, плывёт, принося за собой шлейф из прекрасного запаха разложившегося тела. Может быть, в загробном мире среди мертвецов это считается особым отличием умершей женщины, увлекающей за собой сотни полусгнивших, но всё таких же похотливых мужчин, но тут, во вполне себе реальном мире, благоухать мертвечиной скорее считается не комильфо и попахивает 105 статьей УК СК. Будь этот туман реально живым, Скарамучча бы посоветовал ему пару прекрасных одеколонов, которые точно перебили бы этот тошнотворный запах привычным: спирта с примесью какой-то химии. Впрочем, это всё мелочи и пространственно-успокаивающие рассуждения, а Скар кое-как, пару раз споткнувшись о собственные шмотки, добирается до ведра, в котором всё ещё не растаял снег. В плане, не растаял, когда он ложился спать. А сейчас там — метеоролог шарит рукой по дну, непонимающе хмурясь — нет вообще ничего. Ни снега, ни воды. Ну не могла же она испариться от жара обогревателя? Будь он такой сильный, то в комнате было бы жарко, а у Скара наоборот замёрзла каждая косточка и теперь ноет, требуя хотя бы крупицы тепла. Ладно — мирится с этим так быстро, что даже удивительно — в бездну его, этот снег. Соберёт все данные, какими бы чудовищно неправдоподобными они не были, и ляжет спать. Зачем париться над тем, что не в его власти? Чтобы найти дверь, приходится врезаться в неё носом, и Скарамучча злобно шипит то ли на неё, то ли на туман, то ли на всю ситуацию в общем, отходя на пару шагов назад и нащупывая ручку. Продолжает держать перед лицом телефон с фонариком и пялиться в белую стену отнюдь не дома — тумана, и надеяться, что на улице он не такой плотный. Зря надеется — там, между предполагаемых метеорологических приборов, туман клубится ещё гуще, липко перетекает по песку и обволакивает с ног до головы белым, пушистым покрывалом. Зато теперь Скарамучча почти может похвастаться, что купался в облаках — ощущалось всё примерно также (ну, в его представлении облака были бы такими же), и не воняй этот туман так ужасно, то метеоролог, может быть, даже насладился бы таким странным явлением. А так было немного жутко. Как будто это не мгла вовсе, а сбившиеся в кучу тени, белёсые призраки, марширующие куда-то вперёд. Слава архонтам, Скар хотя бы помнит примерное расположение всех приборов, а то иначе он бы просто потерялся в трёх флюгерах и снёс бы лбом осадкомер. Под ногами хрустит песок, и этот звук даже успокаивает ровно до того момента, пока метеоролог не понимает, что снега, собственно, нет. Вообще нет. Как будто и не было — Скар садится на корточки и тыкает пальцем в песок. Сухой. Тёплый. Тёплый!! А на улице такой дубак, что должен быть холоднее льда, какого хиличурла вообще. Всё-всё — торопливо встаёт и, вытянув руки перед собой, движется в сторону предполагаемого термометра. Он даже думать об этом не будет. Не зря же Тарталья говорил, что много думать вредно, оттого и не думал вообще, а просто действовал. Скар, судя по всему, тоже не думал, когда позволил ему войти в круг доверенных лиц, точнее, создать этот самый круг, стать его почётным и единственным представителем. В общем, да, метеоролог отключает мозг и действует скорее интуитивно, настолько интуитивно, насколько вообще позволяет этот противный туман. А туман вынуждает склоняться над каждым прибором, высматривая заветные цифры, чтобы потом безразлично перенести их в заметки телефона, потому что искать в этом дурацкой мгле блокнот будет только самоубийца. Нос его, видимо, атрофировался, перегрузился от обилия запаха гнили (Скар думает, что после такого трагичного опыта, можно будет бесстрашно переучиться на патологоанатома) и привык. Нет, не совсем привык, конечно, но вонь уже не раздражала так сильно, слава архонтам. Густая ночь и плотный туман, оглушающая тишина и тусклый свет фонарика, рассеивающегося в текучих клубах мглы. Скар не думает об этом или старается не думать. И не смотреть по сторонам, потому что глянуть в сторону и увидеть в темноте ничего или просто белый туман — жутко. Особенно осознавая, что встань хоть кто-нибудь прямо за его спиной сейчас, метеоролог, может, и почувствует, но вряд ли разглядит, даже если повернётся. А поворачиваться Скар не будет — усвоил урок. Ещё сон этот — сердце пропускает удар — именно сейчас всплывает в памяти, когда до конца всей работы ещё около двадцати минут, которые метеорологу придётся провести наедине с собой, своими мыслями и стальной вороной, спасибо, хоть не каркающей. Мурашки ползут по коже от осознания собственной беспомощности. Кажется, что небо, сгущающееся иссиня-чёрными облаками над головой, давит сверху, вбивает в песок по пояс, а туман заключает в стальные оковы, охватывает сердце страхом, вынуждая Скара работать быстрее и спустя рукава, лишь бы оказаться уже в своей холодной комнате, на одинокой кровати и создать хотя бы мнимое ощущение безопасности. Сейчас он чувствует себя уязвимым, и воображение, словно издеваясь над ним, рисует жуткие картины окровавленного метеоролога с ножом в спине или просто с разорванным от истошного крика ртом и посеревшим лицом с глазами навыкате. Белёсые тени плывут мимо, и туман как будто-то бы даже редеет, или это Скар привык к плотной мгле настолько, что может в её завихрениях различать собственные конечности. Тарталья, когда услышит это всё, скажет, что у метеоролога железные нервы. А потом захочет сунуть свою рыжую макушку туда же, чтобы посоревноваться в бесстрашии. Он вообще любит соревноваться во всём, в чём можно соревноваться. Но вряд ли Скарамучча туда его пустит, не потому что переживает, конечно же, а потому что лень потом будет выбирать костюм на похороны. Вот интересно, узнай Аякс о том, что мысли о нём успокаивают нервного Скара, как бы отреагировал? Наверняка пустил бы театрально-драматичную слезу и, схватившись за сердце, продекламировал бы, что он ценит его — Скарамуччу — но, увы, только как друга. А мысли-то реально успокаивали. Точнее, помогали отвлечься, потому что роль Аякса в жизни метеоролога в принципе была отвлекающей: от обижающего безразличия матери, от раздражающих взоров одноклассников и даже — никогда не скажет это вслух — от пустого одиночества. Такого, которое трогает сердце, только когда на улице видишь яркую улыбку влюблённой девушки или в соцсетях мелькает очередная фотография с кольцом на пальце. Ему — Скару — дела до этого не было. Сердцу — было. Немного завидно и совсем чуть-чуть обидно: почему его так никто не любит? Даже мать. Аякс не в счёт, он просто придурок. Впрочем, не то чтобы Скарамучча желал любви и отношений, просто иногда не понимал, почему у кого-то она — любовь — есть, а у него нет. Ни материнской, ни уж тем более отцовской, ни простой, когда сердце заходится в бешеной скачке и щёки алеют от смущения. Хотя метеоролог сомневался, что сможет когда-нибудь настолько смутиться, что аж покраснеет. И уж тем более влюбиться. В мире-то каждый со своими тараканами, а самые главные собрались, видимо, в голове Скара и не терпят, чтобы у других они тоже были, сдружились только с Тартальевскими и устроили забастовку, отрицая тараканов всех остальных им подобных. И вот, когда все его однокурсники и бывшие одноклассники (даже Тарталья, подозрительно часто болтающий о некой Люмин!) налаживают связи, заводят отношения и поудобнее устраиваются в жизни, Скарамучча отчего-то торчит на забытой архонтами метеорологической станции чуть ли не в самом сердце Сумеровской пустыни и задыхается от запаха гнили, почти потерявшись в тумане. Великолепно, можно ставить точку, ничего хуже в его жизни уже не случится. Заканчиваем трагедию и начинаем новую пьесу, только в этот раз Скар хочет побыть в роли писателя, а не беспомощного героя, которым управляет властная рука автора. Потому что ему, если честно, уже надоело настолько, что он даже не пугается, когда ощущение чужого присутствия охватывает всё его тело и вынуждает руки крепче стиснуть телефон. Там, кстати, — внезапно вспоминает и с волнением глядит в экран — зарядка… садится. И телефон, напоследок жалобно брякнув, оповещая о разрядившейся батарее, драматично потухает, погружая метеоролога в кромешную темноту. Вау — фыркает под нос, поражаясь нелепости всей ситуации — просто волшебно. Теперь он действительно потеряется в тумане. Только вот в настройках этого мира, к сожалению, не запрограммировано, что при долгом нахождении во мгле без источников света система возвращает тебя обратно, оповещая противным механическим голосом: «Вы заблудились в тумане и вернулись туда, откуда начали». Поэтому Скарамучче придётся возвращаться самостоятельно, без посторонней помощи. И без потусторонней, он надеется. Потому что будет обидно, если в поисках дороги до своего крохотного домишки, он, ориентируясь на движение тумана, придёт в Селестию. Хотя Селестия всё же для архонтов, а Скар был разве что архонтоподобным за счёт своей внешности и безразличия к людям. Поэтому метеоролог даже не знал, на что ему рассчитывать, и решил просто забить на сбор данных. Тем более, как он это сделает без света, так ведь? Даже причина достойная нашлась. Так что Скарамучча, в какой-то мере облегчённо выдохнув из-за свалившейся с плеч ответственности, разворачивается на пятках и вытягивает руки перед собой, намереваясь отыскать дорогу до дома, чего бы это ему не стоило. — Лучше оставайся тут. Вздрагивает всем телом, роняя под нос тихое ругательство и моментально оборачивается в сторону неизвестного голоса. Нет, конечно, это мог бы быть Сяо, а Скарамучча просто слишком взвинченный, что не узнал его, но всё же… какой-то он был слишком юный, звонкий и громкий. — Ого, ты даже не закричал, — неизвестный свистит под нос и, судя по тому, что голос звучит ближе, двигается в сторону метеоролога, — завидую твоему бесстрашию, я бы уже всю пустыню перебудил, — тихо и шкодливо хихикает. Скар хмурится, вытягивая руки перед собой и тщетно пытается нащупать болтливого парня напротив. Ладони раздвигают клубы тумана и натыкаются разве что на забытый гигрометр. И всё. Как будто и нет никого рядом. Его болтливого собеседника это, кажется, веселит. — Прости, я бы рад с тобой обняться, — хихикает где-то сбоку, — но боюсь, это невозможно. — Ты кто? — грубо спрашивает Скар, досадно морщась. От незнакомца болит голова, он вроде бесшумный, но одновременно шумный настолько, что стучит в висках. И как будто холоднее становится — кончики пальцев покалывает. — А, эм, — кажется, этот вопрос ставит его в неловкое положение, — я Венти. — Какой ещё Венти? — Ну… я друг Сяо. — Он тебя, что, в саркофаге прятал? Венти прыскает со смеху, болталась вроде где-то рядом со Скаром, но всё ещё слишком далеко, чтобы схватить его за грудки и хорошенько отлупить. — Ты почти угадал, но нет, — удивительно, но этот парень умеет улыбаться голосом. Метеоролог не знает, как выглядит этот самый Венти, но отчётливо представляет, как тот растягивает губы от уха до уха, — ты меня даже один раз видел. Ну, почти видел. То есть ты скорее почувствовал, но не увидел, но скоро увидишь, только туман рассеется, а то в нём даже Сяо со своим орлиным зрением не разглядит ничего дальше своей ладони. Ну, и солнце когда взойдёт, да, при свете дня я всё же красивее, чем в потёмках… У Скара кружится голова. — …только Сяо, наверное, будет ворчать, но это ничего. Он всегда ворчит, ты не обращай на него внимание, он вообще добрый очень, но не любит это показывать. Точнее, не признаёт, что добрый, и всё же, — жаль, что метеоролог не может заткнуть ему рот ладонью, потому что, ну, вы понимаете, искать в тумане чей-то рот не только странно, но и небезопасно (а вдруг Венти оттяпает ему пальцы?). — Ты вообще молчать умеешь? — спрашивает скорее риторически и устало. Трёт ладонью лицо, веки, пытается разглядеть в белёсой тьме хотя бы очертания этой сороки-белобоки. — Да, но в моём положении молчать скучно, — отзывается немедленно — Скар решает тактично отступить восвояси, а утром устроить всем взбучку и выяснить, как им всё это время удавалось прятать такое гиперактивное существо? И почему это существо вообще не спит в такое-то время? — Я же говорил, лучше пока побудь тут, — торопливо добавляет Венти, и в его голос закрадываются нотки волнения и беспокойства. — С чего бы это? — фыркает метеоролог, по инерции оборачиваясь на источник звука. Этот Венти как будто круги вокруг него наматывает, серьёзно. — Ну… — парень очевидно мнется, — ты можешь ум- Его прерывает протяжный, скрипучий вой. Не такой, как у волков в лесу под огромной луной, этот скорее похож на попытку заговорить, но голосовые связки отказывают, и все звуки вырываются из горла треском в перемешку с жутковатыми пересвистами ветра. Не оглушительный, скорее, наоборот, тихий, но от этого не менее пугающий. Оба моментально замолкают, прислушиваясь к тишине пустыни. — Я же говорил, — шёпотом напряжённо продолжает Венти, — лучше побудь тут. Если хочешь жить, конечно. Интересно, в чём заключается — Скарамучча устало садится на песок — его безопасность нахождения здесь? Гигрометр защитит что ли? Сердце отзывается на звуки испуганным замиранием, и по рукам ползут мурашки. Успокаивает только мнимое ощущение присутствия Венти, и метеоролог действительно надеется, что он друг Сяо, а не пустынник, решивший разыграть комедию перед убийством. В голову лезут противные мысли, напоминают о приснившемся накануне кошмаре — существо из его сна издавало похожие звуки, только вот его было видно, и оно не представляло из себя ничего прекрасного. Белые, мутные, заплывшие глаза без век, глядящие прямо в упор, не мигая, и порванный рот на посеревшем, местами сгнившем лице — Скара передёргивает от мелькнувшего в голове образа. — Что это за вой? — задаёт в пустоту так сильно волнующий его вопрос и пальцами нервно перебирает песчинки, успокаивая себя. — О, — Венти, кажется, склонился над ним, — это фантомы. — Спасибо, теперь я понял, — Скарамучча досадно морщится, прикладывая руку к груди — там сердце сжалось от неприятного предчувствия. А может, лучше не спрашивать? Венти приглушённо смеётся. — Прости-прости, — странно так, очевидно же, что он двигается, это понятно как минимум потому, что его голос звучит то там, то тут. Но звуков при этом совсем не издаёт. Может, это глас божий, не знаю? Или у них с Сяо это семейное, полезный навык, который они выбили ещё при рождении и прокачали до максимального уровня, — я сам не знаю больше твоего и… тихо. Не двигайся. Скарамучча напрягается всем телом, усиленно вслушиваясь во внезапно окутавшую пустыню тишину. Только сейчас осознаёт, что Венти, пускай и был раздражающе болтливым, но как-никак разгонял это навязчивое ощущение собственной беспомощности и потерянности в густом тумане и чернеющем мраке, облепившем метеоролога. Спину обдаёт ледяным дыханием, мурашками расползающимся по коже. И лопатки сводит от пристального взгляда, белёсого, безжизненно-немигающего. Уши снова заполняет невнятный шёпот, иногда срывающийся на поскрипывающий свист. Он идёт эхом по всей станции, рассеиваясь в тумане. Голова кружится и невероятно холодно — Скарамучча обнимает себя руками, тщетно пытаясь согреться, и слушает, слушает, слушает. Пытается сложить обволакивающий его шёпот в слова, предложения, но каждый раз проваливается и только глубже погружается во тьму, задыхается в запахе гнили — казалось, что его источник прямо за спиной. Может, не казалось, но оборачиваться метеоролог не собирался. Венти напряжённо молчит, даже не дышит как будто, и Скарамучча на секунду думает, что парень оставил его тут одного. От этого становится только тревожнее, а холодное дыхание за спиной перетекает к плечу, скользит мурашками по шее. — Только не дёргайся, — шёпотом просит Венти, и метеоролог почти дёргается от его голоса. Спокойнее не становится, и в голову лезут беспокойные мысли. А что если дёрнусь? Что вообще происходит? Я сплю? Уха как будто касается что-то мокрое, склизкое, и шёпот, до этого разносившийся по всей станции, как будто эхом звенит уже в голове. Скар сжимает руки в кулаки и крепко жмурится, сдерживаясь, чтобы не дёрнуться. Сердце заходится в бешеной скачке, и холодно. Очень холодно, так, что пробирает мелкая дрожь. — Ещё чуть-чуть, — взволнованно бормочет где-то под боком Венти, и его голос достигает слуха с трудом, пробиваясь через эхо шёпота, звенящего в голове — потерпи, ладно? Ты молодец. Хочется огрызнуться от напряжённых до предела нервов. И предложения наконец-то складываются в слова. — Ты меня видишь? Видишь? Видишь меня? Видишь? Слышишь? Слышишь меня? Слышишь? Чувствуешь? Тебе страшно? Очень. Скарамучча сглатывает ком в горле. Сердце вот-вот лопнет. В ушах шумит. Перед глазами идут разноцветные круги, теряясь во тьме, смешанной с белёсой мглой. Дыхание сбивается, и сухие губы глотают воздух рвано, отрывисто. В чернеющем зрачке клубится страх. — Не слышишь? И замолкает. Шагов не слышно — лишь шёпот всё больше отдаляется, снова прерываясь на короткие посвистывания, и холод вместе с удушающим запахом гнили проходит. Становится легче дышать. Скара всё ещё бьёт мелкой дрожью. — Ты как? — взволнованный голос Венти звучит прямо над макушкой, и метеоролог, не выдержав, взмахивает рукой, пытаясь поймать парня хотя бы за что-нибудь. — Ой-вэй, осторожнее, я уже второй раз почти получаю от тебя тумака. Второй? — Что это было? — злобно шипит, поднимаясь на ноги и тщетно пытаясь нащупать Венти. — Чья-то очень неудачная шутка? — гневно хмурится, до скрежета стискивая зубы. Какого хиличурла Скар не может его коснуться? Где он? — Нет, не шутка. Ты мог умереть, — спокойно отвечает Венти. Судя по голосу, он стоит прямо перед Скаром. Тогда почему…? — но не умер, на моём веку ты первый, кто выжил после встречи с фантомом. — Каким ещё фантомом? — гневно рычит, делая пару шагов вперёд. Может, хоть лбом его снесёт, ну же. — Что ты несёшь? — Осторож- Договорить Венти не успевает — Скар ловит лбом гигрометр и разверзается проклятиями, оседая на землю и хватаясь руками за место ушиба. — В бездну, — болезненно морщится, — в бездну эту станцию, в бездну всех вас, в бездну туман. Ненавижу, — устало выдыхает. И замирает. Венти многозначительно молчит рядом. — Что ты такое? — твоя шизофрения, Скарамучча, хочется услышать ему. Потому что Венти стоял прямо перед ним. Но врезался он не в Венти. — Почему я- — Не можешь меня коснуться? — парень безрадостно хмыкает, и Скар сглатывает ком в горле от накатившего на сердце недоброго предчувствия. Именно. Не может коснуться. Как будто его нет вовсе. Есть голос, но нет тела. Как будто он… — Призрак, — Венти заканчивает мысль, — я призрак.